Текст книги "Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе"

Автор книги: Джек Лондон

Соавторы: Уильям О.Генри,Марк Твен,Фрэнсис Брет Гарт,Макс Брэнд,Дороти Джонсон,Стивен Крейн,Джек Шефер,Уолтер ван Тилберг Кларк,Уилла Кэсер,Вэчел Линдсей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Когда они подъехали вплотную к толпе ковбоев, все смолкли; даже те, кто стоял у заборов, хотели услышать, что скажет судья. Особого почтения никто к нему не питал, но судья олицетворял закон, и всем хотелось знать, какую позицию он займет. Судья почувствовал враждебное настроение собравшихся; встревожила его и наступившая тишина. Он сделал ошибку с самого начала, сняв по привычке шляпу, как будто собирался произнести речь, и больше, чем нужно, возвысив голос.

– Я все понимаю, – начал он. И пошел, пошел об их долготерпении, об их потерях, о смерти их дорогого друга – маленькое вступление к тому, что он оставил на закуску.

Мэйпс, стоявший рядом, торжественно, тем же жестом, что и судья, снял шляпу и начал выправлять на ней складку.

Ковбои заулыбались, и Смит крикнул:

– Хватит речами нас угощать, судья! – И когда судья приостановился на минуту, прибавил: – Все это мы уже раньше слышали, Тайлер! Нам только благословение ваше нужно!

Разглагольствование судьи устраивало Дэвиса не больше, чем остальных. Он подошел вплотную к лошади судьи и сказал ему что-то, прежде чем тот успел заговорить. Подошел и Осгуд.

– Конечно, конечно, мистер Дэвис, – сказал судья, но все еще голосом трибунного оратора, – именно это я и котел сказать. Выслушайте меня! – обратился он к нам. – Конечно, вы не можете уклониться от исполнения своего долга, если вы так понимаете свой долг, но ведь не захотите же вы идти по стопам тех, кто совершил поступок, который вы теперь намереваетесь покарать!

– К тому времени, как вы окончите свои напутствования, Тайлер, – заорал Смит, – угонщики будут уже по ту сторону Рио!

С этим можно согласиться. Посыпались и непристойные советы. Мамаша наклонилась в седле, так что ее лицо оказалось на уровне лица судьи, и с широкой улыбкой смотрела на него. Шея и щеки судьи начали медленно раздуваться и багроветь.

– Еще слово, Смит, – завопил он, – и я привлеку вас к ответственности за то, что вы чините препятствия делу правосудия и за попустительство беззаконию и насилию!

Это был скверный ход после неважного начала. Голоса поднялись до крика. Со всех сторон летели злые насмешки, и некоторые жестами стали показывать, как низко стоит судья в их мнении.

Мамаша все с той же улыбочкой сказала:

– Судья, а, судья, разве можно чинить препятствия тому, что топчется на месте?

– И вы туда же! С этим… – заорал на нее судья. – А еще женщина! – У него не нашлось слов, чтобы выразить, кто мы такие, он только махал рукой, указывая на нас и задыхаясь от гнева, затем резким движением снова надел шляпу, нахлобучил покрепче и обвел нас свирепым взглядом.

Сквозь этот гвалт прорвался голос Фернли, от бешенства визгливый и срывающийся:

– Сколько можно?! Эй, Живодер, давай, что ли, выбираться отсюда!

Лошади сбились в беспорядочную кучу и рвали удила, и ковбои их не осаживали. Какая-то женщина, стоявшая возле галерейки, наклонилась вперед, держась одной рукой за столбик, и начала кричать нам нечто, высокая, болезненно-бледная и какая-то закопченная; черные волосы трепались по ветру, падали на лицо, широкополая шляпа съехала назад, вид дикий… Она продолжала выкрикивать что-то, поминая Кинкэйда. Смит с сальной улыбочкой осведомился, очень ли он был ей близок.

– Да, пожалуй, поближе, чем всем вам! – выкрикнула она.

Следуя ее примеру, кое-кто из женщин тоже взялся за нас. Послышались обидные слова, ехидные замечания и злобные насмешки. Другие, чьи мужья находились на улице, держались тихо, и вид у них был напуганный. Маленький мальчик, задерганный матерью, громко ревел, напугав остальных ребятишек.

Мур, крепко держа поводья, подъехал к галерейке и заговорил с потрепанной женщиной.

