Текст книги "Мои алмазные радости и тревоги"

АМАКИНКА-1956 [1]1
  Журнал «Вилюйские зори», 2003. № 9


[Закрыть]

Для искателей алмазов в Западной Якутии это был год больших надежд. Открытие в 1955 году коренного месторождения – трубки Мир – доказала всем скептикам, что алмазные россыпи на Вилюе и на Малой Ботуобии формировались за счет местных коренных источников, что алмазы не неслись откуда-то издалека. Но когда есть одно месторождение, то поблизости надо искать и другие. «Там, где есть руда, не может не быть руды» – старый и верный поисковый признак. Геологи 200-й партии Амакинской экспедиции, зная это, попутно с разведкой трубки Мир усиленно искали в бассейне Иреляха новые коренные источники алмазов. Трубка Мир не могла быть в районе единственной.

Оптимизм геологов подогревали и геофизики. Наземной и воздушной магнитными съемками было установлено, что трубка Мир формирует великолепную магнитную аномалию. Даже при залетах на высоте 400—500 метров над уровнем земной поверхности аномалия уверенно отмечалась приборами и была записана на магнитограммах. В первой половине 1956 года аэромагнитной съемкой было выявлено множество локальных магнитных аномалий, которые интерпретировались как аномалии, обусловленные кимберлитовыми трубками. Аномалии так и принято было называть – «трубочными».

Геофизические работы в те годы велись Восточной экспедицией Западного геофизического треста. Контора треста находилась в Ленинграде, а экспедиция базировалась в Нюрбе, по соседству с Амакинской экспедицией. Соседство это было столь же приятным, сколь и опасным; годом позже ленинградцы в этом убедились.

Между двумя экспедициями возникло своего рода соперничество, кто откроет больше кимберлитовых трубок. В Далдынском районе за один полевой сезон 1955 года геофизики открыли 15 новых кимберлитовых тел. Предполагалось, что за сезон 1956 года в Мало-Ботуобинском районе будет выявлено не меньшее их количество. Начальник Восточной экспедиции – Петр Николаевич Меньшиков – выдвинул даже прогнозный лозунг: «Сто трубок!». Прогноз, конечно, был более чем оптимистичный, но возник он не на пустом месте. Аэромагнитной съемкой только в бассейне Малой Ботуобии было зафиксировано до сотни трубочных аномалий. Одна за другой они подтверждались наземными детализационными работами. По форме, размерам и интенсивности магнитного поля многие из аномалий имели полное сходство с аномалией над трубкой Мир. Никто из нас поэтому не сомневался, что открытие новых коренных месторождений алмазов – дело ближайшего будущего. Ожидали только геологической заверки выявленных и детализированных геофизических аномалий.

Амакинские геологи с некоторой тревогой следили за успехами ленинградских геофизиков, справедливо опасаясь, что первооткрывательство новых месторождений ускользнет от них. Геофизики к тому же подливали масла в огонь, всюду хвастаясь своими успехами. Один из помощников Меньшикова, старший геофизик экспедиции Тимофей Лебедев, заявлял на НТС Амакинки: «Что там ваша трубка Мир – 300 х 400 метров! Вот мы нашли трубу, так это груба – 1700 х 700 метров! И у нас на магнитных картах отмечены десятки подобных тел, только успевайте заверять аномалии ». (Восточная экспедиция заверенных работ не вела, поскольку своих буровых станков не имела.)

Побаиваясь конкурентов, амакинцы, естественно, стремились опередить их. Но возможности шлихового метода по алмазам и минералам-спутникам весьма ограничены. Они требуют больших затрат и сравнительно много времени. Геофизики же за полевой сезон с одним лишь съемочным самолетом могли опоисковать десятки тысяч квадратных километров. Причем магнитную съемку можно было вести в любое время года, тогда как шлиховой метод работает только в бесснежный летний период.

