Текст книги "Тайная история Леонардо да Винчи"

Автор книги: Джек Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

– Это стражи Пацци упустили вепрей, – сказал Никколо. – Как думаешь, случайно?

Леонардо пожал плечами:

– Если бы они собирались устроить охоту на улицах, то пустили бы несколько человек впереди вепрей. И ты же сам видишь – ограда сломана.

– Они могли только что решить выпустить их. Ограду могли надломить прежде, чем ее разнесли кабаны. Но я уверен, что Сандро будет доволен.

– Почему это? – спросил Леонардо.

– Потому что бесчестье падет на Пацци. Ты разве не слышал, что происходит?

– Боюсь, что нет.

– Пацци и Медичи сцепились на улицах. Разлад зашел слишком далеко.

Воистину Леонардо чересчур долго был отрешен от мира.

– Как так? – спросил он.

– Церковь на стороне Пацци. Но Сандро говорит, что Лоренцо слеп и глух ко всему.

Нккколо приуныл, и Леонардо обнял его. Он был все-таки еще совсем мальчишкой, хоть временами и очень походил на взрослого. Сейчас его заворожил большой косматый зверь, что твердо стоял на ногах, угрожающе наклоняя голову ко всякому, кто приближался к нему.

– Кто это? – спросил Никколо.

– Зубр, – отозвался да Винчи, печально глядя на трупы животных, устилавшие арену, как мусор.

Если бы ему удалось получить несколько этих трупов для препарирования и изучения, травля зверей не была бы такой пустой потерей времени. Леонардо видел, что толпа требует новых развлечений, новых зрелищ, и вполне вероятно, что скоро кабанов и тигров выпустят с арены, чтобы охотиться за ними на улицах. Леонардо оглядел рукотворный цирк: поглазеть на кровавую оргию сюда собралось по меньшей мере тридцать тысяч человек. Прямо впереди, через площадь, находилась трибуна Медичи. Ее сделали в форме замка – со рвами, сторожевыми башнями и пародией на укрепления. Дюжины вымпелов – алые полотнища и лилии па золотом фоне – безвольно свисали со стен. Воздух был недвижен и тяжек, не давая отдохновения от удушающих запахов пота и смерти.

– Идем, Никко, – позвал Леонардо. – Здесь становится небезопасно.

Вместе они пошли вкруг арены. Леонардо приходилось толкаться, а то и драться, чтобы держаться рядом с Никколо.

– Вон там, смотри, – сказал тот, указывая в дальний конец арены.

Офицер только что дал сигнал выпустить львов, что сидели в большой, занавешенной до того клетке. Первыми двинулись самки, подозрительно озираясь и прикрывая львят, у которых еще сохранились пятнышки на шкуре. Львы вышли следом, их блестящие, почти черные гривы резко контрастировали с длинными, песочного цвета телами. Несколько людей в «черепахах» держались поодаль, не столько дразня львов, сколько присматривая, чтобы никто из львят не пострадал.

Толпа разразилась приветственными воплями.

– Идем дальше, – сказал Леонардо.

– Ты видишь львят? – спросил Никколо.

– Да, – сказал Леонардо. – Но если с ними что-то случится, платить придется дорого.

– Так ты все-таки веришь в предзнаменования?

– Нет, Никко, но я знаю суеверных людей. Если они поверят, что с ними случится беда, то не успокоятся, пока ее себе не устроят.

– По-моему, это то же самое, – заметил Никколо.

Леонардо против воли рассмеялся, и собственный смех показался ему чужим и пустым. Однако он чувствовал обреченность, словно его плоть и жилы не могли сдержать бушующей в нем бури. Он уже слышал, как она мягко бьется в ушах; такие же удары слышал он ребенком, когда плакал.

– Вот видишь, Леонардо, – сказал Никколо, необычайно гордый собой, – ты все-таки можешь смеяться.

– Могу, конечно.

