Текст книги "Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе"

Автор книги: Джек Лондон

Соавторы: Уильям О.Генри,Марк Твен,Фрэнсис Брет Гарт,Макс Брэнд,Дороти Джонсон,Стивен Крейн,Джек Шефер,Уолтер ван Тилберг Кларк,Уилла Кэсер,Вэчел Линдсей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

свечивающее словно масло, разлитое по поверхности воды, – великолепие свадебного торжества. – Ты же знаешь, я не пасую, когда доходит до драки, но у меня нет

при себе оружия. Придется тебе стрелять одному.

Лицо его врага побагровело. Он шагнул вперед, размахивая револьвером прямо перед грудью Поттера.

Эй ты, щенок, не говори мне, что ты не вооружен. Не говори мне такой чепухи. Во всем Техасе нет человека, который видел бы тебя без оружия. И не думай, что можешь обвести меня вокруг пальца. – Его глаза сверкнули, и он тяжело, как насос, задышал.

И не думаю надувать тебя, – ответил Поттер. – Я другое думаю – ты круглый дурак, Сатана. Я сказал, что у меня нет с собой оружия, значит, его у меня нет.

И если собираешься подстрелить меня, советую начинать. Такого шанса у тебя больше не будет.

Объяснение убедило Вильсона.

Да, но если ты действительно не взял оружия, то почему ты его не взял? – Он осклабился. – Никак был в воскресной школе?

У меня нет оружия, потому что я возвращаюсь с женой из Сан-Антона. Я женился, – сказал Поттер. – И если б я мог предположить, что всякие бездельники

вроде тебя будут ошиваться около моего дома, то взял бы оружие, можешь не сомневаться.

Женился?! – сказал Сатана, еще не поняв до конца, что же произошло.

Да, женился. Я женился, – отчетливо повторил Поттер.

– Женился?! – пробормотал Сатана, как будто только сейчас заметив рядом с Джеком растерянную, подавленную женщину. – Нет, – сказал он, будто видел не ее, а пришельца из неведомых миров. Он отшатнулся на шаг, и его рука, держащая револьвер, безвольно повисла вдоль тела. – А это, это и есть твоя госпожа?

Да, это она и есть.

Вновь наступила тишина.

Так, – проговорил Вильсон. – Думаю, хватит.

Действительно хватит, если ты думаешь так. Пойми, я не хотел причинять тебе зла. – Поттер поднял свой саквояж.

Верю, что это так, Джек, – сказал Вильсон. Он тупо смотрел в землю. – Женился! Да… – Он не учился рыцарским поступкам, просто случилось так, что в этой

необычной ситуации в нем вдруг проснулся и заговорил дух старых рыцарских времен. Он поднял свой второй револьвер, потом каждый из них засунул в кобуру, повернулся и пошел прочь. Его сапоги оставляли в вязком песке воронки, похожие на колокола…

Стивен Крейн
ГОЛУБОЙ ОТЕЛЬ

I

Отель «Палас» в форте Ромпер был светло-голубой окраски, точь-в-точь как ноги у голубой цапли, которые выдают ее всюду, где бы она ни пряталась. В силу этого отель «Палас» столь громогласно заявлял о себе, что его кричащая голубизна превращала ослепительный зимний пейзаж Небраски в серую болотистую немоту. Он торчал на равнине одиночкой, но в метель города из «Паласа» совсем не было видно, хотя их отделяло друг от друга каких-нибудь двести ярдов. Однако по дороге со станции приезжие должны были проходить мимо этого отеля, прежде чем ступить за черту низких деревянных домишек, из которых состоял форт Ромпер, и, разумеется, никто из них не мог миновать «Палас», не взглянув на него. Хозяин голубого отеля, Пат Скалли, проявил талант истинного стратега в выборе окраски для своего заведения. Правда, когда длинный трансконтинентальный экспресс, покачивая на ходу пульмановскими вагонами, пролетал в ясные дни мимо форта Ромпер, его пассажиров ошарашивало это зрелище, и строгий вкус восточных штатов, признающий лишь красновато-коричневые тона да различные оттенки темно-зеленого, выражал при виде него ужас, чувство жалости и негодование—все в одном коротком смешке. Но жителям этого затерянного среди равнин городка и людям, приезжавшим сюда из подобных же мест, Пат Скалли угодил как нельзя более. У форта Ромпер и у тех пристрастий, у той самовлюбленности, роскоши и богатства, что ежедневно проносились мимо него по рельсам, палитры были разные.

