Текст книги "Лицедеи"

Автор книги: Джессика Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– И помолиться за его душу, – громко крикнул Сидди.

Молодой священник покраснел и еще крепче ухватился за лацкан пиджака.

– И помолиться за его душу, – произнес он медленнее и глуше, обращаясь только к Сидди. Потом сказал всем остальным:

– Друзья мои, прочтем молитву господню. Отче наш, иже еси на небесех…

– Отче наш, иже еси на небесех, – повторили все или сделали вид, что повторили, потому что некоторые просто что-то пробормотали или пошевелили губами.

– …да святится имя твое.

– Да святится имя твое… – услышали все приятный поставленный голос Стивена и резкий – Сидди. Молодой священник выдержал паузу после «Аминь», повернулся к гробу и уже своими словами поручил душу Джека Корнока заботам Всевышнего. Несколько человек подняли было голову, но, увидав, что гроб медленно заскользил к занавесу, снова опустили. Откуда-то послышалась тихая музыка. Занавес раздвинулся. Старик, стоявший рядом с Сильвией, шепнул своему соседу: – Без прикосновения рук человеческих.

Музыка стала громче, гроб исчез, занавес медленно сомкнулся.

Сильвия шла к двери в окружении мужчин и прислушивалась к их негромким замечаниям.

– Хотел бы ты, Ральф, заполучить такого священника на свои похороны?

– Он еще зелен. Обучится.

– Деньги-то ему платят, верно? По-моему, он это нарочно, а ты как думаешь?

– Что-то есть в его словах.

Дождь усилился. Теперь мужчин занимала только одна мысль, как бы быстрее добраться до машин, они выставляли вперед зонтики, нажимали кнопки на ручках, и над их головами, словно по волшебству, вырастали одинаковые черные купола. Сильвия услышала за спиной голос Молли и отошла в сторону, чтобы избежать встречи с матерью. Из дверей вышел Тед, он неуклюже пробежал по лужайке, лавируя между людьми, и поднялся по лестнице. Молли, похлопывая рукой по шляпе, открывала шествие семей:

– Мой зонтик в машине.

За ней шел Кейт Бертеншоу: – Если вы, миссис Фиддис, не сочтете за труд подождать, я скажу несколько слов миссис Корнок и провожу вас до машины.

– Лучше я провожу, – вмешался Гай. И тут же ловко выхватил зонтик у Кейта Бертеншоу. – Одна нога здесь, другая там.

Кейт Бертеншоу не успел опомниться, как Гай уже открыл зонт и, обеспечив тяжело дышавшей Молли надежную защиту, увлек ее под дождь.

Грета вышла, ни на кого не глядя, занятая своими мыслями. Она достала из сумочки складной зонтик, не торопясь открыла его и посмотрела на Сильвию. Поколебавшись минуту, Сильвия рассталась с дверным проемом и подошла к Грете. Появился озабоченный Гарри, он торопливо поцеловал Грету и Сильвию, помахал остальным и побежал под дождем. Гермиона и Стивен вышли вместе, прячась под сломанным зонтом, к Кейту Бертеншоу подошел Стюарт. Кто-то изнутри закрыл дверь, двое высоких худощавых мужчин равнодушно переговаривались и смотрели на уходивших людей. Сидди галантно предложил Розамонде укрыться под его зонтом, Сильвия шла с Гретой под ее зонтиком. Метью бежал впереди без зонта.

– Я, пожалуй, рискну, – сказал Стюарт.

– Что вы, не стоит мокнуть, – попытался отговорить его Кейт Бертеншоу. – Подождите, пойдем вместе. Гай не задержится. Он пошел провожать вашу мать.

Метью догнал Стивена и Гермиону под кирпичной аркой недалеко от вывески «Контора». Вслед за ним появились Сидди и Розамонда.

– Рози, – сказала Гермиона, – маме, наверное, не понравился этот священник.

– Мне показалось, что он очень мил, – рассеянно ответила Розамонда.

– Слушателям некуда было деться, и он прекрасно этим воспользовался, – улыбнулся Стивен.

– Если бы кто-нибудь подбросил меня в город, – сказал Метью.

– Побудь дома хоть одну ночь, – взмолилась Розамонда.

– Дома?

– У меня дома, – сказала Грета, подойдя к ним вместе с Сильвией.