Леонардо заставил себя улыбнуться Никколо и обнял его за плечи. Он вдруг почувствовал странное облегчение; однако ощущал он и напряжение во всем теле, и то, как незримые бабочки бились паутинными крылышками в стенки его желудка, ибо это самое напряжение защищало его от скорби.

– Ты должен снова стать собой, – сказал Никколо, – тем Леонардо, которого все любят.

– А ты? – спросил Леонардо.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты любишь только прежнего Леонардо, а не такого, какой я сейчас?

Никколо сильно разволновался, и Леонардо добавил:

– Прости, Никко. Но прежний Леонардо ушел навсегда.

– Тогда тебе придется учиться заново над всем смеяться.

– Прежний Никколо тоже ушел, – заметил Леонардо.

Никколо с безмолвным вопросом повернулся к нему. Они остановились среди толпы, но Леонардо тут же подтолкнул мальчика.

– Пока я… болел, ты, кажется, стал мужчиной. Теперь тебе хотелось бы снова стать ребенком?

– Нет, Леонардо, – сказал Никколо. – Но мне, ничего не поделаешь, не хватает тебя.

– Так вот же я, с тобой.

Никколо ничего не ответил. Он пробирался вперед, к трибуне-замку Медичи, которая была теперь прямо перед ними. Солдаты в цветах Медичи и шлемах с плюмажами охраняли единственный вход на лестницу, ведущую к скамьям, откуда видна была вся арена.

– Вот и вы. – Зороастро да Перетола перегнулся через амбразуру деревянной башни. – Антонио, – крикнул он одному из стражников, – это маэстро Леонардо и его друг. Без задержек проведи их внутрь. Я сейчас спущусь.

Стражник поморгал и, как будто признав Леонардо, ввел его и Никколо в шутовской замок. Над ними вздымались галереи, до отказа набитые друзьями, сторонниками и прихлебателями Медичи. Шум стоял такой, будто ревело море. Леонардо и Никколо пришлось отскочить, чтобы не попасть под струю мочи.

– А нет ли здесь укрытия получше? – спросил Леонардо у стражника, глядя наверх сквозь ярусы скамей. Он видел тысячи ног; обрывки бумаги и куски еды падали сверху, точно манна с нечестивых небес. – Тут надо держать ушки на макушке, – заметил он.

– Я хочу наверх, – со всхлипом проговорил Никколо.

Отсюда Леонардо видел часть арены. Казалось, прямо на него глянул волк – и через мгновение исчез. Поле зрения было узким, к тому же глаза слезились от пыли.

– Мы только дождемся Зороастро.

– Он бы мог провести нас наверх, – сказал Никколо. – Оттуда было бы хоть видно, что происходит.

Взревела львица, но рев ее был едва различим за шумом толпы. Потом ее стало видно – она волокла за шею трепыхающегося волка, возможно того самого, что недавно видел Леонардо. За ней следовал взрослый лев и двое львят, которые тоже хотели полакомиться трупом.

– Ты видишь, Никколо?

Но Никколо, побледнев, смотрел в другую сторону.

– Леонардо! – окликнул подошедший Зороастро. Он был в лосинах и куртке – одежде щеголей; болезненно-желтое лицо лоснилось от жира и пота.

– Как тебе удалось получить приглашение? – Леонардо быстрым жестом обвел «замок».

– Я же Медичи, – отмахнулся Зороастро.

– Я и не отрицаю твоих прав по рождению, – сказал Леонардо.

Неужто кто-то из семьи Медичи действительно верил, что Зороастро происходит из семьи Руччелаи?

– Благодарю, но…

– Где Сандро? – перебил Леонардо. – Наверху с Лоренцо?

– Нет, Леонардо. Великолепный просил меня дождаться тебя и передать известие.

– Великолепный?

– Ну, Сандро. Меня просили проводить тебя в палаццо мадонны Симонетты. Она больна.

Сердце Леонардо дрогнуло, но он постарался взять себя в руки.

– Никколо, если хочешь, оставайся с Зороастро.

– Но я должен проводить тебя, – возразил Зороастро.

Никколо подошел ближе к своему мастеру:

– Я хочу с тобой, Леонардо.