Но, как будто броская прелесть голубого отеля была недостаточно притягательна, Скалли взял себе за правило ходить на станцию и утром и вечером, к приходу почтовых поездов, останавливающихся в форте Ромпер, и обольщать тех приезжих, которые, случалось, в нерешительности стояли на платформе с саквояжами в руках.

Однажды утром, когда обледенелый паровоз подтащил к станции длинный товарный состав с единственным пассажирским вагоном, Скалли превзошел самого себя, уловив в свои сети сразу троих постояльцев. Один из них был быстроглазый и все почему-то поеживающийся швед с большим глянцевитым дешевым чемоданом; второй – загорелый, рослый ковбой, который добирался на ферму где-то у границы с Дакотой; третий – маленький молчаливый человек откуда-то с востока, непохожий на жителя восточных штатов и не считавший нужным вдаваться в подробности о себе. Скалли буквально взял их в полон. Он был такой расторопный, веселый, ласковый, и приезжие, видимо, решили, каждый сам по себе, что отделываться от него будет верхом жестокости. Они шли по скрипучим деревянным мосткам следом за шустрым маленьким ирландцем. На голове у него сидела плотно надвинутая мохнатая меховая шапка. Два красных уха топырились из-под нее, точно вырезанные из жести.

Но вот Скалли, весьма замысловато и шумно выражая свое гостеприимство, поднялся вместе с постояльцами на крыльцо голубого отеля. Комната, в которую они вошли, была совсем маленькая. Она представляла собой как бы капище огромной железной пгчки, стоявшей посредине и гудевшей грозно, словно разгневанное божество. Бока ее светились в нескольких местах, раскаленные до желтизны. Возле печки сын Пата, Джонни, играл в педро с седовато-рыжим стариком фермером. Они ссорились. Фермер то и дело поворачивался к стоявшему за печкой ящику, полному бурых от табачной жижи опилок, и, кипя от раздражения, посылал туда плевок за плевком.

Скалли сбросил карты с доски, громко покрикивая на сына, и погнал его наверх отнести часть багажа новых постояльцев. Сам же повел их к трем умывальным тазам с самой холодной водой, какая только мыслима на белом свете. Ковбой и приезжий с востока наумывались до того, что лица и руки у них стали медно-красного цвета, точно от полуды. А швед лишь осторожно, боязливо опустил в ледяную воду кончики пальцев. Нехитрая церемония с умываньем была явно рассчитана на то, чтобы трое путешественников оценили предупредительность Скалли. Он оказывал им любезность за любезностью. В том, как он передавал полотенце от одного к другому, чувствовались порывы щедрой на благодеяния души.

Потом постояльцы вернулись в первую комнату и, сидя у печки, молча слушали, как Скалли по-хозяйски поторапливает дочерей, готовивших обед. Так обычно молчат в чужой компании люди, много повидавшие на своем веку. Только старый фермер, который храбро остался сидеть у самого теплого бока печки, нет-нет да и отворачивался от ящика с опилками и задавал чужакам вопросы, один другого глупее. Отвечали ему большей частью ковбой и приезжий с востока – отвечали коротко, без ебиняков. Швед молчал. Он был поглощен тем, что исподтишка разглядывал своих соседей. Казалось, ему не дают покоя какие-то нелепые подозрения. Вид у него был перепуганный насмерть.

Позднее, за обедом, швед стал немного словоохотливее, но все же ни к кому, кроме Скалли, не обращался. Он сам сказал, что приехал из Нью-Йорка, где портняжил ни много ни мало десять лет. Скалли воспринял это сообщение, как нечто потрясающее, и потом тоже поведал, что живет в форте Ромпер четырнадцатый год. Швед поинтересовался, хороши ли в здешних местах урожаи и ценятся ли рабочие руки. Пространные ответы хозяина он еле слушал. Его глаза по-прежнему перебегали с одного лица на другое.