– Ну, пожалуйста, – просила сына Розамонда.

– Ладно. Но только одну ночь.

– Мама, этот священник…

– Что ты хочешь сказать об этом священнике, Гермиона?

– Он прочел нам настоящую нотацию.

– Бедный молодой человек. Ему это, конечно, было нелегко.

– Так как я первый раз на похоронах… – начала Сильвия и отвернулась от всех, пожав плечами.

– Метью страшно боялся встречи с Тедом, – тихонько сказала Розамонда сестре, – но Тед бросил ему на ходу: «Привет!» – и помчался к машине, где сидит его прелестное дитя.

Гермиона не успела ответить, потому что дождь вдруг полил как из ведра, и Стивен предложил всем поторопиться. Подойдя к стоянке, они увидели, что из ворот выезжает большой черный лимузин. Стюарт, перескакивая через лужи, подбежал к машине Стивена, когда Стивен и Гермиона уже пристегивали ремни.

– Вы не видели мою мать?

– Видели, – сказала Гермиона, продолжая возиться с ремнем.

– Я хочу сказать, сейчас. Черная машина уехала при вас?

– Уехала, мы видели.

– Где же тогда Гай, черт возьми? Он взял зонтик у Кейта Бертеншоу.

– Гай нам не попадался, – сказал Стивен, – но, может быть, тут есть другая дорога…

– Стивен, – оборвала его Гермиона, – нам пора к детям.

Стюарт бросился к машине Греты, но она уже выехала за ворота.

Выруливая со стоянки, Стивен спросил: – Будем ждать Гая? Совершенно не понимаю, что нам делать.

– Не понимаю, чего ты не понимаешь. Гай и не собирался возвращать этот зонтик. Поехали.

– Наверняка не собирался, – фыркнул Стивен. – Мне все-таки удалось избежать встречи с Тедом.

– Да, дорогой. А он заметил твои старания? Поехали.

Стюарт сел за руль своей машины, снял мокрый пиджак и набросил на спинку соседнего сиденья. Причесываясь, он смотрел в зеркальце дальнего вида, хмурился и тихо, со злостью бормотал: – Пропади все пропадом, пропади все пропадом, пропади все пропадом…

В тот вечер за столом у Греты сидели Гарри, Сильвия, Розамонда и Метью. Так как Грета отметила, что Гай не появился, все поняли, что она его ждала, но Грета к тому же дважды повторила, что у Имоджин режется зуб, будто хотела как-то объяснить (прежде всего себе) отсутствие Стивена и Гермионы. Сильвии показалось любопытным желание Греты собрать в этот день всю семью. Она вспомнила, что Грета хотела устроить в воскресенье ланч у себя в саду, и пыталась угадать, напомнит Грета об этом или предпочтет промолчать, но Грета разрешила ее сомнения.

– Ланч в саду мы отложим до рождества, – объявила она.

– Сильвия в это время уже уедет, – сказала Розамонда.

Слова Розамонды напомнили Сильвии и Гарри об их затянувшемся споре, они погрузились в молчание и уткнулись в тарелки. Розамонда вдруг оттянула волосы назад, отчего разгладилась кожа вокруг глаз, и громко сказала:

– Теперь мне все-таки придется подумать, что же делать. Теперь я уже не могу сказать себе «потом».

– Все мы, наверное, плывем в одной лодке, – сухо заметила Грета.

– Ну нет, – сказал Метью. – Мне надо только решить, что делать в первую очередь.

Уарунгу дождь обошел стороной. Половинка луны ярко освещала деревья, трава была влажной лишь от росы. Гарри и Сильвия сидели на садовой скамье лицом к дому. Гарри смотрел на дом, Сильвия – на Гарри. Она вытянула руку вдоль спинки скамьи и поглаживала Гарри по плечу, пытаясь смягчить резкость своих слов.

– Я поняла это только сегодня в машине, когда мы ехали домой. Между нами всегда что-то стояло, Гарри. На сей раз между нами стоит эта страна.

– Ты едва ее видела.

– Это отговорка. Я городской житель, и ты тоже, если я останусь, мы будем жить здесь, в Сиднее.

– К чему тогда говорить о стране?

– Когда лондонец говорит об Англии, он имеет в виду страну вообще, людей, их склад характера. А здесь страна держит тебя в тисках.

