355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джек Данн » Тайная история Леонардо да Винчи » Текст книги (страница 4)
Тайная история Леонардо да Винчи
  • Текст добавлен: 11 октября 2016, 23:46

Текст книги "Тайная история Леонардо да Винчи"


Автор книги: Джек Данн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Глава 2 ОГНЕННЫЙ ГОЛУБЬ

Милая маленькая птичка, мученье мое со мной…

Туллия д’Арагона


Всякий инструмент изготавливать надлежит с умением.

Леонардо да Винчи

Темные воды Арно отражали сияние факелов переходящей мосты процессии. Крестьяне из пригородов хлестали свои грязные тела кожаными бичами и цепями, а их пастыри несли драгоценные реликварии с костями святых и щепками от Креста, извлеченными из ветхих церквушек, к неистово бьющемуся сердцу Флоренции. И точно так же горожане запрудили мощеные улицы и переулки Флоренции, освещенные диким пляшущим светом факелов.

Огромные тени прыгали и карабкались по растрескавшимся стенам домов, по обитым дверям и нависающим аркам на железные крыши, будто духи и дьяволы явились на праздник из темных своих владений. Миллиарды запахов, приятных и мерзких, витали в воздухе: жареное мясо, жимолость, памятный с детства запах свечного воска, требухи и мочи, конского пота, острый запах вина и сидра, и повсюду – запах надушенных немытых тел. Крики, смех, шаги, шарканье ног оглушали, будто волна человеческого прилива катилась сквозь город. Принаряженные шлюхи оставили свои кварталы между Санта Джованни и Санта Мария Маджоре и, так же как воры и карманники, смешались с толпой. Нищие цеплялись за пришлых провинциалов, вымаливая мелкую монету, и приветственно вопили, пропуская мимо себя красные колесницы с алыми длинными стягами, запряженные лошадьми в алых попонах. Купцы, банкиры и богатые цеховики были верхами или восседали в удобных колясках, а их слуги шагали впереди, руганью и грубыми тычками расчищая дорогу.

Леонардо пробивался сквозь толпу ко дворцу Пацци. Шум и безумство улиц отражали его собственное неистовство, и он шел быстро, откровенно держа руку на рукояти острого как бритва кинжала – чтобы остеречь воров и тех, кто мог смеха ради пихнуть прохожего в живот. С ним рядом шагали Никколо Макиавелли и Зороастро да Перетола. Никколо настоял на том, чтобы сопровождать Леонардо. Все остальные из мастерской Верроккьо тоже направились к палаццо Пацци, и драгоценное дитя, оставшись без присмотра, вполне могло само уйти на улицы разыскивать шлюх или беседовать с крестьянами.

Они продирались через толпу, пока не добрались до виа дель Проконсоло и палаццо Пацци, с лоджий и балюстрад которого свисали сине-золотые флаги. Дворец, облицованный по последней моде рустированным камнем и украшенный медальонами с геральдическими крестами и воинственными зубастыми дельфинами – гербом Пацци, занимал целый квартал.

Шествие уже началось: Леонардо видел Пацци во главе с их патриархом, умным высокомерным банкиром Якопо Пацци. Пожилой крупный мужчина, он прямо сидел на спине статного, богато изукрашенного жеребца. Его сыновья Джованни, Франческо и Гульельмо ехали рядом с ним. Гульельмо был женат на любимой сестре Лоренцо Медичи Бьянке, что ехала позади в носилках, укрытых золотой парчой, окруженная свитой слуг Медичи с изображением герба Медичи на куртках. Все Пацци нарядились в золотое и синее, а Якопо надел камзол, расшитый золотыми дельфинами. Их грумы были в ливреях цветов Пацци, как и эскорт из шестидесяти рыцарей в тяжелых доспехах. Шествие растянулось на милю, и казалось, что в нем участвуют все священники Флоренции. Священники и аббаты, монахи и монахини, все в черном и сером, как очищенные от грехов души, плыли в неестественно теплом ночном ветерке. Они высоко держали тонкие свечи, чтобы не обжечь горожан; и мерцание свечей стало светящимся облаком, наподобие того, что, как говорят, плыло перед древними израильтянами, ведя их по пустыне.

