Текст книги "Голливудские мужья"

Автор книги: Джеки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

48

Конфликтных ситуаций Уэс не любил. Ни теперь, ни раньше. Особенно когда был не в лучшей форме и знал, что выглядит, как полное дерьмо.

Силвер смерила его взглядом. Она была сердита; в глазах ее замерцал огонь, он полыхнул по нему – но лишь на долю секунды. Она сохранила полное спокойствие. Главное – не срываться, провести свою партию достойно.

– Здравствуй, Уэс, – сказала она, полностью владея собой. Потом, повернувшись к Норе, добавила: – Я не помню, чтобы мы договаривались о такой поздней встрече.

Нора, как никто другой знавшая Силвер, поняла – надо ехать домой.

Затем Силвер ледяным взглядом пригвоздила к месту Владимира.

– А что здесь делаете вы? Я вас не вызывала.

– Мадам Силвер, – героически начал Владимир, – этот человек вошел без спроса. Я…

– Спокойной ночи, Владимир. Можете идти к себе. Сегодня вы мне не понадобитесь.

Крадучись, он вышел из комнаты. Нора откашлялась.

– Пожалуй, я поеду.

– Хорошо, – коротко бросила Силвер.

– Меня вызвал Владимир, – сочла нужным объясниться Нора. – Ему показалось, что требуется вмешательство.

Силвер отмахнулась от нее.

– Напомни, чтобы я оплатила тебе дополнительные услуги по поддержанию безопасности.

Это задело Нору за живое. В конце концов, она всего лишь хотела помочь.

– Я скажу об этом «Сити телевижн», – скрипнула она. – Мне платят они, а не ты.

Взяв сумочку, она вышла из комнаты вслед за Владимиром. Силвер Андерсон ступила на зыбкую почву. Ничего удивительного, что этого Уэса Мани она никому не хотела показывать. Он же ничтожество, дешевка – простой бармен! Скоро об этом узнают все – вопрос времени, не более того, – и тогда весь Голливуд надорвет животы от смеха.

Деннис Денби сделал шаг вперед, полный решимости отстоять свои права.

– Кто именно этот человек, Силвер?

Она совсем забыла, что он послушным щенком стоял у нее за спиной.

– Деннис, дорогой, – сказала она снисходительно – Я знаю, что пригласила тебя войти, но сейчас я приглашаю тебя выйти. Пожалуйста, прояви понимание. Обещаю, что позвоню завтра.

Говоря это, она выпроваживала его из комнаты.

– Что происходит? – взвыл он. – Я думал, нас что-то связывает.

Легонько поцеловав его в щеку, она продолжала подталкивать его к дверям.

– Кто сказал, что это не так?

Неохотно он позволил себя выставить.

– Между тобой и этим человеком что-то есть? – печально возопил он напоследок.

– Не будь ребенком, – твердо сказала она, закрывая за ним дверь.

Прежде чем вернуться в библиотеку к Уэсу, она остановилась в вестибюле, стараясь собраться с мыслями. Слова Норы не ускользнули от ее внимания. Прием у Силвер… один из барменов. И Владимир это возбужденно подтвердил.

Черт подери! Почему же он ей не сказал?

Ну, сказал бы, что тогда?

Она покачала головой. Тогда бы она его отправила, не удостоив более взглядом.

Решительно войдя в библиотеку, она остановилась прямо напротив своего последнего любовника. Уперев руки в боки, она прошила его весьма и весьма прохладным взглядом.

– Ну? – спросила она ледяным тоном.

Нарочито медленно, не поднимаясь, он зажег сигарету.

– Слушай, что-то мне начинает надоедать, что в этом доме со мной обращаются, как с куском дерьма, – сказал он.

– Тебе начинает надоедать! – взъярилась она, расхаживая перед ним взад и вперед. – А каково, по-твоему, мне?

– Насчет чего?

– Господи! Не притворяйся, будто ничего не происходит.

Он выпустил клуб дыма в ее сторону и поднялся.

– Пожалуй, я пойду, – сказал он. – Что такое теплый прием, я знаю, но это уже чересчур.

Она, наконец, обратила внимание на его расхристанный вид.

– Ты похож на бродягу, – огрызнулась она.

– Извините, мадам Силвер, – произнес он насмешливо. – Но когда я договаривался с вами встретиться, я не думал, что меня изобьют.

