Текст книги "Стертая аура"

Автор книги: Дженнифер Линн Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

7
Стертый

Тьма, Оглядываюсь... ничего не видно, хотя вокруг явно творится что-то странное... очень странное... по спине бегут мурашки. Почему я ничего не вижу? Ослепшая, перепуганная – даже земля подо мной трясется от страха.

И вдруг все кругом заливает неестественно яркий свет, и ко мне движется неясная фигура, окруженная переливчатым сиянием. Я почему-то знаю, что это женщина. Она подходит ближе, сияние слепит уже привыкшие к темноте глаза, и я жмурюсь, хоть и рада в душе, что свет разогнал темноту.

Женщина дотрагивается до моих век холодными пальцами, и, когда я открываю глаза, прохлада не исчезает, А вот незнакомки и след простыл. За то ко мне возвращается зрение, и все-таки лучше б я оставалась слепой, ведь крутом стены цвета криков, застрявших в горле жертвы.

– А-а-а-а-а-г-г-г-г-г-к-к-к-х-х-х, – заорала я и закашлялась, подавившись вырвавшимися из горла дикими звуками.

Открыла глаза и подскочила в постели.

Погодите секунду. А почему в постели?

Я заморгала и огляделась. Помню, я была в школе, а сейчас-то где? Не дома, это точно – из моего окна всегда виден океан.

– Лисси, – позвал знакомый голос.

Я снова моргнула, с трудом разглядела бабушку и хриплым голосом спросила:

– Где я?

– В комнате, – по обыкновению кратко ответила бабушка, и я наконец-то сообразила, что лежу в своей новой спальне.

Я не узнала ее, потому что до сих пор не привыкла к новому дому. Моя комната осталась дома, в Калифорнии.

– Что со мной?

Я все никак не могла понять, что произошло, почему я чувствую себя так, будто по мне проехался товарный поезд.

Бабушка озабоченно поглядела на меня, потрогала мой лоб тыльной стороной ладони и покачала головой. Ладонь была такой же прохладной, как узел между Трейси и Тейтом там, в школе.

– Это ты расскажи мне, что с тобой, Лисси, солнце мое, – мягко попросила бабушка.

– Я была в комнате, – попыталась припомнить я. – В темной. Потом зажегся свет, потом вроде женщина, а потом кошмар какой-то.

– Нет, не сон, детка. А то, что случилась в школе.

Я непонимающе: глядела на нее.

– В смысле?

– Тебя вырвало, и ты упала в обморок. Нам позвонили, но мамы с папой дома не было, и за тобой приехала я. Ты на секунду пришла в себя и забормотала какой-то вздор. А потом снова потеряла сознание, вздрагивала, стонала.

Очень жизнерадостная картина...

– Как же ты затащила меня на третий этаж? – спросила я.

– Помогли, – кратко ответила бабушка, и мне расхотелось допытываться дальше.

Скорей всего, она, как обычно, приказала первому встречному взвалить меня на плечи. Какой позор! А еще позорней, что меня стошнило на глазах у всей школы.

– Соберись, светик мой ясный, – велела бабушка, обозвав меня очередным нелепым прозвищем. – И вспомни: отчего тебе стало плохо?

Я сосредоточилась, и в памяти стали всплывать обрывки случившегося. Связующие лучи, призрачная рука, ссора Трейси и Тейта. Что-то там еще было с Трейси... Не помню.

И тут дверь распахнулась, и в спальню влетели мама с папой.

– Ну как ты? – задохнувшись, спросила мама.

Папа напряженно застыл в дверях – губы сжаты, аура тревожно дрожит, мелкие волны бегут по ней, как рябь по воде.

Я осознала, что мама ждет ответа и шепнула:

– Ничего.

– Я тебя увидела, – дрожащим голосом объяснила мама. – Съеженную, дрожащую...

