Текст книги "Мои алмазные радости и тревоги"

Автор книги: Джемс Саврасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

ВЫСТРЕЛ

Случилось это летом 1953 года. Именно в то самое «холодное лето 53 года», о котором снимался знаменитый фильм, и снимался в тех же примерно местах, где произошла описываемая ниже история, на берегу озера Имандра.

Небольшой коллектив Мончегорской ГРП вместе с двумя сотрудниками Печенгской геофизической экспедиции – это были я и топограф Саша Н. – выехал на пикник в один из живописнейших уголков местной природы, что-то около двадцати километров от города Мончегорска. Дело было в субботу, добирались туда мы па катере БМК, который вечером в воскресенье должен был придти за нами и вывезти обратно в город.

В нашей компании было восемь или девять человек. Из них – четверо девчонок из ГРП, молодых и весёлых. Организатором выезда на природу был главный геолог ГРП Иван Васильевич Галкин, самый старший из нашей компании. Парни оборудовали стол прямо на берегу озера, девчата украсили его цветами и сервировали, выставив привезённые из дому деликатесы. И начался пир! После многих дней напряженной работы в тесных камеральных помещениях ужин на природе – настоящий праздник. Вечер был тёплый, комары и мошка не особенно докучали, ветерок с озера сгонял их в лес. У всех было великолепное настроение, много было песен, шуток и даже танцы под патефонные пластинки.

Ночевали мы в каком-то дощатом строении, пустующем и холодном, но с приличной крышей, которая выручила нас, когда под утро пошёл дождь. Впрочем, у всех были спальные мешки, так что непогода нас не страшила.

Поутру, а точней, ближе к середине дня застолье наше было продолжено. Девчонки опять накрыли стол, а припасов у нас было с избытком, даже спиртного. Но не одним застольем сыт человек, требуются и прочие развлечения. Кому-то из присутствующих пришла в голову мысль пристрелять ружье, которое привез на пикник Иван Галкин. Он недавно вернулся из турпоездки в ГДР, где и купил трехствольный «зауэр». Хозяин ни разу еще из ружья не стрелял. И взял его за город не столько для охоты на куропаток и зайцев, сколько с целью опробовать его на мишенях.

Идея пострелять из ружья знаменитой фирмы всем парням понравилась. Тут же быстренько отмерили расстояние в полсотни метров, установили фанерный щит, нарисовали на нём круги и приготовились к соревнованию на лучшего стрелка. Первым предложили стрелять мне как самому молодому в компании. Но я, поколебавшись, отказался. Хоть и лестно было стрелять первым, но стрелком я в недавних военных лагерях был неважным, поэтому боялся осрамиться перед девчонками: вдруг промажу.

Очередь стрелять передали Саше Н. Он был заядлым охотником, поэтому так и рвался к ружью. Да и стрелял он неплохо, по совместной работе с ним я это знал. Так что нас, гостей в этой компании, он подвести не мог.

Кто разбирается в ружьях, тот знает, что такое трехствольный «зауэр». Третий ствол в нем нарезной, под винтовочные пули. И располагается он ниже двух гладких стволов. Заманчивым в этом ружье был его малый вес, чеканная насечка на дульной части стволов и затейливая резьба на ложе. Стоило оно, по-видимому, немалых денег.

Саша долго приноравливался стрелять. То пытался с колена, то стоя, то, наконец, приспособился лежа. Стрелял он с левого плеча, поскольку был левша.

Мы все стояли поблизости, готовясь бежать к мишени, – смотреть, насколько точно он попал в цель. И когда раздался выстрел, то, не медля и не оглядываясь, рванули к щиту. На бегу я услышал сзади какой-то жуткий душераздирающий крик: это кричала одна из девчонок. Обернувшись, я увидел страшную картину: Саша стоял во весь рост и держал правую руку левой, а правая была вся в крови и неестественно велика. Все бросились к нему, не зная, что делать.

Произошло вот что. Пулевые патроны у Галкина оказались не от «зауэра», а от какого-то другого нарезного оружия. В патронник патрон вошел (как потом Саша вспоминал, вошел с трудом) и затвор закрылся. Но в ствол пуля не пошла, казенную часть ствола разорвало. Отбившийся осколок прошил правую руку, располосовав её до локтя. Именно поэтому она казалась такой большой.