– Мы с этим справимся, Фрина, – сказал он ей и, обращаясь к остальным женщинам, прибавил: – Уведите отсюда детей. Здесь детям не место.

Та, которую он назвал Фриной, выскочила на улицу и подбежала к нему вплотную, будто хотела стащить с лошади и швырнуть наземь.

– Да как же так? – кричала она. – Выходит, ничего и не будет, а? – Мур не ответил и даже не взглянул на нее. Он не двинулся с места, пока женщины не начали уводить детей. Две все-таки задержались на углу, наблюдая за происходящим.

Дэвис не обратил никакого внимания на весь этот гвалт. Он старался что-то внушить судье. Очевидно, это ему удалось – мало-помалу судья успокоился, кивнул и сказал что-то в ответ.

– А Грин где? – крикнула, обернувшись, Мамаша-Грир. Шум немного стих. – Эй, Грин! – позвала она. – Иди-ка сюда! Судья поговорить с тобой хочет!

Всем было интересно послушать, о чем пойдет речь, и мы старались придвинуться ближе, но лошади не стояли на месте, фыркали и топтались, скрипела сбруя, так что ничего мы не слышали и, только изловчившись, видели урывками Грина. Тот сидел себе на лошади лицом к судье, который тоже был верхом, и отвечал на его вопросы. Казалось, они не могут сдвинуться с мертвой точки; мальчишка ехидно улыбнулся пару раз, а судья хоть и держался надменно, снова стал заметно волноваться. Затем, по-видимому, вступил Дэвис – те двое смотрели в землю и ничего не говорили. Но вот мальчишка опять начал отвечать, и уже далеко не так самоуверенно. Кто стоял поблизости, заметно притихли. Вот большинство из них – и судья в том числе – разом подняли глаза и посмотрели на небо, а потом судья кивнул. Судья, по всей видимости, время от времени вставлял словечко в поддержку Дэвиса. Грин, казалось, готов был разреветься. Только раз, не выдержав, он громко крикнул, так что все мы услышали: «Олсен мне сказал! Я уже двадцать раз вам это говорю!» Мэйпс перестал делать скучный вид и начал вглядываться в стоящих кругом. Раз он что-то сказал, но судья, гораздо более уверенный в себе, чем прежде, быстро его осадил. Единственное слово я расслышал: «учредить», из чего заключил, что судья понес привычную ерунду. Но Мэйпс ничего не сказал в ответ, только выдвинул вперед подбородок и с угрюмым видом уставился на луку своего седла. Но, и не слыша ничего, все чувствовали, что ветер подул в другую сторону. Ковбои, стоявшие близко, начали переглядываться, обмениваться быстрыми взглядами или опускать головы. Пыл в них постепенно угасал. Когда спустя несколько минут дикая баба Фрина, не в силах больше стоять с закрытым ртом, спросила, зачем они, собственно, здесь собрались – помолиться, что ли? – один из ковбоев сердито прикрикнул на нее.

Стихло настолько, что стали различимы голоса: прерывистый, упрямый голос Грина, мягкий, ровный – Дэвиса, задававшего коротенькие вопросы или вставлявшего свои замечания, гудящий бас судьи, такой громкий, что слышны даже отдельные слова. Затем мальчишку выпустили из круга. Он был красен и ни на кого не смотрел, а когда Уайндер спросил его о чем-то, он лишь пожал плечами. Ковбои, которые слышали весь разговор, попятили своих лошадей, и нам тоже пришлось отъехать, чтобы дать дорогу. Дэвис и Осгуд прошли по образовавшемуся проходу к галерейке. У Осгуда был довольный вид, и он возбужденно тараторил что-то, идя рядом с Дэвисом. Дэвис только кивал в ответ. Подойдя к галерейке, Дэвис залез на служившие коновязью перила и встал, держась за столбик. Он не призывал нас к порядку, а просто подождал, пока все стихнет. Большинство из нас повернули лошадей, чтобы быть поближе; только Фернли и Грин держались в отдалении, словно не желали слушать. Фернли начал было поносить нас: опять, мол, с нами разговоры для слабонервных, как он выразился, завели, а мы и уши развесили, но Мур утихомирил его, сказав, что Дэвис и не думает никого останавливать и все равно надо ждать Тетли.