На почве такой конкуренции возникали и конфликты. Один из них, связанный с приоритетом открытия, возник осенью 1956 года. Геолог 200-й партии Фима Фельдман как-то ухитрился выудить координаты одной аэромагнитной аномалии у добродушного и не подозревавшего коварства оператора Жоры Кошкина (до официальной передачи аномалии под геологическую заверку, которая практиковалась только на уровне руководителей экспедиций). Заполучив координаты, он быстренько направил туда горную бригаду, которая через пару дней вскрыла шурфом кимберлитоподобную породу. Когда геофизики подошли к аэроаномалии с наземной детализацией, трубка была уже оконтурена горными выработками. Одураченные геофизики не стали мириться с таким ловкачеством и обжаловали ситуацию в верхах. Меньшиков заявил решительный протест начальнику Амакинской экспедиции Бондаренко. После непродолжительной перепалки конфликтующие стороны пришли к разумному компромиссу, согласившись на первооткрывательство, так сказать, на паритетных началах. Вновь открытую трубку назвали Коллективная, подразумевая тем самым заслуги двух коллективов – геологов и геофизиков. Под этим названием трубка представлена как кимберлитовая в монографии «Алмазы Сибири», изданной в 1957 году. Скоро, однако, на первооткрывательстве никто настаивать не стал. Та и другая экспедиции охотно уступили бы его друг другу. Трубка оказалась без алмазов. Мало того, со временем выяснилось, что вскрытая шурфами порода только по внешнему виду напоминает кимберлит, а на самом деле это трапповые туфы, к кимберлитам не имеющие никакого отношения и заведомо неалмазоносные.

В районе будущего города Мирный своим чередом велись разведочные и поисковые работы 200-й партией Амакинской экспедиции и партией № 1 Восточной экспедиции. Геологи-разведчики Павлин Потапов, Игорь Шалаев, Альберт Никольский под придирчивым и дотошным присмотром Леонида Михайловича Зарецкого, главного геолога 200-й партии, вели разведку трубки Мир. Задавались шурфы, бурились скважины, проходилась первая разведочная шахта.

Геологи-поисковики Толя Аполь, Михаил Попов, коллекторы Ваня Галкин, Коля Дойников, Виталий Инешин шлиховали окрестные водотоки, детально опоисковывая прилегающую к трубке Мир территорию. Готовился задел для будущих открытий других кимберлитовых тел в Мирнинском рудном поле.

Геофизики-операторы Марк Винокуров, Ольга Коробкова, Коля Гришин исхаживали тайгу, сгоревшую вокруг трубки Мир, покрывая местность густой сетью магнитных наблюдений. Полевые отряды Жоры Кошкина, Жени Панова, Славы Кульвеца, Толи Семенова занимались поисками и детализацией аэромагнитных аномалий. Аэрогеофизики Тамара Кутузова, Андрей Орлов, Татьяна Орлова, Евгений Саврасов наращивали площади аэромагнитных съемок, выявляя все новые и новые трубочные аномалии. Съемки велись на обширном пространстве – от реки Июя на юге до верховьев Мархи, Муны и Тюнга на севере.

Кеша Прокопьев руководил горными работами по разведке уникальной Иреляхской россыпи. В число наемных горнорабочих попадало тогда немало бывших уголовников, освободившихся по амнистии из лагерей Дальстроя. Они не умели или не хотели нормально работать, привыкнув в лагерях паразитировать на политических. За отказ делать приписки такие типы не раз грозились спустить Кешу в шурф. Но он был не из покладистых и не робкого десятка, хотя физически не выглядел богатырем. Бывший боевой офицер, он игнорировал угрозы и со временем очистил горные бригады от любителей легкой наживы. На удивление быстро был выполнен огромный объем горных работ и подсчитаны запасы алмазов по долине реки Ирелях.

Рита Метелкина, одна из первопроходцев района, вышедшая осенью 1954 года с группой сотрудников 132-й геологосъемочной партии к знаменитой «Алмазной луже» в долине Иреляха, обходила с геофизиками окрестные аномалии и диагностировала вскрытые заверенными скважинами горные породы. Немало удивляясь при этом, что вроде бы типичные по внешнему виду кимберлиты не содержат ни алмазов, ни минералов-спутников. Ее недоумение рассеялось только в следующем году после изучения тонких срезов пород (шлифов) под микроскопом. Эти породы, как и в упомянутой выше трубке Коллективная, оказались не кимберлитами, а трапповыми туфами, по природе своей неалмазоносными.