Она с сомнением посмотрела на него. Даже сейчас, несмотря на затрапезный вид, в нем что-то было. Чувствовалось мужское начало, какая-то сила.

Она знала: надо велеть ему уйти – из ее дома и из ее жизни.

Но почему?

Только потому, что он бармен? Кто сказал, что Силвер Андерсон должна следовать каким-то правилам? Она живет так, как хочет.

– Жаль, что ты не был со мной честен с самого начала, – сказала она раздраженно.

– Почему?

– Потому что тогда мне не пришлось бы испытывать унижение перед людьми, которые на меня работают.

– Ты унижена?

– Да.

– И что, сильно?

Она уловила юмор в его голосе, и это ей не понравилось.

– Катись ты в задницу, Уэс Мани, – сказала она и неверной походкой пошла к бару.

– Обещания! Обещания! – Он обогнал ее и занял место за стойкой бара. – Что приготовить, мадам? Бокал ее любимого шипучего? «Мартини-Столичная»? Может быть, позволите предложить вам мой фирменный напиток: клубничный дайкири плюс каплю «Бенедиктина»? И порцию прелестнейших орешков впридачу!

Этим он ее пронял. На лице мелькнула тень улыбки.

– У тебя кошмарный вид, – сказала она сердито.

– Выдался тяжелый вечерок.

– Душ не помешает.

– Это приглашение?

– Знаешь, я, правда, очень недовольна, что ты заявился без приглашения.

– Ты же меня приглашала.

– Но ты встречу отменил.

– Перенес.

– Не люблю, когда меня заставляют ждать.

– Иногда стоит и подождать.

– Когда?

– Хоть сейчас?

Позже, гораздо позже, после жаркого секса и прохладного душа, Уэс прокрался вниз и включил в кухне телевизор. Открыл холодильник, вытащил тарелку с холодной вырезкой, ища тем временем дистанционный канал с новостями.

Нашел – и едва не подавился. Убийства – дело серьезное, есть чем удивить народ. Хорошенькая блондинка рассказывала: «Звезда хэви-метал певец Чернелл Люфт-ганза и его пятнадцатилетняя подруга Гунилла Сэкс вчера вечером застрелены в уединенном гнездышке в Лорел-Каньоне. Орудие убийства не найдено. Подозреваемых, как сообщает полиция, пока нет. Чернелл Люфт-ганза обрел популярность в конце шестидесятых со своим ансамблем «Рэм бэм уэмс». Он был известен, как…»

Он вырубил ящик, не желая слушать подробности – главное, что речи о нем не было.

Схватив трубку, он отстучал номер телефона Рокки. Несколько гудков – и ни на кого не похожий боксерский с хрипотцой голос Рокки зазвучал в трубке.

– Где ты есть, хрен тебя дери? – резко спросил тот. Откуда Рокки знает, что он – не дома?

– Дома, – сказал он сдержанно.

– Не болтай!

– Почему мне не быть дома?

– Потому что они, мать твою, тебя и… – Рокки осекся.

– Ищут? – докончил за него Уэс.

– Ну, вроде да.

Рокки явно помрачнел. Этот разговор был ему неприятен.

– Какие пироги, дружище? – спросил Уэс, зная, что прямого ответа все равно не получит.

– Ты, тормоз недоношенный! – взорвался Рокки. – Какого хрена тебе понадобилось их уделывать?

– Чего?

– Чего слышал, недоумок!

– Тьфу! – Уэс не поверил своим ушам. – Ты, что, думаешь, это их я?

– Слух такой, что ты их не только уделал, но еще прихватил с собой пятьдесят тысяч зеленых наличманом плюс добрую кучу белого порошка.

– Что за хреновина!

– Хреновина или нет, он они тебя ищут.

– Где?

– Везде.

– Кто «они»?

– Серьезные ребята.

– Дела-а!

– Ну… так где ты?

Как же, нашел дурака! Они его не просто ищут, а, вполне возможно, еще и цену назначили за его голову. Да такую, что Рокки не побрезгует.

– В Аризоне, – быстро сказал он. – Тут лучше для здоровья.

– Вот там и оставайся. – Рокки помолчал, потом вдруг выпалил: – Какой у тебя номер? Если что узнаю, позвоню.

– Не надо, я позвоню сам.

И он повесил трубку. Задумался. Если бы он вернулся домой, скорее всего он присоединился бы к Чернеллу Люфтганзе и Гунилле Сэкс в садах Эдема. А удобрять помидоры он пока не готов. Нет уж, извините.

