Текст книги "Лицедеи"

Автор книги: Джессика Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– К сожалению, Сильвия относится к их числу, – вмешалась Розамонда.

– Многие австралийцы действительно хотят поехать в Италию, – вступила в разговор Гермиона. – Мы испоганили свою страну, изуродовали ее, а теперь бросились сломя голову в другие страны в поисках обломков чужой красоты.

Сильвия со страхом слушала, как Гермиона высказывает ее собственные мысли.

– Ты правда считаешь, что Австралия испоганена? – спросила она.

– Конечно, – ответила Гермиона.

– Каким образом? – удивился Стюарт.

– Ну, это Мин сумеет тебе растолковать, – устало сказал Стивен.

– Пожалуйста, Мин, не растолковывай, – взмолилась Розамонда.

Но Гермиона уже не могла остановиться:

– В Австралии все хорошо, кроме людей. Страна сама по себе замечательная, но то, что здесь понастроили люди, ужасно. У нас просто нет настоящей архитектуры.

Розамонда вскинула обе руки:

– Вот так мы отмечаем возвращение Сильвии.

Но на этот раз не утерпел Стивен:

– Неразумное планирование городов – это действительно проблема.

– Второсортное население – вот в чем проблема, – сказала Гермиона.

– Мин не принимает в расчет… – возразил Стивен.

– Мой ланч погиб, – простонала Розамонда. – Но раз уж мы заговорили об архитектуре, как ты думаешь, Стюарт, сколько мы можем получить за этот дом?

Стюарт уставился на потолок. Стивен и Гермиона устремили взгляд в свои бокалы. Наконец Стюарт провел рукой по щеке.

– Вообще-то дома в испанском стиле ценятся довольно высоко.

– Надеюсь. Случалось тебе заниматься такими домами?

– Что-то не припоминаю.

– Мин, будь хорошей сестрой, покажи Стюарту дом. Мне нужно заглянуть на кухню. Возьмите с собой ваши бокалы. Единственная комната, куда нельзя входить, – это кабинет, или «зал заседаний», или называйте ее как хотите, одним словом, комната, где сидят эти двое. Стивен, дорогой, отнеси, пожалуйста, бокалы, ножи и вилки в сад, на стол. Сильвия, может, поболтаешь пока со мной на кухне?

– Там, наверное, кабинет, – сказал Стюарт.

– Комната Теда, – ответила Гермиона. – А там, – сказала она, – спальня Метью.

– Мы с тобой только и делаем, что осматриваем дома.

– Ну и что? – Гермиона пожала плечами.

– Этот дом не назовешь безобразным.

– Я не говорила, что в Сиднее все дома безобразные. Просто удивительно, почему мы с тобой вечно препираемся?

Гермиона повернулась и вошла в комнату. Стюарт последовал за ней.

– Ванная там дальше? – спросил он.

– Они называют это ванной. – Гермиона переступила через мокрую одежду, валявшуюся на полу, и встала у окна спиной к Стюарту.

Стюарт едва заглянул в ванную, покружил по комнате, внимательно изучил музыкальное хозяйство Метью, потом подошел к окну и встал рядом с Гермионой. В саду под окном Сильвия носила тарелки и салфетки на круглый стол, стоявший под деревьями, где было ровное место. Стивен расставлял на столе бокалы, в глубине сада Метью пытался свалить Джейсона наземь, Эмма болтала с Домиником и без конца откидывала пряди волос со лба наверх.

– Сильвия держится очень независимо, – задумчиво проговорила Гермиона.

– Она подпускает к себе только на определенное расстояние, – также задумчиво сказал Стюарт, глядя, как сестра вместе со Стивеном хлопочет у круглого стола, – плохо, что не всегда угадаешь, где проходит граница. Я, во всяком случае, не могу угадать. Поэтому не обращаю внимания и иду напролом.

– Рози преспокойно с ней болтает.