– Если вы за свою шкуру трясетесь, – заявил Фернли, будто и вправду так думал, – то я один поеду! Так и знайте! – Потом он замолчал, и Дэвис начал говорить. Фрина попробовала перебить его, и Смит дважды вылезал со своими замечаниями, но он не отвечал им, а замолкал и ждал, как ждут, пока прикроют дверь, через которую в комнату проникает шум, а затем продолжал говорить все так же рассудительно: – Мы ничего не знаем об этих угонщиках, ребята, не знаем, угонщики ли они вообще, не знаем, кто убил Кинкэйда. Грин вовсе не собирался мутить народ. Он поступил так, как, по его разумению, велел ему долг. Но сгоряча забыл, что его послали за шерифом, и дальше уж действовал на свой страх и риск, как ему казалось, проще и быстрее. В действительности он ничего обо всем этом не знает. Он не видел ни угонщиков, ни убийцу. Он даже не видел Кинкэйда. Он только слышал об этом от Олсена, а Олсен очень спешил. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что фактически Олсен сказал ему только, что Кинкэйда нашли мертвым в пересохшем русле, неподалеку от дороги, и чтобы Грин поехал в город за шерифом. Не такие уж исчерпывающие сведения. И еще одно… Сейчас уже поздно. Если Кинкэйд нарвался на целую шайку, то они скрылись через южный перевал, как и прежде бывало. – Дэвис напомнил нам, что до этого перевала около двадцати миль; пока мы доберемся, окончательно стемнеет; угонщики опережают нас часов на пять – на шесть; шериф на ранчо с самого утра, там есть люди, человек двенадцать, не меньше; вовсе не шериф послал за нами – никто, собственно, за нами не посылал. Грина же послали за шерифом, и если шерифу нужны еще люди, мы бы уже об этом знали. Хоть чувства наши ему понятны, он не видит смысла совершать поступки, которые могут стоить больших неприятностей, о которых мы будем потом долго сожалеть; по всей вероятности, уже приняты законные меры.

– Вот так, ребята. Впрочем, это ваше дело, – заключил он, – а лучше двинем к Кэнби и выпьем по одной за мой счет…

– Виски ставлю я, – сказал Кэнби из дверей. – Но только по одной порции на человека. Бездонные бочки наполнять не берусь.

– Наш добрый друг Кэнби выставляет по одной, – сказал Дэвис, – а я уж тогда по второй. Чтоб не остаться в долгу. А затем, думаю, всем нам лучше разойтись по домам, поужинать и завалиться спать. Если мы понадобимся, нам дадут знать. Я послал Джойса на ранчо выяснить, что думает по этому поводу шериф. Если кто-то хочет остаться в городе, миссис Грир пустит переночевать, или Кэнби, или постоялый двор, если у них найдется местечко.

– Я же говорил вам, что он только о деньгах и думает! – закричал Смит.

– И сам я могу устроить у себя двоих, – продолжал Дэвис, улыбнувшись Смиту. – И денег никаких не возьму. Я буду только рад компании.

– А я могу принять шестерых, – сказал Кэнби, – если вы согласны спать валетом. И тоже никаких денег не возьму: за ночлег на моих кроватях брать рискованно – с тех, кого я не в последний раз вижу.

– Двоих и я у себя устрою, и с радостью притом, с большой радостью, – сказал Осгуд. Впервые его голос прозвучал по-настоящему сердечно.

– Да, кстати, о выпивке, – сказал Кэнби. – Мое предложение не распространяется на тех, кто уже выпил больше пяти бесплатных порций виски. Монти, тебе я поставлю чашечку кофе. Ну, скинешь с души немного – невелика беда!

Все рассмеялись.

Мамаша поняла, что ее карта бита, и слегка помрачнела, но ей пришлось тоже предложить ночлег.

– Только знайте, – вызывающе сказала она, – я не собираюсь даром кормить всякого байбака, который надумает у меня переночевать! Я вам не благотворительное общество! – Снова раздался смех и шуточки, на этот раз повеселее, так что она приободрилась. Однако, народ не разъезжался, ни один не слез с лошади. И я не слез. Мне не хотелось, чтобы подумали, будто я рад тому, что делу конец. Верно, и другие так думали.

Сдвинул дело с мертвой точки Спаркс. Ребята еще продолжали колебаться, как вдруг раздался негромкий голос:

– И я б почел за честь, если бы кто из джентльменов согласился провести ночь в моем жилище.

