Текст книги "Порочный миллиардер (ЛП)"

Автор книги: Джеки Эшенден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Пламя сверкнуло в его глазах, и она поняла, что признание доставило ему удовольствие.

– Ты чувствуешь себя виноватой, не так ли? – спросил он.

Она покраснела.

– Неужели это так очевидно?

– Нет. Только логично.

– Ты не чувствуешь себя виноватым?

– Гриффин мертв, – сказал он прямо. – Значит, ты не замужем и он не узнает. Так что нет, я не чувствую себя виноватым.

Она снова посмотрела на его грудь, и ее горло почему-то сжалось. Ему было приятно, что все так просто.

– Но, – продолжал Лукас, – это не я был женат на нем.

Грейс уставилась на его шею, туда, где бился его пульс.

– Я знаю, чего не хватало в нашем браке. Дело в том, что мы сделали прошлой ночью. И я не понимала этого до сих пор.

Лукас не говорил ничего в течение долгого времени. Его руки скользнули с ее бедер вверх по спине, затем вниз, длинными, ласкающими движениями, от которых ей захотелось выгнуться под его прикосновениями, как кошке. Он все еще был тверд, она чувствовала это бедром, но это, казалось, не беспокоило его.

Когда он заговорил, его голос был тихим.

– Это не твоя вина.

Эти слова почему-то шокировали ее.

– Я знаю, что нет.

– Неужели? – поглаживающие руки на ее спине замерли. – Посмотри на меня, Грейси.

Грейси…

Так назвал ее отец, и она возненавидела это прозвище, поэтому, когда Гриффин попытался так ее назвать, набросилась на него. Но услышать это старое имя глубоким голосом Лукаса...

Она неуверенно подняла голову и встретилась с ним взглядом.

– Что? – она не смогла скрыть оборонительную нотку в голосе. – Я знаю, что это не моя вина. Гриффин, похоже, тоже ничего не чувствовал. На самом деле, он…

– У меня было много женщин, – голубизна в глазах Лукаса начала выжигать серебро. – И я никогда не испытывал ничего подобного ни к одной из них.

У нее перехватило дыхание. Это все не имеет значения.

– Неужели? – вопрос прозвучал так, словно она просила о заверении, и она пожалела об этом в тот же миг, как произнесла его.

Его руки замерли на ее спине, а его взгляд пригвоздил ее, заставляя легкие сжаться, как будто он выкачал весь воздух из комнаты.

– Нет. На самом деле, я почувствовал это в тот самый момент, когда я увидел тебя, Грейс.

В тот момент, когда он увидел ее... В тот день, когда Гриффин наконец-то заработал трезубец, и она пришла на выпускной. Он притянул ее к себе, чтобы познакомить со своим другом Лукасом Тейтом, и она, взглянув в его ледяные голубые глаза, тут же возненавидела его.

Потому что ты тоже захотела его.

– Почему? – она не могла удержаться от вопроса. – Я не красавица. Я не так уж интересна. Моя карьера – это всего лишь серия подработок, которые я брала исключительно ради денег, а искусство – это моя жизнь. На самом деле я больше ничего никогда не делала.

Взгляд Лукаса был острее скальпеля, разрывая ее на части.

– Кто это говорил тебе? Я знаю, что это не Гриффин. Он сделал несколько глупых решений в своей жизни, но он бы никогда не унизил человека, особенно свою жену.

У нее перехватило дыхание.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, ты не можешь верить во все эти вещи о себе, – взгляд его стал еще более напряженным. – Ты прекрасна. Как ты думаешь, почему я стоял там и смотрел на тебя в тот день в твоей комнате? Когда ты открыла полотенце? Я не мог отвести от тебя глаз, потому что ты была просто великолепна.

Она открыла рот, но он явно не закончил и продолжил:

– А что касается твоей проклятой карьеры, разве ты уже не делаешь ее? Ты следуешь своей мечте стать художником, а это требует мужества, храбрости и гребаной решимости. Ты что, не понимаешь?

Она моргнула, ее глаза наполнились глупыми слезами, хотя меньше всего ей хотелось плакать. Но ее раненая душа впитывала похвалу, как растение, изголодавшееся по солнечному свету, и она ничего не могла с собой поделать.

