Текст книги "Тайная история Леонардо да Винчи"

Автор книги: Джек Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Леонардо затянулся смолистым дымом, и у него перехватило дыхание. Из вежливости он снова приник к янтарному, инкрустированному золотом мундштуку трубки. Чувства его вроде бы не изменились, но вдруг ему стало тепло; и теплая точка в груди вроде бы расширялась…

И сам он вроде бы расширялся.

– Ну, маэстро Леонардо? – не отставал Христофор. – Ты видишь джиннов?

– Если и вижу, то не знаю этого, – сказал Леонардо. – Что такое джинны?

– Ты разве не читал «Тысячу и одну ночь», маэстро? – удивился Христофор.

– Он говорит о книге, где собраны тысяча и одна история, – пояснил Деватдар. – Повести очень древние. Там можно найти описание джинна. Но мессеру Христофору следовало бы сослаться на священный Коран. – Эти слова прозвучали откровенной насмешкой над Колумбом. – Пророк учит нас, что джинны сотворены из огня. Это отдельный род существ, как люди, ангелы и демоны. Джинны принимают разные обличья, человеческие тоже, – тут он глянул на Христофора, словно тот и был одним из таких вот джиннов, – могут появляться и исчезать.

– Маэстро Тосканелли убедил меня, что твои знания беспредельны, – сказал Христофор, обращаясь к Леонардо. – Я поражен, что ты мог оказаться в неведении относительно…

– Христофор! – вмешался Тосканелли. – Теперь неучтив ты. – Он обратился к Леонардо: – Мой молодой друг склонен к матросским шуткам. Он только что вернулся героем. Его корабль был подожжен в сражении при мысе Сан-Висенте, но Христофор спас его и уплыл в Португалию.

– Героем, но с чьей точки зрения? – спросил Куан Инь-ци. – Он бился на стороне португальцев против своей родины – Генуи.

– Вам это не по нраву? – спросил у него Христофор.

Куан смотрел на него в упор, словно разглядывая интересный, но тем не менее всего лишь природный феномен, вроде луны или солнца.

– Я не погиб потому, что избран Богом для исполнения божественной миссии, которая превыше народов и правительств.

– И что же это за миссия? – спросил Куан.

– Исследовать край света, причем никакие вычисления, ни одна карта в мире не помогут мне.

– А что же поможет? – Куан откровенно развлекался.

– Пророчество, – просто сказал Христофор. – Если вам требуется доказательство, что я честен, вы найдете его в Книге Исайи или в Первой книге Ездры.

Никколо наклонился к Леонардо и сказал:

– Он безумен.

– Тише, – отозвался Леонардо.

– Айше, – негромко позвал Никколо женщину, что приготовила трубку для Леонардо.

Она обернулась, и он попросил трубку для себя.

– Нет, Никколо, совершенно точно – нет, – сказал Леонардо.

– Я для тебя еще ребенок?

– Ты для меня не ребенок, – возразил Леонардо. – Но…

Он чувствовал себя пустым, словно высосанным, мозг его истончился. Гашиш струился сквозь него, обволакивая легкие, замедляя ток крови и превращая ее в дым.

Айше что-то сказала Деватдару по-арабски, а он, в свою очередь, обратился прямо к Никколо:

– Да, сын мой, ты конечно же можешь сколько угодно вдыхать дым и пить кофе, но вот твой младший друг Тиста не должен пробовать ничего, кроме еды: ему уготована нами особая роль.

Слуга Деватдара готовил трубку для Никколо; Леонардо посмотрел на посланника калифа.

– Добрый маэстро… – начал он, привставая.

Но Деватдар наклонился к Леонардо и прошептал:

– Не тревожься о своем подопечном, маэстро, он получит только крепкий табак.

Никколо между тем затянулся – и тут же закашлялся. Несколько человек в тюрбанах рассмеялись и принялись переговариваться по-арабски. Лицо Никколо вспыхнуло. Он уставился в пол, и Леонардо, сидевший рядом, потрепал его по плечу.

– У меня тоже першило в горле, – сказал он тихо. – Ужасная гадость, верно?

Леонардо казалось, что у него слипаются внутренности, зато зрение обострилось необычайно.

– Готов ли твой юный друг? – спросил Деватдар.

– Никколо, он обращается к тебе, – сказал Леонардо.

Никколо повернулся к Тисте, и тот кивнул.

