Текст книги "Порочный миллиардер (ЛП)"

Автор книги: Джеки Эшенден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Эти слова поразили его, и, как и все, связанное с Грейс Райли, он понятия не имел почему. Да, он знал все о своей внешности. Она заставляла мужчин и женщин смотреть на него. Когда он был подростком, девушки уделяли ему много внимания, а когда он стал старше, уже женщины уделяли ему много внимания. Другой мужчина мог бы наслаждаться вниманием или даже воспользоваться им, но Лукас этого не делал. Он игнорировал это. Потому что внешность ничего не значит. Меньше, чем ничего. Его внешность не имела ничего общего с тем, как хорошо он выполнял свою работу, и поэтому она не имела для него никакого значения.

Но сейчас, глядя в глаза Грейс, большие и золотистые, он почувствовал, как внутри у него что-то сжалось. Чувство, которое он не мог распознать.

– Внешность – ничто, – он старался говорить холодно и ровно, не обращая внимания на странное ощущение в животе. – Она ничего не значит.

– Ты говоришь, как человек, у которого за всю жизнь не было ни одного дня невзрачности, – слова были едкими, и он не пропустил в них нотки обиды.

Странно. С чего бы ей обижаться?

– Моя внешность не влияет на мою цель, и это все, что имеет значение для меня, – почему он объяснялся? – И если она не влияет на твою способность рисовать на холсте, то не должна иметь значения и для тебя.

Она покраснела и отвела взгляд.

– Да, но мы говорили не обо мне. Мы говорили о тебе, – она снова посмотрела на него. – Знаешь, ты вроде как у меня в долгу.

– В долгу у тебя? За что?

– За то, что запер меня в этой квартире и не выпускаешь.

В нем шевельнулось незнакомое раздражение.

– Мы это уже обсуждали. Это для твоей защиты.

– Да, я понимаю, знаю. Но ты заставил меня уволиться с работы, а потом заплатил все мои счета, не спрашивая.

Нет, он все еще не понимал, почему ее это раздражает. Работа, конечно. Но счета?

– Тогда я сделаю расписку, если это сделает тебя счастливее.

Не то, чтобы ему нужны были деньги. Не тогда, когда в его распоряжении были миллиарды Тейтов. Но если она собирается упрямиться, то он не станет спорить.

Грейс вытащила карандаш из-за уха, затем поднесла его ко рту, зажав кончик маленькими белыми зубками.

– Мне не нужна расписка.

Он не мог отвести глаз от ее губ, от того, как ее полные красные губы сомкнулись вокруг карандаша, когда она задумчиво жевала его.

– Тогда чего же ты хочешь? – его голос показался ему хриплым.

Грейс пожевала еще секунду, потом вынула карандаш изо рта.

– Я хочу, чтобы ты позволил мне нарисовать тебя.

Глава Седьмая

Грейс сидела на полу в гостиной, позволяя холодному серому свету зимнего дня проникать сквозь витражное стекло большого витражного окна, наблюдая, как он становится теплым и золотистым, скользя по ее голым ногам.

Внутри было тепло, главным образом потому, что она наконец поняла, как включить отопление. Очевидно, Лукасу нравилось, когда было холодно, что было неудивительно, но, к сожалению для него, это не нравилось ей. В ее квартире было паршивое отопление, к тому же дорогим, так что роскошь находиться в теплом месте была той, которой она собиралась наслаждаться, пока могла.

Она наклонила голову, разглядывая крошечные цветочки, которые старательно рисовала зубочисткой на ногтях. Нейл-арт был тем, что она делала, когда у нее не было вдохновения писать картины или, когда ей нужно было сделать что-то бессмысленное, чтобы успокоить свой мечущийся мозг, а ее мозг в последнее время много работал. Хорошо, что она захватила с собой небольшую коллекцию лака для ногтей, потому что ей действительно нужно было успокоиться.

Взяв чистую зубочистку, Грейс обмакнула ее в золотой лак и начала рисовать еще более крошечные золотые листочки на стеблях маленьких серебряных роз, пытаясь сосредоточиться на этом, а не на Лукасе, черт бы его побрал, Тейте.