– Я знаю, – снова прохрипела она, потому что не знала, что еще сказать.

Но Лукас покачал головой.

– Кто это был, Грейс? Кто проделал с тобой такой номер?

Ей хотелось отрицать все, сказать, что, конечно, она не считает себя такой уж жалкой, как хочет показаться. Но слова, которые он произнес, вовсе не были отрицанием.

– Ладно, ладно. Это был мой отец, – она вздохнула. – Я уверена, тебя не удивит то, что он тоже был художником, и довольно хорошим. Но у него были мечты стать великим, чего так и не произошло, и это в конечном итоге сделало его ожесточённым и просто старым и злым, – она посмотрела на грудь Лукаса, потому что так было легче говорить об этом, когда она не смотрела прямо на него. – Он был очень темпераментным и властным. Бывало, когда работа шла плохо, он становился сверхкритичным, и, конечно, срывался на нас с мамой, потому что мы были ближайшими мишенями, – ее палец двигался, рисуя узор на его коже. – Забавно, когда я была маленькой, он учил меня рисовать, и ему нравилось, что я так похожа на него. Но когда я повзрослела, с деньгами стало сложнее, и он не смог продать свою работу... ну, он начал разбирать все, что делала я. Не только мои работы, но и все остальное. Как я была неопрятна. Как я безнадежна в математике. Как я была некрасива. Как я была бездарна и ничего не добьюсь..., – она замолчала, боль все еще таилась в ней, как осколок стекла, который она никогда не сможет вытащить.

– Он говорил, как придурок, который ни хрена не знал, о чем говорит, – голос Лукаса был жестким, его руки снова легли на ее бедра, пальцы сжались, как будто он пытался впечатать свою убежденность в ее кожу. – Ты говорила Гриффину что-нибудь об этом?

Она пожала плечами.

– Он знал, что с папой было трудно, но... я никогда не рассказывала ему обо всем остальном.

В глазах Лукаса снова блеснуло серебро.

– А почему нет? Или есть что-то еще?

– Я не рассказала ему, потому что не люблю об этом говорить, – слишком много плохих воспоминаний. Чувствовать себя маленькой, уродливой и бездарной, на фоне блестящего отца, которого она когда-то обожала, насмехающегося над ее рисунками и делая замечания о ее некрасивости, как будто это не он подбрасывал ее и не ловил в воздухе раньше, когда она была маленькой. Ни разу не назвал ее своим прелестным маленьким закатом.

– Что еще, Грейс?

Она посмотрела на него.

– Зачем тебе все это знать? Почему это так важно для тебя? Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи.

– Для меня это важно, потому что мне не нравится, что ты основываешь свою самооценку на какой-то ерунде, которую тебе наговорил отец.

– Вовсе нет, – теперь ее голос звучал оборонительно, и она это понимала. – Я не настолько жалкая.

Его пальцы надавили на нее еще сильнее.

– Расскажи мне об этом, Грейс, – затем он добавил, и в его голосе зазвучала напряженность, – я хочу это знать. Я хочу знать все.

* * *

Янтарные глаза Грейс расширились, и он подумал, что зашел слишком далеко, сказал слишком много. Но он ничего не мог с собой поделать. Голод, который он ощутил прошлой ночью, был таким же сильным и таким же безжалостным. И это больше не было на чисто физическом уровне.

Проснувшись, он обнаружил, что ее прохладные пальцы собственнически обвились вокруг его члена, и поначалу подумал, что больше всего на свете хочет ощутить ее руки на себе и, возможно, ее рот.

Но сначала он хотел убедиться, что с ней все в порядке после вчерашнего вечера, а после этого все пошло наперекосяк. Вернее, не так уж все и плохо. Он понял, что, хоть и хотел, чтобы ее руки были на нем, он также хотел знать, почему она смутилась, когда он начал задавать ей вопросы. Почему она нервничала, когда он бросил ее на кровать прошлой ночью. Что случилось с Гриффином…

Да, все.