– Да. Но к чему он должен быть готов, шейх Деватдар?

– А это, мой юный синьор, ты скоро узнаешь.

Деватдар поднялся и повел Тисту в другую комнату, где на подставке была приготовлена жаровня, полная углей и благовоний. За ними потянулись остальные. Деватдар кивнул Айше, и она раздула угли; он в это время нацарапал что-то на листке бумаги и тут же разорвал его в клочки.

Комната быстро наполнилась дымом и тяжелым приторным запахом ладана и семени кориандра.

Леонардо трудно было дышать, и он гадал, испарения каких еще трав и снадобий он вдыхает. Он чувствовал себя связанным. Все его чувства обострились; он слышал каждый шепот и вздох, чуял все оттенки запахов, видел похожие на людей тени.

Джинны…

Тиста, стоявший рядом с жаровней, закашлялся. Когда кашель прошел, Деватдар сказал:

– Мой добрый друг маэстро Тосканелли поведал мне, что из его студии было похищено несколько важных предметов, в том числе ценная латунная астролябия. Я обещал продемонстрировать, как может истинная магия помочь отыскать вора. В конце концов, это наименьшее, что я могу сделать для своего любезного хозяина. – Он взглянул на Тосканелли и с улыбкой поклонился. – Добрый маэстро не верит в магию… пока.

Леонардо обвел взглядом комнату – вокруг стояли многие слуги и ученики Тосканелли.

– Для этого вам и нужен был ученик маэстро Андреа? – спросил Пико делла Мирандола.

– Я ученик Леонардо да Винчи! – возразил Тиста.

Пико поклонился мальчику.

– Прости за ошибку.

– Для успеха опыта, – сказал Деватдар, – мне надобен мальчик, не достигший зрелости, либо девственница, либо беременная женщина. Есть здесь девственницы или беременные? Думаю, таковых нет. Мастер Никколо был так любезен, что привел сюда своего юного друга Тисту. А теперь, если у кого-то есть замечания…

– Продолжай, – сказал Тосканелли. – Все замечания могут подождать до окончания демонстрации.

Деватдар велел Тисте сесть в приготовленное для него кресло. Айше поворошила угли в жаровне и добавила ладана – и тогда Деватдар, взяв ладошку мальчика и сложив ее чашечкой, налил туда немного чернил. Все еще удерживая руку мальчика в своей, он сказал:

– Тиста, видишь ли ты отражение лица в чернильном зеркале?

– Да, ваша светлость…

Тисту затрясло.

– Ты не должен поднимать головы, не должен кашлять – только смотреть в зеркало. Ты понял?

– Да…

Деватдар начал бросать на угли приготовленные клочки бумаги, снова и снова повторяя при этом заклинание. Леонардо мог разобрать лишь два слова: «таршун» и «тариошун». Клочки сгорали, исходя едким дымом. Стряхнув на угли последний клочок, Деватдар помахал рукой, направляя дым прямо в лицо Тисте.

Леонардо поперхнулся, потому что дым заполнил, казалось, всю комнату. Он осторожно, медленно перевел дыхание. Запах ладана пропал. Жаровня источала вонь – мерзкую, нескрываемую. Леонардо чувствовал себя как во сне. Теперь и вправду могли являться тени, плясать и обращаться в духов – чистых и нечистых.

– Не тревожься, Леонардо, – прошептали у него за спиной. – Твой разум скоро очистится. Я видел уже эту магию Деватдара. Он поощряет своего джинна помогать ему. Открыто он заявляет, что они – духи чистые, но порой признает, что нет.

Леонардо обернулся и увидел Куана Инь-ци.

– Ты прочел книгу, которую я тебе оставил? – спросил Куан.

– Да, – сказал Леонардо.

– А помнишь ты наш разговор о существовании будущего вещей и святом Августине?

– Да.

– Тогда понаблюдай за фокусом Деватдара. Это лишь демонстрация памяти.

– А теперь, – продолжал Деватдар, – видишь ли ты свое лицо в чернильном зеркале?

– Нет, – отвечал Тиста, дрожа.

– Тогда скажи нам, что ты видишь.

– Свет. Очень яркий.

– Откуда он исходит?

– Из гробницы.

– А где гробница?

– В здании. Очень далеко.

– Это гробница Пророка?

– Да.

– Из чего сделана эта гробница?

– Не знаю.

– Она парит в воздухе?