– Чтобы тиски разжались, страну надо увидеть. Но я не уговариваю тебя остаться. – Гарри внезапно повернулся лицом к Сильвии. – Я изумлен, только и всего.

Сильвия не могла разглядеть лица Гарри, но в наклоне повернутой к ней головы угадывала непримиримость, враждебность.

– Я хочу объяснить тебе, – сказала она. – Я тебя люблю, я хочу, чтобы ты это знал.

Гарри снова смотрел на дом, он заговорил прежним тоном – спокойным, безразличным, даже грубоватым:

– Знаю, что любишь. Но недостаточно.

– Достаточно, чтобы согласиться здесь остаться. Хотя нет, я понимаю, что не могу, – Сильвия почувствовала, что Гарри пожал плечами, она убрала руку и ухватилась за спинку скамьи. – Эта страна лишена целостности, – сказала она. – Я не позволяю себе говорить об этом даже с тобой – в особенности с тобой, потому что… у меня такое ощущение, будто я вошла в чужой дом и замечаю только плохое. Но сейчас я все-таки скажу, так как хочу, чтобы ты меня понял. Все, что здесь происходит, я воспринимаю как нагромождение случайностей. Обрывки, кусочки чего-то. Я ощущаю это кожей, а не только понимаю умом и вижу глазами. И меня это мучает. Я уже прожила здесь довольно долго и видела довольно много – и что же? Да, конечно, есть гавань, но… не из-за гавани ли австралийцы решили, что со всем остальным можно примириться, и почили на лаврах, ничем, кстати, не заслуженных. Потому что о чем еще можно говорить? Не напоминай мне о национальных парках. Они великолепны. Замечательны. Но это ведь место паломничества. Человек не может жить в парке. А первое, что бросается в глаза, – тяжеловесный город из бетона, и видно, что люди понимают, как он некрасив, потому что тут и там заметны попытки сделать его более привлекательным. Выбравшись из города, попадаешь в пригороды, они тянутся и тянутся миля за милей. В тот день, когда я ездила в горы, стоило мне подумать, что пригороды кончились, как тут же снова появлялись дома, потом начинался пустырь, свалка, потом снова дома – о господи! Только не думай, пожалуйста, что я сравниваю те дальние западные пригороды, например, с Уарунгой. Я не сравниваю. В этом нет нужды. В сущности, они ничем не отличаются друг от друга. Пригороды могут быть чистыми. Дело в том – и тут все пригороды одинаковы, – что все они лишены ядра, лишены центра, сердца. Если, конечно, ты не согласен считать центром супермаркет, несколько магазинов или даже публичную библиотеку… Ох, мне давно пора замолчать, правда?

– Только если ты кончила. – Гарри говорил спокойно, но Сильвия чувствовала его гнев, его упорное нежелание понять ее.

– Беда в том, что я никогда не кончу, – сказала она.

– Видишь ли, в твоих словах, очевидно, есть доля истины, иначе об этом не говорили бы так часто. Лично мне кажется, что ты преувеличиваешь. Мне кажется, что такие люди, как ты, находят все новые и новые доказательства в пользу своих убеждений ради самих убеждений и при этом забывают о конкретных фактах. Я видел районы Англии, Франции, Италии, где царило такое же нагромождение случайностей, как здесь, у нас.

– Знаю. Согласна. – Сильвия была рада хоть отчасти признать правоту Гарри и продолжала почти с мольбой: – Но там есть утешение – старина. И так много хорошей старины. Совершенство, качество – все это еще сохранилось, поэтому старые кварталы – это сердце города, даже самого плохого.

– Видишь ли, я не согласен считать центром супермаркет и магазины, но я все же не согласен жить вдали от тех, чьи сердца мне дороги.

– Каждый должен жить так, как ему лучше, что же мне делать, если я не могу найти в этом городе сердце?

– Ты похожа на Гермиону. Тебя, правда, меньше волнует богатство, но ты тоже прежде всего обращаешь внимание на внешний вид.