Его преосвященство архиепископ дожидается Якопо в Санти Апостоли, что рядом с Понте Веккио. Это была маленькая приходская церковь, не то что великий Дуомо, но ее, по преданию, заложил Карл Великий, а дарохранительницу сделал из глазурованной терракоты Джованни делла Роббиа. Сам архиепископ Флоренции держит в ней кремни от Гроба Господня. Во время пышной церемонии он передаст святые осколки почтенному старцу.

Но предназначены они для Дуомо, храма, где будет ждать семья Медичи. Сегодня Дух Христов, который символизируют эти кремни, вспыхнет в стенах Флоренции, и чудесная огненная птица принесет удачу счастливейшему из городов мира.

– Ты видишь Сандро? – прокричал Леонардо, обращаясь к Зороастро да Перетола.

Одновременно он покрепче прижал к себе Никколо, чтобы мальчишка не потерялся в давке. Скамьи были переполнены, в основном женщинами и детьми, и Леонардо никак не мог разглядеть Боттичелли.

Элегантная дама средних лет с точеными чертами лица и завитыми черными волосами, которые окутывала мантилья, с рукавами, по классической моде отвернутыми до плеч, сидела неподалеку от Леонардо. Она сердито говорила что-то сидевшей рядом матроне. Судя по ее высказываниям, она была приверженкой Пацци. Весь последний месяц только и разговоров было что о произволе Лоренцо и о том, как возмущены этим произволом Пацци. Двое клиентов семьи Лоренцо оспаривали наследство у некоей Беатрисы Борромео, жены Джованни де Пацци. Ее отец умер, не оставив завещания, и она предъявила права на наследство. Но Лоренцо использовал свое влияние, чтобы задним числом провести через совет закон в пользу своих друзей. По этому новому закону состояние отца, умершего без завещания, переходило не к дочери, а к ближайшему родственнику-мужчине. По выходе этого закона сын Джованни Франческо так разъярился, что оставил Флоренцию и ныне жил в Риме.

– Должна сказать, я удивлена, что Франческо вернулся из Рима, чтобы участвовать в шествии, – говорила элегантная дама.

– Не удивляйтесь, – отозвалась матрона, – это его долг – почтить семью.

– Если только Медичи не отменит этого тягостного закона, между семьями вспыхнет война, помяните мое слово, и пострадают все, особенно женщины.

– Ах, – сказала матрона, озираясь по сторонам, – мы созданы, чтобы страдать. А его великолепие, думается мне, был раздражен из-за того, что его младший братец проиграл в этом году скачки Пацци.

– Ну что же, запомните мои слова: быть беде.

Юный Макиавелли, откровенно подслушивавший разговор, сказал Леонардо:

– По-моему, его великолепие не стал бы из-за скачек трогать такое важное семейство, как Пацци, – как ты думаешь?

– Идем, – невпопад, рассеянно ответил Леонардо.

«Где же Сандро? – спрашивал он себя. – И где Зороастро?» В голову ему лезло самое худшее. Возможно, что-то случилось с Джиневрой. Леонардо еще раз обошел вокруг скамей: толпа поредела, но лишь слегка. И тут он заметил, что Никколо рядом нет. Он встревожился и, зовя его, пробежал мимо кучки молодых людей – их было с дюжину, все в ливреях знатной семьи, возможно, недавно набранные телохранители.

Но эти юноши были безоружны.

– Я тут! – Никколо протолкался через них. – Дослушивал дам. Они обсуждали, что надо делать, чтобы скрыть морщины. Хочешь знать, что они говорили?

Леонардо кивнул, дивясь тому, как оживился его юный подопечный. Сандро здесь нет – в этом-то он уверен. Теперь, пока Никколо говорил, он искал глазами Зороастро. Сандро должен был ждать его здесь!

Никколо болтал так, будто все его мысли одновременно торопились выскочить изо рта, и лицо его выражало живость и восторг мальчишки, а не суровую мужественность взрослого. Похоже, он счел Леонардо равным, с кем мог чувствовать себя спокойно и уютно после долгих дней и месяцев сосредоточенных занятий с мессером Тосканелли и его учениками.

– Эти дамы утверждали, что нужно взять белого голубя, ощипать, крылышки, лапки и внутренности выбросить. Потом берешь равные доли виноградного сока и сладкого миндального масла, а еще ясенца столько, сколько нужно на двух голубей, и варишь в этом птицу. Потом сливаешь отвар и умываешься им. – Он улыбнулся, пренебрежительно, но все же улыбнулся. – С виду обе дамы знатные, но несли они совершенную чушь.