Когда она заговорила, золотисто-бежевый ореол, окружавший отца, озабоченно потянулся к ней. Связь между родителями оказалась очень прочной, толщиной с мой кулак, а сейчас, когда папе хотелось утешить маму, она увеличилась еще больше: золотисто-коричневый поток слился с зеленым, полыхнула на миг белая вспышка.

Мама вздохнула с облегчением, можно только гадать, как она справляется с теми тяжкими образами, что роятся в ее сознании.

– Погоди, Кэти, – попросила бабушка, хотя мама и так молчала. – Расскажи нам, Лисси, что стряслось?

Я задумалась. Мы с Одрой пошли убирать подносы, она повернулась – показать мне кого-то... учителя математики. Одно только воспоминание о его ауре огрело меня по голове, как мешок с кирпичами. Я икнула, пытаясь подавить тошноту.

– Говори! – потребовала бабушка. – Что ты видела?

Папа выскользнул из комнаты, как только понял, что сейчас речь пойдет о Взгляде, и по пути погладил меня касанием ауры.

– Ну? – как всегда односложно поторопила бабушка.

– Стертый... – вздрогнув, прошептала я.

Бабушка вытаращила глаза так, будто у меня выросло три головы, зато мама все поняла.

– Цвет без цвета, – расшифровала она. – Лисси выдумала его, когда была маленькой.

Она сказала это таким тоном, словно стертый – просто детская страшилка, вроде домового под кроватью.

– Не выдумала, а видела! – обиженно взвилась я.

Мама с бабушкой переглянулись.

– Ты уже много лет не вспоминала о стертом, – ласково напомнила мама. – С тех пор как перестала врываться в нашу спальню посреди ночи, потому что тебе приснился плохой сон, и начала сама гасить ночник по вечерам.

В ее голосе звучала твердая уверенность, что стертого пора похоронить вместе с другими детскими страхами.

– Я до сих пор его вижу, просто не очень часто, – попыталась убедить их я. – А не рассказывала, потому что не люблю об этом говорить. И сегодня видела, – Мой голос снизился до шепота. – И не пятно или струю, как раньше, хотя они тоже ужасны, а... – Я осеклась, но сумела взять себя в руки. – А целую ауру.

Я снова подавила тошноту и попыталась справиться с шумом в ушах.

Для людей, наделенных своими собственными Взглядами, мама с бабушкой вели себя довольно странно – будто я все выдумала. Наверное, если бы я назвала стертого как-то по-другому, более серьезно, они бы мне поверили, но когда я впервые встретила его, мне было всего-навсего три, и, увидев полосу отвратительного цвета, я просто-напросто разревелась у мамы на руках. Мне было не до того, чтобы выдумывать подходящие названия.

В комнату торопливо вошел дядя.

– Надо было сразу меня позвать, – недовольно выговорил он бабушке, как будто это она была ему ребенком, а не наоборот. – Мне позвонила школьная медсестра и сказала, что ты привезешь Лисси в больницу, а вы так и не явились. Родная племянница падает в обморок неизвестно отчего, а я узнаю об этом последним, да еще от чужих людей!

Он не кричал – дядя Кори не умеет кричать, – но я видела, как недовольно прижалась к телу его аура. Дядя сел у кровати и пощупал мой лоб.

– Небольшая температура, – пробормотал он, в его руках, как по волшебству, возник градусник, который тут же оказался у меня во рту. Я удивилась, почему дядя не пользуется ушным термометром, но тут же вспомнила, что мы в Оклахоме.

– Не выдумывай глупостей, детка, – хмыкнула бабушка. – Этот градусник просто удобней носить с собой.

Выходит, ушные термометры есть и тут, а бабушка читает мои мысли, как открытую книгу. Да, Оклахома оказалась совсем не такой, какой я ее себе рисовала.

Я попыталась заговорить, но дядя остановил меня строгим взглядом доктора, достал из сумки стетоскоп и прижал к моей груди.