– Внешний вид города имеет большое значение, иначе разве толпы австралийцев устремлялись бы в Европу с единственной целью: полюбоваться внешним видом старинных зданий и городов? Они чувствуют, что здесь, в Австралии, что-то не так, иначе стали бы они снова и снова будто одержимые ездить в Европу? И почему так много молодых австралийцев не возвращается? Нет, подожди, – воскликнула Сильвия, заметив, что Гарри хочет что-то сказать. – Я должна рассказать тебе, о чем я подумала, вернее, что поняла сегодня после похорон. Я поняла, что видела людей, отвергающих трагедию, упростивших свою жизнь настолько, что в ней осталось только то, что удобно и полезно. И я, конечно, задала себе тот самый вопрос, который хотел задать мне ты: а что можно предложить им взамен? Изощренный похоронный обряд, основанный на религиозных догмах, в которые они не верят? Нет, на это они бы не согласились. Я думаю, что они честные люди…

– Безусловно честные, – потерял терпение Гарри. – И они не хотят притворяться. Можешь ты предложить что-нибудь лучшее? Можешь ты сказать, чего ты хочешь?

– Я хочу чего-то другого. И они, по-моему, тоже. Для них это еще один повод поехать в Европу. Поехать и посмотреть на обычаи других людей.

В кухне внезапно зажегся свет. Они увидели Розамонду. Она взяла яблоко, откусила большой кусок и вышла, не погасив лампу.

– Теперь я уже окончательно испортила тебе настроение и окончательно тебе надоела, – спокойно сказала Сильвия.

– Еще не окончательно, – возразил Гарри.

При более ярком свете они обменялись сердитыми, хотя и тоскующими взглядами, потом снова отвели глаза.

– Значит, пока не окончательно, – с вызовом сказала Сильвия. – Самое время подумать, что же будет, если я останусь, если мы будем жить вместе.

– Из этого положения есть выход, постарайся вести себя иначе.

– Конечно, – с живостью откликнулась Сильвия, – конечно, я буду стараться, если останусь. У меня просто не будет другого выхода. Гермионе легче. Она такая крупная, такая красивая, ее нельзя не принять. А меня можно. Про меня будут говорить этим особенным тоном: «Ах, она ведь такая чувствительная». Про Гермиону, я думаю, говорить будут иначе: «Ах, она такая сердитая», и это гораздо лучше.

– Гермиона сердится, потому что ей не хватает денег.

– Гермиона сердится, потому что она здесь заперта, и единственное, что ей остается, – это сделать несколько квадратных метров своего жизненного пространства как можно более комфортабельными, а на это нужны деньги. – Сильвия заколебалась. – У меня-то деньги будут… – На мгновение она погрузилась в раздумья, но прервала свои размышления и вернулась к тому, о чем говорила. – Гермиона заперта здесь любовью. Так пламенно говорить о родине, так печься о ее процветании может только тот, кто ее любит. Австралия нисколько меня не волновала, пока я не полюбила тебя, пока я по-настоящему тебя не полюбила. Сначала Австралия раздражала меня, хотя я понимала, что раздражаюсь только потому, что здесь родилась. И все же я оставалась равнодушной. Я была гостьей. Я знала, что скоро уеду. Поэтому я соблюдала правила вежливости, улыбалась, говорила только о приятном, а неприятные ощущения старалась подавить.

– Никто не станет заставлять тебя это делать и дальше.

– Мне придется подавлять свою неприязнь ради тебя, Гарри, чтобы не разрушить твою любовь к этой стране. Человек, с которым ты живешь, может исподволь тебя ограбить. Каждый день ты будешь лишаться крупинки любви. Я не хочу грабить тебя. Я знаю, что значит – любить город. Поэтому мне придется быть осторожной, придется следить за каждым своим шагом, за каждым словом.

– Если ты останешься и не сумеешь искренне примириться с тем, что тебя окружает, мы наверняка будем ссориться.

– Ужасная перспектива, – сухо, едва слышно проговорила Сильвия.

– Ну что ж. Раз эта перспектива тебя ужасает, считай, что ее не существует.

Метью появился из-за угла, но, увидав Сильвию и Гарри, пошел к качелям.

– По-моему, Метью хочет с тобой поговорить.

– Минуту. Я все-таки скажу то, что хотел. Вообще говоря, когда так много людей покидает свою страну в период ее становления, когда все эти люди предпочитают оставаться там, где культура уже сложилась, и не испытывают потребности вернуться домой, это, по-моему, очень плохо. Бывают, конечно, исключения, но, вообще говоря, я уверен, что недопустимо обкрадывать одну часть света и перенасыщать другую. Я уверен, что это равно справедливо и когда речь идет о культуре, и когда речь идет о продуктах питания.