Он хотел знать все. И особенно он хотел знать, почему ее уверенность в себе была такой хрупкой, что она считала отсутствие страсти в браке своей виной. Потому что ему было ясно, что она именно так и думает.

И да, он знал, что это важнее, чем его твердый член и то, как сильно он хочет, чтобы она что-то с ним сделала. Конечно, он потерял контроль над собой прошлой ночью, но теперь пришло время взять этого ублюдка под контроль.

Ее ресницы опустились, красно-золотая вуаль закрыла янтарные глаза.

– Ладно, что тут знать? Мой отец был эгоистичным и контролирующим, и все, что происходило в нашем доме, вращалось вокруг него и его настроения. Вокруг него и его работы, – она тяжело вздохнула. – Когда он рисовал, нам с мамой приходилось ходить на цыпочках, чтобы не потревожить его, потому что тогда он кричал, швырялся вещами и обвинял нас в том, что мы нарушили его вдохновение. Когда он не рисовал, он злился и злился. Слишком много пил и изводил маму из-за того, что она недостаточно поддерживала его. Мы были очень бедны, потому что папа настоял на том, чтобы мы поддерживали его как художника. Но из-за того, что он продавал было едва достаточно, чтобы прокормиться, даже плата за квартиру была проблемой, не говоря уже о покупке еды, – она смотрела на грудь Лукаса так же, как и раньше, рисуя новые узоры на его коже. – Папины родители были богаты и пытались оказать нам финансовую поддержку, но папа ничего у них не брал. Он винил их за то, что они не поддерживали его мечты стать художником, когда он был мальчиком, и я думаю, что совать им в лицо нашу бедность было его своего рода извращенной местью, – ее ресницы задрожали. – Он ненавидел, что я хочу быть художником, как он. Однажды, когда мне было тринадцать, я показала ему то, над чем работала специально для него. Я так хотела, чтобы ему понравилась моя работа. Раньше, когда я была маленькой он был ободряющим и терпеливым, показывая мне, как развить мое творчество. Но в тот день…, – она замолчала на мгновение. – В тот день он взглянул на мой рисунок, сказал, что я бездарная трата времени, скомкал его и бросил в огонь.

Лукас почувствовал, как его челюсти сжались, а гнев, который он всегда старался держать внутри себя, внезапно вспыхнул.

Вот почему тебе должно быть все равно, помнишь?

Ему было все равно. Он просто злился из-за нее, как и любой другой. Потому что он видел, что это причинило ей боль, и очень сильную.

– Как я уже сказал, он был засранцем, – Лукас говорил жестко, так что она не сомневалась в его отношении к ее отцу. – Ни один порядочный отец не вымещает свои чувства на ребенке.

Грейс пошевелилась, ее прекрасные волосы рассыпались по его груди длинным шелковым водопадом.

– Да, он был дерьмовым. Когда мне было семнадцать, бабушка с дедушкой предложили оплатить колледж искусств, но папа отказался. Сказал мне – при них – что я недостаточно хороша. Что у меня нет таланта. Боже, я была так зла. После этого я решила, что с меня хватит, и убежал на запад, где и встретил Гриффина.

Лукас снова запустил руки в ее волосы, желая прикоснуться к ним и одновременно откинуть ее голову назад, чтобы видеть ее лицо. Потому что она продолжала смотреть вниз, как будто пряталась, и он не хотел, чтобы она делала это с ним.

Он знал, что она делала это с Гриффином, потому что он всегда жаловался на это. О том, что, когда он хотел поговорить о чем-то, она уходила. Запиралась в своей студии и говорила ему, что должна «работать».

Ну, она не будет делать этого с ним. Он хотел знать, что с ней происходит, и не собирался отступать.

– Почему ты ничего не рассказала Гриффину? – он запустил пальцы в мягкие шелковистые пряди ее волос. – Он хотел бы знать.

Она встретилась с ним взглядом, ее нижняя губа была полной, красной и странно уязвимой.

– Если Гриффин действительно захотел бы знать, он бы пришел в мою студию и заставил меня рассказать ему.

– Ты говорила ему, что не хочешь говорить об этом?

Она отвела взгляд.

– Может, и так. Но Гриффин никогда не давил. Казалось, его это мало интересовало.