– Сердцебиение учащенное, дыхание тоже.

Это потому что я чувствую себя так, будто вот-вот взорвусь изнутри. Снаружи я взрываться не согласна.

– Ты уверена, что видела то, о чем говоришь? – наморщив лоб, спросила бабушка.

Я кивнула, и дядя Кори недовольно оглядел нас обеих.

– Более того, – ответила я. – Дело не только в стертом, но и в моем Взгляде. Он... – я запнулась, подыскивая подходящее слово. – Вырос.

– А ты – нет, – покачивая головой, сказал дядя. – В этой семье все словно свихнулись. Вернее, не все, а только женщины, – торопливо поправился он.

– Я вижу потоки аур, которые связывают людей, – продолжила я, сама чувствуя, как глупо звучат мои слова.

Но бабушка понимающе кивнула. Она словно бы и не удивилась, и я в который раз заподозрила, что все, случившееся со мной в последнее время, в какой-то степени ее рук дело.

Нити аур между людьми из-за бабушки.

Странные сны тоже из-за нее.

И за то, что меня вырвало на собственные туфли, надо благодарить бабулю.

Внутренний голос молчал, значит, даже он согласен с обвинениями. Я представила себе, как это смотрелось – как меня вывернуло на глазах у всей школы. Очень многообещающее начало.

– Больше никогда туда не пойду! – простонала я.

– Думаю, с тобой все будет в порядке, – профессионально заключил дядя Кори. – В школу можно уже завтра, в крайнем случае – в среду.

Я вытаращила глаза и вжалась в матрас.

– Ты что, не понимаешь? Я просто не могу туда вернуться!

– Ну, не дури, – улыбнулся дядя. – Никто не станет смеяться, над человеком, которому стало плохо. Уверен – Лила будет на твоей стороне.

Нашел, тоже, образец доброты и заботливости, – Лилу!

Ну да, конечно. К среде Лила, Трейси и Фуксия как раз успеют увековечить мой «бессмертный подвиг в столовой». Напечатают листовки, или, скажем, поставят спектакль.

Все, теперь я официальный и безнадежный ноль. Но хуже другое – обладатель стертого (я просто не могла называть его иначе, даже в мыслях) – мой учитель математики. Как же я буду сидеть на его уроках, если при одном воспоминании об этом человеке меня охватывает тошнота? И что же он совершил, если у него такая аура? Видимо, что-то ужасное, настоящее преступление, У типа со сплошь бесцветной аурой скорее всего не осталось в душе ничего человеческого. Наверняка убил кого-нибудь, может, даже не однажды. А еще я никак не могла отогнать мысль о том, что упускаю что-то важное.

– Я не вернусь в школу, – повторила я, переводя глаза с мамы на бабушку. – Потому что там, он. – Они непонимающе смотрели на меня, ауры потускнели, будто оказались в тени. – Стертый – мой учитель математики, – объяснила я, чувствуя себя идиоткой. – Понимаете, я верю в то, что говорит мне Взгляд: этот человек на самом деле преступник.

– Ты просто переутомилась, – сказал дядя, мягким толчком укладывая меня обратно на подушки и пропуская мимо ушей дурацкие, с его точки зрения, разговоры о Взгляде.

– Учитель математики, Иона Кисслер? – переспросила бабушка и даже языком прищелкнула от удивления. – Да он прекрасный человек, Лисси!

Я недоверчиво смотрела на нее. Разве не она надеялась, что я приму наконец свой дар? Нет бы порадоваться теперь, что так и вышло: я доверяю тому, о чем говорит мне Взгляд.

– Ну я же вижу! – настаивала, я.

Почему они меня не слушают? Особенно мама и бабушка – уж они-то должны знать, что я не стану выдумывать, что я вижу ауры достаточно давно и научилась в них разбираться.

