Текст книги "Теряя Контроль (ЛП)"

Автор книги: Джен Фредерик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Как мы с мамой и ожидаем, химиотерапия оказывается страшной вещью. Внутривенные переливания длятся очень долго. Хоть в комнате стоят два телевизора, а у мамы есть старенький ноутбук, ей не нужно ни то, ни другое, потому что химиотерапия вызывает у нее тошноту, и она хочет отдохнуть. Я присаживаюсь рядом, разглядывая квартиры, которые выбираю. Они находятся в том же районе, где мы сейчас живем, и недалеко от больницы. Я смогу выплачивать арендную плату, пока буду заниматься доставкой левых посылок, но так как для рассмотрения заявки уровень моей официальной зарплаты не подойдет, мне по-прежнему понадобится помощь Малкольма.

Доктор Чен приходит проверить нас где-то на середине процедуры, через четыре часа из положенных восьми.

– Кажется, все в порядке, Софи, – хлопает он маму по плечу. Мама едва открывает глаза, она сонная и почти не реагирует. Доктор Чен хмурится, жестом показывая мне выйти. – Нашли новую квартиру?

– Еще нет.

Он качает головой.

– Не забывай о её душевном благополучии. Она не может оставаться взаперти в этой вашей квартире.

Да, эта мысль вообще не покидает мою голову.

Следующие четыре часа я провожу в тишине, раскладывая «солитер» и листая журналы, чтобы посмотреть на красивую одежду и обувь, которую никогда не смогу себе позволить. В конце дня я несу маму на пятый этаж и укладываю в одинокую кровать. Она сразу поворачивается лицом к стене. Я не знаю, что сказать ей в знак утешения. В любом случае мне пора идти на работу в «Neil’s», чтобы заступить в вечернюю смену.

Я уже почти заканчиваю с заказами, когда звонит мой телефон, и звуки «Killing in the Name» группы Rage Against the Machine оповещают меня, что это Малкольм. У каждого в моем телефоне свой рингтон: у Нейла – «Price Tag» от Jessie J, у мамы стоит Кристина Агилера со своей песней «Beautiful». Своей старой школьной подруге я поставила Pink и ее «So What», но за последние полгода я не созванивалась с Сарой. Да, это моя вина, она столько раз звала погулять с ней, а я всегда отвечала «нет». Просто не могла позволить себе вылазки, где пришлось бы платить по десять долларов за каждый напиток и двадцать пять – за вход.

– Тащи свою задницу ко мне в квартиру. Встречаемся в девять, – орет Малкольм в трубку.

– Ладно, хорошо. У меня осталось… – я начинаю просматривать список своих поставок, но Малкольм меня прерывает.

– Мне плевать, что там у тебя осталось. Просто будь здесь в девять, или отдам твою работу кому-нибудь другому. Тому, кто сможет справиться с этой хренью, – выкрикивает он в телефон так, что приходится держать сотовый подальше от себя. Несмотря на это, я его слышу. Но, если честно, я просто боюсь приблизить трубку, так как создается ощущение, что его слюни могут намочить мне ухо.

– Поняла. Буду ровно в девять, – вешаю трубку прежде, чем он продолжит осыпать меня ругательствами.

В восемь пятьдесят пять, потная и уставшая, я подъезжаю к дому Малкольма. На несколько кварталов повыше стоит большая, серая и очень дорогая машина. Замечаю ее лишь потому, что выглядит она не к месту. Кто знает, может это поставщик Малкольма? Мне, наверное, должно быть интересно, но у меня нет никакого желания злить брата больше, чем уже есть.

– Люси, я пришла, – кричу в домофон, и спустя минуту замок открывается. Я поднимаюсь на лифте, стучу в дверь. Малкольм открывает прежде, чем я успеваю убрать руку, и когда дверь распахивается шире, я вижу его.

Он сидит там, а его рука покоится на помятой и побитой коробке белого цвета. Йен не принадлежит этому месту. И это не связано с тем, что он в костюме или еще что-то, хотя его дизайнерские обтягивающие джинсы стоят как велосипед, а большие кожаные ботинки – на этот раз черные – могут быть приняты в качестве месячной аренды. Дело в том, как Йен ведет себя, словно хозяин здесь он. Малкольм отходит в сторону с руками, засунутыми в карманы джинсов, переминаясь с ноги на ногу, как будто мой брат – посетитель, а не наоборот.