В быстротекущей и не особенно богатой событиями жизни маленького тогда еще поселка 200-й партии запомнилось несколько эпизодов, о которых стоит рассказать читателям. К примеру, о таком взбудоражившем всех в поселке инциденте.

В тот год на берегах Иреляха перебывало немало всякого рода разношерстной публики: студентов, аспирантов, кандидатов и докторов наук: мерзлотников, проектировщиков, обогатителей, каких– то чиновников – представителей власти из Якутска и Москвы. Все приезжие кормились около 200-й партии. Партия же имела всего один магазинчик и небольшую столовую с весьма ограниченным запасом продовольствия. Завозились продукты из Мухтуи (нынешнего Ленска) и Нюрбы самолетами Ан-2 на временную полосу, расчищенную на террасе Малой Ботуобии против поселка Новый – нынешнего МУАДА (террасу позднее полностью выбрали на строительство дороги Ленек – Мирный). Грузы оттуда на трубку Мир доставлялись тракторными «пенами». Вторая половина лета 1956 года была исключительно дождливой, и дорога от Ботуобии раскисла настолько, что два трактора, доставлявшие грузы, напрочь завязли в логу Глубокий. Возить продукты с косы стало не на чем.

Начальник 200-й партии Николай Коренев решил избавиться от «захребетников» одним весьма своеобразным способом. Он запретил пускать в столовую посторонних. А чтобы отличать своих от чужих, приказал секретарше отпечатать на машинке карточки-пропуска в столовую. Карточки эти очень смахивали на хлебные. Четвертушки писчего листа бумаги были разбиты на клеточки, и в каждой клеточке отпечатано слово «хлеб». Однако сия хитроумная затея не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Помешали два обстоятельства.

Во-первых, многие чужаки обзавелись карточками раньше своих по той простой причине, что среди амакинцев они уже имели друзей-приятелей. А те, естественно, позаботились, чтобы снабдить карточками своих знакомых. По принципу: сам голодай, а товарища выручай. Да и потом, кто бы посмел не пустить в столовую своих, даже без карточек.

Во-вторых, имитация карточной системы не могла не обеспокоить руководящих товарищей в верхах. Тем более, что моментально пошли слухи, будто бы враждебные голоса «из-за бугра» оповестили весь мир, что в одном из районов Советского Союза введена карточная система. Это уже было слишком. Поэтому на второй или третий день после раздачи «карточек» в конторе состоялось партийное собрание, которое порешило: карточки ликвидировать, а инициатору влепить строгий выговор «с занесением».

Нашумевшая история с пропусками в столовую имела и свой положительный резонанс. На выручку снабженцам 200-й партии из Нюрбы был послан вертолет Ми-4. Тогда эти машины только что поступили в Нюрбинский авиаотряд и для всех нас были в новинку. Прибытие вертолета в поселок стало волнующим событием. Весь народ сбежался смотреть на чудо-машину, приземлившуюся на заранее расчищенную площадку около нынешней 8-й школы. В тот же день вертолет стал челночить между поселком Новый и трубкой Мир. Проблема снабжения была кардинально решена: продуктов завезли в достатке и на амакинцев, и на «захребетников», Да и полевым отрядам, работавшим в отдалении от поселка, вышло большое облегчение. Вертолет все же куда более мобильный и удобный транспорт, чем олени и лошади.

Запомнился первый приезд артистов на берега Иреляха. Их было трое: муж, жена и сын. И все трое рыжие. Появились они под вечер. Поселить их в деревянных домах не было никакой возможности, так плотно были утрамбованы жильцами все углы двух десятков домиков, построенных к тому времени на берегу Иреляха. Отвели им для ночлега закуток на сцене большой клубной палатки.