Ей не следовало просить его позировать. Никогда. Просто он продолжал давить на нее, желая узнать, почему она нарисовала его, а затем задавал еще больше вопросов о ее картинах. И конечно, прошли годы с тех пор, как кто-либо проявлял интерес к этому, поэтому она открыла свой большой рот и начала говорить о чувствах, энергии и... и всяких нелепых вещах.

Потом он спросил, что ей нужно для вдохновения, и она посмотрела на него, и это поразило ее, как удар молнии, как это иногда случалось. Что ей нужен именно он. Не для ее большой картины, нет, но он сидел в ее голове, и единственный способ вытащить его – это нарисовать. И, может быть, когда она это сделает, то поймет, что на самом деле хочет написать.

Просить его позировать для нее казалось хорошей идеей в тот момент. Но потом он наотрез отказался, повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Это так взбесило ее, что она швырнула карандаш в его удаляющуюся спину.

Остаток дня он провел вдали от нее, проводя больше времени в спортзале, а затем спустился в подвал квартиры, занимаясь Бог знает чем, и нет, ей не было интересно чем именно.

Сегодня, когда она проснулась, он уже ушел, и у нее был целый день, чтобы сидеть здесь и медленно закипать. И, может быть, немного паниковать, совсем тихо, сама в себе. Потому что дни шли, а она все еще не начала рисовать, а через две недели – нет, уже через полторы – должна была состояться выставка. К тому же Лукас не добился никакого прогресса в поисках людей, преследующих ее – по крайней мере, так он ей сказал, – так что она понятия не имела, что произойдет, если их не найдут к тому времени, когда начнется выставка.

Вероятно, он попытается помешать ей пойти на нее.

Она хмуро посмотрела на ноготь, который в данный момент красила. Если он это сделает, она пнет его по яйцам или напоит снотворным и убежит.

И тогда, возможно, тебя похитят и будут пытать? Хороший план.

Она стиснула зубы. Да, хорошо. Лукас мог быть раздражающим придурком, но здесь, в квартире, она чувствовала себя в безопасности.

И все же она не могла пропустить эту выставку. И она не пропустит. Именно к этому она стремилась с тех пор, как отец научил ее рисовать, и она не собиралась упускать этот шанс из-за того, что за ней охотилась банда торговцев оружием.

О да, и это еще одна причина для раздражения и беспокойства. Лукас не имел никакой информации о том, почему Гриффин занимался незаконной торговлей оружием, и продолжал говорить ей, что это не имеет значения. Это была реальность, с которой нужно было смириться. Она была не согласна с тем, что это бессмысленно обсуждать, так как он все равно не знает мотивов Гриффина, и теперь, когда он мертв, они никогда их не узнают.

Но это не помешало Грейс думать об этом. Это разъедало ее, заставляло вспоминать последние пару лет их брака, искать признаки того, что заставило его думать, что продажа высокотехнологичного оружия Чезаре Де Сантиса была хорошей идеей. Дело было в деньгах или в чем-то еще? Был ли он злым? Или его заставили? Кто-то шантажировал его?

Легче было думать, что его заставили, чем то, что он сам принял такое решение. Особенно когда она не могла не думать о том, что именно она могла что-то сделать, превратив его в предателя.

Ну, ты была не самой лучшей женой в мире, не так ли?

Ее рука слегка дрогнула, нарушая тонкую линию, которую она выводила до этого. Итак, она не была идеальной женой, но у них был хороший брак, не так ли? Они хорошо ладили, чувствовали себя комфортно в обществе друг друга. Да, он часто уезжал, но это было частью его военной службы. Ей это не нравилось, но она смирилась.

Это был не брак. Это была дружба.

Раздраженная направлением своих мыслей, Грейс уставилась на пальцы ног. Нужно нарисовать еще что-нибудь? Или, может быть, начать все сначала, с бабочек или еще чего-нибудь.

Или, может быть, ты должна подумать о том, как ты собираешься решить свою маленькую проблему вдохновения.