– Тайни, – протягивает Йен. Видимо у них с Малкольмом состоялся долгий разговор, раз он не называет моего имени, а произносит ласковое прозвище. То, как он говорит это, очень отличается от того, как это делает мама или Малкольм. Мама говорит это любя, от Малкольма звучит как оскорбление, а из уст Йена слышится ласка. – Спасибо, что присоединилась к нам.

Я понимаю, что лучше всего разрешить эту ситуацию полюбовно. Бросив шлем на диван в гостиной, сажусь напротив Йена.

– Клевая тачка.

– Спасибо, – он улыбается. – Быстро разобралась.

– Ну, это не сложно. Богатенький мальчик. Дорогая машина. В этом районе такие не водятся.

Он незаметно переводит глаза на Малкольма.

– Вот только не все замечают.

Я умолкаю, так как мне не нужны проблемы с Малкольмом, ведь он все еще моя семья, и у меня нет желания выслушивать оскорбления в его адрес. Если это делаю не я.

Йен наклоняет голову, и мы сидим в полной тишине, ввязываясь в непонятную битву за контроль. «Я могу просидеть так всю ночь» – говорит мой пристальный взгляд. Но под столом я прижимаю ноги друг к другу, и моя киска сжимается, словно ожидает чего-то большего, чем мои пальцы, входящие в нее.

Его самодовольная улыбка кричит: «Я достаточно долго практикую подобные игры», а его глаза пронзают меня насквозь. Если я посмотрю под стол, то подозреваю, что увижу выпуклость на его штанах. Мне требуются сверхчеловеческие усилия, чтобы не нагнуться.

Малкольм разряжает обстановку.

– У Йена к тебе предложение, – выпаливает он.

Держу пари, так и есть. Даже на невозмутимом лице Йена мелькает крошечная ухмылка из-за того, как двусмысленно звучат слова моего брата. Мы продолжаем смотреть друг на друга, и я все больше завожусь. Черт.

Наконец, Йен решает сдаться первым.

– Да. Мне нужен тот, кто поработает на меня два-три месяца.

– И каковы условия?

– Объясню позже, если согласишься. – Он щелкает пальцами, и Малкольм сразу же достает две страницы, очень похожие на контракт, который я приносила, только с меньшим количеством слов. – Это соглашение о неразглашении. Все просто. Я открою тебе кое-какую информацию, в обмен ты еженедельно будешь получать определенную сумму денег наряду с другими вещами, которые тебе понадобятся для требуемой работы. Кстати, после окончания вещи можешь оставить себе. Единственное условие – ты никогда не раскроешь того, что я тебе скажу. Как видишь, все очень просто.

Касаюсь документов, но ближе их не придвигаю.

– Сколько?

– Десять тысяч в неделю.

– Что? – я отталкиваюсь от стола. – Какой сумасшедший будет платить такие деньги?

– Предполагаю, ты не знаешь, кто я? – спрашивает он, на что я качаю головой. – В прошлом году я зарабатывал по двадцать пять миллионов долларов в день. В этом году я приближаюсь к отметке в тридцать семь миллионов. В день, – произносит он, особо выделяя последнее слово. – Эта сумма настолько мизерна, что моему бухгалтеру вряд ли придется списывать ее.

Упоминание о бухгалтере слегка ослабляет мой страх, ведь если он у него есть, значит, то, чем он занимается, не может быть незаконным? Я скольжу в кресло, так как от произносимых им сумм у меня подкашиваются коленки. Неудивительно, что Малкольм подпрыгивает, едва Йен щелкает пальцами.

– Похоже, ты собираешься платить мне слишком мало, – выговариваю я медленно, пытаясь решить, хочу ли работать на человека, к которому меня безумно влечет, и который предупредил, пусть и один раз, что намеревается преследовать меня… Понятия не имею, что он со мной сделает, когда поймает, но у меня также нет времени на проигрывание сценариев, потому что если я сделаю это, в итоге превращусь в растекшееся на полу желе.

Стоявший позади меня Малкольм, кажется, задыхается, но, судя по блеску в глазах Йена, могу сказать, что он совсем не обижается.

– Если справишься с работой, получишь бонус.

Он называет сумму, Малкольм начинает кашлять, у меня же кружится голова. Бонус в полмиллиона долларов? Я могла бы купить квартиру, когда перестану на него работать.

– Что я должна делать? – спрашиваю я, но не знаю, заботит ли это меня сейчас.

До тех пор, пока мне не нужно кого-то убить, пытать или раздвигать ноги, я точно буду в деле, и, возможно, даже сделаю что-то из выше перечисленного.

– Подпиши соглашение, – он пододвигает ко мне бумаги.

– Должна ли я спать с кем-нибудь?

– Нет.