Под конец он отрывисто хмыкнул и сказал с многозначительным подмигиванием, что в некоторых западных городках надо держать ухо востро, так как народ тут бесшабашный, и после такого заявления вытянул ноги под столом, запрокинул назад голову и громко расхохотался. Другие явно не поняли, что все это означает. Они недоуменно взглянули на него и промолчали.

II

Когда четверо мужчин тяжелыми, медленными шагами вернулись после обеда в первую комнату, за двумя ее маленькими оконцами разбушевалось кипящее море метели. Огромные руки ветра сильными круговыми взмахами тщетно пытались уловить мелькающие в воздухе снежинки. Столб у ворот, похожий на человека с мертвенно-бледным лицом, стоял застигнутый врасплох этим разгулом. Скалли бодрым голосом сообщил присутствующим, что на дворе метет. Гости голубого отеля, раскуривавшие трубки, встретили эту новость по-мужски невозмутимым, ленивым ворчаньем. Своей отрезанностью от всего мира комнатушка отеля «Палас» с гудевшей в ней печкой могла поспорить с островком, затерянным в океанских простоpax. Сын Скалли, Джонни, вызвал фермера с седовато-рыжей бородой еще раз сразиться с ним в педро, причем интонации его не оставляли сомнений в том, что он высоко оценивает свое искусство как игрока. Фермер принял вызов с презрительной и злобной миной. Они подсели ближе к печке и, раздвинув колени, положили на них широкую доску. Ковбой и приезжий с востока заинтересовались игрой. Швед держался в стороне, как бы не замечая их, но странное, ничем не объяснимое волнение не покидало сто.

Новая ссора, вспыхнувшая между седобородым и Джонни, положила конец игре. Фермер встал, смерив своего противника ненавидящим взглядом. Он медленно застегнулся на все пуговицы и с чудовищно напыщенным видом вышел из комнаты. Деликатное молчание у печки нарушил громкий смех шведа. В его смехе было что-то ребячливое. К этому времени остальные уже начали настороженно приглядываться к нему, словно собираясь спросить, что с ним такое происходит.

Обмениваясь шутками, трое у печки составили новую партию. Ковбой вызвался сесть с Джонни, после чего все они посмотрели на шведа и пригласили его в партнеры к приезжему с еостокэ. Швед спросил, какая это игра, и, узнав, что она называется по-разному и что ему приходилось когда-то играть в нее, только под другим названием, согласился сесть четвертым. Он подошел к игрокам с опаской, точно боясь, как бы они не набросились на него. Опустился на стул, оглядел всех по очереди и визгливо рассмеялся. Смех этот был настолько неуместен, что приезжий с востока быстро взглянул на шведа, ковбой так и замер с открытым ртом, а Джонни придержал колоду неподвижными пальцами.

Наступило короткое молчание. Потом Джонни сказал:

– Ну, давайте. Подсаживайтесь.

Сдвинув стулья, они подставили колени под доску. Игра началась, и трое игроков так увлеклись ею, что забыли думать о странном поведении четвертого.

Ковбой оказался партнером шумным. Когда к нему приходили хорошие карты, он с размаху шлепал их одну за другой на импровизированный стол, а забирая взятки, так сиял и гордился своим уменьем играть, что его противники кипели от негодования. Если в игре участвует такой «шлепун», она неминуемо становится напряженной. Физиономии у шведа и у приезжего с востока горестно вытягивались всякий раз, как ковбой со стуком выбрасывал на доску своих тузов и королей, а Джонни только похохатывал, радостно сверкая глазами.

Сосредоточенность мешала им замечать странности шведа. Все их внимание было устремлено на карты. Но вот, во время очередной сдачи, швед вдруг спросил Джонни:

– А немало, наверно, поубивали людей в этой комнате?

Игроки разинули рты и недоуменно уставились на него.

– Что это вы, какую чепуху несете! – сказал Джонни.

Швед снова залился дребезжащим смехом, в котором звучала показная отвага и дерзость вызова.

Не прикидывайся, прекрасно ты все понимаешь, – ответил он.

Клянусь богом, нет! – негодующе крикнул Джонни.

Сдачу приостановили, и они все трое в упор смотрели на шведа. Джонни, видимо, решил, что ему, хозяйскому сыну, следует поставить вопрос ребром.

– На что вы, собственно, намекаете, мистер? – спросил он.

Швед подмигнул ему – подмигнул многозначительно, с хитрецой. Его пальцы, державшиеся за край доски, дрожали.