– Трудно поверить, что это говоришь ты, – сказала Сильвия. – Какая невероятная ограниченность.

– Вот и ты произнесла это слово. Тебя считают чувствительной, Гермиону сердитой, а меня ограниченным.

Сильвия встала, опустила закатанные рукава рубашки.

– Будь нам по восемнадцать, мы бы кричали друг на друга, а я бы еще и плакала.

– Я бы хотел, чтобы нам было по восемнадцать.

– Метью, наверное, теряет терпение. Я ухожу. Он собирался поговорить с тобой о сборе фруктов.

– Это же не тайна. Оставайся.

– Мне хочется немного побыть одной.

7

В понедельник после похорон Кейт Бертеншоу вновь приехал к Грете. Дверь открыла Розамонда.

– Мама отправилась за покупками. Мистер Бертеншоу, посоветуйте, какую работу мне поискать?

– Она уехала на машине?

– Конечно.

Кейт Бертеншоу сел на стул в холле.

– Как это неудачно. Я рассчитывал, что она поймет без моих пояснений. Дом – это дом, машина ей не принадлежит. Я подожду ее. Дело нужно довести до конца.

– Пока вы ждете, подумайте о моей работе.

– Вы серьезно решили расстаться с мужем, миссис Китчинг?

– Совершенно серьезно.

– Никогда бы не подумал.

– Я тоже. Пытаюсь представить себе, что живу в одной комнате, бегу домой с кучей свертков и рассыпаю на лестнице апельсины. На кровати валяется салат, на стуле сохнет полотенце. Когда хочется пипи, выглядываю из комнаты и проверяю, свободна ли уборная.

– Боюсь, вам поздновато думать о карьере актрисы. А не могли бы вы работать продавщицей?

– Нет.

– Почему? Люди, не имеющие профессии, обычно так и начинают.

– Вы рассуждаете, как мой сын Метью.

– Очень красивый мальчик. Где он?

– Уехал из города сегодня утром, – сказала Розамонда со слезами на глазах. – Никто не хочет брать меня на работу.

– Нужно продолжать поиски. Я полагаю, что вашему мужу грозит тюрьма.

– Он уверен, что нет.

Лязгнула металлическая дверь гаража. Вошла Грета, она казалась усталой, подавленной, растерянной.

Когда Кейт заговорил о машине, Грета сначала не поняла, потом тело ее напряглось, и в глазах засверкали голубые льдинки, которых Розамонда уже давно не видела. Грета достала из сумочки ключи, на какой-то миг показалось, что она швырнет их Кейту Бертеншоу в лицо, но Грета нашла лучший выход: подчеркнуто бережно она положила ключи на стол рядом со шляпой Кейта.

– Вы, конечно, помните, Грета, что, когда Джек перестал ездить сам, я пытался отговорить вас от продажи второй машины, записанной на ваше имя.

– Ну еще бы! – воскликнула Грета. – Еще бы, вы же знали, что задумал Джек.

– Он доверял мне, и я оказался в неловком положении.

– Мама, я хочу приготовить тебе чашку чая.

– Я сама приготовлю, Розамонда.

Грета направилась в столовую, но под аркой обернулась:

– А как с мебелью?

Кейт Бертеншоу положил ключи в карман и взял шляпу.

– Мебель считается движимым имуществом.

– Значит, я остаюсь в пустом доме?

– Согласно оставленным мне инструкциям, мебель должна быть продана. Надо заплатить налоги, покрыть кое-какие расходы, например, на похороны, остались некоторые долги.

– В частности, долг вам, за ваши труды?

– Это долг не мне, Грета. Это долг конторе «Соул и Бертеншоу». Я уже предлагал вам свои услуги бесплатно, на правах друга.

– Мне не нужны услуги юриста.

– Мама, когда ты будешь продавать дом…

– Успокойся, Розамонда. А когда все вещи будут распроданы, Кейт, все налоги, долги и расходы оплачены, что будет с оставшимися деньгами?

– Они будут присоединены к основному капиталу.

– Предположим, что в доме не оказалось вещей на продажу. Из каких средств были бы тогда покрыты расходы?

Верхняя губа Кейта Бертеншоу поползла вниз, кончиком пальца он почесал крыло носа.