– Нет, – сказал Тиста, голова его чуть качнулась, словно он заглянул в ладонь, которую крепко держал Деватдар.

– Он испытывает мальчика, – прошептал Леонардо Куан Инь-ци. – Многие верят, будто гроб Пророка сделан из металла и парит над землей.

– Но каким образом?..

– С помощью магнитов.

– Он подсказывает Тисте, – сказал Леонардо.

– Что еще ты видишь? – спросил Деватдар.

– Человека… старца. Он одет как ты. В зеленое.

На Деватдаре были прорезной шелковый жилет, кафтан и зеленый тюрбан, означавший, что он – последователь пророка Мухаммеда.

– Этот человек – святой?

Тиста кивнул.

– Что он говорит тебе?

Тиста резко дернулся, но Деватдар удержал его руку.

– По-моему, хватит, – сказал Леонардо.

– Ему ничего не грозит, – сказал Куан. – Дай шейху еще немного времени.

Никколо, стоявший подле Леонардо, схватил его руку и крепко сжал.

– Тиста, – сказал Деватдар, – ответь мне.

Тиста забормотал, затем не то запел, не то завыл:

– Лалала-иллалла-илалла-лала…

– Ты хочешь сказать: «Ла ила илла Аллах»?

Мальчик кивнул.

– Ты знаешь, что это значит?

– Нет, шейх.

Деватдар обратился к находившимся в комнате:

– Мальчик цитирует первую строчку символа веры Ислама: «Ла ила илла Аллах» – «Нет Бога, кроме Аллаха».

Все разом заговорили, но Деватдар поднял руку, и стало тихо.

– Теперь, Тиста, сядь рядом со святым, – велел Деватдар. – Ты сидишь?

Тиста кивнул. Хотя голова его была склонена, словно он смотрел в чернильную лужицу у себя на ладони, глаза оставались закрыты.

– Он знает, кто похитил астролябию маэстро Тосканелли. Он знает также, что еще было похищено у маэстро. Спроси его. – Деватдар сделал паузу. – Ну?..

– Были украдены флорин и другие монеты… серебряные. Я не знаю сколько. А еще – увеличительное стекло.

– Я искал его, – заметил Тосканелли. – Думал, что засунул куда-нибудь.

– Теперь скажи нам, кто украл все эти вещи.

И опять Тиста ничего не ответил. Он тяжело обмяк в кресле и, казалось, спал.

– Тиста, отвечай сейчас же.

– Я не знаю.

– Ты все еще видишь святого?

– Да.

– Спроси его. Он поможет тебе. – И снова после паузы Деватдар спросил: – Ну?..

Тиста, запинаясь, дал общее описание, которое могло подойти к любому из стоящих вокруг учеников.

Леонардо покачал головой, а Куан легко коснулся его плеча.

– Терпение, друг мой. Хотя, быть может, на сей раз ты и окажешься прав. Это колдовство не всегда срабатывает.

– Что еще ты видишь? – спросил Деватдар.

– Только старца. Я сказал, что он говорит. Это все.

– Спроси его снова, этого недостаточно. Тиста, ну же! Спрашивай!

– Он говорит, у юноши черный зуб. Юноша носит кувшин и веревку.

Тут Тиста открыл глаза, и Деватдар проговорил:

– Продолжай смотреть в зеркало. Не отводи глаз от зеркала. – Потом он спросил Тосканелли: – Подходит описание вора к кому-нибудь из твоих учеников?

– Нет, – сказал Тосканелли, – но я знаю, кто это.

– И кто же?

– Его нет в этой комнате. Он ученик Маттео Микьеля и часто приносил мне инструменты.

– Как ты догадался, кто это такой, по описанию Тисты? – резко спросил Леонардо.

– Все гончары и веревники в ведении Маттео, а Тиста описал юношу с кувшином и веревкой, – пожал плечами Тосканелли. – К тому же у него и впрямь черный зуб. – Он повернулся к одному из стоявших у двери учеников. – Он ведь твой приятель, Уго?

– Да, маэстро, – сказал юноша.

– Тебе что-нибудь известно об этом деле?

– Нет, маэстро… я только знаю, что он сбежал от своего мастера. Это все, что мне известно, клянусь кровью Христовой, это правда!

– Да-да, – сказал Тосканелли, – я тебе верю. Не волнуйся.

– Хочет ли кто-нибудь еще узнать что-то о человеке, живом или мертвом? – спросил Деватдар.