– Да, Рози, как и я, идет напролом.

Стюарт и Гермиона впервые разговаривали друг с другом так спокойно и дружелюбно. Они одновременно это поняли и на несколько мгновений замолчали и задумались. Стивен и Сильвия ушли в дом. Джейсон подставил ножку Метью, и они оба покатились по земле.

– Деньги… – с трудом выговорила Гермиона.

– Да, деньги, – с вызовом, не без радости тут же откликнулся Стюарт.

– Я привыкла желать каждому всего самого лучшего. Теперь я желаю этого только себе.

– А детям?

– Иногда только себе, – с ожесточением повторила Гермиона.

– Что ж, по крайней мере, по-деловому.

– Да?

– Сама знаешь, что по-деловому. – Гермиона молчала. – Не бойся, у нас это не будет просто хладнокровной сделкой, – сказал Стюарт.

– Ты уверен?

Стивен вышел из дома, неся на доске кастрюлю. Розамонда шла за ним с бутылкой вина и корзинкой булочек.

– Конечно, иногда бывает, – сказал Стюарт. – Но мы с тобой можем не беспокоиться. В эту самую минуту, вот тут, где ты сейчас стоишь, я не прикоснулся к тебе пальцем, и ты сама знаешь, что мы с тобой можем не беспокоиться.

Стивен осторожно водрузил кастрюлю на середину стола. Розамонда поставила вино и булочки.

Розамонда обернулась и устремила на окно кабинета напряженный, откровенно вопросительный взгляд. Гермиона выглянула наружу и замахала обеими руками.

– Рози!

Возглас Гермионы прозвучал как предостережение, Розамонда на мгновенье растерялась, но тут же радостно улыбнулась и помахала рукой им обоим.

Когда они вышли в сад, Стюарт тихонько шепнул Розамонде:

– Я позвоню на этой неделе и скажу цену.

– Когда угодно, – громко, без стеснения ответила Розамонда. – Никакой спешки. Надеюсь, ты останешься на ланч?

– Конечно. Если только мне не позвонят из конторы.

В саду Корноков фиговое дерево так истощило почву, что вокруг его мощных корней не росла трава. Когда-то дети, качаясь на качелях, протоптали в земле глубокую ложбинку, но сейчас от нее осталось чуть заметное углубление. На самой толстой ветви дерева, там, где много лет была привязана веревка от качелей, виднелось два широких шрама, новая веревка свисала рядом. Эта ветвь, плоская сверху, походила на протянутую руку. Дожидаясь, пока Сидди принесет из гаража сиденье от качелей, Гай сначала сидел, потом лег на ветку ничком и замер, повернув лицо к дому.

Джек Корнок сидел в кресле под сливовым деревом. Он был в очках и читал или делал вид, что читает, «Сидней морнинг геральд», держа сложенную вчетверо газету в здоровой руке. Раньше он наверняка читал, потому что обвел четким красным кружком статью о сложном положении Теда Китчинга. Все утро Джек был невозмутим и преисполнен самодовольства, но как только Сидди унес сиденье от качелей в гараж, он забеспокоился и стал поглядывать через край газеты то на Гая, лежавшего на ветви дерева, то на Грету, занятую домашними делами в кухне. Поймав один за другим несколько таких взглядов, Грета вышла из дома. Она двигалась медленно и неохотно. Дойдя до лужайки рядом с фиговым деревом, она увидела Гая и, вместо того чтобы подойти к мужу, направилась к нему.

– Гай, куда делся Сидди?

Гай продолжал все так же смотреть в пространство.

– Я голос дерева, – сказал он нараспев. В эту игру он играл ребенком.

– Гай, где Сидди?

– Соки поднимаются по стволу. Дерево говорит: «Отверстия в сиденье качелей оказались маловаты».

Грета посмотрела на веревку. Жесткая новая веревка закручивалась на конце.

– Веревка не коротковата?