Ты, может, меня за деревенщину принимаешь? Может, думаешь, я здесь новичок, ни в чем не разбираюсь?

Я вас совсем не знаю, – ответил Джонни. – И наплевать мне, деревенщина вы или нет. Я вас спрашиваю: на что вы намекаете? В этой комнате еще никого не убивали.

Заговорил ковбой, внимательно смотревший на шведа все это время:

– Мистер! Да какая вас муха укусила?

Швед, видимо, решил, что ему угрожают. Он задрожал, уголки губ у него побелели. Он бросил умоляющий взгляд на приезжего с востока. Но и в эту минуту напускной задор не оставил его.

– Прикидываются, будто им невдомек, о чем я спрашиваю, – с издевкой проговорил он.

Приезжий с востока помолчал, осторожно раздумывая.

– Я тоже вас не понимаю, – последовал бесстрастный ответ.

По тому, как передернуло шведа, было ясно, что он усмотрел предательство в словах единственного человека, от которого ждал если не поддержки, то хотя бы сочувствия.

– А! Я вижу, вы все против меня! Я вижу, вы…

Ковбой, услышав это, совершенно остолбенел.

– Слушайте! – крикнул он и что есть силы швырнул колоду на доску. – Слушайте! Да вы куда гнете, а?

Швед так стремительно рванулся с места, точно увидел змею у себя под ногами.

– Я драться не намерен! – крикнул он. – Не намерен я драться!

Ковбой лениво, не спеша вытянул свои длинные ноги. Кулаки у него были засунуты в карманы. Он сплюнул в ящик с опилками.

– А кто говорит, что вы лезете в драку? – осведомился он.

Швед быстро попятился в угол комнаты. Руки у него из предосторожности были подняты на уровень груди, и все же он изо всех сил старался побороть страх.

– Джентльмены! – послышался его срывающийся голос. – Я знаю, меня отсюда живым не выпустят! Я знаю, меня отсюда живым не выпустят!

Он смотрел на них глазами умирающего лебедя. Снег за окнами мало-помалу голубел в сгущающихся сумерках. Ветер накидывался на дом, и что-то равномерно билось о дощатые стены, точно это постукивал какой-то невидимка.

Дверь в комнату отворилась, вошел Скалли. При виде трагической позы шведа он в недоумении остановился на пороге. Потом спросил:

Что такое? Что случилось?

Швед не задержался с ответом.

Они хотят убить меня, – быстро проговорил он.

– Убить? – воскликнул Скалли. – Вас? Да что это вы?

Швед раскинул руки жестом мученика. Скалли резко повернулся к сыну:

– Что случилось, Джонни?

Джонни сидел насупившись.

– А я почем знаю? – буркнул он. – Сам ничего понять не могу, – и стал тасовать колоду, с остервенением щелкая картами. – Говорит, будто в этой комнате много кого поубивали. И будто его тоже убьют. Я не знаю, что ему вдруг померещилось. Сумасшедший, наверно.

Скалли перевел вопросительный взгляд на ковбоя, но тот только пожал плечами.

– Вы говорите, вас убьют? – снова спросил Скалли, обращаясь к шведу. – Да вы совсем спятили!

– Нет, я знаю! – закричал швед. – Я знаю, как все будет! Я сумасшедший, ну и пусть! Пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю… – Лицо у него взмокло от пота. – Живым мне отсюда не выбраться, вот что я знаю!

Ковбой тяжело перевел дух, точно прощаясь с остатками разума.

– О господи! – чуть слышно пробормотал он. Скалли круто повернулся к сыну:

– Это ты его довел?

Джонни взорвался, не стерпев обиды:

– Господи боже, да я ему ничего не сделал!

Швед перебил его:

– Успокойтесь, джентльмены. Я сейчас уйду. Я уйду из этого дома, потому что… – Сколько драматизма было в этом обвиняющем взгляде! – …потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили!

Скалли яростно накинулся на сына:

Ты скажешь, чертенок, что здесь случилось? Ну, что? Признавайся!

Да отвяжись ты! – в отчаянии крикнул Джонни. – Говорю, не знаю! Он… он сказал, что мы хотим его убить, вот и все. А что с ним такое, я знать не знаю.