– Тебе кажется, что ты научилась в них разбираться, – мягко поправила бабушка, ее тускло-серебряная аура заколыхалась в такт голосу. – Твой дар еще не развит, Лисси. Ты не умеешь правильно читать то, что видишь, путаешь фантазию с реальностью.

Все ясно: если отбросить вежливые обороты, мне только что сообщили, что я – дитя неразумное, сама не знаю, о чем говорю.

– С этим типом дело нечисто, – упрямо заявила я, скрестив руки на груди и чувствуя, как успокаивается сердце. Спор с родными позволял отвлечься от мыслей о том, что я никогда не смогу взглянуть на стертую ауру, не ощутив при этом тоскливой, мучительной пустоты.

– Иона – прекрасный человек, – недовольно возразил дядя. – Он регулярно работает добровольцем у нас в больнице, а дети считают его прекрасным учителем. Эмили очень расстроилась, что Лила в этом году у него не занимается.

Ну вот – мы опять вернулись к Эмили и Лиле. Говорить о которых почти так же приятно, как о мистере Кисслере. Я злобно фыркнула, не заботясь о том, как выгляжу со стороны. Судя по ауре, мой новый учитель математики не просто сделал что-то ужасное, а продолжает делать это по сей день. А мне некуда от него деваться. И как прикажете осваивать алгебру, если я рядом с ним и в кабинете-то находиться не могу – сознание теряю?

– Я просто не в состоянии учиться у Кисслера. Меня станет тошнить всякий раз, когда я его увижу. Я упаду в обморок, вырублюсь, отключусь – назовите, как угодно.

– Не накручивай себя, Лисси, – строго сказал дядя, его аура приняла форму, которую я про себя звала врачебной; она мерно и спокойно колыхалась в четко очерченных рамках. Связи, толще всех, что я видела до сих пор, тянулись от него к маме и бабушке, а они, в свою очередь, тоже соединялись между собой. И все трое – со мной. Выходит, я не совсем безнадежна. К сожалению, остальные проблемы решаются куда сложнее.

– Твой Взгляд не должен управлять тобой, – резко сказала бабушка.

Кори негодующе зарычал.

– Ты должна управлять им.

Я чуть не хрюкнула от раздражения. Никогда я им не управляла, даже не пыталась!

– Я не пойду на математику, – ровным голосом повторила я.

Мама укоризненно посмотрела на меня.

– Мы поговорим об этом, когда тебе станет лучше, – сказала она таким тоном, что я поняла: как только мне станет лучше, мне велят идти туда без всяких разговоров.

Да почему же мне никто не верит? Чушь какая-то!

Как только я разозлилась, нити ауры, соединявшие меня со взрослыми, напряглись с моей стороны. Мамины, с другой стороны, сделали то же самое, значит, ее раздражение никак не меньше моего. В общем, разговоры о болезни, которыми я пыталась добиться сочувствия, только рассердили взрослых.

– Говорят, тебя вырвало в столовой, – с сочувствием сказала вошедшая в комнату Лекси.

– Откуда ты знаешь? – подскочила я. – Ты же в другой школе!

– Тут маленький город, – подавив улыбку, ответил дядя Кори. – Новости летят быстро.

Я прожгла его злым взглядом. Вот скажите – что тут смешного?

Лекси подвинула к моей кровати одну из нераспакованных коробок и села, взрослые потихоньку вышли из комнаты. Наконец-то! Если я услышу еще хоть слово о том, какой замечательный мне достался математик, – заору в голос. При одной только мысли о его ауре у меня в жилах вскипает кровь.

– Ни о чем не думай, – приказала, выходя, бабушка. – Спи.

«Ага», – подумала я.

– Ага, – сказала я вслух.

– О чем не думай? – спросила Лекси.

Я смерила ее невидящим взглядом.

– О стертом, – ответила я наконец, меньше всего желая вновь пускаться в объяснения.

Лекси серьезно кивнула, хотя понятия не имела, о чем я, и терпеливо уставилась на меня, ожидая продолжения.