Палатка отапливалась громадной железной печкой, и жить в ней было не так уж плохо. Но приезжие артисты выказали почему-то неудовольствие. Палатка стояла примерно в том месте, где сейчас клуб «Геолог». Она служила и кинозалом, и помещением для собраний, и местом субботних танцев. Не сохранилось в памяти, брали ли за показ кинофильмов деньги, но точно помню, что заходить внутрь во время сеанса можно было со всех сторон, просто приподнимая борта палатки.

Вечером того дня, когда привезли артистов, в клубе собрался народ. То ли по случаю субботних танцев, то ли просто так, от нечего делать. Телевизоры в те времена еще не появились, да и приемники были далеко не в каждой палатке. Поэтому молодежь по «углам» не засиживалась и часто собиралась компаниями. Главным развлечением было общение с друзьями, знакомство с новыми людьми, песни, споры, что по нынешним временам называется, по-видимому, «тусовка».

Накануне в поселке появилось спиртное, что являлось событием редким, поскольку в полевых партиях Амакинской экспедиции действовал сухой закон. Многие парни были «под мухой». В палатке стоял шум и гам. В одном углу пели, в другом оживленно разговаривали, в третьем о чем-то спорили или выясняли отношения, но без излишнего мата и рукоприкладства. Обстановка, по нашим понятиям, была вполне нормальной, разве что одежда присутствующих выглядела несколько экзотической.

Но артисты на все происходящее смотрели с явным неодобрением и даже с боязнью. Отец семейства, с которым мы пытались пообщаться (как-никак культуртрегеры, и не из какого-нибудь захолустья, а из областного центра), заявил, глядя в зал: «Разве может эта публика понять Шекспира?». Мы были слегка обескуражены таким высказыванием и задеты за живое. Кто-то из парней подержал артиста за лацканы пиджака, пытаясь объяснить ему, что собравшиеся здесь люди – в большинстве своем москвичи и ленинградцы – очень даже могут понять Шекспира. Хотя одеты они не модно, в робы и кирзачи, и в подпитии, но вообще-то люди культурные и образованные. Артист струхнул, общаться более е нами не пожелал и из своего закутка весь вечер не показывался. Назавтра он пожаловался начальству, что его в клубе пытались избить, и требовал наказать обидчиков. Единственный в поселке милиционер ходил после того по палаткам и делал вид, что разыскивает парня в брезентовой курточке, который напугал артиста.

В тот же день состоялось первое выступление гастролеров, так сказать, премьера на местной сцене. Но ставили они, увы, далеко не Шекспира, а всего лишь инсценировку из повести «Белеет парус одинокий». Роль мальчика Пети исполнял великовозрастный сын артистов, явный балбес. Инсценировка была настолько откровенной халтурой, что артистов освистали, и на второе представление собрать народ уже не удалось.

Не преминули в 1956 году наведаться к алмазникам писатели и журналисты. Хотя поиски алмазов велись под большим секретом, но слухи об открытиях широко распространялись по Союзу. Корреспонденты газет и журналов правдами и неправдами стремились попасть в алмазные края. Оно и понятно; открытие месторождений алмазов в Сибири явилось сенсацией века, интерес к нему был всеобщим, на такой информации можно было сделать себе имя.

С одним из журналистов мне довелось случайно познакомиться летом того же года. Это был корреспондент газеты «Комсомольская правда» Валерий Осипов. С ним мы летели в одном самолете из Нюрбы. Мы – это группа молодых специалистов разных профессий, направленных работать в партии и отряды Амакинской и Восточной экспедиций. От поселка Новый до трубки Мир все отправились пешим ходом, так как никакого транспорта в ближайшие три дня не предвиделось. Вещи наши привезли позднее на тракторной «пене». А Валерий Осипов идти пешком отказался, хотя был молод и здоров. Лишь когда за ним послали верховую лошадь, он осчастливил своим посещением трубку Мир. Из его репортажа о поездке сюда, опубликованного в «Комсомолке», в памяти следа почти не осталось. Разве что трогательная история о том, как пташки вились над его головой, когда он ехал на лошади вдоль Иреляха, и рыдали о сгоревших птенцах. Можно было бы умилиться этим печальным зрелищем, если бы не то обстоятельство, что лесной пожар по долине Иреляха прошел годом раньше.