Швед твердил свое:

– Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я уйду. Я уйду из вашего дома, потому что я не хочу, чтобы меня здесь убили. Сумасшедший? И пусть сумасшедший! Но что я знаю, то знаю. Я уйду. Я уйду из вашего дома. Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду.

Нет, вы не уйдете! – крикнул Скалли. – Вы не уйдете до тех пор, пока я не разберусь, в чем тут дело. Если вас кто обидел, я с этим человеком сам расправлюсь. Это мой дом. Вы нашли приют под моей кровлей, и я не позволю, чтобы в моем доме людей обижали ни за что ни про что. – Он бросил свирепый взгляд на Джонни, на ковбоя и приезжего с востока.

Успокойтесь, мистер Скалли, успокойтесь. Я сейчас уйду. Я не хочу, чтобы меня здесь убили.

Швед шагнул к двери, выходившей на внутреннюю лестницу. Он, видимо, решил, ни минуты не медля, взять свой багаж.

Нет, нет! – крикнул Скалли тоном, не допускающим возражений, но швед, белый как полотно, шмыгнул мимо него и исчез за дверью.

Ну, – сурово проговорил Скалли. – Как прикажете это понимать?

Джонни и ковбой крикнули в один голос:

Мы его не трогали!

Взгляд у Скалли был холодный.

Значит, не трогали? – повторил он.

Джонни крепко вырагался.

– Да я таких полоумных в жизни не видал. Мы ничего ему не сделали. Сидели играли в карты, а он…

Не дав сыну докончить, отец повернулся к приезжему с востока.

– Мистер. Блэнк, – спросил он, – что они с ним сотворили?

Приезжий с востока подумал, прежде чем ответить:

– Я ничего плохого не заметил, – медленно проговорил он наконец.

Скалли прямо-таки взвыл:

– Так как же прикажете это понимать? – Он свирепо уставился на сына. – Ты у меня получишь, голубчик.

Джонни вскипел.

– Да что я такое сделал? – заорал он на отца.

Ill

– Языки проглотили? – сказал под конец старик Скалли, обращаясь ко всем троим – к сыну, ковбою и к приезжему с востока, и с этим язвительным замечанием вышел из комнаты.

Наверху швед второпях затягивал ремни на своем большом чемодане. Очутившись ненароком вполоборота к двери, он вдруг услышал за ней какой-то шорох и, громко вскрикнув, вскочил с пола.

Скалли вошел в комнату с маленькой лампой, и в ее свете его морщинистое лицо имело вид довольно страшный. Желтый огонек, тянувшийся вверх, освещал ему скулы и нос, а глаза прятались в таинственной тени. Убийца! Как есть убийца!

Мил человек! – воскликнул Скалли. – Что вы, совсем рехнулись?

Э-э, нет! э-э, нет! Не вы одни тут умные, другие тоже кое-что смыслят, понятно? – ответил швед.

Минуту они молча смотрели друг на друга. На мертвенно-бледных щеках шведа горели, будто нарисованные, два четких ярко-красных пятна. Скалли поставил лампу на стол и опустился на край кровати. Он заговорил медленно, будто думая вслух:

– Вот честное слово, первый раз в жизни этакое вижу. Чепуха какая-то. Разрази меня господь, не понимаю, откуда вам это в голову пришло. – Потом он поднял глаза на шведа и спросил: – Вы и вправду подумали, что они хотели убить вас?

Швед пристально вглядывался в лицо старика, стараясь прочесть его мысли.

– И вправду подумал, – сказал он, наконец.

Он, видимо, решил, что после такого ответа ему несдобровать. Рука его, затягивающая ремень на чемодане, задрожала, локоть затрепыхался, точно это был лист бумаги.

Скалли ударил кулаком по спинке кровати, чтобы придать больше веса своим словам:

– Слушайте, мил человек! К весне у нас в городе будут ходить электрические трамваи.

– Электрические трамваи… – оторопело повторил швед.

– А из «Брокен-Арма» сюда проведут железнодорожную ветку. Я уж не говорю о четырех церквах и о большой школе – не какой-нибудь там, а кирпичной. И фабрика у нас тоже не маленькая. Да года через два, глядишь, наш Ромпер будет столицей штата.

Справившись со своим багажом, швед выпрямился.