Что было дальше, я плохо помню. Перепуганные насмерть, мы метались, не зная, что предпринять. Девчонки перевязывали Саше руку (аптечка и бинты у нас были), Иван Васильевич пытался связаться с городом и вызвать гидросамолет (неподалеку от опоры высоковольтной линии имелась телефонная будка и связь с городом, хоть и не очень надежная, но была). В обычное время вызвать помощь не составляло труда, но в воскресный день где кого из начальства можно было найти. Да вдобавок ко всему ещё и непогода разыгралась: озеро бушевало, и приводниться гидросамолет не мог бы. Оставалась вся надежда на катер, который из города по вызову вышел, но в шторм пробирался по озеру медленно и с большим трудом. Ждали мы его часа три или четыре.

Саша мужественно переносил боль в руке, но потерял слишком много крови и временами впадал в беспамятство. Мы с ужатом наблюдали, как он теряет силы и бредит. А на Ивана Васильевича все старались не смотреть, он страшно переживал и морально мучился. Катер, казалось, полз до города целую вечность.

«Скорая помощь» ждала нас на пристани, и Сашу увезли в больницу. Оттуда в ГРП шли звонки, срочно требовался пенициллин. Вероятно, для того чтобы исключить возможное заражение.

Иван Васильевич метался по городу, добывая лекарство, бывшее тогда большой редкостью. С невероятным трудом, но пенициллин он все же достал. Операция прошла успешно: руку Саше зашили и «делали переливание крови. Кровь мы сдавали все, но не каждая подходила. Порванные сухожилия руки целиком сохранить не удалось, два пальца остались бездействующими, но за сохраненную кисть руки надо было благодарить хирургов. Рука по излечении действовала, хотя и была здорово покалечена.

Счастье Саши (мужицкое, конечно), что он стрелял из положения лежа. Если бы он стоял или стрелял с колена, то осколок прошил бы его насквозь.

Таким вот печальным событием закончился наш банкет на берегу озера Имандра «холодным летом 1953 года».

БУХТАРМА

Однажды наша партийная (имеется в виду геофизическая партия) полуторка не могла пробиться к деревне Печи, в которой базировался наш геофизический отряд. Прошли дожди, дорогу вдоль Бухтармы размыло и связь через неё прервалась. В одном из посёлков на «Восточном кольце» находилась подбаза нашего отряда, где и остановилась машина. До этого поселка имелась конная тропа, которая была в два раза короче проселочной дороги вдоль Бухтармы, но тянулась от реки через крутой склон горы и через невысокий перевал. По этой тропе я и поехал на лошади выручать привезённые из Усть-Каменогорска письма, посылки и какие-то детали к приборам, которые были отряду срочно нужны.

До подбазы я добрался благополучно, забрал почту и все прочее, что поместилось во вьючные сумы, и отправился восвояси. Но по каким-то причинам пришлось в поселке задержаться, и когда я добрался через перевал до спуска к реке, стало уже смеркаться. В темноте по крутому склону спуск был небезопасен, и мне ничего не оставалось делать, как провести ночь на перевале. А там было крайне неуютно. Местность на перевале совершенно голая, безлесная, дров не найти, чтобы развести костер и перекимарить ночь около огня. По времени это был конец сентября, на горе под ветром чертовски холодно, да к тому же начал накрапывать мелкий дождик.

На моё счастье, по перевалу стояли мелкие копешки сена, заготовленные местными жителями и ещё не убранные. Я расседлал лошадь, пустил её пастись, а сам забился в сено, пытаясь согреться. Но копешка оказалась маленькой, продуваемой ветром, и к утру я основательно промерз. Чуть рассвело, и я уже начал спускаться в долину, держа лошадь в поводу.

Тропа петляла, как и все горные тропы: то тянулась вдоль склона, то круто уходила вниз. Спуск по ней не представлял особых сложностей, хотя после дождя почва размякла, и лошадь часто скользила копытами и спотыкалась. Опасности этого я не учёл, что и привело к трагедии.