Ах, вот оно что. Она хотела, чтобы ее преследовали, а Гриффин не был охотником, это Лукас знал. Он много жаловался на то, что Грейс не пускает его, но было ясно, что это только потому, что он позволял ей это.

Ее пальцы прочертили еще один узор на груди Лукаса.

– Я не уверена, что хочу обсуждать с тобой свой брак, Лукас. Сейчас это кажется неправильным.

Либо так, либо она уклонялась. Не впускала его, как она не впускала Гриффина.

Зачем тебе все это нужно?

Лукас отогнал эту мысль. Возможно, ему следует пока оставить это. Вес ее мягкого, теплого тела сводил с ума, и все, что требовалось, – это легкое движение бедер, и он мог бы скользнуть в нее.

– Так или иначе, – продолжала она, не дожидаясь ответа. – А как насчет тебя? Я должна тоже спросить тебя, ты в порядке? После того, что случилось с твоими братом и сестрой.

От этого вопроса ему стало не по себе. Уже очень, очень давно никто не спрашивал его, все ли с ним в порядке, и ему не очень нравилось то, что он чувствовал.

Он открыл рот, чтобы сказать ей, что с ним все в порядке, но тут его мозг начал работать. Вэн и Хлоя. Чезаре Де Сантис... черт. В его тире все еще находился нежеланный гость, с которым ему пришлось иметь дело.

Лукас еще раз допросил парня накануне, но больше ничего не добился, а это означало, что держать его здесь и дальше нет смысла. И особенно когда рядом Грейс.

Господи, и это еще одна причина для беспокойства. Кто бы ни послал этого парня, он все еще ждал отчета, и к этому времени они уже должны были понять, что что-то пошло не так, так как он не вернулся. Это означало, что кто бы это ни был, он будет осведомлен об этом месте.

Блядь. Он действительно должен разобраться с этим и как можно скорее.

У тебя тоже есть свои способы справиться с нежелательными вопросами.

Лукас стиснул зубы, осторожно снял Грейс с себя и выскользнул из постели.

– Лукас? – в ее голосе прозвучало удивление. – Куда ты идешь?

Подойдя к комоду, он начал выдвигать ящики и искать одежду.

– С парнем в подвале нужно разобраться, иначе мы предупредим придурков, что ты здесь.

– О, – за его спиной зашуршали простыни. – Что ты собираешься с ним делать?

Лукас начал одеваться в свою обычную форму – джинсы и футболку с длинными рукавами. В его голове начал формироваться план, но он не хотел сообщать о нем Грейс. По крайней мере, до тех пор, пока ему не удастся разобраться в деталях.

Закончив одеваться, он взял с комода свой «Зиг» и засунул его за пояс джинсов.

– Лукас? – повторила Грейс. – Ты... ты ведь не собираешься его убивать?

Он обернулся.

Она сидела в его постели, завернувшись в белую простыню, с абрикосовым облаком волос на бледных плечах, с беспокойством глядя на него золотисто-карими глазами. Было что-то уязвимое в том, как она сидела там, в том, как она смотрела на него, что проникло в его грудь и задержалось там. Снова наполняя его желанием успокоить ее.

Не задавая вопросов, он подошел к кровати и наклонился, чтобы взять ее лицо в ладони.

– Нет, – сказал он. – Вовсе нет. У меня на уме кое-что другое.

Она посмотрела ему в глаза, и он увидел в них вопрос. Но вопрос, который она задала, был не тем, которого он ожидал.

– Мы закончили? Все кончено?

Ему не нужно было спрашивать, что она имела в виду.

– Ты хочешь, чтобы это было так? – он уже знал ответ, но хотел услышать его от нее.

– Нет, – пробормотала она. – Нет, не знаю.

– Хорошо, – он наклонился и крепко поцеловал ее в губы. – Потому что, как я сказал тебе вчера вечером, я еще не закончил.

От него не ускользнуло облегчение в ее глазах, и это заставило его дико обрадоваться, потому что он не знал, что бы он сделал, если бы она сказала, что хочет, чтобы все закончилось. Искра, которую он выпустил из коробки, не вернется в нее, и он был чертовски уверен, что она не сгорит ни с кем другим.