Мистер Скалли, – спросил он, вдруг осмелев, – сколько я вам должен?

Ничего вы мне не должны, – сердито ответил старик.

Нет, должен, – отрезал швед. Он вынул из кармана семдесят пять центов и протянул их Скалли, но тот лишь презрително щелкнул пальцами в знак отказа. Три серебряные монеты остались лежать на ладони у шведа, и они оба почему-то не сводили с них глаз.

Не надо мне ваших денег, – буркнул, наконец, Скалли. – Особенно после того, что случилось. – И вдруг его осенила какая-то новая мысль. – Стойте! —

крикнул он и, взяв лампу со стола, шагнул с ней к дес-рям. – Стойте! Пойдемте-ка со мной.

Не пойду, – сказал швед, охваченный страхом.

Нет, пойдем! – не отступал старик. – Ну, пошл-пошли! Я хочу показать бэм одну картину… через коридор… у меня в комнате.

Швед, видно, решил, что жить ему осталось считанные минуты. Челюсть у него отвисла, оскал зубов стал как у мертвеца. И все же он вышел в коридор следом 2 a Скалли, но такой походкой, будто на ногах у него были кандалы.

Высоко подняв лампу, Скалли осветил ею правую стену своей комнаты. Из темноты выступила нелепая фотография девочки. Она стояла, облокотившись о балюстраду на фоне пышных декораций; в глаза прежде всего бросалась ее низко подстриженная челка. Эта фигура могла поспорить грациозностью с поставленным стоймя санным полозом, к тому же и цвет у фотографии был какой-то свинцовый.

– Вот, – с нежностью проговорил Скалли. – Это портрет моей покойной дочки. Ее звали Керри. А какие у нее были волосы! Я души в ней не чаял, она у меня…

Оглянувшись, он увидел, что швед и не смотрит на фотографию, а пристально вглядывается в темные углы комнаты.

– Мил человек! – вырвалось у Скалли. – Это портрет моей покойной дочки. Ее звали Керри. А вот мой старший сын, Майкл. Он у меня очень видный адвокат, живет в Линкольне. Я дал ему самое лучшее образование и не жалею об этом. Полюбуйтесь на него! Вот какой молодец! Живет в Линкольне – настоящий джентльмен, всеми уважаемый и почитаемый. Всеми уважаемый и почитаемый джентльмен! – повторил Скалли для большего форсу. И с этими словами весело хлопнул шведа по спине.

Швед вяло улыбнулся.

– А теперь, – сказал старик, – мы еще вот что сделаем.

Он вдруг опустился на четвереньки и сунул голову под кровать. Швед услышал его приглушенный голос:

– Если б не этот щенок Джонни, я бы ее под подушкой держал. Да и от старухи моей… Где же она? Каждый раз приходится перепрятывать в новое место.

Ну, куда же ты запропастилась?

Через минуту-другую Скалли неуклюже выбрался из-под кровати, волоча по полу свернутую узлом старую куртку.

– Нашел все-таки, – пробормотал он. Потом стал на колени, раскутал сверток и извлек из его сердцевины большую желтоватого стекла бутылку виски.

Прежде всего, он посмотрел бутылку на свет. Убедившись, что виски в ней не уменьшилось, он широким жестом протянул ее шведу.

Трусливый швед так и потянулся к этому источнику мужества и, вдруг отдернув руку, с ужасом уставился на Скалли.

– Пейте, – ласково сказал старик. Он поднялся с колен и теперь стоял лицом к лицу со шведом.

Наступило молчание. Потом Скалли повторил:

– Пейте.

Швед дико захохотал. Он схватил бутылку, поднес ее ко рту; когда же губы его безобразно присосались к горлышку и кадык заходил вверх и вниз с первыми глотками, он горящим ненавистью взглядом так и впился в лицо старику.

IV

После ухода Скалли трое мужчин долго не могли прийти в себя от изумления и, по-прежнему держа игральную доску на коленях, молчали. Потом Джонни сказал:

– Ну и швед! Я такого паршивца в жизни своей не видел.

– Какой он швед! – презрительно бросил ковбой.

А кто же? – удивился Джонни. – Кто же он тогда?