– Быть может, сказанное ими – хоть отчасти правда, – заметил Леонардо. – Как ты можешь упрекать их в невежестве, покуда сам не проверил их слов?

– Но это чушь! – настойчиво повторил Никколо.

– Идем, – сказал Леонардо. – Я не могу дожидаться Зороастро всю ночь. Опять он играет в исчезновения, черт бы его подрал.

Леонардо огляделся – и ему почудилось, что он видит Зороастро, беседующего с человеком, похожим на Николини. Оба стояли рядом с коляской. Но было слишком темно и слишком далеко, да и свет факелов обманчив.

Леонардо пробирался через толпу в поисках Сандро и Зороастро, и наконец Никколо крикнул:

– Вот он! – и указал на фигуру, что махала рукой и звала Леонардо.

Они поспешили к Зороастро.

– Я видел, ты вроде говорил с Николини, – сказал ему Леонардо.

Зороастро взглянул на него удивленно.

– Итак, все эти россказни о твоем изумительном зрении в конце концов оказались неправдой: в темноте ты видеть не можешь, – заметил он. – Нет, Леонардо, я не смог подобраться ни к мессеру Николини, ни к мадонне Джиневре. Зато твой друг смог. Смотри!

Зороастро указал на первые коляски шествия, что медленно ехали на юг, ко дворцу Синьории и древней церкви Санти Апостоли.

Леонардо увидел человека, который походил на Боттичелли, в роскошной коляске, украшенной флагами Пацци.

– Это Сандро, а дама рядом с ним – Джиневра, – сказал Зороастро. – А синее и белое – родовые цвета Николини.

– Что он делает в коляске Николини?

– Сам Николини скачет сразу за братьями Пацци. Возможно, он войдет с ними в церковь и коснется священных кремней. Это весьма почетно.

– Так ты не смог подойти ближе и поговорить с ними? – сказал Леонардо.

Хотя процессия двигалась медленно, в этой толпе держаться наравне с коляской Джиневры и Сандро было невозможно.

– Подойти близко никто бы и не смог. Охранники Пацци тут же всадили бы мне копье в грудь. Но Сандро видел, как я прыгал и махал ему.

– И… что же?

– И крикнул, что он встретится с тобой в «Уголке дьявола», после полета птицы. Думаю, там он тебе все объяснит.

– А что Джиневра? – нетерпеливо спросил Леонардо.

Зороастро пожал плечами.

«Удастся ли всем нам встретиться позже? – подумал Леонардо. – Но Николини, этот торговец бараниной, наверняка попытается посадить ее на привязь».

– Скажи, как она выглядела?

– Трудно было рассмотреть, Леонардо. Счастье еще, что я Сандро признал. – Зороастро помолчал, словно взвешивая каждое свое слово. – Но по-моему, выглядела она заплаканной, щеки у нее казались мокрыми. Впрочем, кто знает? Факелы отбрасывают странные тени.

– Я должен увидеться с ней! – заявил Леонардо, разгораясь гневом.

«Никому не остановить меня, – думал он, – особенно мессеру Николини!» Но даже в гневе, обращавшем в кошмар все, что он видел и слышал, Леонардо сознавал, что должен набраться терпения и выждать.

Они двигались на север, к великому Дуомо, а Никколо продолжал болтать; вновь обретенная свобода и безумие святого праздника приводили его в восторг. Чудесным образом он снова превратился в мальчишку.

– Я услышал от тех дам и еще кой-какую чепуху, – сообщил он, выворачивая шею, чтобы не упустить из виду ни пяди кипящей, освещенной факелами улицы.

Массивный конь вздыбился, скинув седока на камни, уложенные еще римлянами; те, кто следовал за ним в шествии, шли дальше, словно это была торба, оброненная путником. Хотя блокнот для зарисовок свешивался с пояса Леонардо и бил его по ногам, Леонардо не спешил подтянуть его. Мысли его метались между Николини и Джиневрой.