Он снова открыл холодильник, извлек оттуда холодную банку пива, перед тем, как поднести ее к губам, вытер крышку – кто-то однажды сказал ему, что на пивные банки писают собаки.

Так, хорошо. Что же ему делать?

Варианты?

Нью-Йорк. Кое-какие дружки у него там есть. Только холодно там, черт бы его подрал. Но десять футов под землей – это еще холоднее. Флорида и Викки.

Нет, туда дорога заказана. Небось, растолстела, вышла замуж, имеет двух детишек и вожделенную оградку вокруг дома.

Хорошо. Семьи у него нет. Какого же хрена ему делать? Куда податься?

В кухню бесшумно вошла Силвер. Вплыла в домашних туфлях на высоком каблуке, величественную наготу скрывал персиковый халат.

– Хм-мм, – проурчала она. – Мы внезапно проголодались?

Его рука сама потянулась к изгибу ее бедра и набрала полную ладонь ягодицы.

– Ты в большом порядке, – польстил он, включая автопилот своего очарования.

– Да, я слыхала.

– Неужто? От кого же?

– Маньяки!

– Полегче на поворотах, бармен.

– Нет, это ты полегче.

Притянув ее к стулу, на котором сидел, он распахнул ее халат. Приник губами к ее стожку и извлек наружу язык.

Она послушно раздвинула ноги, давая ему свободный доступ.

Оральное обслуживание Силвер Андерсон было отнюдь не в тягость. Возбуждало уже то, что язык его исследовал пещеру одной из самых знаменитых женщин Америки.

Она гибко прогнулась назад, наслаждаясь его умелыми ласками.

Испытав сладострастный оргазм, она улыбнулась и сказала:

– Вы первый, мистер Мани. Чтобы я при этом стояла – такого еще не было.

– Ты жила жизнью затворницы, – заметил он, откусывая извлеченный из холодильника кусок шоколадного торта.

– Зубы обломаешь, – предупредила она. Он плюхнулся в кресло.

– Если не обломал их о твои заросли, что мне кусок торта!

– Ах ты, сперматозоид!

Старушка Силвер Андерсон, если хотела, могла по-девчоночьи подурачиться. Он засмеялся вместе с ней.

– Шутка, – сказал он. Тут она опустилась на колени и раскрыла губки.

Фу! Скажи ему кто-нибудь, что он сегодня опять поднимется на подвиги, он бы почел того сумасшедшим. Но ведь поднялся! Да как бодро – словно домохозяйка в день распродажи.

Она была искусница. В экстазе он чуть не прошиб потолок! Уж, во всяком случае, забыл обо всех своих бедах.

Временно.

Когда они пришли в себя, она улыбнулась ему.

– Я из-за тебя – на подъеме, – кратко сообщила она.

Он усмехнулся.

– По-моему, я из-за тебя.

– Ты на меня дурно влияешь. Мне надо выспаться. Мне ведь, как ты понимаешь, не девятнадцать.

– Не может этого быть!

– Очень смешно. Завтра на съемках буду выглядеть старой ведьмой.

– Нет, ты всегда выглядишь – слаже некуда!

– Льстец.

– Тебе же нравится.

– Что есть, то есть, бармен.

– А замуж не хочешь? – вдруг выстрелил он, сам не понимая, что говорит.

Она подняла удивленную бровь.

– Прошу прощения?

А что, раз начал – продолжай!

– Прыгнем в самолет, полетим в Вегас и там вмиг справим дело.

Она плотно завернулась в халат и начала смеяться.

– С какой стати я пойду за тебя замуж? За тебя?

Все его проблемы тотчас обрушились на его плечи. Нет, он слишком устал – сколько можно терпеть такое?

– Ну, конечно, – с горечью произнес он. – С чего тебе идти за меня замуж? Потрахаться со мной до потери сознания – это пожалуйста, но замуж? Ты права, богатенькая леди – я всего лишь бродяга. Захапаю твои денежки и смоюсь из твоей жизни быстрее, чем пьянчуга с десятью долларами! Тьфу!

Соскочив со стола, он стал ходить по комнате, совершенно голый. Сердито повернулся к ней и сказал:

– Я в жизни никому не предлагал за меня выйти. Вот, предложил, и что? Что? Ты смеешься мне в лицо, будто ничего веселее не слышала. Так вот, милая – твои деньги мне не нужны. Твоя слава – тем более. Просто я подумал – вместе нам будет здорово. Тебе приятно со мной. Мне – с тобой. Чего же себя ограничивать?