Бенедетто д’Абакко пожелал спросить о своем отце. Тиста описал человека в странной позе: руки прижаты к голове, одна нога приподнята, а другая стоит на земле, словно он поднимается со стула.

– Все так! – восторженно подтвердил Бенедетто. – У него бывали сильные головные боли, и он именно так держался за голову. И у него не гнулось колено. Ребенком он упал с лошади.

Деватдар спросил Тосканелли, есть ли у него еще вопросы для Тисты.

– Думаю, с мальчика довольно, – отказался Тосканелли.

– Да, конечно, – сказал Деватдар. – Но прежде чем его видения потускнеют, быть может, маэстро Леонардо пожелает что-нибудь спросить у мальчика?

Он смотрел на да Винчи прямо, с вызовом.

«Симонетта», – подумал Леонардо.

– Мессер, ты слышишь меня? – спросил Деватдар.

– У меня нет вопросов к моему ученику, который, кажется, спит.

– Уверяю тебя, это отнюдь не так. Тиста, ты слышишь меня?

– Да.

– Думай о своем маэстро, о Леонардо. Что ты видишь в зеркале?

Тиста дернулся, глаза его расширились, он неотрывно смотрел в ладонь, которую держал Деватдар. Мальчик снова был испуган.

– Что ты видишь? – спросил Деватдар.

– Все темно.

– Скоро потемнеет. Но пока еще не темно. Что ты видишь?

– Огонь. Он окружает тебя, Леонардо! – Тиста уже почти кричал. – И кто-то еще… там есть кто-то еще! – Тиста вскочил, отшатнулся от Деватдара, выдергивая руку. – Я падаю! – вскрикнул он, простирая руки. – Помогите!

Леонардо кинулся к мальчику и держал его, покуда тот не затих. Через несколько минут Тиста огляделся, словно только что проснувшись. Вид у него был озадаченный.

– Что ты видел? – спросил Деватдар. – Почему падал? Откуда?

– Довольно, – сердито сказал да Винчи, становясь между мальчиком и Деватдаром. – Вы не должны были позволять этого, маэстро, – упрекнул он Тосканелли.

Деватдар склонил голову и извинился перед Леонардо, но все же не оставил попыток заставить Тисту описать то, что он видел.

– Ты наверняка помнишь зеркало, – говорил Деватдар. – Просто сосредоточься.

Похоже, он был искренне тронут, словно все произнесенное Тистой касалось именно его.

Тиста изумленно глянул на Леонардо.

– Маэстро, я не помню никакого зеркала.

Деватдар дожидался да Винчи наверху, в личных покоях Тосканелли. Он сидел за длинным столом, заваленным чертежами и картами.

– Прими мои искренние извинения, маэстро Леонардо, – сказал он, опуская карту, разрисованную зверями и чудищами. – Я не хотел пугать твоего ученика, но я и никогда прежде не видел, чтобы на зеркало так реагировали. Хоть мальчик и утверждает, что ничего не помнит, но он что-то видел. Я бы последил за ним повнимательнее, чтобы с ним не случилось беды.

Леонардо остановился в дверях.

– Как вы думаете, что он видел?

Деватдар пожал плечами:

– Будущее, без сомнения.

Леонардо из почтения кивнул.

– Но мы встретились здесь не поэтому, – продолжал Деватдар, жестом приглашая Леонардо сесть рядом. – У меня есть для тебя предложение.

– Какое?

– Ты можешь сделать все, о чем говорил в письме к Великолепному? Можешь построить такие военные машины? Или ты просто хвастал?

– Это правда.

– Тогда, возможно, у меня найдется для тебя работа, если ты пожелаешь попутешествовать и пережить приключения. – Он помолчал. – Мне нужен военный инженер. Маэстро Тосканелли сказал мне, что эта должность может тебя заинтересовать.

– Нет, – сказал Леонардо. – Он ошибается. Моя жизнь и работа – здесь. Я никуда не уеду.

Деватдар пожал плечами:

– Мы ведем войну с захватчиком, что коварно вторгся на наши пограничные земли. Мы сможем хорошо заплатить тебе и обеспечить тебя деньгами, людьми и всем необходимым для постройки твоих бомбард и летающих машин.

– И кто же этот захватчик?

– Один из сыновей Великого Турка Мехмеда, который является исконным врагом равно христиан и арабов. Сына зовут Мустафа. Ты наверняка слышал о нем.