– Даже с тобой? – я всматриваюсь в него сквозь ресницы, не обращая внимания на стоящего позади Малкольма. По лицу Йена пробегает улыбка. Он наклоняется ближе таким образом, что только я могу его услышать.

– Конечно, если захочешь, – делает он паузу, после чего добавляет, – а ты захочешь.

Фыркаю от отвращения лишь для того, чтобы скрыть тепло, охватившее мое тело от его провокационных слов, я с презрением смотрю на бумаги.

– И чем мне это грозит?

– Если проболтаешься, заберу все деньги назад. Малкольм уволит тебя, а я разрушу твою жизнь. Позабочусь, чтобы ты никогда не смогла найти другую работу, – произносит он спокойно, словно читает список покупок. На этот раз по спине скользит страх. – Но, я не думаю, что ты станешь разглашать информацию.

– Откуда знаешь?

Но он прав. Я не проговорюсь, даже если сделка не состоится. Я не стукачка.

– Потому что ты преданная. Очень преданная. Ты не желаешь слышать плохого о своем брате и ведешь дела с сомнительными людьми только потому, чтобы обеспечить лучшую жизнь для кого-то из своих близких.

Интересно, что ему рассказал Малкольм.

– Но ты мне не семья.

Он наклоняется ближе, я чувствую аромат его лосьона и теплый мужской запах. Счастье – не теплый щенок[1]. Это глубокий мужской запах кого-то, кто обнимет своими большими руками так, что ты станешь купаться в нем. А прямо сейчас я умираю от желания просто перелезть через стол и сесть к нему на колени – настолько он восхитительно пахнет.

– Но ради денег ты ведь сможешь притворяться? – спрашивает Йен.

Когда он отодвигается, в его глазах мелькает удовлетворение и чистое мужское желание. И как же мне удастся поработать на него три месяца и не оказаться в его постели?

– Я даже не знаю, о чем идет речь. Это что-то незаконное? – задаю я вопрос.

Он стучит по бумаге своим ухоженным пальцем.

– Пока не подпишешь, нет.

Я могу отказаться. Могу попросить помощи у Малкольма, но воспоминания о том, как моя мама отворачивалась от меня, как доктор Чен спрашивал меня «Когда?», как все эти медицинские счета копились в углу… Я, конечно, годами могу заниматься посылками Малкольма и даже при этом никогда не вылезти из долгов.

Если честно, мне и секунды не нужно, чтобы поразмыслить об этом. Я ставлю свою неразборчивую подпись на черных линиях рядом с пальцем Йена.

– Отличная ручка к отличной тачке, – комментирую я, передавая ему тяжелую шариковую ручку.

– Все, что у меня есть, отличное, – заявляет он, заставляя меня почувствовать, будто мой язык на два размера больше.

– Как твоя мама, Малкольм? – спрашивает Йен, не отрывая глаз от моих.

– Она в порядке, – натянуто отвечает Малкольм. Всем становится ясно, что на самом деле это не так.

– Все еще в Атлантик-Сити?

Он резко кивает, и мне становится неловко. У мамы Малкольма проблемы с азартными играми, в этом и кроется некая причина того, почему мой брат в этом дерьме.

– Ты должен увезти её оттуда. Атлантик-Сити убивает людей, – беззаботные слова Йена звучат жестко. Похоже, у него есть еще одно выражение, и это выглядит пугающим. Мне больше нравятся его ухмылки. Складывая контракт втрое, он встает. С делами покончено.

– Я с нетерпением жду начала работы с тобой… – он делает паузу, и в его глазах появляется дьявольский блеск, – зайчонок.

– Ты действительно дьявол, – с трудом выдыхаю я, поскольку понимаю, что он говорит о нашей недавней стычке, когда он заявил мне, что я маленькая жертва.

– Ах, удар по моему эго в самую точку. Мое второе любимое имя.

На этот раз он мне подмигивает.

– И какое же первое? – спрашиваю я, прикинувшись дурочкой.

– Бог, – шепчет он мне на ушко и уходит.

– Что он сказал?

– Брюс Уэйн, – я лгу своему брату. Коробка все еще лежит на месте, и мне ничего не остается, как забрать ее домой.

Мама спит, тихо похрапывая, её дыхание кажется совершенно здоровым. Положив коробку на стол и расстелив себе постель, я иду в ванную, чтобы провести свой ночной ритуал со скрабом для лица и увлажняющим кремом. С щеткой в зубах возвращаюсь в гостиную и смотрю на раздавленную упаковку.