Этим заявлением он застал ее врасплох. Ничего подобного она не ожидала. Уэс был разъярен, словно зверь в клетке. И выглядел очень забавно, расхаживая нагишом по ее кухне, а его впечатляющие верительные грамоты покачивались в такт шагам.

Замуж? Хм-мм… Всякий раз, вступая в брак, она совершала жуткую ошибку.

Замуж? Хм-мм… А что, это может быть очень даже забавно. Уж газеты расстараются, можно себе представить.

Уэс схватил из холодильника еще одну банку пива и открыл ее так стремительно, что прозрачные блестки выплеснулись на пол.

– Я о тебе ничего не знаю, – резонно заметила она.

– Все, что захочешь узнать, – расскажу.

– Это будет очень любезно с твоей стороны. Ее сарказм он оставил без внимания.

– Я свободный, белый, совершеннолетний. В данный момент – на мели и даже имею неприятности, потому что некоторые типы считают, что я им что-то должен – но я им не должен ничего. Я – совершенно вольная птица. Социальными пороками не страдаю. Мальчиком на побегушках у тебя не буду, но обещаю заботиться о тебе и следить за соблюдением твоих интересов. Гением себя не считаю, но достаточно в этой жизни пообтерся, и на мякине меня не проведешь – ты многому сможешь у меня научиться.

Она хотела что-то сказать. Он поднял руку, не давая ей слова.

– Ничего твоего мне не надо. Ни дома, ни машины, ни денег. Ничего. Я подпишу любую дурацкую бумажку, которую мне пихнут под нос твои адвокаты.

– Если ты на мели, может, по крайней мере, намекнешь, на какие средства собираешься жить? – спросила она язвительно.

Он глотнул пива из банки.

– Не возражаю, если по счетам будешь платить ты. В этом смысле я не честолюбив.

Она начала смеяться.

– Ну, слава Богу, а то я уж заволновалась!

Он подошел к ней, обхватил за талию и притянул к себе.

– По-моему, мы с тобой будем еще той парочкой, а?

– Я могу потерять все, а выиграть? Ничего, – слабо возразила она.

Одной рукой он потер шрам под левой бровью, другой погладил ее упругую ягодицу.

– Ты можешь выиграть меня. И знаешь, что я тебе скажу, богатенькая леди?

Ну не смешно ли? Она снова почувствовала в своих жилах огонь желания. Хрипловато спросила?

– Что?

– Я сделаю тебя самой счастливой бабой в Голливуде.

ГДЕ-ТО НА СРЕДНЕМ ЗАПАДЕ…

КОГДА-ТО В СЕМИДЕСЯТЫЕ…

Отца и его подругу девочка оплакала должным образом. Ее забрала к себе семья соседа-фермера, а все вокруг терялись в догадках – кто же мог совершить такое жуткое преступление?

Поджечь дом и кремировать всех, кто был внутри?

«Говорят, он хрустел, как обгоревший цыпленок», – перешептывалась хозяйка со своей подругой. Так ему и надо, думала девочка. Хоть бы Господь заставил его страдать. Хоть бы заставил его умирать тысячу раз.

Ее никто и не думал подозревать. Наоборот, может быть, впервые в жизни она почувствовала любовь и сочувствие окружающих.

У фермера с женой было четверо своих детей, и с самого начала было ясно, что ее они приютили временно. Она делила комнату с двумя сестрами и держалась замкнуто. Сестры – одной семнадцать, другой почти восемнадцать – воспринимали ее как незваную гостью. Хотя она была моложе их и училась на класс младше, ее репутация одиночки была им известна, и они считали, что она слегка не в себе. Звали их Джессика-Мей и Сэлли, и на уме и на языке у них было одно – мальчишки.

«А Джимми Стебан – ничего себе», – говорила Джессика-Мей.

«По мне Горман лучше», – подхватывала Сэлли. После этого часами обсуждались плюсы и минусы каждого.

Иногда они замечали девочку и воинственно спрашивали: «А тебе кто из них нравится?» Она не отвечала, и тогда они заливались смехом и о чем-то шушукались.