Леонардо чуть покачал головой, уверенный, что Деватдар разыгрывает его.

– А где идет война?

– В землях, что вы зовете Киликией. Но пока это не большая война, а скорее стычка. И для тебя это будет своего рода проверка.

– И если я ее выдержу…

– То сможешь получить больше людей и власти, чем твой герцог Лоренцо, – сказал Деватдар. – Но сперва ты должен принять решение.

Не принимая вызова, Леонардо спокойно смотрел на Деватдара.

– И покинуть край, где претерпел столько унижений.

Глава 16
ЗАГОВОР СУДЬБЫ

Люди будут ходить и не будут двигаться; будут говорить с тем, кого нет, будут слышать того, кто не говорит.

Леонардо да Винчи

Мы все задолжники Смерти.

Симонид

Зима выдалась необычайно холодная. Арно, как стеклом, покрылась льдом. А для Леонардо это время к тому же обернулось временем поста, потому что Зороастро не мог продавать его машин; не было и заказов. Тот маленький доход, что еще имелся у Леонардо, приходил из рук его приятеля Доменико дель Гирландайо, который расписывал часовню Санта Мария Новелла. Леонардо дошел до того, что согласился стать его помощником.

Великолепный был поистине беспощадным противником; кроме того, да Винчи убедился, что супруг Джиневры Николини гораздо влиятельнее, чем он полагал.

Леонардо ухитрился стать врагом одновременно и для Пацци, и для Медичи. Ему следовало бы принять предложение Деватдара оставить Флоренцию. Сердце его было мертво – во всяком случае, он так полагал, – и все же он не мог заставить себя покинуть христианский мир.

Но Деватдар скоро вернется и отыщет Леонардо – для того хотя бы, чтобы отобрать свой дар: он оставил Леонардо наставника, дабы подготовить его к жизни в исламском мире и обучить арабскому, – свою наложницу Айше.

Поздним февральским вечером, когда ледяной дождь намерзал на ветках деревьев, превращая их в хрусталь, и покрывал поля стеклянной наледью, Айше впустила в личные покои Леонардо настойчивого мальчика-слугу.

Леонардо тотчас узнал его: он служил Симонетте.

– У меня письмо для вас, маэстро.

– От кого?

Но мальчик сунул письмо в руку Леонардо и быстро выбежал из комнаты. Айше посмотрела ему вслед, затем перевела взгляд на Леонардо, словно ожидая, что он перескажет ей содержание письма.

Письмо было с печатью, но не заклеено.

«Милый Леонардо!

Я пишу тебе со страхом, как бы это письмо не перехватили. Вот почему я велела своему слуге Луке отдать это письмо тебе в собственные руки. Он сопровождает моего мужа во Флоренцию по делам. Ты, конечно, помнишь его по нашим дням во дворце мадонны Симонетты, когда вы вдвоем писали мой портрет. Да, Леонардо, я знаю, что Гаддиано была она. Я знаю и то, что она была твоей любовницей или, вернее, что ты был одним из ее многих любовников. Она рассказала мне все, но какое я имела право ревновать? Тем не менее я возненавидела ее за то, что она мне об этом рассказала, спаси Господь ее душу и прости меня за то, что виню ее сейчас, когда она в вечном покое.

Я более не волнуюсь за себя – довольно я себя жалела, – нет, ныне меня одолевает страх за твою жизнь и за жизнь моего отца. Затевается какое-то лихо, какой-то заговор, и мой муж посвящен в него. Остерегайся ненависти Пацци к Медичи. Я слышала, как поминалось твое имя. Твое и Сандро.

Я так хочу вернуться во Флоренцию. Немного погодя я снова пришлю Луку к тебе. Молюсь, чтобы ты не отвернулся от меня. Я не могу переменить того, что говорила и делала. Мой муж держит моего отца в тисках. Мы не могли бороться с ним. Прости меня, я была дурой.

Но сердце мое всегда оставалось твоим. Если бы только мы могли быть вместе, я более ни о чем бы не тревожилась. Но все остается как есть. Я выплакала реку слез. Я люблю тебя – и бессильна что-либо сделать.

Джиневра».

Раздираемый противоречивыми чувствами, Леонардо сложил письмо и спрятал под рубаху.