– Дерево спрашивает: «Ты вступила в разговор. Почему?»

Грета взглянула на мужа, Джек опустил газету и пристально разглядывал их обоих.

– Ох, замолчи, пожалуйста, – устало сказала Грета.

– Дерево не может замолчать. А вот и Сидди. Дух дерева скрывается. – Гай вдруг оседлал ветвь. – Джек, – радостно крикнул он, – у вас на полях шляпы какие-то цветочки.

Джек снова сделал вид, что читает.

– Гай повесил не ту веревку, но я расширил отверстия, теперь все в порядке, – сказал Сидди.

– Мам, а когда приедет мистер Бертеншоу? – спросил Гай.

Грета смотрела на Гая, онемев от изумления.

– Когда захочет, – выговорила она наконец. – Сидди, вы, конечно, проверите, как завязана веревка?

Пока Грета шла к дому, Сидди пропустил веревку в отверстия сиденья. Гай, сидя верхом, передвинул ее на старое место; закрепляя веревку, он скалил зубы и рычал, показывая, что не жалеет сил. Сидди поднялся с колен, положил руку на развилку дерева и с сомнением взглянул вверх.

– Сейчас принесу лестницу, – сказал он.

– Узлы затянуты как надо.

– Я сказал, что проверю, значит, проверю. Сейчас принесу лестницу.

Гай мгновенно спустился на землю.

– Подожди, давай я тебя подсажу.

Сидди покачал головой:

– Знаю я тебя и твои шуточки. Сейчас принесу лестницу.

Гай сел на качели. Джек Корнок взглянул на Гая и чуть опустил газету. Гай, держась за веревки, оттянул сиденье качелей назад, громко крикнул: «Я бесстрашный летчик-испытатель!» – и полетел вперед. Радуясь, как ребенок, собственной отваге, Гай старался не смотреть на Джека, качели быстро набирали высоту, и с каждым взлетом ноги Гая приближались к человеку в кресле. Джек Корнок сидел неподвижно, не спуская глаз с Гая, но Гай упорно на него не глядел. Качели взлетали выше и выше, при взлете вперед уже шелестели страницы газеты. Джек Корнок мог позвонить в колокольчик, мог положить газету и отъехать в кресле подальше от качелей, но он продолжал играть свою роль – делать вид, что читает газету, – и выдавали его только горящие глаза, устремленные на Гая, а Гай продолжал играть свою роль – опьяненного радостью ребенка. Но вот, взлетев особенно высоко, Гай свесился с сиденья, вытянул ногу и, задыхаясь от смеха, сбил шляпу с головы Джека Корнока. Когда палец Гая коснулся шляпы Джека, их взгляды наконец встретились. В глазах Джека светилось торжество, в глазах Гая – страх. Гай не усидел на качелях. Спрыгивая, он изогнулся в воздухе и, спасая голову от удара, схватил летевшее на него сиденье. Это отвлекло внимание Сидди, выходившего с лестницей из-за угла дома, поэтому он не сразу заметил, что Джек Корнок вопреки обыкновению сидит в саду без шляпы.

– Качели не сломал? – спросил Сидди.

– Конечно нет, – ответил Гай, чуть не плача.

– Вот так-так, что ты скажешь! Сбросил шляпу. – Сидди прислонил лестницу к дереву, подошел к креслу Джека, поднял шляпу, отряхнул ее и надел хозяину на голову. – Настроение у вас сегодня хорошее, сразу видно, – обрадовался Сидди. – Только газету надо держать покрепче.

Джек был явно доволен, но газета, которую он вновь начал читать, дрожала у него в руке. Когда Грета вышла из кухни со стаканом яблочного сока, Сидди стоял, нагнувшись над Джеком.

– А то газета у вас прямо пляшет, – сказал Сидди.

Джек Корнок смотрел на Грету поверх дрожащих листков газеты, видел, с каким трудом она переставляет ноги, и лицо его сияло. Грета остановилась, не дойдя до кресла.