Фермерша была женщиной доброй. Муж ее был довольно бесцеремонным дядькой с огненными волосами и такой же бородой. И еще два маленьких злодея – десяти и двенадцати лет – эти целыми днями шкодничали. Все же девочка как-то вошла в эту семью и ждала, когда шериф найдет кого-нибудь из ее братьев или сестер, чтобы кто-то забрал ее к себе. О содеянном она не жалела. Отец и его размалеванная шлюха заслуживали свою участь.

Больших денег в семье фермера не водилось, и вскоре девочке сказали: иди работать и вноси вклад в семейный бюджет. В выходные она стала подрабатывать в единственном в городке супермаркете. Прошел ее шестнадцатый день рождения. Но она никому не сказала. Кому в этом мире до нее было дело?

По ночам в комнате, которую она делила с сестрами, девочка лежала и часами смотрела в потолок: что же с ней будет? Оставаться в городке она не собиралась и в тайне от всех начала откладывать чаевые, иногда достававшиеся ей в магазине. Формы ее наконец-то начали наливаться соком – подросла грудь, сузилась талия. Внезапно она стала выглядеть как женщина, и мальчишки в школе начали обращать на нее куда больше внимания, чем прежде. Особенно один, Джимми Стебан, он стал прямо-таки преследовать ее. Семнадцатилетний, черноволосый, спортивного сложения. Девочка старалась его не замечать, потому что знала: он нравится Джессике-Мей. Но он проявлял настойчивость – все время выпрашивал свидание и постоянно ошивался возле ее работы.

Как-то вечером она разрешила ему проводить себя до дома. В кустарнике неподалеку от фермы он схватил ее и попытался поцеловать. Она так закричала, что он испугался и убежал.

Но свои попытки не оставил, и, вопреки инстинкту, она в конце концов тоже им увлеклась, и вскоре они начали встречаться. Джессика-Мей была вне себя от ярости. Каждый день она осаждала мать: высели от нас эту жиличку.

«Ей же некуда деваться, – объясняла мать – добрая душа. – Ее родню никто не может отыскать. Мы – люди богопослушные. А раз так – должны помогать ей, по крайней мере, пока ей не исполнится семнадцать».

Джессика-Мей делала все, чтобы жизнь девочки стала невыносимой. Подбрасывала ей в постель дохлых мышей и тараканов, марала страницы ее школьных учебников, срезала с ее одежды пуговицы и все время поливала ее грязью И сестрицу, Сэлли, призвала на помощь. Та была только рада. Обе не чаяли от нее избавиться.

Единственным ее утешением был Джимми Стебан. Он был с ней нежен и мил. Водил в кино, возил за город и вообще разговаривал с ней, будто она – нормальный человек. И когда в конце концов он попытался овладеть ею, она не смогла ему отказать. Как-то прохладным вечером на заднем сиденье старенького проржавевшего «Форда» его отца она позволила снять с себя блузку и тонюсенький бюстгальтер. С благоговейным трепетом он прикоснулся к ее грудям и стал говорить, как сильно он ее любит. Потом поднял ей юбку, стянул трусики и вошел в нее удалым жеребцом.

Она застыла от страха и волнения – вдруг все будет, как тогда с отцом? Но с Джимми было совсем иначе, она расслабилась и откликнулась на его ласки с такими чувствами, каких за собой и не знала.

– Ты просто обалденная! – выдохнул он. – Я на самом деле тебя люблю!

И она его тоже полюбила на самом деле. Несколько месяцев они предавались любви и строили серьезные планы.

«А если я забеременею?» – однажды спросила она его встревоженно, хотя в душе была уверена, что такого быть не может – после того, что с ней произошло.

– Я возьму тебя в жены, – галантно провозгласил он. – Поселимся в замке, я буду твоим принцем.

Через полтора месяца она поняла, что беременна. Рассказала Джимми, тот объявил об этом своему отцу. Через два дня Джимми увезли из их городка, и больше она никогда о нем не слышала.

Джессика-Мей и Сэлли воронами разнесли эту весть по всей округе. Вскоре ее увезли в дом для незамужних матерей, в пятидесяти милях от их городка. Там заправляли монахини, строгие и неулыбчивые, требовавшие постоянного уважения и послушания. Шестьдесят беременных девушек поднимались в пять утра, два часа каялись на коленях на холодном бетоне стылой церкви, потом – работа по дому до полудня, после чего – тарелка супа, кусок черствого хлеба, стакан молока. Дальше – уроки, потому что большинству девочек не исполнилось и восемнадцати. В семь вечера – отбой.