– Кое-что тебя, наверное, заинтересует, мастер Леонардо, – говорил Никколо. – Особенно их доморощенный рецепт краски, которой можно красить все: рог, перья, мех, кожу, волосы, что угодно и в какой угодно цвет. Быть может, тебе захочется подвергнуть проверке их рецепты?

Уж не мелькнула ли в его голосе нотка сарказма? Не дожидаясь ответа Леонардо, он продолжал:

– Надо, говорили они, взять дождевую или ключевую воду, смешать с мочой пятилетнего ребенка, добавить белого уксуса, извести и дубовой золы и выпаривать, пока состав не уменьшится на треть. Потом пропустить смесь через кусок войлока, прибавить квасцы, немного краски того цвета, какой надобен, – и погрузить вещь в состав на столько времени, сколько необходимо, чтобы ее покрасить.

Не слушать мальчика Леонардо не мог: он собирал сведения в соборе своей памяти, как научил его Тосканелли. Леонардо сотворил свой собор по образу великого Дуомо, хотя, сравнивая свое мысленное творение с созданным Джотто и Брунеллески бриллиантом короны Флоренции, понимал, что Дуомо – недостижимый идеал. То было совершенство.

Он поместил рецепт в нише баптистерия, где тот окрасил алым воду причудливого фонтана, который бил из искаженного гримасой лица нареченного Джиневры.

Ибо Леонардо думал о крови.

На виа дель Пекоре, близ еврейского гетто и квартала шлюх, но все же неподалеку и от баптистерия и большого собора Санта Мария дель Фьоре, известного как Дуомо, на шесте было вывешено предупреждение:

«Великолепная и властительная Синьория объявляет и утверждает, что, поскольку, как ей стало известно от некоторых граждан Флоренции, в городе ожидается большое скопление конной стражи и иных всадников, то, буде случится такое, что вооруженные всадники затопчут конями, поранят копьем или нанесут иные повреждения, смертельные или нет, любому, невзирая на положение и титулы, в означенный вечер Пасхи, никто из городских властей, а равно и горожан не должен ни вызывать их в суд, ни преследовать любым иным способом. Ибо за все это ответственна Синьория».

Леонардо уделил объявлению лишь столько внимания, сколько понадобилось, чтобы взглянуть на него, потому что подобные заявления всегда вывешивали на столбах в дни священных праздников и карнавалов, когда повсюду разъезжала стража.

Переполненные улицы и переулки вокруг виа деи Серви провоняли навозом, ведь там скакали на конях сотни приверженцев Медичи. Шествие Медичи, двигаясь навстречу Пацци, медленно приближалось к собору. Процессию эту составляли отряды по дюжине, как предписывал закон, человек в каждом: двенадцать – апостольское число.

Частенько стычки между отрядами враждебных семейств превращали праздники в битву. Чаще, впрочем, поваленными и покалеченными оказывались не благородные зачинщики, а любопытствующие зеваки. Все отпрыски знатных родов, что поддерживали Медичи, – Нерони, Пандольфини, Аччиоли, Альберти, Руччелаи, Аламанни – были здесь, с оружием в руках и в цветах Медичи; и Джулиано и Лоренцо, великие предводители сборных отрядов, тоже были верхом – они скакали на одинаковых мышастых конях, подаренных королем Неаполя Фарранте.

Процессия Пацци приближалась; скоро будут слышны звуки труб, на которых играют пажи в первых рядах их охраны.

– Сандро очень рискует, принимая участие в процессии Пацци, – сказал Леонардо, когда они подходили к собору. – Это компрометирует его, ведь он близкий друг Медичи. Мне все это не нравится, и особенно я тревожусь за Джиневру. Надеюсь, Великолепный держит в руках своих людей: уверен, что этой ночью им захочется пролить немного крови Пацци.

– В канун Пасхи это запрещено Богом, – возразил Зороастро.

– Вот не знал, что ты религиозен, Зороастро, – саркастически заметил Леонардо.

– Мало кому известна моя глубочайшая духовность, – отозвался Зороастро с чуть заметной улыбкой.

– Думаю, кремни обеспечат нам защиту от кровопролития. – Леонардо выпустил руку Никколо. – И Медичи, и Пацци уважают святые реликвии… Я не хочу искать тебя в этой толпе, – сказал он мальчику. – Ты должен стоять рядом с нами. Понятно?