Раздался смех. Кто-то спросил:

– А сам-то ты куда пойдешь спать, Спаркс?

– В кладовку к мистеру Дэвису, он не станет возражать.

– Вы же вовсе не отступаетесь, ребята, – сказал Дэвис – Это просто самое разумное, что вы можете сделать. Если погоня была короткая, то сейчас все уже кончено. Ну, а если долгая, шериф вас известит, и хватит времени собраться.

– Так я иду разливать, ребята! – крикнул Кэнби.

Ближайшие к крыльцу ковбои начали спешиваться. Чувствовали они себя скверно, избегали друг на друга смотреть и неудачно пошучивали, что старость не радость. Но, кажется мне, в глубине души испытывали те же чувства, что и я. У меня с самого начала не было ни малейшего желания участвовать в этом деле. Я тоже соскочил с коня. Джил привязал своего рядом.

– Исхитрился-таки, старый хрыч, – сказал он. – А я-то вообразил, что хоть на этот раз можно будет разгуляться. – Но сказал это беззлобно.

Раздался голос судьи:

– Вы домой, Джеф?

Обернулись и те, кто уже поднимался на крыльцо. Фернли ехал по улице, прочь от салуна. Рядом с ним ехал Уайндер и, конечно, Гэйб. Фернли сделал вид, что не слышит, и судья окликнул его снова. Дэвис посоветовал судье оставить Фернли в покое, все равно поедет мимо ранчо, но, видно, судье надоело играть вторую скрипку. На этот раз он завопил во всю глотку и уже не спрашивал Джефа о его намерениях, а приказал вернуться.

Джеф вернулся. Увидев его лицо, судья воскликнул:

– Выпейте стаканчик с нами, Джеф! А то ведь холодно будет ехать. И беспокоиться нечего. Все меры будут приняты. – Он заговорил с горячностью, не дождавшись, чтобы Фернли подъехал поближе. Фрина все еще околачивалась у салуна.

Фернли ехал по прямой, пока лошадь его чуть не столкнулась с лошадью судьи. Уайндер остался там, где их настиг окрик судьи. Гэйб – с ним рядом. Фернли сказал прямо в лицо судье, словно плюнул:

– Так-то оно так, только теперь я знаю, кто будет эти меры принимать! Вы что придумали – приволочь сюда гада, который ухлопал Ларри Кинкэйда, полгода крючкотворствовать, а там отпустить его, когда Осгуд или Дэвис, или еще какая-нибудь плаксивая баба скажет, что в глубине души он не такой уж плохой? Не выйдет! Кинкэйду, небось, не отпустили полгода решать – хочет он умереть или не хочет!

– Послушайте, Джеф… – начал судья.

Дэвис подошел и остановился, как и раньше, рядом с лошадью Джефа, но сперва не дотрагиваясь до него.

– Джеф, Джеф! – Наконец Фернли перевел глаза с судьи вниз на него. Тогда он сказал: – Джеф, ты понимаешь, никто в наших краях ничего подобного не допустит. Ризли знает свое дело, он его изловит. И на всем Западе не найдется двенадцати человек, которые откажутся его повесить! – Тут он положил руку на колено Джефа. Судя по виду, тот не понимал ничего из того, что ему говорят. Но выслушать выслушал. – Ведь ты же понимаешь, верно, Джеф?

– Нет. Когда я смотрю на вас, – он обвел нас медленным взглядом, – я ничего не понимаю. Ни черта! – Тыльной стороной ладони он стряхнул руку Дэвиса с колена и стал заворачивать коня, чуть не сбив с ног Мура, Мур тоже пытался урезонить его.

Мы, остальные, кроме Джила, предпочли не встревать. Джил же снова стал отвязывать свою лошадь.

– Черт возьми! – с явным удовольствием сказал он. – Если Джеф поедет, я с ним! Зачем вешать? Исколотим мерзавца, и дело с концом!

Видно, даже Мур побаивался Фернли в его теперешнем состоянии, хотя и бежал рядом, пытаясь уговорить его.