Это должна быть Грейс. Грейс или никто.

– Между прочим, – добавил он, вспомнив о том, что прогнал из головы прошлой ночью. – Ты знаешь, что у нас был незащищенный секс прошлой ночью, не так ли?

– О... э-э... да, – краска залила ее щеки. – Послушай, тебе не о чем беспокоиться. Я сделала последнюю инъекцию противозачаточных как раз перед смертью Гриффина. Это было шесть месяцев назад, но эффект может продлиться некоторое время.

Но он не волновался. И это было самое странное.

– Хорошо. Ну, я чист. Последний раз меня проверяли пару месяцев назад.

Она все еще была сильно покрасневшей. Это было восхитительно.

– Я тоже. Как я уже говорила, я ни с кем не была.

Черт, а теперь он хотел прижать ее к простыням, раствориться в ней, забыть об этом засранце в подвале.

Но он не мог, ограничившись еще одним крепким поцелуем.

Когда он, наконец, вернулся в тир, парень был в ярости от того, что его заперли. Настолько разъяренный, что проигнорировал еду, которую дал ему Лукас, и, очевидно, не заботясь о собственной безопасности, начал сыпать проклятиями.

Лукас размышлял, стоит ли вырубить этого мудака, чтобы заткнуть ему рот, когда зазвонил его телефон. Он почти ожидал, что это Вэн, и пытался решить, ответить или нет, когда взглянул на экран и увидел, что это не Вэн, а Вульф, его младший брат.

Нажав кнопку ответа, Лукас поднес телефон к уху и вышел из тира, чтобы не слышать проклятий пленника.

– В чем дело? – коротко спросил он.

– Вэн прислал тебе видео? – спросил Вульф без предисловий.

– Да. Я видел это.

– Что, черт возьми, происходит? Ты что-нибудь об этом знаешь? – его брат был в ярости.

– Нет, конечно, нет.

– Господи Иисусе, – пробормотал Вульф. – Она на десять лет моложе его и плюс его приемная сестра. И женитьба на ней не делает это правильным.

Лукас замер.

– Женитьба на ней? Что ты имеешь в виду?

– Ты не видел сегодня первую полосу газеты? Вэн женится на Хлое и займет пост генерального директора «Тейт Ойл».

Лукас уставился на жесткую кирпичную стену перед собой. Он очень редко был застигнут врасплох, но не мог отрицать шока, который пронзил его сейчас.

Чувства были словно перекрытый кран. Ты не можешь просто повернуть ручку, чтобы выпустить одну каплю, оставив остальные в трубе. Они все выходят, хочешь ты этого или нет…

Края телефона впились в ладонь.

– Объясни, – потребовал он.

Вульф пробормотал еще одно проклятие.

– Сам прочитай чертову газету.

– Дай мне краткую версию.

Должно быть, что-то в его голосе выдало его потрясение, потому что Вульф вздохнул.

– Хорошо, я знаю только то, что читал, и еще было видео в Сети, где Вэн и Хлоя целуются, но, по-видимому, это не такое уж большое дело, потому что они были любовниками какое-то время и на самом деле женятся. О, и Вэн уходит из флота и берет на себя контроль над «Тейт Ойл».

– Нет, – ответил Лукас, потому что Вэн ни словом не обмолвился об этом за все время спасения Хлои. – Этого не может быть.

– Так и есть, приятель. Прочитай эту гребаную бумажку. Все написано черным по белому.

– Вэн ничего мне не говорил, – знакомый гнев начал подниматься в нем, гнев, который он почувствовал вчера, когда увидел это видео, и на этот раз он возник очень быстро. Пугающе легко. Он попытался оттолкнуть его. – Я понятия не имел, что он спит с Хлоей.

– Да, но теперь уже поздно, – голос Вульфа стал еще более грубым и хриплым, чем обычно. – Это де Сантис виноват. Если бы Хлоя не была в опасности, этого бы никогда не случилось, – он сделал паузу. – Мы должны убрать этого сукина сына.