Никколо кивнул, но внимание его было занято стражей и группкой зловещих Товарищей Ночи, поддерживавших Медичи; одетые в темное доминиканцы носили неофициальное, но ненавидимое звание inquisitore [8]8
  Инквизитор (ит.).


[Закрыть]
. Стражу Медичи пышно разодели в доспехи и ливреи алого бархата с золотом. Копья и мечи блестели в багряном сиянии факелов. Кони были в богато изукрашенных попонах тех же цветов, что и одежда на всадниках. Более пятидесяти факельщиков в синих куртках и коротких плащах, расшитых гербами Медичи, шли впереди и позади воинов, которых возглавляли Лоренцо и Джулиано. Джулиано, как всегда прекрасный, был одет в серебряные одежды; его шелковый корсаж украшали жемчуг и серебряное шитье, а на шапке красовался огромный рубин. В то же время его брат Лоренцо, не столь красивый, но неоспоримый глава шествия, надел легкий доспех поверх того же костюма, в котором был на вечеринке, и широкий бархатный плащ, расшитый гербами Медичи с девизом «Le temps revient» [9]9
  «Времена возвращаются» (фр.).


[Закрыть]
. Кроме того, он нес – как уступку пышности и протоколу – свой щит с огромным алмазом Медичи, который, по слухам, стоил двадцать пять сотен флоринов. Драгоценность сияла над гербом Медичи, состоящим из пяти кругов и трех геральдических лилий.

Перед братьями Медичи шла фаланга одетых в белое аббатов, капелланов, алтарных служек, трубачей и кающихся братьев. Они окружали низкую, окутанную белоснежными тканями повозку, на которой возлежал святой образ – икона. Толпы мастеровых, наемных рабочих, бедных крестьян и ремесленников кричали «Милосердие!» и молили простить им грехи, когда повозка проезжала мимо.

– Это же Богоматерь Непорочная, – пробормотал Зороастро, кланяясь святому образу, который сопровождали доминиканцы. – Она прославилась многими чудесами. Как же, должно быть, необходимо Медичи ее заступничество, если они привезли ее из церкви за городом!

Церковь утверждала, что икона написана самим святым Лукой и что образ может чудесно изменять погоду. Народ Флоренции почитал Богоматерь Непорочную, ибо она являлась для людей воплощением любви Господа, чудом, ставшим реальностью. Они были абсолютно уверены в сверхъестественной силе иконы: когда в шествии участвовала Богоматерь Непорочная – дождя не бывало. Воистину Бог не желал, чтобы Его слезы падали на святой лик.

Но Зороастро еще не успел договорить, как начало моросить, а потом пошел дождь. Мгновение тишины – а следом тревожный шум; мужчины и женщины перешептывались в страхе перед нависшей неведомой угрозой. Потом поднялся крик: толпой овладевала паника. Зрители искали укрытия под арками, крышами и в дверных проемах; камни мостовой блестели, отражая мерцание факелов. Участники процессии озирались, будто вдруг потеряли уверенность, хотя Лоренцо и Джулиано старались переубедить их и укрепить их дух.

Укрывшись под аркой с Леонардо и Никколо, Зороастро едва слышно прошептал:

– Дурное знамение.

– Чушь, – отозвался Никколо, но тем не менее оглянулся на Леонардо в поисках одобрения.

– Мальчик прав, – согласился Леонардо. – Это просто совпадение, хотя и несчастливое для Медичи.

– А по-моему, Матерь Божия не хочет, чтобы Медичи использовали ее в личных целях, – сказал Зороастро. – Эта ночь – ночь Пацци.

– Ты говоришь об иконе, как будто это сама Мадонна, – сказал Леонардо. – Как крестьяне, ты веришь, что образ более реален, чем сама жизнь. Картина не видит, не чувствует, не может изменить погоды. Будь иначе, у меня бы хватило ловкости рук, и я стал бы уважаемым и богатым престидижитатором [10]10
  Престидижитатор (от фр.preste – быстрый и лат.digitus – палец) – фокусник, чьи номера основываются на ловкости пальцев рук.


[Закрыть]
, а не бедным художником.

Он оборвал себя, потому что напустился на друга ни за что ни про что.