Грейс пробормотала себе под нос проклятие, потому что, к сожалению, понятия об этом не имела. Ее муза, если уж на то пошло, была непостоянным созданием, и когда она зацикливалась на ком-то, то не хотела меняться. Даже если бы она не была заключенной в роскошной загородной квартире и за ней не гналась банда мерзких людей, она не была уверена, что смогла бы найти вдохновение где-нибудь еще. Она слишком хорошо знала себя; она не сможет написать ничего другого, пока не поймает его.

Она уставилась на свои пальцы. Как, черт возьми, заставить его согласиться? В любом случае, в чем его проблема? Все, что от него требовалось, – это постоять или посидеть, пока она не сделает набросок. Этого должно быть достаточно, чтобы выбросить его из головы.

Лифт звякнул.

Лёгок на помине.

Грейс не поднимала глаз, сосредоточив внимание на пальцах ног.

– Надеюсь, ты не принес мне еще рыбы. Или, может быть, вместо этого ты нашел торговцев оружием?

Наступила тишина, но это ничего не значило. Лукас мог двигаться бесшумно, как призрак, и иногда она не замечала его присутствия, пока он не заговаривал. И это нервировало.

Пара тяжелых черных ботинок появилась в поле ее зрения, прямо за ее вытянутыми ногами.

– Выследить международную оружейную сеть оказалось довольно сложно, поэтому нет, я их не нашел, – сказал он. – Что ты делаешь?

– Крашу ногти на ногах крошечными серебряными розочками.

– Зачем?

– Потому что иногда это помогает с вдохновением, – наконец она подняла глаза и встретилась со знакомым холодным взглядом голубых глаз. – Я должна где-то его найти, поскольку застряла с последней картиной.

С этого угла, когда она сидела на полу, он казался еще более внушительным, чем обычно, возвышаясь над ней, как один из ее холстов. Сегодня он снова был в своем черном байкерском кожаном костюме, что каким-то образом только добавляло ему атмосферы холодной, темной безжалостности. Луч света из окон падал на его лицо, освещая синим, красным и золотым, и контраст этих цветов с его темнотой был... завораживающим.

Она могла нарисовать его вот так, сидя на полу и глядя вверх. Как-нибудь ухватить эту тьму, потому что она знала, что она там есть. Она чувствовала это…

Неугомонная энергия внутри нее начала оживать, как всегда, когда он был рядом. Ее сердце учащенно забилось, дыхание перехватило.

– Ты можешь так и остаться? – сказала она, прежде чем смогла остановиться.

Он нахмурился, едва заметное подергивание бровей придало ему мрачный вид.

– Зачем?

Темный ангел, вот кем он был. Теперь уже не столько Гавриил, сколько нечто менее небесное и яркое. Если бы он вдруг отрастил пару черных крыльев за своей широкой спиной, она бы ничуть не удивилась.

Ее пальцы потянулись к блокноту и карандашу, которые лежали на полу рядом с ней.

– Просто... не двигайся.

Но он не был глуп, его острый взгляд уловил движение в направлении ее карандаша.

– Я же сказал, что не позволю тебе рисовать меня.

Грейс уставилась на него.

– Но я не смогу сделать ничего другого, пока не нарисую тебя.

– Это не моя проблема.

– Я могу сделать это твоей проблемой.

Лукас поднял вверх бровь.

– Неужели? – в этих словах был целый мир презрения и еще одна вселенная угрозы. И то, как он стоял, приподняв бровь, более прекрасный, чем сам дьявол, заставляло ее так отчаянно хотеть приложить карандаш к бумаге, что она едва могла терпеть.

Она посмотрела на него, встретившись с этим жестоким холодным взглядом, а энергия внутри нее накалилась до предела. Что тут такого, если она его нарисует? Она не понимала, в чем дело.

– Чего ты так боишься?

В его глазах неожиданно вспыхнули эмоции, но они исчезли слишком быстро, чтобы она смогла понять, что это было, оставив после себя только ледяные кристаллы и иней.

– Я ничего не боюсь, – его глубокий холодный голос был бесстрастен.