Вульф не ошибся. Только Лукас не мог тратить время на разговоры с братом.

– И мы это сделаем, – холодно сказал он. – Но сейчас у меня своя ситуация.

– Да, да, – пробормотал Вульф. – Я понял. Черт, если ты хочешь сделать что-то правильно, ты должен сделать это сам.

Звонок резко оборвался.

Лукас посмотрел на свой телефон, часть его хотела снова позвонить брату и потребовать, чтобы он сказал ему, что, черт возьми, он хотел этим сказать.

Но из-за двери в тир донеслось приглушенное ругательство, напомнившее Лукасу, что у него нет времени возиться с братом. Ему нужно было разобраться со своим дерьмом.

Выбросив из головы мысли о братьях, Лукас сунул телефон в карман и вернулся в тир. Лже-коп сидел на полу, спиной к стене, а его форма была заляпана засохшей кровью от выстрела Лукаса.

Лукас подошел и встал прямо перед ним, глядя на мужчину.

– У тебя два варианта, – сказал он. – Или я позвоню в полицию, и ты получишь отдельную камеру. Или ты вернешься к своим работодателям и передашь сообщение от меня.

Глаза парня сузились.

– Какого хрена мне это делать?

– Я уже говорил, что у тебя два варианта? Вообще-то есть и третий, – Лукас выхватил оружие и направил дуло прямо ему в лоб, прямо между глаз. – Это пуля с твоим именем.

Мужчина стиснул зубы.

– Как я уже говорил, ты сумасшедший ублюдок. Я лучше умру здесь, чем вернусь к ним с пустыми руками.

– Но ты не останешься с пустыми руками, – Лукас наклонил голову. – Я хочу, чтобы ты сказал им, что у Грейс Райли нет их денег, – он позволил себе легкую улыбку, которая не имела ничего общего с развлечением. – Зато они есть у меня.

Глава Тринадцатая

Среди ночи Грейс показалось, что она услышала чей-то крик. Затем теплая рука легла между лопаток, и кто-то прошептал ей, чтобы она снова заснула, что она и сделала.

Следующее, что она увидела, была яркая комната, и уже было определенно утро. А простыни рядом с ней были пустыми и холодными.

Итак, Лукас проснулся. Что разочаровывало. Она надеялась на ленивый, сонный утренний секс.

Откинув волосы с лица, она окинула комнату затуманенным взглядом, затем заметила скомканное на полу возле кровати платье, которое было на ней вчера. Потянувшись, она подняла его и надела через голову. Затем выскользнула из-под простыни, слегка задрожав от холодного пола.

Заглянув сначала в ванную, чтобы проверить, там ли он – его там не оказалось, – она вышла в коридор, но услышала звук его голоса, доносящийся снизу.

Все еще полусонная, она спустилась по лестнице и посмотрела вниз, на длинный коридор.

Лукас стоял спиной к ней у большого витражного окна и разговаривал с кем-то по телефону. На нем не было ничего, кроме джинсов, низко сидящих на его стройных бедрах, и она воспользовалась моментом, чтобы восхититься шириной его широких плеч, восхитительными линиями его спины и трапециевидных мышц. Татуировка скелетообразной лягушки на плече казалась такой темной, когда утренний свет падал через витраж на него, окрашивая в яркие цвета.

Ее сердце сжалось в груди.

Прошлая ночь была волшебной. На самом деле, возможно даже, это была лучшая ночь в ее жизни. Конечно, это было лучше всего, что она испытала после смерти Гриффина. Лучше, чем что-либо до этого.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз была так счастлива. Может быть, когда она уговорила Крейга согласиться на выставку, но на самом деле, если подумать, даже это, возможно, заняло второе место.

Нет, готовить стейк для Лукаса, потом смотреть футбол, пока он сидит на диване и красит ей ногти на ногах... Смертоносный хищник, которого она каким-то образом приручила достаточно, чтобы делать что-то настолько интимное, настолько домашнее.

Гриффин смотрел с ней футбол, потакая ей, поскольку сам был бейсбольным болельщиком. Но он никогда не брал лак и не красил ей ногти. О, конечно, Лукас сказал ей, что это потому, что она отвлекалась, а он не хотел, чтобы подушки были испачканы в лак для ногтей. Но у нее было смутное подозрение, что он взял все в свои руки, потому что хотел этого и даже наслаждался этим.