Леонардо кивнул и обратился к Зороастро:

– Прошу тебя, окажи мне любезность.

– Какую?

Леонардо указал на арену:

– Сандро говорил, что я смогу получить несколько звериных трупов.

– Ах да, Никколо говорил, что ты практикуешься в вызывании демонов.

Леонардо кинул на Никколо быстрый недовольный взгляд.

– Трупы нужны мне для анатомирования, Зороастро. Для исследований. Это наука, а не магия.

Кажется, Зороастро это разочаровало.

– Я прикажу, чтобы для тебя собрали образцы.

– Никто ничего не сделает, если ты сам не присмотришь.

– Я должен идти с тобой, – настаивал Зороастро.

– Твое присутствие у мадонны Симонетты может не понравиться Великолепному. А это будет некстати, особенно если, как мне кажется, он расположен к тебе.

– Так оно и есть, – надувшись, подтвердил Зороастро.

– Но все-таки ты окажешь мне эту любезность?

– У меня нет выбора. Но почему присутствие твоего ученика не потревожит Первого Гражданина?

Леонардо не ответил. Помахав рукой другу, он взял Никколо за руку и ушел с трибун Медичи. Вдали от старой базарной площади замусоренные улицы и кривые переулки казались совсем вымершими.

– Тебе плохо, Леонардо? – спросил Никколо. – Ты такой бледный…

– Все в порядке, Никко, – сказал Леонардо.

– Мы можем передохнуть.

Никколо указал на арку, что соединяла две высокие башни: в узком затененном проходе были высечены каменные скамьи. Однако Леонардо чувствовал, что нельзя терять время.

– Нет, спасибо.

Позади вдруг раздался рев, будто Арно вышла из берегов и обрушилась на Флоренцию приливной волной человеческих воплей. Никколо вздрогнул и обернулся, но Леонардо лишь покачал головой.

– Что это было? – спросил Никколо.

– Быть может, Зороастро в конце концов найдет для меня и льва, – пробормотал Леонардо и, чуть помолчал, добавил: – Могу предположить, что одного, а может, и двоих убили.

– Это был бы очень дурной знак.

– Да, Никко, очень дурной.

– Я думал, ты не веришь в такие вещи.

Но Леонардо не ответил, потому что мысли его были сосредоточены на Симонетте.

Великолепный и его приближенные в тревоге стояли перед спальней Симонетты, словно готовы были заградить путь смертоносной, неумолимой гостье – смерти. Тусклый свет просачивался в открытый зал через высокие застекленные окна; и сам воздух с пляшущими пылинками был лишь отражением тревоги любовников и поклонников Симонетты. Здесь были Пико делла Мирандола, Анджело Полициано, Джулиано, Сандро и поэт и сатирик Луиджи Пульчо, один из любимцев Лоренцо. Поодаль приглушенно переговаривались прихлебатели, друзья и члены семьи Веспуччи; кое-кто плакал. Куртизанки, гуляки, философы, поэты, матроны – все смешались в душном, жарком зале.

Роскошно одетый священник, один из Лоренцовых Товарищей Ночи, как цербер, стерег дверь в комнату Симонетты. Он молился, нервно перебирая костяшки красно-черных четок. Его губы шевелились, серые глаза глядели в никуда. Быть может, он пересчитывал раны Христа или размышлял, каких привилегий может ожидать от Великолепного. Однако на Леонардо, когда тот вошел в зал, он взглянул прямо и с узнаванием.

Леонардо тоже узнал его и, униженно смутясь, отвернулся: это был тот самый капитан Товарищей Ночи, который арестовывал его.

Потом Леонардо поклонился Лоренцо, но Первый Гражданин, будто в гневе, отвернулся от него, и Леонардо еще сильнее охватили тревога и беспокойство. Он чувствовал себя неловко, точно выставленным напоказ.