– Ну, снова забил фонтан ереси, – хмыкнул Зороастро, однако без всякой злости. Он играл другую роль, возможно скрывая глубину своих чувств: говорил спокойно и тихо и стоял недвижно, точно окаменев. – Ты поклоняешься кисти и краскам, и я не удивляюсь, что для тебя так трудно перейти к Христовой правде. Думаю, ты проводишь слишком много времени с мессером Тосканелли и евреями из квартала шлюх.

– Мастер Тосканелли ходит к мессе и каждую неделю принимает Святое причастие, – возразил Никколо. – Ты всегда ставишь знак равенства между ересью и самостоятельными мыслями?

Леонардо улыбнулся, но улыбка быстро погасла.

– Я утверждаю, что Священное Писание, и только оно, несет нам высшую истину. Но, каюсь, я не принимаю всерьез измышления священников, живущих за счет мертвых святых. Они не тратят ничего, кроме слов, – а получают богатейшие дары потому лишь, что, по собственным их заявлениям, обладают властью даровать рай чувствительным душам вроде твоей.

– Вспомни эти слова на своем смертном одре, Леонардо…

Зороастро не успел договорить, как на улице завязалась драка. Несколько юнцов стащили с коня одного из охранников Медичи. Лоренцо въехал в самую гущу схватки. Он кружил вокруг задир и упавшего, что был командиром отряда, и громко взывал к охранникам и зрителям, крича, что кара падет на весь город и всех его жителей, если пред ликом Богородицы прольется кровь.

Леонардо смотрел на драку и с волнением думал о процессии Пацци, которая вот-вот должна появиться и Джиневра и Сандро окажутся в самом центре событий. Но Лоренцо и его брат все же утихомирили толпу. Они подозвали повозку, которую предполагалось открыть и показать людям только после того, как над площадью пролетит голубь.

Словно из ниоткуда возникли разукрашенные телеги – конечно же, их просто скрывали до поры до времени; когда их вкатили на площадь, подмастерья как раз срывали черные покрывала, являя взорам живые картины на религиозные темы, многие из которых были придуманы и сделаны в мастерской Верроккьо. Были там украшенные свечами повозки, живописующие во всех подробностях, как Христос нес крест на Голгофу, повозки со сценами из Писания и сценками из флорентийской жизни. На телегах стояли три стеклянных сосуда высотой в человеческий рост: один до самого края был полон жидкостью цвета крови, другой – заполнен лишь наполовину, а третий пуст. Полный сосуд символизировал Новый Завет, заполненный наполовину – Ветхий, а пустой – конец мира. Все это было основано на Книге Исайи – все, кроме прекрасных юных дев, стоявших на повозке. Наряженные в шелка, с венками на головах, они держали факелы и скрещенные алебарды, изображая три воплощения богини Афины Паллады. Но всеобщее внимание привлекла повозка с огромной статуей Божьей Матери, изображенной именно так, как на святой чудотворной иконе.

– Повозку Богоматери наверняка сделал ты, Леонардо, – заметил Зороастро.

– Я и многие другие.

И в этот миг дождь обернулся изморосью, а потом и вовсе прекратился – словно по чудесной воле, явленной Мадонной.

Толпа захлопала, раздались восклицания: «Miracolo… in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen» [11]11
  «Чудо… во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь» (лат.).


[Закрыть]
. Кое-кто, плача, падал ниц, благодаря Господа и Святую Деву. Напряжение развеялось мгновенно, оставив лишь сырой едкий запах, какой часто стоит на улицах после дождя. Леонардо тоже вздохнул свободнее, потому что Джиневра и Сандро смогут теперь без опаски войти в собор.

– Ну, мастер Леонардо, – сказал Никколо, – ты, оказывается, и в самом деле прести… – Он споткнулся на трудном слове.

– Престидижитатор, – сказал Леонардо. – Это из латыни и французского. Чему только учил тебя старина Тосканелли?

– Ясно чему, – подал голос Зороастро. – Богохульствовать.

– Ты говоришь ну прямо как мессер Николини, – сказал ему Никколо.

Леонардо хмыкнул.

– Ты не веришь, что Богоматерь повелела дождю прекратиться? – спросил Зороастро у Никколо. – Ты же видел это своими глазами.

– Видел, но не думаю, что поверю.

– Отчего же? Тебе не дали достойного религиозного воспитания?