Он хотел бы порвать его и никогда более не вспоминать о ней, но не мог этого сделать. Она похоронила его, а теперь – возможно, из прихоти – хотела эксгумировать труп. И все же пустой, холодный гнев, владевший им, смешивался сейчас с пробудившейся надеждой. Если Джиневра в самом деле любит его, если она так же отчаялась, как он, они все еще могут изменить судьбу. Они могут бежать из Флоренции – не прикован же Леонардо к этому месту! Они могли бы отправиться в Милан; там они наверняка найдут прибежище но дворце Лодовико Сфорцы, который выражал интерес к трудам Леонардо.

Леонардо сел на постели, терзаясь яростью, надеждой, унижением. Он, как дитя, грезил наяву…

– Маэстро, открой мне, что тревожит тебя? – спросила Айше по-арабски.

Она стояла перед ним без накидки, длинные черные полосы заплетены в косу, глаза густо подведены сурьмой.

– Ничего, – ответил Леонардо по-итальянски и знаком велел ей подойти и сесть на постель рядом с ним.

Он расстегнул ее жилет, обнажив полные, покрытые татуировкой груди, и ласково погладил их. На миг она, казалось, удивилась: прежде он не отвечал ни на какие ее заигрывания и позволил ей спать в одной с ним комнате только ради того, чтобы спасти ее от затруднений.

Потом она улыбнулась, словно поняла… словно прочитала письмо Джиневры.

Она что-то шептала ему по-арабски, когда он пытался овладеть ею, целовал и грубо, яростно кусал ее. И она боролась с ним, царапалась и кусалась, крепко сжав его пенис своими окрашенными хной пальцами. И Леонардо позволил ей ласкать его, а сам между тем снимал ее одежды и смотрел, как она садится сверху, точно стервятник на настигнутую жертву, и смотрел в ее большие темные глаза, когда она принимала его в себя. Он двигался в ней, пока она не закричала, достигнув оргазма; тело ее содрогалось. Тогда он перекатил ее с себя и сам навалился сверху, будто поймав ее в ловушку; прижав ее руки, он поднялся над ней и взял ее – бешено, с ожесточением насильника. Она пыталась бороться, но он не прекращал двигаться в ней, и наконец она снова закричала. Ее тело прильнуло к нему, он входил в нее, и она принимала его, они двигались в слитном ритме, то приникая друг к другу, то отстраняясь – до тех пор, покуда сам он не достиг вершины наслаждения, и в этот влажный судорожный миг он увидел Джиневру.

Она была Мадонна. Она улыбалась и прощала его за все.

– Маэстро… – едва слышно сказала Айше.

– Да…

– Мне больно.

– Мне больно, перестань! – взмолился Тиста.

Никколо волок его прочь от новой летающей машины Леонардо, завернув руку за спину и только что не ломая ее.

– Обещаешь держаться подальше от машины маэстро? – грозно вопросил Никколо.

– Обещаю!

Никколо отпустил мальчика, и тот нервно попятился от него. Леонардо стоял в нескольких шагах, казалось совершенно забыв об их существовании, и смотрел со склона вниз, в долину. Туман, как во сне, стлался по травам; вдали, окруженная серовато-зелеными холмами, лежала Флоренция.

Леонардо прибыл сюда, чтобы испытать свой новый планер – он лежал рядом, и большие дугообразные крылья шлепали по земле. Леонардо принял совет Никколо: у нового летательного аппарата были закрепленные крылья и отсутствовал двигатель. Это был именно планер. Конечно, Леонардо хотел освоить искусство полета. Когда-нибудь он создаст машину, достойную его мастерства, он знает уже, как нужно управлять ею. А этот аппарат целиком соответствовал мыслям Леонардо об использовании идей природы, ибо ему предстояло обрести крылья, как если бы он и в самом деле превратился в птицу. Он повиснет в пустоте – ногами вниз, головой вверх – и будет управлять полетом, сгибая ноги и перемещая вес. Подобно птице, он будет плыть в пустоте, парить, скользить…

Но он боялся. Он откладывал полет на новой машине вот уже два дня – с тех пор, как они стали здесь лагерем. Он потерял уверенность в себе, хотя умом был уверен, что в машине изъянов нет. Он чувствовал, что и Пикколо, и Тиста, и Айше – из шатра – наблюдают на ним.

Никколо закричал. Вздрогнув, Леонардо обернулся и увидел, что Тиста, отвязав веревку, удерживавшую планер на земле, забрался в упряжь под крыльями. Леонардо бросился к нему, но Тиста шагнул с обрыва прежде, чем кто-либо успел его остановить.