На его счастье подошел Боттичелли. Он похлопал Никколо по плечу, обнял Леонардо и шепнул:

– Дела очень плохи, дружище, хуже некуда. – Голос Сандро заметно дрожал, и он выглядел таким изможденным, словно смерть приблизилась не только к Симонетте, но и к нему. – Симонетта…

Продолжать он не смог. Собравшись с силами, Сандро отвел Леонардо в сторонку, чтобы поговорить наедине. Но Никколо не отходил от своего мастера.

– С ней сейчас врач, – сказал Сандро. – Он пропускает к ней только по одному человеку. Он дает ей некий бальзам – это наша последняя надежда. Говорят, что это средство творит чудеса.

– Как рог единорога или оленя, – вставил Никколо.

– Именно, – согласился Боттичелли.

– Сандро, почему Великолепный отвернулся от меня? – спросил Леонардо, стараясь скрыть тревогу.

– Я тоже это заметил. Не знаю. Быть может, Симонетта что-то сказала ему.

– Возможно… Но ты, мой друг, как ты?

– Я сильнее, чем ты думаешь.

– Наоборот, Сандро, я боюсь, что у тебя может не хватить сил.

– Ты думаешь, раз я был заражен фантомом Симонетты… потому что из меня нагоняли…

– Пузырек…

– Но ее дух струился из ее глаз и рта, как дым благоуханного дерева…

– Возьми себя в руки, Сандро!

Леонардо стиснул руку друга, стремясь поддержать его. Из глаз Сандро скатились слезы. Он торопливо отер их и улыбнулся Леонардо:

– Я плохой утешитель.

– Зато хороший друг.

– Более важно, что я был ее возлюбленным.

– Был и есть.

– Мне думается, Леонардо, она была хорошим другом и отдалась мне, как врач пациенту.

– Тот может считать себя счастливцем, у кого такой врач, – сказал Леонардо.

Сандро кивнул и улыбнулся.

– Правда, я слишком, наверное, суров к себе. Но я не могу смотреть, как она умирает, Леонардо. Просто не могу…

Он сильно прижал ладони к лицу, будто пытаясь сокрушить самые кости. Леонардо обнял его, повернув к стене, чтобы другие не увидели, как он плачет, и так держал, словно ребенка, покуда тот не перестал всхлипывать и не задышал ровнее.

Придя в себя, Сандро отстранился от Леонардо.

Дверь спальни Симонетты открылась, и в зал вышел врач. Лоренцо и Пико делла Мирандола в белой мантии чародея подошли к нему. Они посовещались, и Лоренцо прошел к Симонетте. Но почти сразу вышел и знаком предложил Сандро войти. От Леонардо Великолепный снова отвернулся.

Когда Сандро ушел, Никколо сказал:

– Возможно, нам стоило бы выразить Великолепному свои соболезнования.

– Симонетта еще не умерла! – резко сказал Леонардо. – Неужели ты так спешишь, что торопишь смерть?

– Прости, Леонардо. Я не хотел никого задеть. Просто подумал, что, если ты заговоришь с ним, он перестанет глядеть на тебя волком.

Но Леонардо смотрел на дверь спальни Симонетты. Он думал о Сандро, который без Симонетты перестанет быть собой.

«Как станем мы жить без тебя, Симонетта?

Кто будет любить нас?

Кому станем мы поверять свои тайны?

Кто теперь откроет нам мир?

Я люблю тебя, сестра моя».

Сандро вернулся таким, как будто заглянул в лицо самой Богоматери. Даже в сокрушении он казался восхищенным, словно сама скорбь была служанкой восторга. Он направился прямиком к Леонардо и сказал, что Симонетта хочет видеть его.

– Сандро, что случилось? – спросил Леонардо.

Боттичелли не ответил. Глаза его застилали слезы.

В комнате больной Леонардо встретил густой, тошнотворно приторный запах смерти. Но Симонетта была еще жива – она сидела в большой, о четырех столбах, постели. Подушки и покрывало были сырыми от испарины; в руках она держала четки и красное льняное полотенце. Она только что кашляла, и хотя на красном следы крови были не видны, на кончиках пальцев влажно блестели капельки кровянистой слюны. Симонетта улыбнулась Леонардо и знаком велела закрыть дверь, что он и сделал.