– Моя мать очень религиозна и пишет прекрасные стихи. Но я не верю в Бога.

И Леонардо почти не удивился, услышав ответ Зороастро:

– Я тоже.

Тут заревели трубы, и появилось шествие Пацци.

Леонардо высматривал коляску Джиневры.

Сейчас улицы казались залитыми кровью, потому что тысячи факелов – равно у приверженцев Пацци и Медичи – засияли необычайно ярко, будто свет их почерпнул силу от святых кремней Гроба Господня.

Леонардо видел Джиневру и Сандро, но они были слишком далеко, чтобы услышать его оклик. Он дождется их рядом с коляской – здесь, на краю переполненной, украшенной цветами площади. Леонардо держался под прикрытием толпы, потому что подле коляски торчали несколько человек с оружием и в цветах Николини. Он собирался перехватить Джиневру, когда она будет возвращаться после фейерверка. Юный Макиавелли хотел было пойти с Зороастро, который вознамерился подобраться как можно ближе к ступеням собора, где стояла повозка с фейерверками, но Леонардо побоялся, что с мальчиком что-нибудь случится.

Собор вздымался как гора на темном, затянутом тучами небе, и его мраморные грани, перекрытия, часовни, апсиды и купола были столь же темны и сумрачны, как грезы Леонардо. Шла праздничная служба, и все притихли. Из огромных растворенных врат доносилось «Pater noster» [12]12
  «Отче наш».


[Закрыть]
.

Потом началась Евхаристическая литургия. «Agnus Dei, qui tollis peccata mundi: miserere nobis» [13]13
  «Агнец Божий, взявший грехи мира, смилуйся над нами».


[Закрыть]
. Люди молились, кое-кто стоял на коленях, иные с любопытством оглядывались, дожидаясь, когда вновь свершится великое чудо Воскресения. Пел хор, слова и мелодия сочились из дверей и окон и из самих камней, точно древние благовония; в воздухе плыл фимиам – мирра, кассия, шафран, нард, оника, стакта.

Потом родился шум, подхваченный толпой, и из церкви на подчеркнутые тьмою ступени хлынул поток модно одетых молодых мужчин и женщин из богатых и знатных семей. За ними следовали именитые горожане, которые заполняли ступени, чтобы лучше видеть красочное действо.

Показалась на ступенях и Джиневра; справа от нее был Николини, слева – Сандро. Во всяком случае, так показалось Леонардо, потому что он едва успел разглядеть их, прежде чем они исчезли в толпе.

– Пора, – сказал Леонардо, обращаясь к Никколо. – Сейчас ты его увидишь.

Невидимый с места, где стоял Леонардо, архиепископ зажег ракету, скрытую внутри большого голубя из папье-маше. Через весь собор была натянута специальная проволока – она выходила из дверей на площадь. Искрящийся голубь пролетит по ней и опустится в сатиновое гнездо, полное фейерверков, ракет и хлопушек, – и тем принесет еще один год счастья тысячам удачливых и верующих зрителей.

Внезапно птица вынеслась из дверей, рассыпая черно-красное пламя и черный дым. Все, кто оказался рядом или под ней, кричали и пригибались. Она была столь яркой, что какой-то миг Леонардо не видел ничего, кроме алых стен, которые расплывались перед его глазами, куда бы он ни взглянул.

Раздались крики радости, потом вдруг толпа охнула и замерла: проволока оборвалась. Голубь завис и рухнул недалеко от гнезда – как нарочно, в большую повозку, где лежали все праздничные фейерверки, сложенные, словно орудийные стволы, на ложах из досок. Птица горела, и крылья ее сморщивались и корчились, превращаясь в золу.

Миг – и ракеты в повозке охватил огонь. Оглушительно грохнул взрыв, а за ним – еще несколько поменьше, когда один за другим рвались цилиндры с порохом. Повозку разнесло на части, ракеты сотнями разлетелись по всем направлениям, стреляя и взрываясь на лету. Ракеты озаряли храм то сияюще-белым, то багряно-алым, то ярко-синим, то травянисто-зеленым. Они разбивались о стены, влетали в окна, рассыпаясь разноцветным ливнем и канонадой. Искры метались по площади, омывая вопящих, обезумевших зевак разлетающимся огнем; одежды детей вспыхивали, матери кричали и пытались сбить пламя. Толстяку в груботканой рясе ракета угодила в грудь, и взрыв огня и цветных искр озарил его пляску смерти. И все это в шуме и слепящей яркости. Ракеты падали на крыши ближних домов, и они вспыхивали. Матерчатый навес над балкончиком второго этажа охватило пламя, и его празднично окрашенные полотнища, пылая, рухнули вниз – на толпу. Едкий запах смолы мешался в воздухе со сладковатым ароматом курений.