Может, да, а может, и нет. Кто знает, если он никогда не выказывал никаких эмоций? Мир может взорваться прямо перед ним, и он, вероятно, будет смотреть на него так же, как сейчас на нее.

Боже, ей захотелось... сделать что-нибудь. Ткнуть в него пальцем. Разозлить его. Потревожить его ледяной фасад. Посмотрим, удастся ли ей вытащить того мужчину, которого она мельком увидела, когда он боксировал, – весь этот жар и необузданная жизненная энергия. Полная противоположность этой... холодной, темной тишине.

Грейс медленно откинулась назад и посмотрела ему прямо в глаза.

– Значит, тебе все равно, нарисую я тебя или нет?

На это он ничего не ответил, но напряжение, сгущавшееся вокруг него, изменилось, усилилось, стало каким-то... опасным.

Да, она подловила его, и они оба это знали.

Она улыбнулась ему. Специально.

– Мне нужно всего десять минут. Вот и все. Десять минут, а затем все закончится.

Он молчал, не сводя с нее пристального взгляда.

Обычно она неплохо разбиралась в людях, но понятия не имела, что творится в его прекрасной голове. Она понятия не имела, о чем он думал.

И ты хочешь это узнать.

В некотором роде. Она хотела знать, что сделало его таким холодным, твердым и гладким, как замерзшее озеро. Потому что что-то произошло. Что-то заставило его запереться так крепко, что ничто не могло убежать.

– Тогда десять минут, – холодно сказал Лукас. – И время пошло.

Она не колебалась. В тот же миг блокнот и карандаш оказались у нее в руках, и она начала рисовать, как будто весь смысл ее существования заключался в этом моменте. Она должна была запечатлеть его мощное тело, нависающее над ней и то, как свет падал на его лицо. Изгиб его брови. Ровная линия его носа. Немного жестокий изгиб его чувственного рта. Его сильная челюсть. Его пристальный взгляд, направленный на нее.

Ее сердцебиение начало ускоряться, а звук ее карандаша, двигающегося по бумаге, заполнял внезапную, глубокую тишину. Это было так легко, так естественно, что Лукас начал появляться на бумаге, как по волшебству.

– Итак, – начала она. – Я знаю, что вы с Гриффином были в разных командах, но ты…

– Никаких разговоров.

– А почему бы и нет? Я люблю поговорить, когда рисую, – она подняла глаза, заметила тени на одной стороне его лица и, быстро двигая карандашом, прикинула, как бы ей затенить его. – Надеюсь, все в порядке.

– Вовсе нет.

Она не могла удержаться от улыбки, услышав ровные нотки в его голосе, волнение от того, что после нескольких недель, проведенных с ней, он вынужден был смириться с огнем в ее крови.

– Что ты имеешь против разговоров?

– Это бессмысленный шум. Полезно только тогда, когда речь идет об обмене важной информацией, – он стоял неподвижно, как статуя, и, казалось, чувствовал себя вполне комфортно. Как будто он мог простоять там весь день, и это его не беспокоило.

Но это, конечно, вряд ли. Гриффин говорил ей, что Лукас снайпер, а это означало, что он привык к неподвижности. Привык быть терпеливым. Очень, очень терпеливым…

По ее спине пробежал холодок, и она заставила себя сосредоточиться. Нужно было проработать его глаза. Это очень важно, чтобы передать их выражение правильно, или как иначе она сможет поймать этот тысячеярдовый взгляд?

Она снова подняла глаза, изучая его. Его ресницы были густыми и удивительно темными для блондина.

– Бессмысленный шум, да? Знаешь, ты немного зануда.

Он никак не отреагировал.

– Я полагаю, тебе сказали, как он умер.

Эти слова слегка шокировали ее, заставив карандаш дернуться. Он имел в виду Гриффина и, конечно, они сказали ей. Он погиб при нападении на опорный пункт террористов где-то в Восточной Европе. Подробностей ей не сообщили, но это не важно, ей и не нужно их было знать. Тот факт, что он мертв, был важнее в тот момент. Как он умер, не имело значения.