Крик Тисты далеко разнесся в холодном разреженном воздухе – мальчик парил в пустом небе и вопил от радости. Он облетел гору, ловя теплые потоки воздуха, и начал спускаться.

– Возвращайся! – сложив ладони чашечкой, прокричал Леонардо, не в силах, однако, сдержать восторга: машина работала!

Айше стояла теперь рядом с ним – молчала, смотрела, что-то прикидывала.

– Маэстро, я пытался остановить его, – сказал Никколо.

Но Леонардо не обратил внимания на его слова, потому что погода вдруг изменилась и ветер забился порывами вкруг горы.

– Держись дальше от склона! – крикнул Леонардо.

Но слова его пропали втуне, и оставалось лишь беспомощно смотреть, как планер, подхваченный порывом ветра, метнулся вверх, завис в холодном воздухе – и опавшим листком канул к земле.

– Прогнись! – кричал Леонардо.

Планер можно было заставить слушаться. Если б мальчик практиковался, это было бы не так уж трудно. Но он не практиковался, и планер юркнул вбок, врезаясь в скалу. Тисту вышвырнуло из ремней. Хватаясь за кусты и камни, он пролетел еще саженей десять.

Когда Леонардо добрался до него, Тиста был почти без сознания. Он лежал меж двух иззубренных скал – голова запрокинута, спина неестественно вывернута, руки и ноги разбросаны, как тряпичные.

– Где тебе больно? – спросил Леонардо.

Рядом опустился на колени Никколо; лицо его было мертвенно-белым, словно в нем не осталось ни кровинки.

– Мне совсем не больно, маэстро, – еле слышно ответил Тиста. – Пожалуйста, не сердись на меня.

– Я не сержусь, Тиста. Но зачем ты сделал это?

– Мне каждую ночь снилось, что я летаю. На твоей машине, Леонардо. На этой самой. Я ничего не мог с этим поделать. И я придумал, как мне добиться своего. – Тиста слабо улыбнулся. – И добился.

– Добился, – прошептал Леонардо.

Тиста вздрогнул.

– Никколо…

– Я здесь.

– Мне плохо видно. Кажется, я вижу небо.

Никколо взглянул на Леонардо, и тот отвел глаза.

– Леонардо?

– Да, Тиста, я рядом.

– Когда я стал падать, я сразу понял, что это было.

– Что ты понял?

Леонардо позволил Никколо устроить Тисту поудобнее, но сделать можно было немногое. У мальчика была сломана спина, и обломок ребра прорвал кожу.

– Я видел это в чернильном зеркале, когда шейх заставлял меня помогать ему в колдовстве. Я видел, что падаю. И видел тебя. – Тиста попытался сесть, и лицо его исказилось от боли. На миг он, казалось, удивился, а потом взглянул мимо Леонардо, будто слепой, и едва слышно проговорил: – Выбирайся отсюда. Никколо, заставь его. Ты хочешь сгореть?

Разлив Арно был разрушителен в тот год и всеми признавался дурным знамением. Однако для Леонардо, казалось, распахнулись двери удачи. В конце концов, он был сейчас в великом соборе Санта Мария дель Фьоре по недвусмысленному приглашению Джулиана, брата Лоренцо Медичи, – обсудить заказ на изготовление бронзовой статуи Кларисы, жены Великолепного. И при нем было любовное послание от Джиневры: она вернулась во Флоренцию.

Она действительно любила его, несмотря ни на что.

Если правда, что несчастья ходят по трое – во что Леонардо тайно верил, – тогда, возможно, смертью бедного Тисты завершился кошмарный круг.

Леонардо и Сандро стояли у высокого алтаря рядом с другими друзьями и родичами Медичи. Было теплое пасхальное утро, и праздничная месса вот-вот должна была начаться.

– Перестань суетиться, – сказал Боттичелли.

– А я и не заметил, что суетился, – сказал Леонардо, оглядывая огромную толпу, заполнявшую собор. – Боюсь, Джулиано опоздает или вообще не придет. Он жаловался, что его донимает спина.

– Не волнуйся. Да и не с Джулиано ты должен встретиться, а с Лоренцо.

Леонардо кивнул:

– Мне было бы спокойнее иметь дело с Джулиано.

– Все будет хорошо, поверь мне. Прошлое забыто; Лоренцо не может долго таить злобу. Пригласил бы он тебя в храм, если бы не был искренен?