В конце концов я забираюсь на матрас и кладу коробку между ног. Если открою, это будет что-то значить. Если же верну обратно, думаю, он отстанет. Выключаю свет, убираю ее на пол и заползаю под одеяло. И вот я лежу. И мне интересно. А теперь становится еще интереснее.

С проклятиями быстро встаю и снова включаю свет. Затем срываю ленту, открываю крышку и внутри обнаруживаю золотую ткань. Я отодвигаю ее, и пред глазами предстает много великолепного и аппетитного кружева всех тропических оттенков в коробке с морским пастельным рисунком: от голубого до кораллового и песочного. Но, бережно вытащив вещи, я замечаю, что тут только трусики. Здесь все, что мы купили, исключая верх.

В коробке также лежит конверт и в нем три стодолларовые купюры, все еще идеально сложенные, и маленький МР3-плеер. Я хватаю свои наушники и слушаю. Его мягкий голос льется, словно бархатный шоколад – такой греховный и непреодолимо влекущий.

– Я не мог решить, оставить себе лифчики или трусики. Представлять как шелк или сатин касается твоей груди или же греховной секретной части? Я выбрал последнее. Ты знаешь, где остальная часть. Приди и забери их.

Глава 8

Я звоню по номеру, который он оставляет мне в конце сообщения, несмотря на то, что уже очень поздно. Йен отвечает после первого гудка.

– Я думала, ты не занимаешься сексом с людьми, которым платишь. Это как испортить чернила.

Он смеется, и этот низкий звук отдается вибрацией в моем теле.

– Я решил, что достаточно искусно смогу отделить приятное от полезного, поэтому собираюсь сделать исключение.

– И я должна знать причину?

– Наверное, нет. Ты еще не готова к этому. Но это может быть связано с тем фактом, что мне не интересно самоограничение.

– Тебе точно следует подумать об этом. Я слышала, ограничения воспитывают характер. В любом случае, спасибо за столь неуместный интимный подарок.

– Пожалуйста. Хотя я предпочитаю называть его щедрым, нежели неуместным. И, кстати, мой характер был сформирован в пятнадцать, и теперь он неизменный.

– В пятнадцать лет?

Похоже, здесь сокрыта история.

– Да, – он не собирается говорить об этом, а я и не настаиваю.

– Ты всегда такой самоуверенный и проницательный? Если честно, это отталкивает.

– Тогда, думаю, у тебя не будет проблем с тем, чтобы сопротивляться мне.

Показываю ему язык, ведь он не может видеть моих ребячеств.

– Я не буду с тобой спать.

– Кто сказал, что мы будем спать? Вообще-то, я предвкушаю много бурной деятельности с последующей потерей сознания.

– И это значит не спать?

– Нет, это значит трахаться до полусмерти.

– Звучит отвратительно.

Это звучит восхитительно. Со мной еще никто столь дерзко не разговаривал. В фильмах, например, так не говорят, там все легко и с широко открытыми ртами, хотя от подобного я бы тоже не отказалась.

– Расскажи мне о себе, – предлагает он, и на заднем фоне я слышу шорох простыней, будто он устраивается поудобней. У меня нет ни грамма сомнений, что он обнажен. Интересно, как он выглядит в постели, его золотистая кожа контрастирует на белых простынях? Прикасается ли он к себе? Малкольм всегда держит свои руки в штанах. Когда однажды я спросила его об этом, он сказал, что у него чешутся яйца. Я поняла, что это было признаком некого венерического заболевания, поэтому больше никогда не заводила разговор на эту тему.

– Что ты хочешь узнать?

– Все, чем ты захочешь со мной поделиться. Я смотрю, ты не фанатка социальных сетей. Твой профиль на Фейсбуке года три не обновлялся, с тех пор, как у твоей мамы обнаружили рак.

– Я просто не зациклена на этом, – не уверена, почему говорю с ним. Через несколько часов мне вставать на работу, но я не в силах повесить трубку. Не когда он готов выслушать меня. – Я дочь Софи Корриелли, велосипедный курьер. – «Мне скучно». – А кто ты, богатенький мальчик?

Он игнорирует мой вопрос и задает свой:

– Только ты и твоя мама, Тайни?

Бросаю взгляд на стену, отделяющую гостиную и мамину комнату.

– Да, только мы вдвоем. Мой отец умер, когда я была еще ребенком. Он тоже работал в доставке. Грузовые перевозки, крупногабаритные предметы, зарабатывал больше денег.

– Мой отец умер от сердечного приступа, когда мне было тринадцать.

«Мой характер был сформирован в пятнадцать».

– Тогда ты понимаешь.