– Подойди, Леонардо, сядь рядом, – сказала она. – Лоренцо настоял, чтобы врач поил меня этим… арабским папоротником. Как будто какая-то трава или заклятие могут спасти от вечности. – Она показала на питье в бокале, что стоял на полочке у постели, рядом с грязной ступкой и пестиком. – Теперь я буду болеть до самой смерти, покуда ангелы не призовут меня.

Она улыбнулась, закрыла глаза и вдруг задрожала. Леонардо тоже вздрогнул.

– Не бойся, милый друг, – сказала Симонетта, взглянув на него. – Я еще не готова.

Леонардо сел на ступеньку у кровати, но Симонетта потянулась к нему и настояла, чтобы он лег рядом с ней. На ней была только ночная сорочка из белого, расшитого золотом дамасского шелка; длинные светлые волосы, расчесанные и завитые, унизывал жемчуг. Ее прекрасное лицо было измождено и истерзано болезнью, которая отнимала у нее жизнь, и яркий румянец на щеках был обманом: ее лихорадило.

Но напугали Леонардо ее глаза. В них пылало пламя; они были отражением ее сгорающей души.

– Но они здесь, – сказала Симонетта, пробегая пальцами по шраму на его лбу.

– Кто?

– Ангелы. Горние посланцы. Ты разве не видишь их?

– Нет, мадонна.

– Жаль, ибо они прекрасны, как ты, Леонардо. Бедный Леонардо. – Симонетта смотрела на него, по-прежнему лаская его лицо. – Сандро мне все рассказал. И Джиневра тоже.

– Да? – потрясенно переспросил Леонардо. – И что же она рассказала?

– Я старалась помочь ей, но сделать ничего было нельзя. Мессер Николини победил. Он умен и опасен. Он уничтожил бы семейство Бенчи, даже если бы это обесчестило его самого. Я говорила о нем с Лоренцо.

– И что Лоренцо?

– Он не хочет тревожить Пацци, а Николини слишком близок к ним. – Симонетта вздохнула. – Как, впрочем, и мой свекор. – Она помолчала, глядя перед собой, и проговорила тихо, словно размышляя вслух: – Я предупреждала Лоренцо, что ему грозит опасность. От Пацци. Я бывала среди них и боюсь за него. Но Лоренцо верит, что его все любят. Он как дитя… Леонардо!

– Да?

– Иди ближе.

Она соскользнула на перину, одновременно повернувшись к нему.

– Мадонна, а если кто-нибудь войдет?

– Не волнуйся. Даже Первый Гражданин почитает желания умирающих.

Он послушался и вытянулся рядом с Симонеттой. Она прижалась к нему, обвив ногой его ноги.

– Мадонна…

– Леонардо, я безразлична тебе?

Она смотрела на него, и он чувствовал, как она дрожит в его объятиях.

– Ты моя сестра.

– И больше ничего?

– Я люблю тебя, мадонна.

– Я люблю тебя, Леонардо. Смог бы ты ласкать меня даже в смерти? Во имя любви?

Симонетта поцеловала его. Дыхание ее было кислым, но кожа пахла розами.

Она распахнула сорочку, открыв себя, и приникла к Леонардо, так сильно притянув его к себе, что он едва не задохнулся. Симонетта тихонько вскрикнула; а потом, отпустив его, внимательно всмотрелась в его лицо, словно запоминая каждую его черточку.

Таким она унесет его в горние выси.

Леонардо поддерживал ее, покуда она кашляла, потом отер кровь с ее подбородка, губ, руки и кольца Лоренцо.

– Леонардо, – прошептала Симонетта, слишком слабая, чтобы говорить громче, – позаботься о Сандро.

– Не тревожься, мадонна.

– Он крепче, чем ты думаешь.

– Что ты сказала ему? Он показался мне таким… другим, когда вышел от тебя.

Симонетта улыбнулась.

– Быть может, он увидел ангелов, которых не разглядел ты.