Местами тропа пролегала поперёк крутого травянистого склона, очень опасного для лошадей. Если на таком участке тропы лошадь падала, то она могла не подняться на ноги и неминуемо скатиться вниз по склону. Об этом я понаслышке знал и пытался вести лошадь очень осторожно. Но одного я не учёл: тропа была мокрой после дождя и потому очень опасной. Как я ни осторожничал, лошадь поскользнулась и упала. Я растерялся, но всё же сообразил, пока она минуту-две не билась и лежала тихо, перерезать подпруги седла и ремни вьюков. Почувствовав, что освободилась от тяжести поклажи, лошадь попыталась встать на ноги, но напрасно, копыта скользили по траве, и её неудержимо тянуло вниз. Сколько мог, я держал её за уздечку, левой рукой ухватившись за какой-то кустик карагайника. Но силёнки, конечно, было мало, не мог я удержать почти на весу взрослую лошадь, да и скатиться мог по склону вслед за ней. Я отпустил уздечку, и лошадь со всё убыстряющейся скоростью покатилась вниз. Где-то в сотне метров от тропы она ударилась о выступ скалы и затихла.

Я поспешил вниз за подмогой. До лагеря алмаатинских геологов, к которому выходила тропа, оставалось минут двадцать ходьбы. Я им поведал о своих злоключениях, и они попытались мне помочь. Лошадь спасти они, конечно, уже не смогли, пришлось её пристрелить, но вьюки мои спустили вниз и доставили в наш отряд.

Как помнится, день был воскресный, или чей-то день рождения, и в нашем отряде была закуплена на пасеке бражка-медовуха. Очень сладкая и очень, как оказалось, крепкая. С горя (жалко было лошадь и стыдно за свою ошибку) я увлёкся бражкой и хватил лишку. Потом целый день и ночь спал, а проснулся со страшной головной болью. Казалось, не выживу и отброшу копыта, как и моя бедная лошадь. Однако выжил, но с тех пор к медовухе на пасеках стал относиться с большой опаской.

Это была третья по счету лошадь, загубленная в тот сезон в нашем отряде. Одна из лошадей сломала ногу в сурковой норе, вторую парни каким-то образом утопили при переправе через Бухтарму. Дважды мы обращались к местному ветеринару, чтобы он нас выручил. Он давал справку, что лошади были безнадежно больны и должны были вскоре подохнуть сами. Поэтому расходы на их приобретение бухгалтерией списывались. С третьей лошадью идти к ветврачу было неудобно, стыдно, и я решил выручить деньги продажей мяса. Торговля шла бойко. Местные жители-казахи покупали охотно, потому что лошадь была молодая и довольно упитанная. Да и приезжие геологи не брезговали; кто долго работал в Казахстане, тот к конскому мясу был приучен.

За мясо я выручил около семисот рублей, почти столько же, сколько заплатили в колхозе за эту лошадь. Убытков отряд не понёс.

А лошадь мне жалко до сих пор. Ну что было не подождать, пока просохнет тропа! Нет мне оправдания!

ИСТОРИЧЕСКИЕ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ

ИСТОРИЯ МУЗЕЯ КИМБЕРЛИТОВ

Общеизвестно, что кимберлиты – это уникальные геологические образования. Алмазоносные кимберлиты тем более уникальны, что в природе они встречаются очень редко. Кимберлитовые трубки (диатремы) – это жерла древних вулканов, магматические очаги которых зарождались на фантастически больших глубинах в сто, двести и даже, по представлениям некоторых ученых, триста километров. Горные породы на таких глубинах имеют температуру 1200—1400 градусов Цельсия и сжаты под давлением 40—60 тысяч атмосфер. Когда в литосфере на этих глубинах по каким-либо причинам возникают трещины, смесь расплава, твердых кусков мантии и газов под огромным давлением прорывается к дневной поверхности, дробя стенки подводящих каналов и вынося обломки вмещающих горных пород в верхние горизонты вулканических жерловин, называемых также диатремами. Поэтому в кимберлитовых породах содержатся в виде включений (ксенолитов) многие разновидности образований земной коры и верхней мантии. Некоторые ксенолиты вынесены с глубин более двухсот километров и представляют собой исключительную ценность для науки.

При извлечении алмазов на обогатительных фабриках кимберлиты дробятся до мелкого песка, «перегоняются в хвосты», и от породы как таковой ничего не остается. Интенсивная отработка месторождений алмазов уже привела к тому, что от некоторых кимберлитовых трубок не осталось никакого каменного материала. Уже «перегнаны в хвосты» трубки им. XXIII съезда, Сытыканская, верхние горизонты трубок Мир, Айхал, Удачная, Интернациональная.