– Ты говорил ему о…

– О сведениях, содержащихся в письме, которое ты получил? Да, но он только отмахнулся. Он получает донесения о заговорах пачками.

– Тогда ему следовало бы быть поосторожнее.

– Ты что, посадишь его под арест в его собственном дворце?

Орган грянул грегорианский хорал, и появился Лоренцо с кардиналом Раффаэлло. Кардинал приехал с визитом из Рима. Он был совсем еще мальчик – внучатый племянник Папы Сикста.

Лоренцо и кардинал были встречены архиепископом Флорентийским и его канониками и проведены к алтарю. Приторный запах ладана заполнил собор. Кругом посмеивались, перешептывались и отпускали саркастические замечания о юном кардинале, дожидаясь начала службы. Леонардо огляделся: он никогда прежде не видел в храме столько народу. Толпа была огромна, даже для пасхального воскресенья.

– Он мог бы хотя бы позаботиться о своей безопасности, – заметил Леонардо.

– Кто? – спросил Сандро.

– Лоренцо. Где его телохранители?

– Здесь, можешь быть уверен. Мне жаль твоего Никколо. Ему стало бы легче, если бы он пришел на мессу. Ты должен был заставить его посетить храм.

– Не могу, – ответил Леонардо, вспоминая, как плакал мальчик на похоронах Тисты. – Он должен сам пережить свою боль. Он считает себя виновным в случившемся. – Леонардо помолчал. – А виновен-то я.

– Никто из вас не виновен, – сказал Сандро. – А вот и Джулиано. Кто это с ним? Похоже, Франческо де Пацци. – Сандро покачал головой. – Никогда не пойму политиков.

Кто-то сзади шикнул на Сандро – юный кардинал заговорил нараспев: «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen». В высокой шляпе, тяжелой парчовой пелерине и церемониальном одеянии кардинал выглядел не более чем на двенадцать лет, хотя на самом деле ему уже исполнилось семнадцать. Но голос у него был глубокий и звучный.

«Introibo ad altare Dei…» [48]48
  «Вступая в алтарь Господен…» (лат.)


[Закрыть]

Лоренцо подошел к компании друзей, где находились блестящий юный философ Полициано, Антонио Ридольфи, Сигизмондо делла Стуффа и Франческо Нори, один из Лоренцовых любимцев; всех их готовили к политической деятельности. Лоренцо встал рядом со старой ризницей и алтарем святого Зенобия, неподалеку от Сандро и Леонардо. Увидев Сандро, он улыбнулся, затем кивнул Леонардо.

– Вот видишь? – шепнул Сандро. – Что я говорил?

Служба продолжалась – гипнотическое, пышное, великолепное действо, словно каждая нота впитала в себя вечность, каждое святое слово исходило от Бога. Антифон, «Отче наш», Святое причастие. Прихожане опустились на колени.

Леонардо заметил в толпе Николини: тот выглядел богато, важно и весьма самоуверенно. Он стоял на коленях вблизи от представителей Папы Сикста и членов семей Пацци, Веспуччи и Торнабуони, все – заклятые враги Медичи.

Джиневры с ним не было, да она и писала Леонардо, что не станет выставлять напоказ свое унижение. Сегодня у Николини какие-то тайные политические дела, и его не будет… Сегодня вечером, наконец-то сегодня вечером у Леонардо и Джиневры состоится свидание.

«Agnus Dei, qui tollis peccata mundi: miserere nobis…»

Звякнули колокольцы, знаменуя вознесение ангелов.

Леонардо огляделся и заметил, что архиепископ торопливо пробивается к выходу. Николини следовал за ним.

– Пузырек, взгляни-ка, – прошептал Леонардо Боттичелли, но его друг был погружен в молитву.

«Ite, missa est» [49]49
  «Идите, месса окончена» (лат.).


[Закрыть].

Леонардо увидел, как Великолепный склонил голову и перекрестился. Сзади к нему подходили двое священников. Один выхватил кинжал из рукава черной рясы и бросился на Первого Гражданина, намереваясь, видно, рывком развернуть его к себе и полоснуть кинжалом по горлу.

Вдруг по другую сторону хора начались крики и сумятица. Крики стали паникой, паника – давкой. «Купол рушится!» – вопил кто-то, хотя великолепный свод работы Брунеллески был незыблем.