Тут она глянула вбок, точно рядом с ней и впрямь опустился ангел.

– Быть может.

– И еще, Леонардо…

– Да, мадонна?

– Обещай, что станешь защищать Лоренцо, как самого себя.

Застигнутый врасплох, Леонардо сказал:

– Мадонна, он даже не хочет смотреть на меня. Боюсь, я рассердил его.

– Нет, Леонардо, его рассердил не ты, а я.

– Быть того не может!

– Я призналась ему, что ты был моим любовником, – сказала она сухо, глядя мимо Леонардо. – Он спросил меня, и я не могла не открыть ему правды. Мы обещали никогда не лгать друг другу.

Леонардо глубоко вздохнул:

– Теперь мне все ясно. Он никогда не простит меня, ведь я его предал.

– Он смягчится, Леонардо, обещаю тебе. Я сказала, что соблазнила тебя, – она тихонько засмеялась, – и обвинила в этом его.

– То есть как?

– Я сказала, что тосковала, потому что он обделил меня вниманием. Сказала, что знаю, что он занимался любовью с Бартоломеей де Нази. Он думает, что я использовала тебя, чтобы причинить ему боль.

– И он не разгневался на тебя?

– Такова божественная сила любви, Леонардо, – скромно сказала Симонетта.

Глядя на ее оживленное лицо, Леонардо не мог поверить, что она на пороге смерти. Напротив, он начал втайне надеяться, что она выживет.

– Но ты сказала, что вы с Лоренцо обещали никогда не лгать друг другу.

– Это и не была ложь.

Леонардо невольно отшатнулся. Симонетта коснулась его руки.

– Но это не значит, что я не люблю тебя, Леонардо. Я сказала о нас с тобой и Джиневре.

– Зачем? – потрясенно и зло спросил Леонардо.

– Не надо, Леонардо, не смотри на меня так. Я сделала это, чтобы помочь ей уйти от тебя: Николини расставил ловушку, из которой невозможно было выбраться. Я сделала это из чистой любви, Леонардо. Иначе вы оба не выпутались бы. Я…

Тут вдруг лицо Симонетты стало пустым.

– Симонетта! – испуганно позвал Леонардо.

– Да, Леонардо, прости. Мысли ускользают, мне трудно удерживать их…

– Ты должна поправиться. Я не вынесу этой потери.

Симонетта грустно посмотрела на него.

– Это потери Джиневры ты не мог вынести, славный мой Леонардо. Я, как ты сам сказал, всего лишь твоя сестра.

– Я люблю тебя!

– Но не так, как я.

– Тогда почему ты отказывалась видеть меня, когда для Сандро твой дом был открыт?

– Если бы я увидела тебя, то, возможно, захотела бы жить.

– Сейчас я здесь, мадонна.

Она улыбнулась:

– Я уже видела эмпиреи и Первичный Движитель. Правда, Леонардо. Я взглянула на лепестки небесной розы. Я видела реку света и святых в небесах. И даже сейчас я вижу небесные престолы и ангелов. Даже люби ты меня, как любишь Джиневру, ты не удержал бы меня здесь. – Симонетта погладила его по лицу, потом провела пальцами по курчавым волосам. – Если ты заглянешь в мои глаза, возможно, тоже узришь ангелов. Вот, видишь?

Чтобы доставить ей удовольствие, Леонардо кивнул.

Она отвернулась и закашлялась, но, когда Леонардо хотел поддержать ее, оттолкнула его. Потом кашель унялся, и она отерла рот. Ее рука и подбородок были в кровавых пятнах.

– Я не хочу, чтобы ты осквернял себя, – сказала она, – но когда я – уже скоро – освобожусь от мира, не вознесешь ли ты меня на небеса Венеры, чистый ангел?

– Симонетта! – тревожно воскликнул Леонардо.

– Ах, я ошиблась. – Симонетта коснулась его лица. – Ты не ангел. – Она смотрела на него так, словно он был ее натурщиком. – Ты Леонардо… и тебе пора уходить.