– Из основного капитала? Как ни странно, вы не знаете, что ответить, но ваша растерянность заставляет меня считать свои слова не вопросом, а ответом. Что ж, вы получили ключ от машины. Можете ее продать, поскольку в данном случае владелец известен. Но пусть вы или кто-нибудь другой попробует доказать, что вещи в этом доме принадлежат Джеку, а не мне. Розамонда, ты можешь не провожать мистера Бертеншоу.

Розамонда все-таки проводила Кейта Бертеншоу до машины.

– Мне очень неприятно, мистер Бертеншоу.

– Ваша мать вступила на опасный путь. Если я что-нибудь услышу насчет работы, миссис Китчинг, я непременно дам вам знать.

– Мама уговаривает меня не беспокоиться, она считает, что даже в самые трудные времена всегда можно подыскать какую-нибудь работу.

– Правда?

На следующий день Розамонда вместе с Сильвией и Гермионой должна была освободить шкафы и комоды Джека Корнока. Гермиона приехала первой, она привезла Имоджин, так как на этот раз соседка не захотела присматривать за малышкой. Греты не было дома. Гнев пробудил в ней необычайную энергию. В девять часов утра она уже шла по Орландо Роуд быстрым пружинистым шагом, с негодованием переставляя сильные мускулистые ноги. Соседки, видевшие, как она идет пешком по улице, где прожила тридцать лет, осмеливались лишь холодно кивнуть.

Гермиона была не в духе, все ее раздражало:

– Куда ушла мама? Имоджин, сейчас же положи это на место!

Розамонда забрала у Имоджин кисточку для бритья и рассказала Гермионе, что произошло накануне: —…поэтому мама пошла к тому человеку, который купил ковры, надеется уговорить его оценить мебель.

– Можно было ему позвонить.

– Наверное, она хотела с ним увидеться. И не очень хотела видеть нас, особенно Сильвию.

– Я знала, что эта нежная дружба долго не продлится. Куда мама собирается деть папину одежду? Раздать?

– Только ношеные вещи. Все остальное, – сказала Розамонда голосом Греты и взмахнула рукой, – все до последней тряпки будет продано.

– Ну, тогда хорошо, что мамы сейчас нет, – сказала Гермиона.

Она положила Имоджин спать и вместе с Розамондой принялась разбирать вещи.

– Одежда совершенно чистая, – сказала Гермиона. – Ох, Рози, я совсем пала духом.

– Как твой любовник, Мин?

– Этот человек вовсе не был моим любовником. Он предложил мне деньги и свою любовь. Отказаться от этого предложения можно, только если поселиться на другой планете. Его любовь всегда требовала от меня пребывания на другой планете, но соблюдать это условие было гораздо легче до того, как он предложил деньги.

– И все-таки, Мин… у тебя Стивен и дети…

– Я хотела забрать Имоджин, а Эмму и Джейсона оставить.

– Значит, ты уже обдумала…

– Да. И мне, конечно, стало легче.

– Настолько это серьезно? Я знаю его?

– Ты никогда не обращала на него внимания, – поспешно ответила Гермиона.

– Ты уже сказала ему…

– Ему ничего не нужно говорить, он и так все понимает. Мама, наверное, подыщет отдельного покупателя для всей этой одежды.

– Да. Гай уже предлагал какого-то театрального костюмера. Он бы не ушел отсюда с пустыми руками. Ой, посмотри, Мин, ты только посмотри на все эти коробки с носовыми платками. Ни одна не распечатана. – Розамонда нагнулась и выдвинула нижний ящик, обе женщины заглянули внутрь. – А носки! – воскликнула Розамонда. – Все совершенно новые.

– Мама перекладывала их камфорой, камфору всегда меняла. Как она о нем заботилась!

– А сейчас распродает его вещи, это, наверное, незаконно, – сказала Розамонда.

– Конечно. Поэтому не рассказывай Сильвии. Если говорить правду, мама распродает вещи Сильвии.

– Конечно. Значит, мы оказываем Сильвии услугу: она никогда не узнает, каким скупердяем был ее отец.

Розамонда и Гермиона расхохотались; они все еще смеялись, когда вошла Сильвия в индийском платье, с жемчугом на шее, с сумкой через плечо. Сильвия радостно улыбнулась в ответ на их улыбки, но когда увидела аккуратные стопки одежды на полу и раскрытые шкафы, набитые добротными вещами, ее радость погасла.