– Так и было, – она взяла ластик и стерла не нужное. – Я не это хотела спросить.

– Почему ты вышла за него?

Ее карандаш, который в данный момент прорисовывал его подбородок, остановился на середине листа.

– Что?

– Почему ты вышла за него? – выражение его лица, как обычно, ничего не выражало, но что-то мелькнуло в его взгляде, чего она не поняла.

– Потому что я любила его конечно, – по какой-то причине вопрос вызвал у нее неловкость, поэтому она снова посмотрела на рисунок. – Обычно именно поэтому люди женятся.

– За что ты его любила? – он произнес эти слова так же, как спросил ее в первое утро, предпочитает ли она чай или кофе.

Неприятное чувство внутри нее усилилось.

– Это личный вопрос.

– Я позволяю тебе рисовать меня, а ты любишь поговорить. Это означает, что я могу задать несколько вопросов.

– Я не знала, что это будет сделка типа «услуга за услугу».

– Осталось пять минут.

Мудак. Впрочем, это не имело значения. Это не было секретом.

– Я любила Гриффина, потому что он был очень милым парнем. Хорошим человеком. Который умел отдыхать и расслабляться. Легко общался, веселился. Он поддерживал мое искусство, не пытался указывать мне, что делать, и все такое, – она подняла глаза, проверяя угол наклона головы Лукаса и избегая его взгляда. – Зачем тебе это знать?

Взгляд Лукаса был тверд.

– Услуга за услугу, Грейс. Ты рисуешь, я задаю вопросы.

Ее челюсти сжались, и она снова посмотрела на свой блокнот, сосредоточившись на стройных, сильных линиях его тела. Ладно, если он не хочет, чтобы она задавала вопросы, она не будет. Но это вовсе не означало, что она должна отвечать на его вопросы.

– Что еще ты хочешь знать? – она нарисовала форму его руки, изгиб локтя, длинные пальцы, засунутые в карманы байкерских кожаных штанов. – У нас был хороший брак, и я была убита горем, когда он умер. Да, я была верна ему, и да, он тоже был верен мне.

– Он не был счастлив.

Карандаш замедлился, сердце болезненно забилось в груди, холод пронзил ее.

Конечно, он не был счастлив, и ты это знала. Но ты отпустила это, потому что не хотела иметь с ним дело.

У нее перехватило горло, и только усилием воли она заставила карандаш двигаться.

– Ты этого не знаешь, – выдавила она, что само по себе было признанием.

– Я знаю. Он говорил мне.

Она бросила взгляд на его красивое лицо, холод внутри нее усилился.

– Что он говорил?

Взгляд Лукаса пронзил ее насквозь.

– Он говорил, что, по его мнению, в вашем браке чего-то не хватало, и он хотел большего.

Ты знала, чего не хватало. Ты просто надеялась, что он не замечал этого.

Грейс с трудом отвела взгляд, чувствуя, как внутри у нее все сжалось. Она долгое время говорила себе, что их брак был прекрасным. Конечно, за последние два года он стал больше похоже на дружбу, чем на что-либо другое. Но она думала, что Гриффин не возражал.

Ясно, что это было не так.

– Мой брак тебя не касается, – она добавила несколько дьявольских рогов на его голове, а затем начала пририсовывать ему крылья, которые представляла ранее. – Это касается только меня и Гриффина. Вообще-то, теперь, когда он умер, осталась только я, и я не хочу обсуждать это с тобой.

Лукас ничего не ответил и, помолчав еще минуту, спросил:

– Ты закончила?

Грейс отогнала все неприятные ощущения, изучая рисунок на коленях. Это был лишь набросок, но она думала, что ей удалось запечатлеть его лучше, чем накануне: мощные линии его тела, надменный наклон головы, напряженный, сосредоточенный взгляд этих голубых глаз... Хотя ей чего-то не хватало. Например хвоста и вил.

Ей вдруг расхотелось сидеть у его ног, словно попрошайке. Или нет она больше походила на насекомое, которое изучает, тычет пальцем какой-то мудак, смотрящий на нее через микроскоп.