Леонардо было прижался к ней, но она покачала головой.

– Быть может, ты все-таки ангел, – сказала она. – Ты обещаешь сделать, как я прошу?

– Да, мадонна, – прошептал Леонардо.

Симонетту несли в храм Оньиссанти на открытых носилках. Она была в белом платье с длинными рукавами; волосы, заплетенные в косы, не украшало ничего, кроме лент. Лицо ее было напудрено и бело, как слоновая кость. Она лежала на ложе из цветов, они окружали ее, как тень небес. Цветы наполняли и сам воздух. Плачущие, скорбящие люди высовывались из окон и бросали на проходящую внизу процессию пригоршни цветочных лепестков.

Симонетта была святой, и ее несли стражи Лоренцо из самых видных семей Флоренции. Красивые юноши были в предписанных трауром цветах: темно-красном, мглисто-зеленом, коричневом. Процессия медленно двигалась по тихим, хотя и переполненным улицам: Флоренция оплакивала свою королеву красоты. Горожане рыдали в голос и раздирали на себе одежды, словно умерла их родная сестра или дочь.

Леонардо и Никколо шли рядом с Сандро, за верным другом Лоренцо Джентиле Бекки, епископом Ареццо.

Сам же Лоренцо ждал в темноте храма – в отличие от его жены Кларисы. В груботканой темной рубахе с поясом он стоял подле алтаря, глядя на неф и часовню сквозь коринфские колонны и полукруглые арки из серо-голубого камня. Следы экземы проступили на его лице, но он не попытался скрыть их.

Леонардо следил за службой, однако ощущал себя далеко от всех этих голосов, молитв, всхлипов и шепота. В нем ревела его собственная буря, отзвук его личной скорби. Но слез не было. Он был так же холоден и мертв, как голубые камни церкви. Как Симонетта, он нашел свой путь к избавлению.

Она ушла к чистому вечному свету, к Основе Основ.

Он бродил по мрачной стране смерти, где любовь, мука, скорбь были лишь наблюдаемыми явлениями, идеями столь же далекими и холодными, как чистые образы Платона.

Чистилище.

И, глядя на Симонетту, чья плоть преобразилась в мрамор, он молился за нее – и за себя. Он молился, чтобы она действительно вознеслась. Чтобы ее видения ангелов и высших созданий оказались правдой. Чтобы она чудесным образом стала для него Беатриче и вывела его из смертной тьмы его собственной души.

Ибо душа его терзалась терзаниями Симонетты и Джиневры, но не его собственными.

Сандро и Никколо с двух сторон держали его за руки. Потому что – невозможная вещь – он плакал. Грудь его ходила ходуном, дыхание пресекалось. Он чувствовал, как солоны слезы.

А потом служба кончилась, и рядом с ними оказался Лоренцо. Он обнял Сандро и наконец-то взглянул на Леонардо.

– Она была тебе хорошим другом, художник, – сказал Лоренцо, и губы его искривила слабая, но жестокая ироническая усмешка. – А я – человек слова. Я сдержу слово, данное нашей мадонне, хотя сейчас мне противно видеть твое лицо.

Леонардо мог лишь кивнуть: не время было наводить между ними мосты.

Лоренцо ушел, забрав с собой толпу придворных, друзей и родни. Их место заняли другие почитатели Симонетты. Процессия скорбящих будет течь всю ночь, как воды Арно, оставляя на мраморном полу крошево из бумажек, еды и раздавленных цветов.

Не замечая давки вокруг, Леонардо смотрел на Симонетту.

Флорентийская греза любви.

Ныне хладная плоть флорентийского камня.

– Симонетта показывала тебе своих ангелов? – спросил Леонардо у Сандро.

– Да, – сказал тот.

– И ты их видел?

– Идем, Леонардо. Нам пора уходить.

– Ты видел их? – настаивал Леонардо.

– Да, – сказал Сандро. – А ты?

Леонардо покачал головой, а потом наконец позволил Сандро и Никколо вывести себя из церкви.