Вскоре после посещения Якутии Валерий Осипов написал повесть «Тайна Сибирской платформы». Надо сказать, что повесть пользовалась успехом у многих читателей. По ней был даже поставлен фильм, называвшийся, если мне не изменяет память, «Неотправленное письмо». В фильме было всё: и пламенная любовь, и злодейские происки, и приключения геологов в тайге, где они горят, тонут, голодают и попадают в прочие несусветные переплеты. Мелодраматический перехлест не способствовал, правда, успеху фильма, хотя в нем были заняты неплохие актеры. У геологов же фильм вызывал только отрицательные эмоции, как и сама книга Осипова. Не исключено, что известный сатирический стих «К нам на базу приехал писатель» навеян именно этим сочинением. А на фильм в среде геологов появилась издевательская песня-пародия, в которой, к примеру, были такие слова:

 
Всё болото, болото, болото,
Восемнадцатый день болото.
Мы идем, изнывая от пота,
Что ж поделать, – такая работа.
Тьфу, пропасть, такая работа!
Восемнадцатый день – ни корки,
Терпеливо несем свою кару;
Вот вчера мы доели опорки,
А сегодня сварили гитару.
Тьфу, мерзость, сварили гитару!
 

Надо сказать, что истории открытий алмазных месторождений с летописцами не повезло. В своей среде Амакинка не породила Олега Куваева, а пришлые писатели не могли создать ничего путного по вполне понятным причинам. Много ли можно было узнать наездами, за считанные дни пребывания в геологических партиях? Да и вообще: чтобы создать стоящий очерк, а тем более полновесное литературное произведение, надо годы и годы провести в среде тех людей, о которых собираешься писать. Детально изучить специфику и сущность их работы, понять их тревоги и заботы, причины тех или иных конфликтов в коллективах, словом, проникнуться их жизнью.

История Амакинки полна скрытого и явного драматизма. За годы существования экспедиции погибли десятки её сотрудников. Сгорали в палатках и балках, гибли на транспорте, тонули при переправах, попадали под электроток, отравлялись продуктами. Было множество всякого рода ЧП, связанных с нарушениями техники безопасности, с непростительными оплошностями самих пострадавших, со стихийными бедствиями и просто с непредвиденными обстоятельствами. Но практически не было трагических случаев, когда бы геологи-полевики погибли, как в упомянутом фильме, из-за непродуманной организации полевых работ. Чтобы они, к примеру, были заброшены в тайгу без должной страховки, без связи, без необходимого количества продуктов, без полевого снаряжения (хотя последнее нередко оставляло желать много лучшего, как и снабжение продовольствием). Полевые работы партиями Амакинской экспедиции велись, как правило, по утвержденным проектам, по продуманному плану, профессионально, без неоправданного риска.

И поиск месторождений алмазов велся по известным канонам геологической науки и годами выверенной практики. Были, конечно, и промахи, и досадные упущения, и ошибочные геологические прогнозы, но тем не менее случайность не сыграла сколь-либо существенной роли в открытиях месторождений. Открытия явились закономерным результатом целенаправленной и планомерной поисковой работы большого коллектива геологов и геофизиков.

Журналистам и писателям такая проза жизни всегда была не по нутру. Их в принципе-то можно и понять. Для сюжета любого произведения, чтобы заинтересовать читателя, надо что-то необычное, из ряда вон выходящее, экзотическое. А лучше всего – трагическое. Если же такового в жизни нет, то берется грех на душу и присочиняется что-то от себя. И вот появляется на страницах очерков лиса, которая вырыла нору в кимберлите и тем самым способствовала открытию трубки Мир. Как ни открещивался Юрий Хабардин от этой версии, как ни доказывал потом, что трубка была бы найдена и без лисьей норы, ничего не помогало. Из статьи в статью кочевала пресловутая лиса, только благодаря которой якобы и была обнаружена трубка Мир.