Раз в две недели обследовать их приезжал розовощекий доктор с бычьей шеей. У него в доме был свой кабинет. Некоторые обитательницы называли его комнату «камерой пыток». Перед каждой встречей с ним девочка тряслась от страха, проводила бессонную ночь. Он был пунктуален, всегда являлся вовремя. Приезжал в запыленном седане, обычно в обществе чопорной медсестры, та сразу удалялась к монахиням пить чай из настоев трав. Доктору ее присутствие не требовалось. Девочки представали перед ним одна за другой, и каждой он давал одну и ту же команду:

«Раздевайся. На стол. Ноги в стремена».

Он никогда не смотрел на лица, никого не знал по именам – только по номерам. Когда одну из них увезли в больницу рожать, он просто вычеркнул ее из списка и поставил рядом с освободившимся номером другую фамилию.

Девочке досталась семерка. Это число не было для нее счастливым. Она никогда не встречалась с гинекологом и даже плохо представляла себе, чем он занимается, но рыжая толстушка предупредила ее – на самом деле все должно быть совсем не так.

Сначала доктор натягивал на свои костлявые руки резиновые перчатки. Потом окунал указательный палец в банку с вазелином – и нырял в распростертую на столе несчастную. И не выныривал минут пять, а то и десять. Щупал, мял, делал больно – большой заботы о пациентках не проявлял. Иногда наклонял голову, брал фонарик и долго что-то внутри рассматривал. Однажды он надел нечто вроде шахтерского шлема, с лампочкой наверху. Это устройство позволяло ему осматривать и ощупывать одновременно. Иногда он забывал натянуть перчатки. Самое неприятное – когда он вставлял деревянный расширитель и широко раздвигал половые губы. Девочка едва не кричала от боли, но когда пожаловалась доктору, он сказал: «Не будь наивной дурочкой. Допустила до себя парня, дала ему поразвлечься. Сама виновата».

Дальше шел осмотр груди. Долгие поглаживания и пощипывания.

Закончив, он по-деловому говорил: «Слезай со стола, дай на тебя посмотреть». И приходилось сгорать со стыда под распутным взглядом подслеповатого доктора. Раз в месяц он делал снимок «поляроидом». «Для моих медицинских карт», – объяснял он.

«Старый вонючий козел, кто только извращенцам лицензии дает!» – сердилась одна восемнадцатилетка. Но все понимали – жаловаться бесполезно. Монашки доктора боготворили, считали его святым – упаси Господи сказать дурное слово в его адрес.

Девочка стойко переносила беременность, как и всю свою жизнь. Держалась замкнуто, помалкивала.

«Ты че воображаешь, а? – накинулась на нее тощая брюнетка. – Наше общество не устраивает? Думаешь, ты лучше нас?»

Она не думала. Она точно это знала. Наступит день, и она порвет со своим убогим прошлым и чего-то добьется в жизни.

Вскоре после семнадцатого дня рождения у нее родился ребенок, которого сразу же забрали – передать приемным родителям. Посюсюкать с ним ей удалось всего шесть дней.

«Распишись», – распорядилась могучая сестра с глазами навыкате и волосатым подбородком.

«Но я не…»

«Тебя никто не спрашивает».

Она подписала, и из больницы ее отправили в приют. Там она узнала, что Джессика-Мей забеременела от Джимми Стебана, и они вот-вот поженятся. Спрятаться от Джессики-Мей было некуда. Вскоре состоялась свадьба – много народу, у невесты четыре подружки, двухъярусный торт. Девочка обо всем прочитала в местной газете. И фотографию счастливой пары увидела. Джессика-Мей была в белом платье, сшитом ее матерью. А Джимми Стебан выглядел настоящим молодцом, хотя и чувствовал себя не совсем ловко – во взятом напрокат смокинге.

Девочка затаилась, ничего не предпринимала, пока ей не исполнилось восемнадцать лет. Ждала – спокойно, терпеливо. Потом как-то ночью, когда полная луна светила, будто маяк, она взяла велосипед своего приемного брата, украла на местной бензоколонке канистру бензина и проехала семь миль до крошечного домика, где Джессика-Мей и Джимми Стебан жили со своим младенцем.

Спокойно, методично она облила пространство вокруг дома бензином.

Чиркнуть спичкой оказалось очень просто…