Надо полагать, – не спеша ответил ковбой, – что он из немцев. – По давней почтенной традиции в этих местах считали шведами всех блондинов, говоривших

так, будто у них каша во рту. Следовательно, суждению ковбоя нельзя было отказать в смелости. – Да, сэр, – повторил он. – Надо полагать, что это какой-нибудь немец.

Он называет себя шведом, – проворчал Джонни. – А вы как считаете, мистер Блэнк?

Право, не знаю, – ответил тот.

Ас чего это он так чудит? – спросил ковбой.

Со страху. – Приезжий с востока выбил трубку о выступ печки. – Он боится, так боится, что света божьего не видит.

Чего боится? – в один голос вскрикнули ковбой и Джонни.

Приезжий с востока подумал, прежде чем ответить.

Чего ему бояться? – снова воскликнули те двое.

Да кто его знает. По-моему, он наглотался всякого чтива и вообразил, будто здесь самое пекло… пальба, резня и все такое прочее.

Позвольте! – сказал ковбой, возмущенный до глубины души. – Это же не какой-нибудь там Вайоминг. Это Небраска!

И правда, – подхватил Джонни. – Махнул бы куда-нибудь подальше на запад. А тут-то что?

Мистер Блэнк, человек бывалый, рассмеялся.

– И даже там ничего такого нет – во всяком случае в наше время. А ему кажется, что он попал в самое пекло.

Джонни и ковбой задумались.

Комедия! – сказал наконец Джонни.

Да, – согласился ковбой. – Чудное дело! Не застрять бы нам здесь из-за метели, ведь тогда от этого немца никуда не денешься. Избави бог от такой компании.

Выставил бы его отец за дверь, и дело с концом, – сказал Джонни.

Вскоре на лестнице послышались громкие шаги, сопровождаемые веселым голосом Скалли и хохотом. Хохотал не кто иной, как швед. Мужчины у печки невидящими глазами посмотрели друг на друга.

– Вот тебе и на! – сказал ковбой.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалился весь красный, весело балагурящий старик Скалли. Он без умолку толковал что-то шведу, который, задорно похохатывая, появился следом за ним. Они были как двое забулдыг, только что вставших из-за пиршественного стола.

– Ну-ка, подвиньтесь, – бесцеремонно скомандовал Скалли, обращаясь к троим мужчинам. – Дайте нам погреться.

Ковбой и приезжий с востока беспрекословно потеснились. Но Джонни развалился на стуле поудобнее и не пожелал трогаться с места.

Ну, ты! Убирайся отсюда! – крикнул Скалли.

С той стороны тоже можно сесть, – сказал Джонни.

Что же нам, на сквозняке торчать? – рявкнул его отец.

Но швед, вдруг изволивший сменить гнев на милость, вмешался в их перепалку.

– Не надо! Пусть сидит, где сидит, – прикрикнул он на Скалли.

– Хорошо, хорошо! – почтительно проговорил старик. Ковбой и приезжий с востока обменялись недоуменным взглядом.

Пять стульев образовали полукруг около печки. Швед говорил не умолкая; тон у него был заносчивый, наглый, он сквернословил. Джонни, ковбой и приезжий с востока хранили угрюмое молчание, зато старик Скалли откликался на каждое слово шведа и сочувственно поддакивал ему.

Но вот шведу захотелось пить. Он приподнялся со стула и сказал, что пойдет за водой.

Я принесу, – встрепенулся Скалли.

Не надо, – надменно оказал швед. – Я сам схожу. – Он встал и с таким видом, будто этот отель принадлежит ему, удалился в его хозяйственные недра.

Дав шведу выйти, Скалли вскочил со стула и проговорил свистящим шепотом:

Когда мы были наверху, он думал, что я хочу его отразить.

Слушай, – сказал Джонни. – Сил моих больше нет. Чего ты с ним нянчишься? Выставь его за дверь.

Теперь все обошлось, – ответил Скалли. – Ведь в чем было дело? Он из Нью-Йорка, и ему думалось, тут у нас одни головорезы. А теперь обошлось, успокоился.

Ковбой восхищенно посмотрел на приезжего с востока.

Iы будто в воду глядел, – сказал он. – Этот немец перед тобой как облупленный.

Ты говоришь, все обошлось, – сказал Джонни отцу, – а я что-то этого не замечаю. Раньше он трусил, а теперь слишком уж задается.