– Тебе, пожалуй, лучше отложить газету, – сказала она.

Сидди осторожно взял газету, но по руке Джека пробежала судорога.

– Таблетку, Сидди, – сказала Грета. – А ты, Гай, – ей пришлось повысить голос, – пойди открой дверь. Это, наверное, Бертеншоу с женой.

Сидди вложил таблетку в рот Джека. Гай побежал по траве к дому. Грета поднесла яблочный сок к губам мужа, потом поставила стакан на столик. Дожидаясь, пока подействует таблетка, Грета села на качели и закрыла глаза. Когда Сидди крикнул, что Джек просит ее подойти, Грета с трудом поднялась, и в эту минуту из дома в сад вышли Кейт и Марджори Бертеншоу вместе с незнакомой женщиной, чем-то похожей на Марджори. Кейт Бертеншоу нес в руках портфель.

– А где Гай? – нерешительно спросила Грета, идя им навстречу.

– Он открыл нам дверь и заявил, что должен уйти, – сказал Кейт Бертеншоу. – По-моему, он очень торопился. У Джека взволнованный вид.

Джек по очереди оглядел пришедших и показал скрюченной рукой, что просит всех подойти поближе. Переглянувшись, они окружили Джека: безучастная Грета, сосредоточенный Бертеншоу, ухмыляющийся Сидди, две снисходительные женщины. Джек с торжествующим видом взял дрожащей рукой красную ручку, показал на качели и, указывая буквы в алфавите, составил слово: «Бог». Не очень понимая, что это означает, все одобрительно кивнули. Джек вновь взялся за ручку. «Пар». Он оглядел собравшихся, заметил их недоумение, и огонек торжества погас в его глазах. Сидди отошел, взял лестницу и прислонил ее к фиговому дереву. Кейт Бертеншоу взглянул на часы, Марджори шепотом представила Грете свою подругу. Джек Корнок сердито переводил взгляд с одного лица на другое и вдруг, будто его внезапно осенило вдохновение, издал какой-то нечленораздельный крик, сорвал с головы шляпу и бросил на траву.

Кейт Бертеншоу наклонился за шляпой и пробормотал несколько укоризненных слов.

– Ну и ну, Джек! – сказала Марджори Бертеншоу. – Такой пышной шевелюре, как ваша, позавидовал бы любой мужчина вдвое моложе.

Джек посмотрел на нее с презрением. Марджори смущенно рассмеялась. Джек вырвал шляпу из рук Кейта Бертеншоу, надел на голову и, сжав поля указательным и большим пальцами, лихо сдвинул в сторону. Потом вопросительно заглянул в глаза Кейту и показал здоровой рукой, что готов писать.

Кейт Бертеншоу кивнул и открыл портфель.

– Если вы не возражаете, я вас оставлю, – сказала Грета, повернулась и пошла к дому.

Доминик, Метью, Эмма и Джейсон быстро справились с ланчем и ушли к другу Доминика Дереку. Теперь настал черед взрослых радоваться свободе: они ели, пили, без стеснения подшучивали друг над другом – взрывы смеха то и дело оглашали сад. После одного из приступов веселья Стюарт попросил всех посмотреть на бусы Сильвии и сказать, не лучше ли носить жемчуг с более дорогим платьем. В ту же минуту воцарилось молчание, все принялись внимательно разглядывать бусы. Сильвия коснулась их и торопливо сказала:

– Пока я ношу жемчуг с таким платьем, никто не подумает, что он настоящий, я могу не бояться грабителей.

Минута сосредоточенности и тишины утонула в спорах о бусах, разговоры слились в общий благожелательный гул. Позже, днем, такие же паузы возникали не раз, когда Розамонда или Стивен бросали взгляды на окно кабинета, где заперлись Тед и Мерримен (в отличие от других окон на нем сохранилась черная сетка из гнутых железных прутьев), но эти паузы всегда были коротки, едва заметны и тут же тонули во вновь разгоравшемся общем веселье.