Мы все так поглощены были этой сценой, что прозевали появление Тетли и заметили его только когда Фернли повернулся взглянуть, куда указывает Уайндер. Но и тут мало кто придал этому значение: мы только подумали, что теперь опять пойдут объяснения и разговоры, которые и так навязли в зубах. Нас и без того достаточно дергали то в одну сторону, то в другую, кроме того все озябли на ветру; надвигалась буря – теперь уже точно. Самому мне ничего не нужно было, кроме как хлебнуть виски, поужинать, покурить. Да и большинство пребывало в том же настроении. Теперь на улице уже оказалось больше пеших, чем конных, и на Тетли поглядывали скорее всего с любопытством – у него был вид человека, выступившего в поход. Он сидел на своем высоком тонконогом арабском скакуне с подвязанным хвостом и коротко – как у цирковой лошади – подстриженной гривой, щеголяя военной выправкой, в походном сюртуке армии конфедератов со споротыми эполетами и галунами, и в офицерской шляпе; серые брюки, однако, были заправлены в короткие ковбойские сапоги. Ремень с кобурой, надетый поверх сюртука, стягивал талию. Кобура была с клапаном – таких ковбои не носят, – и из нее высовывалась перламутровая рукоятка «Кольта». И седло у него было не как у всех, а небольшое и легкое, хорошей работы.

За ним, строго в линию, как адъютанты, следовали три всадника: его сын Джералд, его работник-мексиканец Амиго и Нэйт Бартлет.

Когда он остановил коня, остановились и сопровождающие. Тетли оглядел нас, сохраняя бесстрастное выражение небольшого сероватого лица со впалыми щеками; хотя нет, точнее сказать, он произвел нам осмотр и в душе посмеялся над нами. Темные глаза Тетли, прятавшиеся под густыми черными бровями, жгучие и недобрые, никогда не теряли иронического выражения. Волосы его, даже поседев, нисколько не поредели; ровно подстриженные, они падали – по-сенаторски – до края воротника, слегка завиваясь на концах. Аккуратные узенькие бачки, тоже седые, спускались из-под офицерской шляпы и заканчивались у мочек ушей, а еще более узкие седые усы огибали верхнюю губу, тонкую, длинную и всегда натянутую. Он был невысок, изящен, даже хрупок на вид и, казалось, весь, за исключением глаз и бровей, припудрен тончайшей сероватой пудрой. Однако, сейчас, когда он спокойно и очень прямо сидел перед нами на лошади, крепко сжимая двойные поводья левой рукой в перчатке лосиной кожи с бахромой по краю и свесив правую руку, все притихли. Он обратился к Тайлеру, как к единственному достойному носителю власти:

– Расформировываетесь?

Тайлер отвел от себя обвинение:

– Дэвис убедил нас, майор Тетли.

– Да? А в чем именно, мистер Дэвис?

Даже Дэвис пришел в замешательство. Он начал пространное объяснение, больше похожее на оправдание, чем на изложение обстоятельств.

Нэйт Бартлет перебил его. Он с опаской подъехал поближе к Тетли и негромко обратился к нему:

– Они, сэр, видно, не знают, что те ушли через перевал.

Тетли кивнул. Дэвис неуверенно переводил глаза с одного на другого.

– В своих действиях вы, по-видимому, исходили из предположения, что бандиты ушли через южную закраину лощины – не так ли, мистер Дэвис?

– Да, – сказал Дэвис, не понимая, куда они гнут.

– Они поступили иначе. – Тетли улыбнулся. – Они ушли через перевал.

Мы знали, что он имеет в виду. Бриджеров перевал на западе вел к почтовому тракту в сторону Пайкс Хола – так называлось соседнее с нами горное пастбище с небольшим городком вроде Бриджерс Уэлза, Высокогорная дорога поднималась где-то около восьми тысяч футов над уровнем моря; зимой перевал становился непроезжим из-за снегов, а как только начиналось таяние, ручеек, протекавший рядом, вздуваясь, превращался в бушующий поток, который, ревя и разлетаясь брызгами, прорывался через теснину, затем сворачивал к югу на луга и полноводной рекой устремлялся к ранчо Дрю, а оттуда дальше на юг, перерезая лощину. Дорога на запад от ранчо шла по взгорью и выходила на тракт как раз там, где начинался перевал. По словам Грина, нашли Кинкэйда чуть в стороне от этой западной дороги. Если угонщики действительно ушли через перевал, это меняло дело. Тогда на ложном пути находился шериф. Отправившись в лощину по направлению к обнаруженному Кинкэйдом привалу, где, можно предположить, перетавривали угнанный скот, он промахнулся на целых двадцать миль. Мы начали прислушиваться…

– Через перевал? – сказал Дэвис. – Но ведь это было бы нелепо. – В голосе не чувствовалось убежденности, он звучал, будто у него комок застрял в горле. Дэвиса интересовало не то, какой путь избрали угонщики.