Лукас Тейт – козел.

– Да, я закончила, – она встала на ноги, зажимая свой блокнот для рисования под мышкой. – Я закончила рисовать и думаю, что на сегодня я также закончила и с тобой.

Она не стала ждать его ответа. Она просто развернулась на каблуках и направилась к лестнице.

* * *

Лукас наблюдал, как Грейс идет по длинной галерее гостиной, высокая и прямая, ее волосы развеваются за спиной, оставив свои бутылочки с лаком для ногтей и зубочистки на его аккуратном полу. Она была одета в какое-то бледно-фиолетовое платье, которое не должно было сочетаться с ее волосами абрикосового цвета, и все же оно сочеталось, юбка кружилась вокруг ее длинных ног, причиняя ему боль по причинам, которые он не мог описать.

Чушь собачья. Ты точно знаешь, как их описать.

Его челюсти сжались, а каждая клеточка тела напряглась.

Он не должен был говорить ей все это, не должен был спрашивать ее, почему она вышла замуж за Гриффина, и он действительно не должен был говорить ей, что Гриффин не был счастлив. Но он не мог остановиться.

Она сидела на полу, свернувшись калачиком, и без промедлений водила рукой по листку бумаги. Как будто она точно знала, как его запечатлеть. Затем эти светящиеся янтарные глаза пробежали по нему, и он почувствовал, как она постепенно снимает с него все его слои. Это не должно было его беспокоить. На него это никак не должно было действовать. Но подействовало, и он не знал почему.

Женщины все время смотрели на него, но он никогда не чувствовал того, что чувствовал, когда Грейс смотрела на него. Как будто позиция, которую он считал безопасной, оказалась более уязвимой, чем он думал.

Ему это совсем не понравилось, и ему захотелось, чтобы она чувствовала себя так же неловко, как и он. Кроме того, она это заслужила. Гриффин был несчастен.

Лукас никогда не задавал вопросов и не интересовался подробностями женитьбы друга, Гриффин сам поднимал эту тему раз или два. Судя по разговорам, Грейс относилась к нему скорее как к другу, чем как к мужу, и Гриффина раздражало, что его постоянно отталкивают, в то время как его жена направляет всю свою страсть на свое искусство, а не на его.

Она достает тебя. Она действует тебе на нервы.

Черт, этого нельзя было отрицать. Она действительно так и делала.

Лукас сорвал с себя свою байкерскую куртку и бросил на спинку дивана рядом с большим витражным окном.

Он уже знал, какого это, когда она крепко обнимает его, и ему хотелось пойти за ней, задать ей еще несколько вопросов и узнать о ней больше.

Прикоснуться к ней…

Нет. Черт, нет. Никаких прикосновений. Он был сильнее этого. Господи, да не зря же он был морским котиком. Его самообладание было идеальным, и он не собирался терять его из-за одной простой рыжей.

Жены твоего друга.

Да, и это тоже надо было учитывать. Гриффин был военным приятелем, а друзей у Лукаса было немного. Черт, Гриффин, вероятно, был единственным другом Лукаса, так как Лукас не позволял себе ни с кем сближаться.

– Господи, даже секс – это проблема, – сказал ему однажды Гриффин после нескольких кружек пива. – Ей даже не нравится, когда я к ней прикасаюсь.

Лукас не говорил об этом Грейс, но не забыл. Потому что его гребаный мозг все время возвращался к этому, рассматривая под разными углами. Представляя, каково будет, если он прикоснется к ней. Понравится ли ей это? Захватит ли ее этот электрический разряд, или только он его чувствует?

Лукас понял, что ходит взад и вперед перед окном, как сумасшедший. Господи, да что с ним такое?

Он заставил себя остановиться и замер, обратив свой разум внутрь себя. Он глубоко задышал, становясь неподвижным и безмолвным, становясь частью пейзажа, используя некоторые из успокаивающих техник, которые он практиковал, когда устанавливал цель.

Его сердцебиение замедлилось, и он сосредоточился на нем, позволяя глубокому звуку наполнить его.

Контроль. Он был абсолютно, полностью под контролем.

Слава Богу, жажда сексуального голода начала утихать, и он повернулся и пошел по длинной галерее гостиной, мимо лестницы в кухню. Подойдя к холодильнику, он открыл его, достал пиво, затем прислонился к кухонному столу из нержавеющей стали и открыл крышку.

Ладно, надо сосредоточиться. Он наконец связался с Вэном сегодня утром, проигнорировав его требование объяснить свое молчание, и, как только Вэн перестал читать ему лекцию, согласился прийти на завтрашнюю встречу с советом директоров «Тейт Ойл». Встреча будет не из приятных. Трем братьям придется сказать правлению, что они остались без работы и что Тейты теперь будут управлять компанией вместо них.

Лукас согласился стать одним из директоров, но только из-за письма отца. Потому что как директор он получит доступ к большему количеству ресурсов, которые помогут ему в его миссии по обеспечению безопасности Грейс. Конечно, он не хотел, чтобы это длилось вечно. Он не мог. Он должен вернуться на базу, снова войти в строй. Требования его военной карьеры были тем, в чем он нуждался, чтобы сохранить контроль и сосредоточенность, а не сидеть за столом в гребаном костюме. К сожалению, его военная карьера должна была подождать из-за дурацкой компании Вэна, в которую он его втянул, и пока не разрешится ситуация с Грейс.

С делами компании он мог справиться. Настоящая проблема заключалась в том, чтобы выяснить, кто охотится за Грейс. Было несколько игроков, которые могли быть ответственными, но сузить их круг оказалось на удивление трудно. В папке, которую отец отправил ему по электронной почте, были фотографии Гриффина с разными людьми, и это дало Лукасу пару имен для начала, но был ли это просто один мудак, который пытался забрать свои деньги у Грейс или их было несколько, он не знал точно.

За последние пару дней он обнаружил, что за квартирой Грейс следят, как и за «Тейт Ойл». Чего он и ожидал. Поскольку их видели вместе, теперь они были связаны, так что имело смысл, что тот, кто преследовал ее, теперь пытался найти и его. Только они его не найдут.

Всякий раз, когда он выходил из квартиры, он следил за тем, чтобы это происходило в разное время и через разные выходы, чтобы никто не мог зацепиться за него. Его лицо было скрыто шлемом от байка, и еще он пару раз садился в ничем не примечательный черный седан, который держал на всякий случай, если кто-то до этого видел его на байке и следил за ним.

Он связался со специальным сотрудником «Тейт Ойл», который имел различные полезные контакты в преступном мире и который несколько раз предоставлял информацию отцу Лукаса. Но даже этот парень ничего не нашел.

Кто бы ни охотился за Грейс, он не хотел, чтобы его нашли.

А это означало, что Лукасу, вероятно, придется принять следующий план действий: схватить одного из ублюдков, следивших за квартирой Грейс, и задать ему несколько важных вопросов.

Лукасу не особенно хотелось делать такой шаг, поскольку это означало бы, что кто бы это ни был, узнает, что он проводит расследование – по крайней мере, если он оставит в живых какого-нибудь неудачливого засранца. С другой стороны, были способы избежать всего это, не связанные с убийством.

И все же он надеялся, что у информатора «Тейт Ойл» найдется для него больше информации, и он сможет, так сказать, действовать напрямую. Назначить встречу. Сделать вид, что собирается заплатить тому ублюдку, которому был должен Гриффин. Хоть он ничего и не собирался платить этим уродам. Однако ему нужен был план, что с ними делать. Вероятно, нельзя было совершить парочку убийств их и их сторонников прямо в центре Нью-Йорка. Очень жаль.

Он поднес пиво ко рту и сделал глоток.

Господи, он должен разобраться с этим, и быстро, потому что чем скорее он решит проблему Грейс с торговцами оружием, тем скорее он сможет вернуться на базу и забыть о ней.

Разве это не тест? И разве ты не проходил их успешно ранее?

Лукас сделал еще один глоток пива, холодная жидкость потекла по его горлу. Да, он прошел все тесты. С честью. Он просто... понятия не имел, что этот будет таким сложным.

Над головой послышались шаги, и он автоматически замер, настроив все свои чувства на этот звук. Это была Грейс, он понял это по ритму. Она шла по коридору наверх, в сторону ванной. Через несколько секунд он услышал, как ожили водопроводные трубы, когда она включила воду в... ванной. Да, это была ванна. Он знал, что она любит мыться, потому что несколько раз заходил в ванную и находил там остатки мыльных пузырей и мокрый коврик перед ванной. Он понятия не имел, где она нашла пену, потому что, черт возьми, у него ее не было, но, похоже, она определенно предавалась пенящимся ваннам.

Он сделал мысленную пометку принести ей еще жидкости для ванны. Она была такой... женственной. Браслеты и легкие платья. Блестящий лак для ногтей и пенные ванны. Длинные шелковистые волосы абрикосового цвета. И все же, когда она сидела на полу у его ног, ее рука двигалась по бумаге смело и уверенно, рисуя темные, толстые линии на блокноте.

Он все еще не понимал, почему позволил ей нарисовать себя. Возможно, дело было в том, как она посмотрела на него и спросила, не боится ли он. Как будто она знала о нем что-то, чего не знал он. Это был вызов в чистом виде, а он никогда не отказывался от вызова.

Он услышал, как она прошла по коридору в свою спальню, потом снова вышла. Очевидно, готовилась.

Он сделал еще глоток пива, борясь с необъяснимым желанием пойти и посмотреть на рисунок, который она сделала. Необъяснимо, потому что ему было наплевать, как выглядит этот рисунок. Разве нет?

Послышался звук закрывающейся двери ванной, и прежде чем он осознал, что делает, он поставил пиво на стойку и быстро и бесшумно двинулся из кухни вверх по лестнице. Он нырнул в комнату, которую она использовала как студию, проверяя угол, где она хранила свои художественные принадлежности, чтобы увидеть, сможет ли он найти ее альбом для рисования. Но его там не было.

Он должен был оставить все как есть, спуститься вниз и снова взять свое пиво, но он не сделал этого. Пройдя по коридору, он остановился у входа в ее спальню и заглянул внутрь.

Она была такой неопрятной, фиолетовое платье, которое она носила ранее, было брошено на спинку кресла, которое стояло в углу, небольшая кучка чего-то похожего на кружевное нижнее белье на полу рядом с ним. Сумка, которую она принесла с собой, лежала на кресле, из нее были разбросаны вещи.

Он осторожно шагнул в комнату, оглядываясь вокруг, не в силах удержаться.

В квартире было четыре спальни, но было очевидно, почему она выбрала именно эту. Большое витражное окно, находившееся в центре гостиной, выходило и в эту комнату в виде высоких арочных окон, которые пропускали цветные полосы света на белые стены и темный деревянный пол, на тяжелое белое постельное белье.

Она действительно любила цвет, он это знал, и она уже не раз говорила с ним о том, как ей нравятся витражи. Окно его не слишком волновало. Он купил это здание, потому что снаружи оно все еще выглядело как церковь, и надеялся, что люди не подумают, что внутри находится квартира. В конце концов, убежище бесполезно, если оно похоже на убежище.

Он сделал еще пару шагов, прищурившись, глядя на одну из тумбочек. Блокнот лежал на ближайшем к окну столике, сверху лежала пара карандашей.

Какого хрена ты делаешь? Прокрался в ее комнату, как чертов извращенец?

Лукас проигнорировал голос в голове. Он хотел увидеть рисунок. И кого это вообще волновало? Он просто хотел взглянуть, значит так и сделает.

Обогнув кровать, он остановился у тумбочки и осторожно сдвинул карандаши в сторону. Затем он взял блокнот и начал листать его. Там было много набросков, везде люди. Женщина на скамейке в парке, пытаясь приманить куском хлеба птиц поближе. Человек лежал на спине и смотрел в небо. Подросток бросает баскетбольный мяч через обруч.