Казалось бы, разведчики и эксплуатационники должны заботиться о том, чтобы хоть небольшая часть каменного материала кимберлитов сохранялась в первозданном виде, чтобы потомки наши знали, из чего когда-то извлекались якутские алмазы. И действительно, такая забота эпизодически проявлялась. По Амакинской и Ботуобинской экспедициям неоднократно издавались приказы и распоряжения о необходимости отбора через определенные интервалы сохранного керна из разведочных скважин. Приказы частично выполнялись, и керн отбирался. Такие же приказы, предписывающие геологическим отделам рудников оставлять сохранные образцы со скважин эксплоразведочного бурения, издавались по ПНО «Якуталмаз». И эти приказы частично выполнялись: образцы отбирались и предпринимались попытки их хранения.

Но вот что удивительно: до настоящего времени собранные когда-то «сохранные коллекции» не сохранились. Они исчезли! Исчез весь собранный когда-то каменный материал. Его нет ни в геологических экспедициях, ни в геологических отделах карьеров. Причин утраты сохранных коллекций несколько. Здесь и стихийные бедствия (пожары на экспедиционных керноскладах), и отсутствие условий для длительного хранения керна (не было надежных камнехранилищ), и безответственность лиц, отвечающих за сохранность коллекций.

Одной из немаловажных причин являлось «заимствование» каменного материала сохранных коллекций научными работниками. Многочисленные представители науки в Мирном, приезжавшие из разных научно-исследовательских институтов России и Украины, соискатели диссертаций из поисковых экспедиций годами отбирали каменный материал из сохранных коллекций якобы для научных исследований. Бесконтрольно брали наиболее ценные образцы собственно кимберлитов, глубинных включений и минералов. При этом не оставляли дубликатов образцов, не составляли актов передачи с каталогами заимствуемых коллекций. Каждый брал, что хотел, не заботясь даже о том, чтобы остающийся материал был приведен в порядок. Образцы тысячами отправлялись в Москву, Ленинград, Киев, во Львов и в другие города, откуда наезжали ученые.

О размерах подобного рода «заимствований» каменного материала можно судить, к примеру, по одной книге, в которой авторы хвастливо заявляют, что выводы о веществе верхней мантии сделаны на основе изучения 5 тысяч образцов. То есть пять тысяч образцов ценнейших глубинных включений «заимствованы» из коллекций кимберлитов по месторождениям алмазов в Якутии. Дубликатов, естественно, не оставалось. Каких-либо документов, удостоверяющих, что образцы взяты для научных исследований из каких-то сохранных коллекций, тоже нет. Иначе как хищением такое заимствование каменного материала не назовешь.

Авторы других книг и статей по алмазной тематике скромнее и обычно не упоминают о количестве изученных ими образцов. Но, судя по числу анализов, приводимых в десятках книг и сотнях статей, образцов из Якутии вывезено немало.

В начале семидесятых годов прошлого столетия при Ботуобинской экспедиции ПГО «Якутскгеология» начал создаваться музей кимберлитов. Основой музейных коллекций стали пожертвования спонсоров-коллекционеров Д. И. Саврасова, Д. В. Блажкуна, Е. Е. Потапова, Е. А. Косицына, Г. И. Хайми и др.

За 1974—1976 годы от Д. И. Саврасова в музей поступило 2700 образцов кимберлитов, руд и самоцветов. Базой этой коллекции явились образцы, накопленные в Лаборатории физических свойств горных пород, существовавшей когда-то при Амакинской, Ботуобинской и Мирнинской экспедициях. Лаборатория в свое время сгорела, но коллекции частично уцелели. Сотрудники лаборатории прилагали немало усилий, чтобы уцелевшие образцы сохранить. От Д. В. Блажкуна в музей поступило 150 эклогитов и других ксенолитов из трубки Мир, от других геологов БГРЭ – около 200 образцов экзотических горных пород. При поддержке начальника экспедиции В. Н. Щукина музей пополнялся экспонатами и в последующие годы.

В те же годы начал создаваться геологический музей и при ПНО «Якуталмаз». Приказом министра цветной металлургии П. Ф. Ломако от 12 ноября 1974 года для музейной работы были выделены три штатные единицы. Задачей музея было определено «...организовать в Мирном всесоюзную фондовую коллекцию кимберлитов и ассоциированных с ними глубинных пород и минералов». Возглавил музей В. И. Сафьянников, оформлением поступающих коллекций и паспортизацией образцов занималась Вета Кожевникова. Наибольшую помощь музею в формировании коллекций оказывали геологи ГОКа «Мирный» В. В. Заборовский и В. Р. Немчинов, ГОКа «Удачный» – В. В. Готовцев и И. Г. Прокопьев, ГОКа «Айхал» – Г. А. Капитонов и Т. Г. Насурдинов. Д. И. Саврасовым в музей ПНО было передано около 800 образцов эклогитов и прочих ультрабазитовых включений в кимберлитах.

В середине 80-х годов оба музея были объединены под эгидой Ботуобинской экспедиции. Заведующим музеем был назначен Е. А. Косицын. Музей продолжал пополняться коллекциями разных горных пород и минералов. При поддержке начальников экспедиции С. Ф. Лопухова и Ю. В. Туканова были закуплены, в частности, коллекции самоцветов и изделий из цветного камня в Уралкварцсамоцвете и Байкалкварцсамоцвете. К сожалению, большая часть собранных коллекций кимберлитов и других горных пород утрачена при «стихийном бедствии» (прорыве горячей воды из системы отопления, затопившей комнаты музея), а изделия из цветных камней из-за небрежности хранения были расхищены.

В геофизической лаборатории Мирнинской ГРЭ накапливался каменный материал, собранный для изучения физико-геологического строения разведуемых и отрабатываемых месторождений алмазов, а также собранный при палеомагнитных исследованиях возраста кимберлитов. К 1992 году в коллекциях лаборатории скопилось свыше 700 ящиков из-под ВВ, наполненных такими образцами. Учитывая ценность этого материала, генеральный директор ПНО «Якуталмаз» Л. А. Сафонов создает объединенный минералогический музей при Мирнинской ГРЭ (приказ № 459 от 5.Х.92). В задачу музея входит не только сбор каменного материала с отрабатываемых месторождений алмазов. В приказе оговаривается, что «Музей должен наглядно и с достаточной полнотой показать строение Сибирской алмазоносной провинции и являться одним из атрибутов города Мирного как столицы алмазного края». В дальнейшем музей формируется под руководством Д. И. Саврасова. Под него выделяется отдельный домик на базе Мархинской партии Мирнинской ГРЭ.

В 2001 году, по инициативе бывшего президента АК «АЛРОСА» В. А. Штырова, под Музей выделяется второй этаж каменного здания в центре города с общей площадью более 800 квадратных метров. В помещении делается евроремонт и туда переносятся все выставочные коллекции кимберлитов. После размещения коллекций по витринам музей приобретает современный вид.

Но не гладко шло формирование музея. Очередные – с 2002 года – руководители Ботуобинской ГРЭ, которой был передан музей, нацелились приспособить его для решения сиюминутных задач геологической службы, превратив музей в придаток аналитической лаборатории экспедиции. Несмотря на протесты Д. И. Саврасова, музей присоединяют к Тематической партии и ставят перед ним задачу – изучать петрографию кимберлитов. Тут же приказом определяют в музей специалиста по петрографии.

Саврасов не соглашается на это, считая, что первостатейное дело музея – собирать образцы горных пород, хранить их и экспонировать. Дело кончается тем, что Д. И. Саврасов обращается к президенту компании и пишет письмо в «Вестник АЛРОСЫ» с просьбой защитить музей от несвойственной ему деятельности и от (неизбежного при таком изучении) разбазаривания коллекций. Президент с пониманием отнесся к делам музея.

Музей кимберлитов в городе Мирный – единственный в своём роде в России и, по уверениям посетивших музей иностранцев, не имеющий аналогов за границей. Музейные коллекции кимберлитов собирались энтузиастами десятки лет и только чудом сохранились. Это единственные уцелевшие коллекции из отработанных месторождений алмазов. Потомки должны знать, из чего извлекались якутские алмазы в XX веке.

Один из крупных зарубежных геологов счёл возможным даже рекомендовать музей в книгу рекордов Гиннесса. Посетивший музей Нобелевский лауреат Жорес Алферов с похвалой отозвался о собранных коллекциях. Особенно его интересовали образцы, вынесенные кимберлитовыми вулканами из верхней мантии. Сопровождавший его президент Республики Вячеслав Штыров заверил сотрудников, что будет оказывать всемерную поддержку развитию музея.

В 2005 году Музей кимберлитов испытал еще одну организационную перестройку – он был передан в состав Культурно-спортивного комплекса АК «АЛРОСА».