Розамонда вскочила на ноги: – Сначала мы устроим ланч.

Грета появилась, когда три женщины сидели на кухне и ели. Вид у Греты был вполне довольный. Она поцеловала всех троих, села и налила себе чашку кофе.

– Сильвия, я продаю мебель.

– Угу, – промычала Сильвия с полным ртом.

Она не сомневалась, что продажа мебели – это дело Греты, и слегка удивилась угрожающим ноткам в ее голосе.

– Два человека приедут сегодня днем, двое завтра.

– Так скоро? – пробормотала Сильвия.

– А почему бы нет?

– Не знаю, – сказала Сильвия, огорченная Гретиной резкостью. – Рози и вам нужны столы, чтобы есть, кровати, чтобы спать…

– Один стол, две кровати и, наверное, четыре стула. Жемчуг, который ты носишь, Сильвия, я думаю, тоже относится к имуществу, так как он подарен совсем недавно.

– Да? – Сильвия выронила бутерброд и подняла руки, пытаясь расстегнуть бусы. – Тогда я…

– Нет, нет, нет, – сказала Грета, словно опомнившись. – Пусть эти бусы останутся у тебя, родная, пусть они останутся у тебя, не будем больше об этом говорить. – Грета бросила вопросительный взгляд на дочерей. – Вы согласны?

– Да, да, – хором ответили Гермиона и Розамонда.

– Вот что я вам предлагаю, – Грета снова говорила тепло и сердечно, – если вы хотите что-нибудь взять, какую-то безделушку, берите без стеснения.

– Мне, наверное, стоит проявить благоразумие и поинтересоваться щетками и тряпками, – сказала Розамонда.

– А мне нравится эта нарядная голубая вазочка, – воскликнула Гермиона.

– Это, конечно, не безделушка, Гермиона. Но ты все равно можешь ее взять.

– Приближается лето, нам с Гарри нужна другая кровать, – сказала Сильвия. – А так как кровать тоже не безделушка, я предпочитаю ее купить.

– Сильвия, ты разве не уезжаешь в Рим? – спросила Розамонда.

– Я остаюсь с Гарри.

– Ты хочешь сказать – насовсем? – удивилась Гермиона.

– И когда мы подыщем другую квартиру, – сказала Сильвия, – мы переедем, потому что мне нужна комната, где я могла бы давать уроки.

– Сильвия! – воскликнула Розамонда. – Я так рада. Мама, разве это не чудесно?

– Прекрасно, – сказала Грета. – Вы собираетесь пожениться?

– Официально нет.

– Это, конечно, гораздо разумнее, – сказала Грета. – Вы можете спокойно жить вместе и ни о чем не беспокоиться. Теперешние временные союзы гораздо легче прежних брачных цепей. Выбери любую кровать.

– Но я должна за нее заплатить.

– Если ты настаиваешь…

Сильвия удивилась, услышав цену, назначенную Гретой. Она не представляла, что кровати стоят так дорого. Правда, это была хорошая кровать. Сильвия покачалась на ней, проверяя пружины.

– У меня никогда не было своей кровати.

Розамонда и Гермиона рассмеялись. Грета все еще была полна сил, и ее неистощимая энергия позволяла им беззаботно откладывать все неприятные дела на будущее. Приехал Сидди, Грета попросила его отодвинуть мебель от стен, чтобы ее можно было побыстрее осмотреть.

– Как будто в моей мебели могут быть жучки!

Сидди отодвинул мебель, не снимая шляпы. Когда он ушел, Розамонда спросила Грету:

– А ты подумала, кто будет заниматься садом?

– Я сама, пока не продам дом.

В три часа Гермионе пришлось уехать. Она свернула с Орландо Роуд, поднялась на холм и выехала на Тихоокеанское шоссе. Дожидаясь светофора, Гермиона обернулась, ей хотелось взглянуть на Имоджин, сидевшую сзади в подвесном креслице. Стюарт ехал по шоссе в противоположном направлении и увидел Гермиону в этой позе: напряженная шея, лицо повернуто назад, растянутые в улыбке губы шепчут что-то ласковое, широкие рукава соскользнули к плечам и обнажили руки. Гермиона не заметила Стюарта. Он резко свернул в боковую улицу и остановился у кирпичного забора, над которым высилась шапка цветущих кустов, перегибавшихся из сада на улицу, будто поднявшееся тесто, готовое убежать из квашни. В глубоком раздумье Стюарт смотрел невидящими глазами прямо перед собой. Минут через пять его машина снова влилась в поток транспорта, мчавшегося по Тихоокеанскому шоссе на север. Стюарт ехал в Уарунгу.