Он, конечно же, не волновался, когда она оказалась голой под ним после того, что он рассказал ей о ее отце. О ее картинах.

Она понятия не имела, как он догадался, что именно страх удерживает ее от написания картины. Она и сама не понимала, что происходит. Но как только он произнес эти слова, правда проскользнула сквозь нее, как кубик льда, холодный, неожиданный и очень нежеланный.

Она не хотела признавать этого, не хотела отрицать то, что и так знала, что она не похожа на отца. Она знала это. Но взгляд голубых глаз Лукаса, острый, как скальпель, вскрыл ее, открыв ему всю ее душу. И для себя тоже. Правду, которую она пыталась скрыть с тех пор, как встретила его.

Что она такая же эгоистка, как и ее отец. Что ее искусство для нее важнее, чем отношения, и что это она виновата в том, что ее брак был дерьмовым. Что она причиняет боль людям, о которых должна была заботиться, так же, как ее отец причинил боль ей и ее матери.

Она не знала, что Лукас сделает с этим знанием, может быть, причинит ей боль, потому что именно это сделал бы ее отец. Но он этого не сделал. Вместо этого он доказал, что она ошибалась, когда объясняла ему процесс рисования, и она думала, что он не понял. Оказалось, он все прекрасно понял.

«...Ты позволяешь своим чувствам указывать тебе, куда идти, и, судя по тому, что я видел на картинах наверху, это не эгоистично и не подло. Ничего разрушительного или мелочного. Ты творишь, Грейси. Ты не разрушаешь.»

Она никогда не смотрела на это под таким углом. Никогда не рассматривала ее картины как что-то хорошее. Что-то позитивное. Не тогда, когда в течение многих лет ее искусство всегда ассоциировалось с деструктивными настроениями ее отца или его презрением, его отсутствием одобрения и ее собственным гневом.

Это заставляло ее чувствовать себя хорошо в своем творчестве. Как будто Лукас каким-то образом показал ей, как освободиться от всех этих плохих ассоциаций, всех этих плохих чувств. Плохие ассоциации, о которых она даже не подозревала до сих пор.

Ее ладонь зудела, готовая схватиться за кисть. Но она не хотела двигаться. Ей захотелось постоять и понаблюдать за Лукасом, потому что он был такой красивый, полуголый, разговаривал по телефону и был такой… холодный.

И эта мысль заставила ее задуматься. И она поняла, что уже несколько дней не слышала той ледяной нотки в его голосе. Конечно, последние пару дней не было ничего, кроме страсти между ними. Но не сейчас.

С кем он разговаривал?

Она затаила дыхание, прислушиваясь.

– Мне все равно, – говорил Лукас, и каждое слово было как сосулька. – Дай слово, что оставишь женщину в покое. Она не имеет к этому никакого отношения… У меня есть деньги. Ты знаешь, кто я, ты знаешь, что я могу заплатить, – он стоял неподвижно, как статуя. – Это не имеет значения. Тебе нужны деньги или нет?

О Боже, он говорил о ней? Он говорил с людьми, которые преследовали ее? С теми, кому нужны деньги, которые Гриффин забрал у них?

Его голос звучал так, словно он погрузился в лед.

– Я могу достать тебе наличные за два дня, – продолжал он. – Соглашайся или ничего не будет, – не говоря больше ни слова, он опустил телефон, явно отключив связь, прежде чем сунуть его обратно в карман джинсов.

Потом он скрестил руки на груди и стоял молча и неподвижно, глядя сквозь стекло перед собой, как будто он был за тысячу миль отсюда, а не здесь, в одной квартире с ней. Как будто он смотрел сквозь прицел винтовки, наблюдая за своей целью, не подозревая, что за ними наблюдают…

Грейс сглотнула, не в силах отвести от него взгляд. Он стоял такой сильный, такой непреклонный, как мраморная статуя в римском храме, красивый и в то же время твердый, как камень. Способный выдержать вес веков, способный простоять там тысячу лет без движения.