– Да, – его слова как бальзам, как нежная ткань поверх моего больного сердца.

– Я не то, чтобы хочу работать на Малкольма, – «или отказывать тебе», – но мои обстоятельства… У меня просто нет другого выбора.

– Ты нужна своей маме. Тебе, наверное, тяжело? Малкольм, кажется, так и думает.

Мой первый инстинкт – начать отрицать и притворяться, что у нас все хорошо, как я это делаю на протяжении последних четырех недель. Но он все понимает, у него такой заботливый голос, что я рассказываю ему о вещах, о которых никому не сказала бы.

– В течение года, что мама боролась с раком, у меня не было времени на друзей или подруг, и когда мы, в конце концов, победили его, я поняла, что многие мои друзья исчезли. К тому же, я просто хотела проводить больше времени с мамой. Она стала моим лучшим другом. Теперь мы все делаем вместе: ходим в музеи и парки, обожаем бывать в зоопарке. Я уже не могу представить свою жизнь без нее, – на мгновение я замолкаю, мое горло туго сдавливают эмоции. – Да, это тяжело. Это самое подходящее слово.

– И ты останешься одна? Если она умрет?

Я киваю, словно он может увидеть меня, но он, похоже, чувствует ответ.

– Мне известны эти чувства, и я хочу помочь тебе. Именно поэтому, вопреки собственному здравому смыслу, я согласился поработать с тобой. Я мог бы тебе предложить тысячи других мест, но мне кажется, ты бы отказалась, так как была бы задета твоя честь. Где-то в глубине души ты думаешь, что заслужила все то, что тебе приходится делать для Малкольма.

– Так и есть, – мой голос почти не слышен. – Ведь я никого не обижаю, никого не обманываю, а просто искупаю свой долг. Хотя, если ты захочешь дать мне миллион, я совсем не буду против.

– Персональный джек-пот? Согласен. Пришлю чек утром, – говорит он на полном серьезе.

– Как бы я хотела его принять.

– Но ты не станешь, так как считаешь, что справишься с этой работой. Что, если я скажу, что ты могла бы заниматься доставками для меня и заработать те же деньги?

– Я бы решила, что обчистила тебя.

– И после этого ты бы никогда со мной не переспала, не так ли?

– Ты прав. Ведь было бы ощущение, что ты заплатил мне за секс, – быстро проговариваю и добавляю, – не то, чтобы я собиралась заниматься с тобой этим.

– Ну, конечно, – его голос звучит с ноткой веселья. – Спокойной ночи, Тайни. Я буду думать о тебе в трусиках персикового цвета в цветочек. У тебя очень хороший вкус.

После того, как он отключается, я притягиваю коробку к себе на колени. Понимаю, что не должна, но больше нет сил сопротивляться. Внутри нахожу коралловую пару трусиков. Кружево переходит в маленькие розочки с переплетающейся лозой и листьями, а поясок сделан из какого-то мягкого эластичного материала. Я удивлена, что кружево не раздражает кожу, а скорее соответствует изгибам моего тела, будто белье было изготовлено на заказ. Я не знаю, во что верить. Неужели он купил все лишь ради того, чтобы затащить меня в постель? Если бы он только знал. Я более сговорчива. Может, так поступают богатеи: подарки – это часть ритуала ухаживания. Если же он ждет ответной услуги, боюсь, он будет сильно разочарован.

Этой ночью я сплю в запретных трусиках, и мне снится, как в Центральном парке меня преследует огромный лев. Я прячусь под скамейкой, и лев превращается в Йена, только он одет в костюм Бэтмена, и шелест его плаща говорит мне о ветреной погоде. Я отскакиваю назад и пригибаюсь, дабы меня не заметили. Его черный плащ развивается на ветру, и вот он наклоняется вперед, чтобы помахать мне морковкой.

Я выползаю и хватаю лапками морковь, грызу ее, когда вдруг на меня падает сеть. Я просыпаюсь, мое маленькое сердце зайчонка отбивает пять тысяч ударов в минуту. Я глубоко вдыхаю, пытаясь сориентироваться. Йен пугает и привлекает одновременно, и по ускоренному темпу моего сердцебиения ко мне приходит понимание: самое лучшее, что я могу сделать – это держаться как можно дальше, или, хотя бы на той дистанции, на которой я нахожусь сейчас, будучи связанная с ним трудовым контрактом.

Несмотря на то, что трусики идеально сидят на мне, я чувствую себя скованной, будто он усиливает свою хватку через мои сны. Я не могу от него сбежать, но хуже всего – я не хочу.