Стюарт и Сильвия ушли около пяти. Они поцеловали Розамонду и уехали, Розамонда, проводив их, вернулась в гостиную, где Гермиона со Стивеном и Имоджин ждали двух старших детей, чтобы тоже ехать домой. В саду прислуга Розамонды, получавшая в субботу двойную плату, убирала стол. У нее на шее висел транзистор, Тед окликнул ее через окно и попросил выключить приемник – единственное, чем он обнаружил свое присутствие в доме.

Розамонда спросила у Стивена, не хочет ли он еще кофе или вина, но он решительно покачал головой. Когда Эмма и Джейсон вошли в комнату, Стивен вскочил и заявил, что они немедленно уезжают. Озадаченная Розамонда, провожая их, наклонилась к окну машины и примирительно улыбнулась Стивену, он вежливо попрощался с ней, но, едва отъехав, дал волю своему гневу:

– Мог, по крайней мере, показаться!

– Кто? – спросил Джейсон.

– Неужели это так важно? – сказала расстроенная Гермиона.

– Кто мог показаться? – выкрикнула Эмма.

– Дядя Тед, – ответил ей Джейсон.

– Какая отвратительная грубость, – одновременно с ним сказал Стивен.

– Ты сто раз говорил, что не уважаешь его, – рассердилась Гермиона. – Стоит ли тогда обращать внимание на такие пустяки?

– Не в этом дело. Речь идет об элементарной вежливости.

– Ох, как я ненавижу эти твои нравоучения. Ничего за ними нет, кроме трусости.

– Что? – закричал Стивен.

– Ты знаешь, что Теду на тебя наплевать. Тебя это задевает.

– Меня это задевает? Его невоспитанность!..

Но Гермиона уже отвернулась к окну.

Розамонда сидела в кресле перед большим окном.

– Удивительно, – сказала Розамонда. – Просто удивительно. Я передала Сильвии маленький стеклянный кувшинчик и сказала: «Налей сюда соус, я отнесу этим двум негодяям». И вдруг поняла, что вовсе не шучу, что уже давным-давно знаю, кто вы такие.

Тед ходил взад и вперед по небольшому пространству между креслом, где сидела Розамонда, и окном, за которым виднелись багрово-синее небо, сверкающая темная вода и гроздья огней.

– Какое там давным-давно, – сказал Тед. – Все началось, когда земельные участки стали собственностью государства.

– Значит, четыре года тому назад. – Розамонда снова заплакала, сунула два пальца за лифчик, достала бумажный носовой платок и вытерла глаза. – Ты говоришь, мы все равно останемся богатыми, – сказала она. – Кто же тогда обеднеет? Держатели акций? Мелкие компании?

Тед наконец остановился.

– Мне до черта надоело слушать про держателей акций и мелкие компании. Рискуют ерундой, зато требуют хороших барышей! Ладно, хватит, послушай, дорогая, – Тед решительно наклонился над женой: – Вылези из этого старого халата, приведи в порядок лицо, надень свое черное платье и давай немного проветримся, поедем покатаемся.

– Ты меня повезешь в дом, где хозяин – преступник. Прежде мне это было интересно. Но теперь я могу наслаждаться обществом преступника в своем собственном доме.

Тед улыбнулся, его брови дернулись.

– В твоем доме живет все-таки не совсем обычный преступник.

– Что не помешает вынести ему обычный обвинительный приговор.

– Исключено. – Тед снова подошел к креслу. – Довольно, Рози. Мне трудно сегодня оставаться дома. Я хочу пойти куда-нибудь. Мне надо разрядиться. В последнюю неделю я совсем измотался, пошли, дорогая, вылезай из кресла.

Но Розамонда сказала: – Мальчикам придется оставить школу.