Тетли продолжал улыбаться:

– Не так уж нелепо, если взять в расчет, что решение всем покажется безумным, или если живешь в Пайкс Холе…

– Что-то уж больно вы уверены, – вступила в разговор Мамаша.

– Амиго видел их, – сказал Тетли. С десяток голосов отозвалось эхом: «Видел их?». Фернли снова подъехал к нам, а с ним Уайндер и Гэйб. – Он возвращался из Пайка и чуть не нарвался на них на перевале.

– На перевале? – многозначительно переспросил Мэйпс.

Судья еще сидел на лошади и таращил глаза на Тетли. Осгуд, по-моему, был готов расплакаться. Оно и понятно, после того как все, похоже, успокоилось. А Дэвис стоял с таким видом, будто его сильно огрели, но он все-таки удержался на ногах.

– Si! – подтвердил Амиго. Он улыбался во весь рот, сверкая белоснежными зубами; лицом он был темнее Спаркса. Ему нравилось быть центром внимания. Тетли не обернулся, но дал ему говорить. – Я думаю, они меня не видели, – объяснил Амиго. – В самом начале подъема я увидал их! Там еще можно с дороги сойти.

Я свел лошадь в овраг, чтоб их пропустить. Сначала-то я думал окликнуть, у меня курева ничего не оставалось. А потом подумал: странно, в такую пору скот гонять по перевалу…

– Скот? – рявкнул Мур.

– Ага! – Амиго ухмыльнулся. – А то с чего бы я с дороги стал съезжать?

– Говори дальше, – сказал Мур.

– Ну, вот, я так подумал – дай, думаю, притаюсь. А уж когда увидел тавра, так вовсе замер. Потихоньку завожу коня за куст, и стоим мы, не дышим. – Он счел нужным объяснить свое поведение: – Оружия у меня при себе не было – вот дело-то какое, – и хлопнул себя по боку.

– Какие были тавра? – спросил Мэйпс.

– А ты как думаешь? Те самые! Три такие маленькие… Ну, как это называется… – Можно было и не продолжать. Мы все прекрасно знали тавро, которое Дрю ставил своим коровам на подгрудок.

– Вот же прохвосты! – сказал Джил чуть не с восхищением. – Ухлопать человека и все-таки на угон пойти!

– Ну, что я вам говорил? – выкрикнул старый Бартлет. – Если им такие штуки пару раз с рук сойдут, они потом ни перед чем не остановятся!

Дэвис посмотрел на Амиго.

– Все таврены одной меткой?

– Вон вы куда! – взвился Бартлет. – Ведь скот только-только кончили сгонять, метины-то еще припухшие! А Дрю даже не всех оттаврил, он едва разделался с основным стадом. Так ведь, Мур?

– Так.

– Сколько их было? – Фернли задал вопрос Тетли.

– Голов сорок, – ответил Тетли. – Ты ведь так мне сказал, Амиго? – спросил он через плечо.

– Да! – улыбнулся Амиго.

– Я об угонщиках.

– Трое – да, Амиго?

– Да! Трое их было.

– Ты кого-нибудь из них знаешь? – спросила Мамаша.

Улыбка исчезла с лица Амиго. Но он покачал головой.

– Никого из них раньше не видел. Ни одного…

– Ну, теперь, небось, крыть нечем? – сказал Фернли, но на Дэвиса не глядел. Как бы обращался ко всем нам. Дэвис посмотрел на судью, но судья промолчал. Мне показалось, Дэвис сейчас заплачет. Он был раздавлен. Раньше я и не представлял себе, как близко он принимает это к сердцу. Я думал, здесь, так сказать, состязание между его убеждениями и нашими чувствами, а теперь понял, что чувства есть и у него. Но я этих чувств не разделял. Отвязал коня и сел в седло. Остальные тоже садились по коням. Некоторые заскакивали в салун заглотнуть обещанное Кэнби виски, но сразу же возвращались.

Дэвис без большой уверенности в голосе обратился к Тетли:

– Уже поздно, майор. Вы не поймаете их сегодня.