В одиночку.

Эта болезненная мысль внезапно пришла ей в голову. Он был одиночкой. Подобно римским статуям, он наблюдал, как мир движется мимо него, никогда не становясь его частью, играя роль отстраненного наблюдателя с его лазерно-острым фокусом.

Гриффин однажды сказал ей, что у Лукаса нет друзей, что Гриффин даже не знает, почему Лукас подружился с ним. И это почему-то показалось ей грустным тогда. Что у этого красивого, опасного человека, похоже, никого нет. Конечно, у него были братья, но то, как он о них говорил... они вряд ли были близки. Он даже не казался расстроенным из-за смерти отца; он как бы отмахнулся от этого.

Но ведь именно это он и сделал, не так ли? Он намеренно держал себя в одиночестве, намеренно держал себя закрытым из-за того, как умерла его семья, когда он был маленьким.

Что-то обхватило ее сердце острыми шипами, и это что-то было похоже на печаль. Когда он стоял там, в комнате, даже несмотря на теплый цвет его золотистой кожи, ей вдруг пришло в голову, что за все время, что они провели вместе, она не узнала его по-настоящему. Она знала, что он страстен, как бы сильно ни притворялся, и хорошо это не скрывал. Что ему нравится умственная и физическая дисциплина снайпера. Что ему нравится быть одному.

Но что еще? Ничего. Всякий раз, когда она пыталась расспросить его о нем, он, казалось, каким-то образом возвращался к ней.

Возможно, больше нечего было о нем узнать. Может быть, он просто снайпер.

Нет, это еще не все. Не может такого быть. Так что у нее была не самая счастливая жизнь в мире, но даже у нее были друзья. У нее были дела, которые она любила делать. А у Лукаса?

– Ты что-то хотела, Грейс? – Лукас не обернулся, его короткие светлые волосы отливали чистым золотом в слабом зимнем солнечном свете, пробивающемся сквозь витражи.

Вопрос потряс ее. Она издала какой-то звук? Выдала себя?

Она положила руку на металлические перила.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Я услышал твое дыхание.

Ааа. Тогда ладно. Супер снайперские навыки, очевидно.

Она спустилась по лестнице и подошла к нему, ее первым порывом было обнять его. Но когда она подошла ближе, почувствовала исходящее от него напряжение и скрестила руки на груди.

– Ты все слышала? – он по-прежнему не оборачивался, и голос его звучал очень, очень холодно.

– Ну, да. Полагаю, ты говорил с теми людьми обо мне?

– Да.

Она судорожно сглотнула.

– Лукас, ты не можешь отдать им деньги.

– Я и не собираюсь. Но они же этого не знают. Мне просто нужно пару дней, чтобы привести в порядок детали моего второго плана.

– Что за другой план? – она смотрела на его сильную спину, желая прикоснуться к напряженным мышцам на плечах и шее, снять напряжение. Но что-то в том, как он стоял, заставило ее подумать, что сейчас он не обрадуется ее прикосновению.

– Не беспокойся об этом, – его слова были покрыты коркой инея, предупреждая не расспрашивать дальше. – У меня все под контролем.

Грейс нахмурилась. Что-то было не так, и она это чувствовала. То, как он внезапно перешел в ледяной режим, напряжение, исходящее от него... Да, что-то случилось. Но что это было?

– Ты в порядке? – тихо спросила она.

Он не ответил, по-прежнему глядя в окно.

К черту все это. Что-то было не так, и она хотела знать, что именно, возможно, ему нужна помощь. Он не любил, когда она не говорила ему, в чем дело, так почему она должна терпеть это от него?

Почему тебя это волнует? Ты должна была сохранить часть себя, помнишь?

Конечно, но он сделал ее счастливой прошлой ночью, сидел с ней и разговаривал, успокаивал ее страхи, о которых она даже не подозревала. Так почему бы ей не дать ему что-нибудь взамен?

Сделав пару шагов к нему, она обняла его за талию и прижалась щекой к горячей коже его спины. Внезапно все его тело напряглось, он пошевелился, и вот она осталась стоять одна, обнимая пустоту.