– Я тебе сто раз повторял: не придется.

– Они сами не захотят остаться. Метью не захочет.

– Метью несовершеннолетний, он будет делать то, что ему скажут.

– Зато я совершеннолетняя.

– Что?

Розамонда съежилась под взглядом мужа, но повторила: – Я совершеннолетняя. Я взрослый человек. И я не хочу жить с негодяем.

– Ты от меня отказываешься? – изумился Тед.

– Ох, я не знаю. Не знаю.

– Не знаешь! – Тед удивлялся все больше и больше. – Ты что думаешь, мне этого хотелось? Мы пытались откупиться, тебе это известно. Нас загнали в угол. И это мне, мне, мне достались все шишки и синяки.

– Но ведь это ты все наделал! – крикнула Розамонда.

– О том и речь. Я, а не ты. Ты способна только сидеть здесь и ныть. Хватит! Идешь ты со мной или нет?

Розамонда снова вытащила носовой платок и вытерла глаза.

– Нет, – сказала она. – И если ты не порвешь с этим негодяем, я не смогу остаться с тобой. Не смогу.

Стюарт отвез Сильвию в ее квартиру на Мэкли-стрит, она тут же легла в постель и заснула. Проснулась Сильвия в темноте и скоро поняла, отчего ей не по себе: она провинилась перед Гарри, нарушив одно из неписаных правил любовного кодекса, согласно которому должна была прямо от Рози вернуться к нему. И конечно, когда она позвонила, Гарри отвечал сухо. Тогда Сильвия решила не торопиться. Она снова пристроила на голове полиэтиленовый мешочек вместо купальной шапочки и пока снимала перед зеркалом бусы и любовалась их розоватым сиянием, пришла к мысли, что Стюарт прав: жемчуг нужно носить с более изысканным платьем. В эту же минуту в ней вдруг проснулась застарелая жажда роскоши, желание завладеть множеством самых разных вещей клещами сжало сердце, и, на мгновение лишившись разума, она лишилась возможности четко представить себе каждую из этих вожделенных вещей, но сверкающая сеть безумия все равно волокла их все к ее ногам.

Отрезвление наступило немедленно. Полное отрезвление. Впервые в жизни она была в состоянии не только сформулировать свое решение отказаться от всех этих побрякушек, но и подкрепить его осмысленными доводами. Сильвия почувствовала себя свободной и беззаботной. Она торопливо приняла душ – так как теперь ей хотелось поскорее увидеть Гарри и рассказать ему, что наконец-то она полностью разделалась с давней болезнью, упорно гнездившейся где-то в глубине ее души. Она нетерпеливо ходила по комнате и, одеваясь, наткнулась на старый конверт, на котором как-то утром наспех подсчитала свои расходы в Сиднее и обвела кружком с завитушками остаток, с каким рассчитывала начать жизнь в Риме. Надевая через голову платье, Сильвия машинально вычла из этой суммы деньги, необходимые, чтобы прожить в Сиднее лишний месяц.

Сильвия застала Гарри за письменным столом. Она сразу почувствовала, что Гарри все еще сердится. Сильвия нагнулась, прижалась щекой к его щеке и подумала, что Маргарет, наверное, часто заставала Гарри в таком состоянии. Она осторожно потерлась щекой о его щеку.

– Я принесла целую кучу сплетен.

– Ты умеешь быть такой нежной, – сказал Гарри, не поворачивая головы.

Сильвия не изменила позы.

– Если хочешь, поговорим серьезно. Или посплетничаем. А может, лучше…

Сильвия обрадовалась, когда Гарри рассмеялся. Юмор всегда спасал его от излишней придирчивости, помогал идти на уступки. Позднее, когда они в темноте сидели у окна и разговаривали, а ее пальцы непроизвольно перебирали бусины, Сильвия подумала, что эта нитка жемчуга тоже спасает ее от излишней придирчивости.