– Если не сегодня, то значит никогда. Погода портится. По всей вероятности, надвигается снежная буря. У нас есть время. Со скотом они идут медленно, и на перевале им свернуть некуда.

– Да, да, это верно. – С озадаченным видом Дэвис запустил пальцы в волосы.

– В котором часу Амиго видел их? – спросила Мамаша.

– Кажется, около четырех. Так, Амиго?

– Да!

– В четыре часа у перевала, – сказал Фернли. – Тогда мы наверняка их догоним!

– Вы, майор, не слишком спешили сообщить нам эти сведения, – сказал судья. Меня несколько удивило, что он по-прежнему держится сторонником Дэвиса.

Тетли посмотрел на него со всегдашней своей улыбочкой. Каждый раз, возникая на его губах, она имела другое значение.

– Мне хотелось, чтобы мой сын поехал с нами, а он был на пастбище.

Тетли-младший сидел в седле, вцепившись руками в луку. Он покраснел, однако, никак иначе не показал, что слышал эти слова. У всех у нас, наверное, мелькнула мысль, что ни на каком пастбище сын не был, но мы промолчали.

Дэвис сделал еще одну попытку.

– Шериф обязан присутствовать при этом.

– А разве его нет? – осведомился Тетли. – В этом случае мы должны будем обойтись своими силами.

– Майор Тетли, – умоляюще сказал Дэвис, – вы не должны допустить линчевания.

– Этого я меньше всего хочу. – Голос Тетли звучал сухо и брезгливо.

– Значит, вы привезете их сюда и предадите суду?

– Я хочу сказать, что я всего лишь один из потерпевших. И подчиняюсь воле большинства.

Мамаша с усмешкой посмотрела на Дэвиса.

– Вон оно, твое хваленое большинство! Тебе же и отскочило!

Дэвис обвел взглядом собравшихся, но ни в ком не нашел сочувствия. Я и сам старался не смотреть на него. Теперь мы хотя бы знали, куда едем, зачем и за кем, и нас очень воодушевило известие, что угонщиков всего трое. Раньше-то считали, что участвовать в таком дерзком налете, средь бела дня, должны были по меньшей мере человек двадцать.

Когда Дэвис попробовал еще что-то сказать, Уайндер и Фернли посоветовали ему помолчать.

Судья выпрямился и расправил плечи:

– Тетли, вы не хуже моего знаете порядок действий, предписываемых законом в подобных случаях. Дэвис просит лишь о том, о чем всякий благонамеренный гражданин догадался бы сам без специального напоминания. Он хочет, чтобы уполномоченный отряд действовал под руководством официального представителя власти и чтобы это действительно был отряд, а не банда линчевателей.

– Ризли назначил меня своим заместителем, – громко сказал Мэйпс.

Судья не сдавался.

– Такие действия незаконны, майор! – выкрикнул он. – Тетли смотрел на него без ухмылки. – Тем не менее я не могу их полностью осудить. Обстоятельства требуют от нас действий. Но линчевания я оправдать не могу и никогда не оправдаю!

– Не оправдаете? – осведомился Тетли.

– Да будет Бог мне свидетель! Я настаиваю, и Дэвис просит, и каждый бы попросил, чтобы вы привезли этих людей сюда, где они будут преданы законному суду!

– До сих пор судье приходилось иметь дело только с пьяницами да с индейцами-дебоширами. – Мамаша состроила сочувственную мину. – Ясно, такое предприятие ему не по нутру…

– Вот против таких настроений, – заорал судья, тыча пальцем в Мамашу, – против таких настроений я должен протестовать! Легкомыслие! Легкомыслие и предрассудки в вопросах жизни и закона!

– Заслуживают порицания, – сказал Тетли, улыбнувшись Мамаше. – Мы соблюдаем порядок и истинную законность, – обратился он к судье.

– Едем мы или нет? – добивался Фернли.

Тетли взглянул на него:

– Со временем, – и повернулся к Живодеру. – Мэйпс!

– Слушаю, сэр?

– Говорите. Ризли вас оставил своим полномочным заместителем? В таком случае наделяйте полномочиями нас, остальных!

– Это незаконно, – возразил Тайлер. Кажется, улыбочки и скользкие речи Тетли окончательно взбесили его.

– А по мне – так сойдет. Иди, Живодер, заводи молитву, – крикнул Смит.

Мэйпс посмотрел на Тетли. Тот ничего не сказал, даже не кивнул. Едва заметная улыбка тронула уголки губ.