То же самое с трубкой Зарница. История её открытия, как и трагическое её продолжение описаны во множестве очерков и в так называемых «художественных произведениях». То, что Лариса Попугаева вела поиск геологически профессионально и без особых приключений, довольно быстро вышла по пиропам на их коренной источник, журналистов не устраивало. Им надо было, чтобы на её пути возникали всевозможные препятствия и сложности. И вот в очерках и романах она не просто идет с лотком, промывая шлихи, а ползет на коленях от речки Далдын до самой трубки. Словом, как в той пародии, которую на такого рода опусы сочинили амакинцы: «Была ночь. Выли волки. На поляну выполз Хабаров. Лицо его было в крови. В зубах он держал диамант».

В конце 1956 года в столицах – Москве и Якутске – принимались основополагающие решения по части создания отечественной алмазодобывающей промышленности. В недрах Минцветмета готовился приказ об организации треста «Якуталмаз». В каких-то институтах приступали к проектированию рудника «Мирный», обогатительных фабрик, электростанций, жилого города алмазодобытчиков. Но мы, как говорится, рядовые труженики алмазного края, ничего не знали о великих замыслах. Все решения в верхах готовились под большим секретом. Конечно, мы догадывались, что такое уникальное месторождение алмазов должно в скором времени разрабатываться, но что дело пойдет так быстро, и в мыслях допустить не могли. Никто из нас тогда не поверил бы, если бы ему сказали, что столь крупное месторождение выберут за сорок лет. Мы наивно полагали, что отрабатывать ею достанется и нашим потомкам в XXI веке.

7 ноября 1956 года молодые и холостые геологи и геофизики, не улетевшие на камералку в Нюрбу, собрались веселой компанией в одном из домиков на берегу Иреляха. Дружно лепили пельмени, готовили удобоваримое питье из спирта, отпущенного по норме к Октябрьским праздникам, и в тесном застолье пели свои любимые песни. Коронной, как и всегда, была знаменитая «Бодайбипка :

 
Ой, да ты, тайга моя густая,
Раз увидев – больше не забыть!
Ой, да ты, девчонка молодая,
Нам с тобой друг друга не любить...
 

Не раз звучала и песня «Тот, кто был в экспедициях», тогда уже ставшая гимном геологов:

 
Потому, что мы народ бродячий,
Потому, что нам нельзя иначе,
Потому, что нам нельзя без песен,
Потому, что мир без песен тесен!
 

Успехом пользовалась также только лишь появившаяся невесть кем сочиненная на мотив популярной тогда «Индонезии» песня «Страна любимая Якутия». В ней были такие слова:

 
Нас кормят наши ноги верные,
Мы все ревматики, наверное,
А голова для накомарников
Всего лишь нам дана...
 

Нелёгкая бродяжья жизнь геологов в песнях всегда окрашивалась в романтические тона. И приправлялась юмором. К примеру:

 
Ах, если б знала мать моя,
Что на Вилюй поеду я,
Она бы никогда меня
на свет не родила!
 

Или:

 
В тайгу заброшены судьбой суровою,
Так далеко от дома и пивной;
Сидим немытые, давно не бритые
В палатке тесной, грязной и сырой.
 

Это вовсе не значило, что мы жалели о приезде в Якутию и что нам надоело жить в тесных палатках. Наоборот, мы были очень довольны, что попали именно сюда, в самую гущу событий, связанных с алмазами. Большинство специалистов, приехавших на берега Малой Ботуобии в пятидесятые годы, надолго осталось здесь. А условия жизни нас тогда не особенно волновали. Мы не мечтали о благоустроенных квартирах, автомашинах, целевых вкладах, долларах. Будущее рисовалось нам только в розовых красках. Коммунизм, который обещал нам Никита Сергеевич, был не за горами, хотя мы в него и не особенно верили, а жизнь казалась прекрасной и удивительной. Год 1957 – год больших разочарований – был еще впереди.