Слова рванулись из меня сами – скомканные, быстрые.

– Мой учитель математики – настоящий злодей! У него в ауре не осталось ни капли цвета, верней, она сама стала такой жуткой окраски, ты себе не представляешь. Когда я вижу ее, я всегда знаю, что человек совершил что-то ужасное. Мне плохо даже от одного пятнышка, а он такой весь!

Лекси молчала и только внимательно слушала меня.

– А еще у меня Взгляд изменился – я теперь замечаю, что люди связаны между собой, такими, знаешь, выростами. А из-за мерзкой ауры математика меня стошнило на глазах у всей школы – представляешь, что у меня был за день?

– Твои способности увеличились? – с любопытством и завистью уточнила Лекси.

Значит, из всей моей речи она услышала только это!

– Знаешь, что...

Сестра пожала плечами и улыбнулась. – Да все я поняла, – сказала она. – Твой математик. С ним что-то нечисто. И это правда.

Она сказала это так просто, что в ее устах моя история стала казаться не такой уж безумной.

– Спасибо, Лекс.

– И что ты собираешься делать? – тут же осведомилась Лекси.

Она вообще не любит тянуть время, вечно несется на всех парусах.

– Делать? – не поняла я. – Как, что? Найти способ не ходить на математику, а еще лучше – уехать из этого города и вернуться на родину, в Калифорнию.

Хороший план, мне самой понравился.

– Да, но если твой учитель – преступник, – рассудительно начала Лекси, – то как же ты уедешь? Ты бы не видела, какой он ужасный, если б не могла как-нибудь ему помешать.

Неужели она до сих пор не поняла, что мой Взгляд не похож на сверхъестественные способности сериальных героев? Я ничего не могу сделать. Я могу только смотреть.

Так я ей и объяснила.

– Это неправда, – ответила она.

– Ты-то откуда знаешь?

Лекси поглядела на меня обиженными круглыми глазами, и мне стало стыдно. Она так переживает, что до сих пор не обзавелась Взглядом, а я лишний раз задела ее за живое.

– Вообще-то теперь я действительно кое-что умею, – сказала я, протягивая Лекси оливковую ветвь.

Поглядывая на дверь, чтобы бабушка или мама не вошли внезапно, я рассказала, как заметила узел между Тейтом и Трейси, как покинула тело и бесплотной рукой помогла узлу развязаться.

Лекси тут же простила меня.

– Ничего себе! – возбужденно воскликнула она, но тут же пригорюнилась. – Знаешь, это просто нечестно – ты и ауры видишь, и связи, а теперь еще и из тела научилась выходить. А как же я? Может, тебе достался в придачу к твоему и мой Взгляд?

Я даже не сразу нашлась, что ответить. Потом открыла рот, чтобы объяснить, что с радостью бы поменялась с Лекси – пусть бы она посидела на истории одна-одинешенька, а потом вывалила весь завтрак на свои туфли, но тут дверь спальни открылась.

Сперва я не поняла, кто это – в потоке света из коридора виднелась только неясная женская фигура, как в моем страшном, но волшебном сне.

– Привет, – сказал далеко не волшебный голос.

– Привет, Лила, – дружелюбно отозвалась Лекси. – Как прошел день?

Лила улыбнулась ей – весело и открыто, а вовсе не той фальшивой улыбкой, которая доставалась мне, – фиолетовое сияние вокруг ее тела смягчилось и приобрело почти приятный сиреневый оттенок.

– Нормально, – ответила она чуть неуверенно, будто раздумывая, стоит ли упоминать о моем сегодняшнем позоре.

Я мысленно начислила ей пару очков за тактичность.

Лила повернулась ко мне.