– Как вы на этот счет, ребята? – спросил нас Мэйпс.

– Мэйпс, – заорал на него Тайлер, – это не может иметь законной силы! Вы сами нарушаете закон подобными действиями!

Ковбои смотрели на Мэйпса. Раздались выкрики: «Ну, давай, давай, Живодер!» «Какая разница – ты ли, другой ли?», «Не робей, шериф!»

– Поднимите правую руку, – сказал Мэйпс. Мы подняли. Он стал произносить слова присяги, в которых сам, однако, часто путался. – Скажите: «Клянусь!» – велел он нам. Мы хором сказали.

Фернли первым выехал из гущи всадников. Мы ватагой последовали за ним. Дэвис остался один посредине улицы. Он, казалось, не слышал даже судью, когда тот во внезапном приступе ярости закричал нам вдогонку:

– Тетли, вы доставите сюда этих людей живыми, иначе, Богом клянусь, вы ответите за это – вы вместе с вашей нечестивой шайкой! Все до единого ответите, это я говорю, как окружной судья!

Вдруг Дэвис бросился бегом и, нагнав Тетли, некоторое время бежал рядом, в чем-то его убеждая. Потом он начал отставать. Я спросил, поедет он с нами или нет. Он поднял на меня глаза, и, Господи, до чего же мне стало жаль его! Он был просто смешон – старик, неуклюже бегущий по дороге за вооруженными всадниками, которые и знать его не хотят… Он молча мне кивнул. Я хотел было придержать лошадь и подождать его, но он только сердито махнул рукой, чтоб я ехал.

Оглянувшись немного спустя, я увидел, что он стоит на улице с Осгудом. Судья слез с коня и разговаривал с ними, отчаянно жестикулируя. Кэнби у крыльца наблюдал за ними и за нами. Мне видно было белое полотенце, которое он так и продолжал держать в руке…

3

Дэвис нагнал нас, когда мы уже оставили позади большой дом Тетли, укрытый от глаз частоколом и деревьями, и выехали на дорогу, идущую через луга. Собственно говоря, это были не луга, а болота по обе стороны дороги, а сама дорога – обыкновенный проселок с глубокими колеями в зыбком грунте, поросший низкорослой травой посередине и по обочинам. Дорога была наметная, как железнодорожная насыпь – чтоб не заливало весенним паводком, – и разделялась через каждые несколько сот ярдов канавами, чтобы вода могла свободно переливаться из одной части болота в другую. Поверх канав лежали крепкие деревянные мостки, так что чавканье грязи под копытами лошадей или приглушенный стук их по дерну вдруг перемежались гулкой дробью.

Дэвис ехал на аккуратной гнедой лошадке в белых чулках и с маленькими копытцами. Седло под ним было старое, темной кожи, от времени ставшей вишневой и лоснящейся. Он надел для тепла толстую клетчатую куртку. Однако, винтовки при нем не было. Выражение лица говорило, что он остался при своем мнении. Все же что-то в нем успело измениться.

Я спросил его:

– Все еще думаете нас образумить? – А он улыбнулся и покачал головой:

– Куда уж там…

Мы с Дэвисом замыкали кавалькаду, растянувшуюся длинной лентой по одному и по двое. Прямо перед нами ехал Спаркс, напевавший себе что-то под нос про Иордан. Обрывки печального песнопения время от времени долетали до нас. Вид у него был страннейший – длинный и сгорбленный, он сидел без седла на высоченной старой кобыле с торчащими, как у коровы, мослами. Штанины у него задрались кверху, и из них высовывались коричневые ноги, похожие на потемневшие кости, которые всунули в большие плоские ботинки, на каждом ухабе хлопавшие его по голым пяткам.

Впереди него ехали рядом Тетли-младший и мексиканец. Тетли – молча, не глядя по сторонам; Амиго, довольный собой, – одной рукой, в которой была уздечка, он жестикулировал, другой скручивал сигарету, катая ее о кожаные штаны. Закурив, стал пояснять свою речь рукой, в которой держал сигарету. Запах тяжелого – покрепче сигарного – мексиканского табака доносило до нас еще не остывшим. Его лошадка, тоже рыже-пегая, как у Джила, только поменьше и поладней, успела дважды перебрать ногами, пока голенастый холеный вороной под Тетли, пританцовывая, делал один шаг.