В речи Скалли ирландский темперамент и ирландская напевность ужинались со всеми теми затасканными словосочетаниями, которые он черпал из книжек и газет. И вот сейчас на голову его сына обрушилась весьма любопытная смесь всего этого.

– Кто я такой? Кто я такой? Кто я такой? – загремел он и ударил себя по колену в знак того, что сам ответит на свой вопрос, а те, у кого есть уши, пусть

слушают. – Я хозяин отеля! Хозяин отеля, понятно? Тот, кто находит приют под этой кровлей, пользуется священными правами моего гостя. Я никому не позволю

запугивать моих гостей. Мой гость не услышит ни единого слова, которое могло бы склонить его в пользу какого-нибудь другого заведения. Я этого не потерплю! Нет такого отеля в нашем городе, где могли бы похвастаться, что они приютили человека, побоявшегося остаться у меня. – Он повернулся всем телом к ковбою

и приезжему с востока. – Прав я? Да или нет?

Да, мистер Скалли, – ответил ковбой. – Вы совершенно правы.

Да, мистер Скалли, – ответил приезжий с востока. – Вы совершенно правы.

V

За ужином, в шесть часов, швед воспламенился, заискрился, как огненное колесо. Временами казалось, что он вот-вот грянет какую-нибудь разудалую песнь, и во всех его бесчинствах ему потакал старик Скалли. Приезжий с востока держался замкнуто; ковбой сидел, раскрыв рот от удивления, и забывал о еде, а Джонни яростно уничтожал порцию за порцией. Когда надо было подложить оладий на блюдо, хозяйские дочери, крадучись, как индейцы, входили в комнату и тут же убегали, не в силах даже скрыть свой страх. Швед главенствовал за столом, и по его милости эта трапеза превратилась в какую-то варварскую вакханалию. Он будто стал выше ростом; он с наглым пренебрежением посматривал на своих соседей. В комнате только и слышался его голос. Вот ему понадобилась оладья, он ткнул в нее вилкой точно гарпуном, и чуть не поранил этим оружием руку мистера Блэнка, спокойно протянувшуюся к той же самой оладье.

После ужина, когда мужчины один за другим потянулись в соседнюю комнату, швед со всего размаха ударил Скалли по плечу.

– Ну, старина, накормил ты нас на славу!

Джонни с надеждой посмотрел на отца; он знал, что

плечо у него еще побаливает после давнего ушиба. И действительно, Скалли чуть было не вспылил, но через секунду улыбнулся кривой улыбкой и смолчал. Остальные поняли, что он принимает на себя всю ответственность за изменившееся поведение шведа.

Но Джонни все-таки успел шепнуть своему родите-телю:

– Заодно дай спустить себя с лестницы – ничего другого тебе не остается.

Вместо ответа Скалли только бешено сверкнул на него глазами.

Когда они снова собрались возле печки, швед потребовал, чтобы составили еще одну партию в педро. Скалли стал было отговаривать его от этого, но он ответил ему волчьим взглядом. Старик сдался, и тогда швед насел на остальных.

Тон у него был угрожающий. Кое6ой и приезжий с востока равнодушно ответили, что они будут играть. Старик отговорился тем, что ему надо встретить поезд 6.58, и тогда швед с грозным видом посмотрел на Джонни. На секунду взгляды их скрестились, точно клинки, потом Джонни улыбнулся и сказал: – Что ж, сыграем.

Они сели друг против друга, игральную дооку положили на колени. Приезжий с востока и швед снова оказались партнерами. Ковбой – этого нельзя было не заметить с самого начала игры – больше не шлепал картами о доску. Скалли тем временем подсел к лампе, вздел очки на нос, что сразу придало ему сходство с престарелым священником, и углубился в чтение газеты. Когда время подошло, он собрался встречать поезд 6.58 и, выходя, несмотря на все свои предосторожности, напустил в комнату мороза. Ледяной ветер, ворвавшийся в дверь, не только раскидал карты, но и пронизал холодом игроков. Швед скверно выругался. Вернувшись, Скалли снова нарушил мирную, дружескую игру. Швед снова выругался. Но через минуту картина была прежняя: сосредоточенное внимание, склоненные над доской головы, быстро мелькающие руки. Шлепаньем по доске теперь щеголял швед.