– Сочувствую, – сказала она самым что ни на есть участливым голосом. – Я объяснила Трейси, что всем иногда бывает плохо, и не стоит трепаться об этом по всей школе. Конечно, можно было бы добежать до мусорной корзины, а не портить пол в столовой, да и вообще – мало кто свалился бы в обморок при виде обычного учителя математики, но все равно – это не повод считать тебя абсолютно безнадежной.

Очки за такт снимаются. Нет у Лилы такого качества, нет и быть не может.

– Я принесла тебе домашнее задание, – сказала она и положила стопку бумаг на край кровати.

Помялась, будто не решаясь сказать что-то еще, но вовремя вспомнила, кто она, а кто я. Разговоры со мной вовсе не входят в сегодняшнее расписание дня.

– В первый день уже уроки задали? – ужаснулась Лекси. – Не повезло тебе.

Я посмотрела на кипу бумаг.

– Это все?

Лила кивнула и, шевельнув бровью, предупредила:

– Только не думай, что я и завтра принесу тебе уроки, К вашему историку я вообще больше близко не подойду, а от Кисслера у меня по спине мурашки бегают.

Я с изумлением уставилась на нее. И дело было не в высокомерном тоне наследной принцессы, и не в том, что ее аура сменила цвет с сиреневого на привычный чернильно-фиолетовый. Просто из всех окружающих Лила одна не считала стертого Кисслера воплощенным совершенством.

Тени и свет.

«Прекрасно, – подумала я, как только в голове замелькали картинки из сна. – Мало мне стертого в реальной жизни, так еще разбирайся со всякими там грезами».

Лила пошла вон из комнаты, но на полпути остановилась.

– До встречи, Лекси! – сказала она, встретилась со мной глазами и, даже не подумав попрощаться, вышла.

– Пока! – крикнула ей вслед Лекси и пихнула меня в бок. – Ну скажи что-нибудь.

– До свидания, – неохотно промямлила я и добавила: – А она, между прочим, мне ничего не сказала. Принципиально простилась только с тобой.

– Да какая разница! – пожала плечами Лекси. – Мне нетрудно сказать «пока», даже если мне не ответят.

Самое интересное, что это правда. Ей и впрямь нетрудно.

– А вы связаны? – поинтересовалась Лекси. – С Лилой?

– Очень слабо. Ты связана с ней гораздо сильнее.

Поглядев на Лекси внимательней, я поразилась, сколько отростков, связывающих сестру с другими людьми, отходит от ее ауры – между ними почти не осталось просветов.

– Ну, так что ты будешь делать? – спросила Лекси, явно борясь с желанием расспросить меня о том, что я вижу между ней и Лилой.

Да, это главный вопрос. Я просто не смогу день за днем входить в класс, садиться, и слушать, как человек с аурой преступника рассказывает про оси и графики. Наверное, Лекси права. Наверное, я действительно должна выяснить, что творит Кисслер, и остановить его.

Кроме того, надо ведь и на другие уроки ходить, и не просто ходить, а учиться, а кругом роятся сотни аур и разноцветных нитей, от которых я практически слепну. Еще надо срочно выбираться из образа «девочки, которая блюет», а в свободное время тренировать вновь открывшиеся способности. И это при том, что в голове у меня до сих пор гудит, сны путаются с реальностью, мысли и события перемешались, как детальки паззла, а я никак не могу сложить из них картинку…

– Понятия не имею, – честно ответила я Лекси, перекатилась на бок и дотянулась до телефона.

Пусть я не могу рассказать Полу о том, что здесь творится, за то хотя бы услышу его голос. Лекси намек уловила и потихоньку смылась из комнаты. Я набрала номер.

Бесполезно. Пол может быть где угодно, он явно не сидит дома у аппарата и не ждет моего звонка. И почему я этому не удивилась?

Тени и свет.

– И стертый, – шепотом добавила я и поняла, что потихоньку начала забывать кошмарный сон. Зато не могу избавиться от мысли, что Лекси права – я должна что-то делать. Только вот ума не приложу – что.