Дверь открыла Розамонда.

– Ты знаешь, что Сильвия остается в Сиднее?

– Конечно. Она мне звонила. Давно пора образумиться.

Один из покупателей уже приехал и ходил с Гретой по дому, другой появился чуть позже, когда Розамонда привела Стюарта в холл. Грета еще раньше сказала, что соперничество покупателей ей только на пользу, поскольку она намерена продавать все вещи по отдельности и как можно дороже. Розамонда сказала Стюарту, где найти Сильвию, поэтому Стюарт, который приехал вовсе не ради встречи с Сильвией, зашел в комнату, где умер Джек Корнок.

– Здесь, пожалуй, больше нечего делать. Мы с Гермионой и Рози все привели в порядок. Но покупатель уже осмотрел эту комнату, поэтому я сижу тут, чтобы никому не мешать. Гарри приедет после работы.

– Грета немножко торопится, тебе не кажется?

– Хорошо, что она так занята.

– Если только Кейт Бертеншоу в курсе дела.

– Я уверена, что в курсе.

– Что ж, ладно… Я, собственно говоря, приехал по своим делам. Ко мне явился один человек, он хочет продать дом в восточном пригороде и купить что-нибудь здесь. Я подумал, что Грету это может заинтересовать. Конечно, я мог бы позвонить, но мне хотелось уточнить планировку. Я бы добрался сюда раньше, но в Роузвилле у меня забарахлила машина. По дороге сюда я встретил Гермиону, да, да, Гермиону. Она ехала домой. – Стюарт встал рядом с Сильвией, обнял за плечи и на мгновение прижал к себе. – Не давай никому отговорить себя, Сил, делай, что делаешь.

Сильвия подумала, что Стюарт совершил это долгое путешествие (о котором рассказал так подробно) специально ради этих слов, поэтому вместо того, чтобы возразить: «Никто меня не отговаривает», покорно сказала: – Хорошо.

– Не отговаривай сама себя, вот что я хотел сказать. Решила, значит, решила. И хватит, поставь точку.

– Постараюсь. Мама все еще не хочет меня видеть?

– Теперь особенно, после того как узнала, что ты остаешься. Относись к этому с юмором.

– У меня нет другого выхода.

– Скоро все переменится.

– Если встать на ее точку зрения, вряд ли.

Стюарт завел часы, подержал около уха, искоса поглядывая на сестру.

– В конце октября около Редлиф Пул освободится квартира. Две спальни, нужен ремонт. Тебя и Гарри может это интересовать?

Сильвия рассмеялась.

– Ты воистину человек дела. Квартира выходит на это ужасное шоссе?

– Нет, на другую сторону.

– Значит, на гавань. Ой, как хорошо!

– Гавань едва проглядывает.

– Ой, не знаю, меня эта квартира безусловно интересует. Не представляю, как Гарри отнесется к северному району. Я его спрошу.

– Мама страшно нервничает из-за визита к Кейту Бертеншоу. Я уговариваю ее, что это не экзамен. Она хочет, чтобы я пошел с ней. Я предложил ей взять с собой Кена.

– А Кен способен…

– От Кена не требуется никаких способностей. Кейт опытный и надежный человек, а Кену нужно чем-то заниматься. Вот он и будет читать документы, – с легкой улыбкой сказал Стюарт. – Маме тогда не придется надевать очки.

– Значит, Кен тоже не знает?

– Возьми себя в руки.

– Ох уж эти мужчины!

– Не кипи, Сил, помни, что у мамы была хорошая практика.

Но Сильвия отошла от Стюарта и обхватила себя руками, будто хотела помешать своему негодованию вырваться наружу.

– Ладно, если ты все равно кипишь, я заодно скажу тебе, что мама договорилась поехать на скачки с Гаем.

Сильвия резко повернулась: – С Гаем?

– Успокойся. Мама считает, что у них с Гаем общие интересы – скачки.