Леонардо бросился на забитую народом площадь. Он взывал к Джиневре; и другие, будто в ответ, взывали к нему, когда он пробивался, прорывался, продирался сквозь толпу к Дуомо. Ему доставалось от кулаков тех, кто, как дикие звери на лесном пожаре, ударились в панику; но он ничего не чувствовал, словно стал камнем. Ему мнилось, что он вязнет в океане черной патоки. Двигаться было трудно, словцо само время замедлило бег и вот-вот замрет совсем, как неподведенные часы.

Его звал Никколо.

Но ведь он велел мальчишке оставаться у повозок. Так он не остался?..

Пригибаясь при взрывах ракет, молясь на бегу, Леонардо искал Джиневру. По площади рыскали карманники и бандиты, рискуя сгореть ради того, чтобы содрать кольца и иные украшения с погибших и тех, кто прижался к земле в поисках спасения. Они пинали, тузили, а то и топтали бедолаг, когда кто-то пытался сопротивляться. Вор со шрамом, что тянулся от угла рта через щеку, замахнулся ножом на Леонардо, но отступил, увидев, что и Леонардо обнажил свой кинжал.

Леонардо должен был найти Джиневру. Все прочее – не важно. Будь в том нужда, он выпустил бы кишки и самому дьяволу.

Ракеты все еще громко взрывались, то и дело рассыпая искры и пламя.

Леонардо искал, почти обезумев, и наконец нашел и ее, и Боттичелли: они укрылись за баррикадой из перевернутых тележек уличных торговцев. Джиневра дрожала и плакала; Сандро обнимал ее, словно защищая, хотя даже в свете факелов и вспышек ракет было видно, как посерело его лицо.

– Джиневра, я чуть не спятил от тревоги, – сказал Леонардо.

Он кивнул Сандро и легонько коснулся его плеча.

– Уходи сейчас же, – сказала Джиневра.

Девушка уже взяла себя в руки, словно победила в себе какого-то страшного демона. Она перестала дрожать, и слезы смешались на ее щеках с испариной.

– Пошли. Мы с Сандро уведем тебя отсюда.

– Нет. – Она смотрела на Леонардо, но избегала прямого взгляда в глаза. – Оставь меня, пожалуйста.

– Сандро, ей нельзя здесь оставаться.

– Мой нареченный вот-вот появится. Оставь меня, пожалуйста!

– Твой нареченный! – вскричал Леонардо. – Да пусть его дьявол заберет, этого вонючего сводника!

– Значит, теперь ты считаешь меня шлюхой, – сказала она и моляще обратилась к Сандро: – Он должен уйти!

Сандро обеспокоенно глянул на Джиневру, затем перевел взгляд на Леонардо – что он скажет?

– Я не боюсь твоего… нареченного.

– Дело не в этом, – сказала Джиневра. – Просто я выбрала. Я намерена выйти за мессера Николини.

– Из страха.

Леонардо шагнул к ней вплотную. Коса ее растрепалась, и длинные рыжие пряди прилипли к решительному, потемневшему лицу. Однако она казалась совсем беззащитной, и Леонардо желал ее – именно из-за этой беззащитности, которая волновала его.

На площади творился сущий ад. Под гром набата горожане сбегались гасить огонь на крышах, иначе конец Флоренции.

– Это верно, решение было вынужденным, – сказала Джиневра. – Но это мое решение. И уверяю тебя, вынудил меня не страх, а логика. Ты унизил мессера Николини… и меня. Твои выходки, продиктованные себялюбием, эгоизмом и завистью, унизили всю мою семью и дали понять всему миру, что мы были любовниками!

– Но мы и есть любовники!

– Были. – Она глубоко вздохнула и добавила, не глядя на него: – Занятно, что именно ты зовешь его сводником, – ты, который своими выходками выставил меня шлюхой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю