Текст книги "Осень Ричарда Блейда"

Автор книги: Джеффри Лорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Глава 5

Его мозг был распят, разорван, и клочья серой влажной субстанции независимо друг от друга плавали в мутном омуте боли. Изредка, как пузыри со дна аквариума, всплывали обрывки воспоминаний; тогда разум на мгновение пробуждался, толчками выбрасывая смутные видения. Когда их стало достаточно много, странник открыл глаза.

Он не помнил, кто он и откуда. Он видел, слышал, ощущал вкус, осознавал запахи, цвета и краски окружающего мира. Они казались ему знакомыми и незнакомыми одновременно, но он не мог сказать, чем порождается подобное чувство. Что-то смутно подсказывало ему, что такое случалось с ним не раз.

Странник повернул голову и сжал зубы – виски раскалывались от боли. Она пульсировала, то стихая, то разгораясь вновь, но никогда не прекращаясь полностью; она стучала в затылке, впивалась в суставы, холодным комом ворочалась гдето в животе. Казалось, она была живым существом, многорукой безжалостной тварью, выбравшейся, наконец, на свободу и теперь терзавшей бывшего хозяина.

Он понял, что умирает.

* * *

Радужные круги. Бесконечный ряд: смерть – воскрешение, смерть – воскрешение. Водовороты галактик. Алые тюльпаны, рассыпанные на снегу. Белая лошадь, распластавшаяся в неистовой скачке. Огромный галион под всеми парусами, на мачте взвивается черное полотнище.

И вновь, в который раз, темнота.

Женское лицо в обрамлении темно-рыжих волос, цвета застывающей бронзы. Зеркало…

Зеркало разбилось, лицо исчезло. Потом на его месте возникло другое – холодное и равнодушное, усталое. Близорукие глаза спрятаны за толстыми стеклами очков.

– Вы еще не вспомнили, как вас зовут?

Осколки мыслей соединились.

– Я – человек?..

– Могли бы придумать что-нибудь пооригинальнее.

Лицо приблизилось, и странник пристальнее всмотрелся в его черты.

Морщинистая кожа, тяжелый и мясистый, нависший над нижней губой нос – на нем изящно выделанная, вероятно, дорогая, оправа. Оттопыренные, заросшие редкими волосами уши. На лоб надвинута голубая шапочка с желтой полоской – символ принадлежности к медицинскому сословию? На плечах – такая же голубая накидка… не халат, но нечто похожее…

Лежащему в постели человеку этот набор наблюдений показался совершенно естественным. Он не был удивлен. Тем не менее, если б у него захотели узнать, откуда поступила вся эта информация, он вряд ли смог ответить.

Доктор – странник решил про себя называть его именно так – разогнулся, сразу же став карикатурно нерезким.

– Если захотите что-нибудь сообщить, коммуникационный пульт на столе.

И врач удалился – твердой походкой, которая больше подошла бы военному, чем мирному медику.

Когда дверь за доктором захлопнулась, человек попытался подняться. Это ему удалось, но стоило такого труда, что несколько минут он простоял неподвижно, опираясь на стену и борясь с головокружением.

Зато он смог, наконец, увидеть себя – на стене, как раз напротив того места, где он боролся с подступавшим беспамятством, висело зеркало. Небольшое, дюймов двадцать в высоту и вполовину меньше по горизонтали.

Дюймов? Что такое дюйм? Он не помнил.

Его поразило собственное лицо – вытянутое, исхудавшее, небритое, окруженное копной нечесанных темных волос.

На нем была надета длинная, до колен, рубаха, того же голубовато-серого оттенка, как и больничный костюм посетителя. Тут странник неожиданно осознал, что нисколько не удивлен, думая о месте своего пребывания как о больнице.

Он бегло осмотрел помещение – небольшую, пять на пять шагов, комнату. Ничего, кроме кровати и маленького стола он не обнаружил. Подошел к двери – белому прямоугольнику на фоне серой стены. Ручки не было и – по крайней мере, наружу – дверь не открывалась. Окно – широкое, во всю стену, но с необычно толстым стеклом. В глубине его, если приглядеться, можно заметить тонкую, в волос, проволочку.

За окном царил серый… Рассвет? День? Вечер? Тучи клубились от горизонта до горизонта, ветер гнал их по небу, и даже сквозь стекло слышалось его завывание. Странник приложил руку к прозрачной преграде и с удивлением отметил, что она теплая,

Он еще долго впитывал картину этого мира, смотрел на длинную магистраль, тянувшуюся к серому горизонту и уставленную бетонными зданиями всевозможных форм и размеров. Гдето на границе поля зрения он даже смог различить нечто, напоминающее ограду – высокую, в два человеческих роста стену.

Странник вновь уставился на свое отражение в зеркале, пытаясь сообразить, кто же он такой. Но отражение молчало. Зато ему, кажется, удалось вспомнить имя. Он не мог поручиться, что это его собственное, но иного он не знал.

Он разомкнул губы, стараясь воплотить воспоминание в живые звуки, но ему удалось произнести только один слог:

– Гвен…

Он мог поклясться, что имя длиннее, но его окончание прочно застряло в горле.

* * *

Человек сел на низкую постель, взял со столь же низкого столика маленькую черную коробочку. Несколько разноцветных кнопок, подсвеченных огоньками, неторопливо перемигивались на ней. Он нажал первую, и не сразу понял, что произошло.

Зеркало вдруг потускнело – вернее, просто перестало отражать свет, и на его месте взору открылся экран. Странник увидел садящую за столом женщину; она что-то писала левой рукой, правой подперев голову. Неведомо почему, это удивило его: что-то тут казалось неправильным, неверным. Женщина продолжала писать еще несколько секунд, затем, подняв глаза, уставилась прямо в комнату.

Она смешно открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, не издавая ни звука. Вероятно, она была испугана.

Дверь начала открываться.

* * *

Теперь в комнате появилась скамеечка – столь же низкая, как и все остальное. На ней сидел посетитель. Не давешний доктор с мясистым носом, а молодая, слегка близорукая женщина. Почему-то она больше казалась похожей на врача. Шапочки на ней не было, и светлые шелковистые волосы спускались до плеч. Странник невольно отметил изящные очертания маленькой груди и стройную линию бедер. Это наблюдение вызвало волну приятного тепла, разлившегося по телу.

– Значит, вы вспомнили, как вас зовут?

Голос был чуть более высоким, чем нужно, но отнюдь не неприятным, не визгливым.

– Мне кажется, да.

– Как же?

– Гвен…

Женщина на секунду задумалась; похоже, подобное имя она слышала впервые.

– Может быть, Эгван? – подсказала она.

Только что нареченный Эгваном пожал плечами. Видимо, женщине этот жест не показался непонятным.

– Тогда познакомимся. Я – Эрлин, ваш лечащий врач. Эрлин Лейн.

– А я думал, что тот человек, который здесь был…

– Это Дайн Джеббел, чиновник Департамента Государственных Перевозок.

Потому, с каким почтением она произнесла фразу, Эгван понял, что или сам этот Дайн, или весь его Департамент являются объектами огромной важности. Для того, чьи знания о себе и об окружающем мире отличались такой ущербностью, это было серьезной информацией.

– Я бы хотел почитать какую-нибудь газету… или книгу…

– Боюсь, Эгван, что вам еще нельзя подвергать свой организм подобной нагрузке.

Человек готов был поклясться, что за ее словами кроется нечто иное, нечто выходящее за рамки обычного беспокойства врача о состоянии больного.

* * *

Книги ему все-таки принесли. На первое время их было даже довольно много. Разные, большие и маленькие, совсем новые и в пыльных тканевых переплетах, содержащие однообразный текст и полные цветных красочных иллюстраций. Однако все они обладали одной общей особенностью – информация, которую удавалось извлечь из них, была минимальной.

Однако малое все же лучше, чем совсем ничего.

Самое важное, что выяснил человек, ставший теперь Эгваном, сводилось к следующему: мир, который он видел из своего окна, почва, на которой росла трава и стояли здания, серые небеса, вечно затянутые тучами – все это называлось «Эрде». В одной из книжек, посвященной географическим открытиям полутысячелетней давности, он нашел даже карту мира.

Планета была почти полностью покрыта водой, посреди безбрежного океана насчитывалась дюжина небольших материков – скорее, крупных островов размером с Борнео или Суматру.

Борнео? Суматра? Странник не знал, что означает всплывшая в памяти аналогия; вероятно, это тоже были острова, но откуда ему известны эти названия, он не мог сказать.

Эрде являлась миром монокультуры, хотя каждый остров пользовался определенной автономией, но все без исключения входили в состав планетарного государства – Центральной Директории. Сами острова, в свою очередь, являлись Директориями помельче; та, где располагалась Столица, была главенствующей. Названия у Столицы не существовало; Столица или Город – вот и все. Кроме этих скудных сведений страннику ничего не удалось выяснить.

Он попросил Эрлин дать ему что-нибудь из древней истории, но женщина долго не могла понять, что же ему нужно. Только спустя несколько минут до нее дошло, чего он хочет – когда он объяснил, что имеет в виду времена, при которых существовало несколько государств.

Молодая женщина смотрела на него как на сумасшедшего.

* * *

Дни тянулись своим чередом. На дворе явно стояла осень: все чаще лил дождь, небо целый день было затянуто тучами. И ни один из этих дней не подвел Эгвана ближе к разгадке собственной сущности. По-прежнему он оставался в полном неведении относительно своего прошлого. Но, что было хуже всего, он никак не мог понять, какую цель преследовала Эрлин – или те, кто стоял за ней.

Каждый день начинался с осмотра. Проводил его обычно тот, кого Эгван называл «дежурным врачом». Он долго изучал показания прибора, поочередно подключаемого к датчикам на теле пациента, потом что-то записывал и, не говоря ни слова, удалялся. Иногда, впрочем, вместо него заходила Эрлин. Тогда они перекидывались парой незначащих фраз.

Потом он завтракал. Обычно подавали безвкусное блюдо, что-то среднее между кашей и молочным супом. Как Эгван ни старался заставить себя почувствовать удовольствие от еды, ему это не удавалось. Видимо, он привык к другой диете.

До обеда он читал.

Газет по-прежнему не имелось, а художественная литература поставляла слишком мало полезной информации. Практически ничего нового он не узнал – только то, что последние двести лет Эрде находилась в состоянии полного социального застоя – никаких войн, революций, вообще, никаких событий, которые можно было бы назвать историческими. Произведения, посвященные прошлому, представляли собой панегирик властителям этого мира – Председателю Центральной Директории и его ближайшим помощникам. Обычно в заслугу им ставилось неожиданное посещение того или иного города, разговор на улице с «первым встречным» и тому подобные достижения. Лишь однажды он наткнулся на описание того, как около полувека назад, во время катастрофического землетрясения в Экваториальной Директории, местному Председателю удалось в короткий срок наладить снабжение пострадавших пищей, транспортом и медикаментами. Это преподносилось как великий подвиг всех времен. Но как ни старался странник найти число погибших, ему этого сделать не удалось.

Обед приносили, по-местному, в полдень.

Блюда были столь же безвкусными, но отличались большим разнообразием. По их смене можно было отсчитывать дни шестидневной недели.

Спустя час после обеда приходила Эрлин. Эгван не мог отрицать, что она, во всяком случае, недурна собой. Однако на дальнейшее это не подвигало. Правда, как-то раз на утреннем осмотре он вдруг обратил внимание, что молодая женщина рассматривает его обнаженное тело. Взгляд этот был отнюдь не равнодушным… Он запомнил это – чтобы воспользоваться при удобном случае.

Эрлин заставляла его вспоминать родителей, детство, домашнюю обстановку; большое внимание уделялось климату и рельефу местности, где он жил. Однако от вопроса – зачем ей это нужно – она каждый раз уклонялась, причем со все возрастающей энергией. Так летели часы и дни; Эгван не мог припомнить ничего вразумительного. Иногда он казался себе машиной, механической игрушкой, которую завели, вынули ключ, но включить позабыли. Это было невыносимо!

Вечером начинались развлечения.

Он быстро научился пользоваться коммуникационным пультом – местным гибридом телефона и телевизора. В частности, ему удалось добиться того, чтобы видеть комнату дежурных медсестер без обратной связи. Более всего это интересовало странника, когда там смотрели новости. Звук отсутствовал, но хоть что-то понять было можно.

Из этих передач, из случайных фраз врачей, он понял, что планета погрязла в острейшем кризисе – Федерация Директорий находилась на грани развала. Хуже того, никто не хотел этого признавать и не имел никаких планов дальнейших действий. Устойчивость вековой социальной системы стремительно падала, надвигалось что-то грозное, но медицинского центра это пока не касалось.

В один из так похожих друг на друга дней, когда Эгван уже и думать забыл о таинственном чиновнике из какого-то транспортного департамента, утренние процедуры начались раньше обычного – и проводила их сама Эрлин. Правда, ничем, кроме этого, медосмотр от обычного не отличался. Зато потом страннику принесли нормальную одежду. После безразмерной больничной рубахи было приятно чувствовать прикосновение к коже слегка грубоватой плотной ткани.

Ничего не понимавшего Эгвана отвели вниз, в вестибюль; там поджидал тот самый чиновник – Дайн Джеббел. Эрлин в чемто горячо убеждала его, но Дайн на все ее слова лишь отрицательно качал головой. Наконец, как бы подводя черту, он громко, на весь огромный холл, произнес:

– Мы ждали, сколько могли, однако вы злоупотребляете нашим терпением. Если вы оказались бессильны, то мы попробуем воспользоваться своими методами.

Двое крепких мужчин с каменными лицами легко, но твердо подхватили Эгвана под локти и повели к машине – длинному и низкому металлическому червю, оснащенному тремя парами колес. Сзади чинно шествовал Дайн Джеббел.

Странник предполагал, что его повезут в город. Откуда у него была уверенность в этом, он не знал, но не ошибся: вскоре машина уже ехала по узкой, обсаженной с обеих сторон плотными рядами деревьев магистрали. Сквозь стену зелени можно было рассмотреть, что эта полоса проходит посередине более широкого шоссе – видимо, автомобили Департамента Государственных Перевозок пользовались на дорогах особыми привилегиями.

Скоро деревья расступились, открыв взору высокое серое здание с узкими, как бойницы, окнами. Автомобиль затормозил. Давешние стражи, вновь ничего не говоря, вытащили Эгвана из машины и повели к высоким дверям.

Дайн Джеббел следовал по пятам.

Дальше были бесконечные коридоры, хмурые лица, выглядывающие из дверей. Почему-то страннику казалось, что он уже однажды видел это, но воспоминание пролетело, словно порыв ветра. Дорога, которой его вели, шла вниз.

Кабинет, в котором он наконец очутился, был невелик. Низкие столы и стулья, телевизор – или что-то очень на него похожее. В аппарате, возвышавшемся на одном из столов, можно было узнать персональный компьютер.

Дайн Джеббел закрыл за вошедшим дверь, охранники остались снаружи. Только теперь чиновник соизволил разжать губы:

– Можете сесть.

Сам он остался стоять, потом принялся прохаживаться вдоль пустоватой задней стены. Окна тут не было – комната явно находилась под землей. Она не производила впечатления постоянного кабинета; на ней лежал отпечаток какой-то необжитости, временности. Скорее всего, это помещение предназначалось для допросов или чего-то подобного.

Хозяин, наконец, оторвал взгляд от созерцания желто-серой стены:

– Неужели вам нечего сказать мне, Эгван?

Странник в ответ пожал плечами. Дайн, как будто не заметив этого жеста, продолжал:

– Я вполне допускаю, что у вас действительно была частичная или полная потеря памяти. Но сейчас вы явно пользуетесь этим в своих интересах.

Голос собеседника казался отстраненно далеким, холодным, лишенным всяких интонаций.

– Вас выследили в первые же минуты – значит, ваша игра не то что проиграна, она просто не состоялась. Вам совершенно бессмысленно запираться; вряд ли теперь ваши начальники помогут вам выбраться отсюда. Только сотрудничество с правительством даст гарантию благополучного исхода.

Эгван не многое понял из этого монолога; ему было ясно одно – его обвиняли в шпионаже в пользу какой-то из подчиненных центральному правительству директорий. Возможно, если б он знал, в чью именно, он чистосердечно признался в этом.

Тем временем хозяин кабинета, видимо, исчерпав все свои аргументы, решил перейти от слов к действиям.

– Что ж, милейший Эгван, если вы не хотите побеседовать добровольно, придется вам помочь.

Он дотронулся до одной из клавиш на столе.

Почти сразу же в распахнувшуюся дверь вкатилось высокое кресло на колесиках – первая нормальная мебель, которую странник увидел на Эрде. Эгван еще успел удивиться, почему ему кажутся неудобными и нелепыми сиденья этого мира, но вскоре произошло такое, что заставило забыть о подобных мелочах.

Сильный толчок заставил его опуститься в кресло. Умелые руки стянули запястья, лодыжки и грудь мягкими, но прочными пластмассовыми лентами. Потом стали опутывать тело проводами, подключая их к контактам, которые были вшиты под кожу еще в больнице.

…Яркая лампа направлена прямо в лицо, укрыться от ее света невозможно. Даже если плотно сжать веки, она продолжает светить сквозь них, медленно сжигая сетчатку. И не повернуть головы.

В лучах ее блестит шприц. Холодное прикосновение стали к руке…

Мертвенный холод заливает тело, достигая плеча, груди, спускаясь к желудку. Когда эта волна проникает в мозг, в кресле сидит уже не человек – говорящая игрушка, готовая ответить на любой вопрос.

И тут странник понимает, что снова находится на грани смерти.

И снова, как раньше, сознание возвращается толчками. Он то приближается, то удаляется от центра Вселенной, галактики несутся в немом круговороте, умирая и возрождаясь каждый миг.

Первым, что он увидел, было лицо Джеббела. Но теперь на него смотрели глаза, полные изумления, любопытства и страха. Хорошо, что хоть эти эмоции размягчили каменные черты…

Лампа была погашена, ремни – сняты. Двое в голубоватых накидках, с трудом удерживая в руках грузное тело, положили его на появившийся откуда-то диван. Чуть позже странник понял, что находится уже не в той комнате, где начинался допрос.

Дайн Джеббел исчез, зато появился поднос с едой – впрочем, столь же безвкусной, как и раньше.

И тут он сделал великое открытие, потрясшее его. Он думал о себе, об Эгване, человеке без прошлого, пришельце издалека; внезапно он понял, что то было не его имя. Скорее всего, не имя вообще – не из тех имен, что показались бы ему привычными.

Еще одно безумное усилие – и он вспомнил, как его зовут.

Ричард Блейд!

В голове словно взорвался пылающий шар, но цена, заплаченная за это воспоминание, не выглядела высокой. Он попытался припомнить что-нибудь еще, однако двери кладовой, с таким трудом выпустившие эти два слова, захлопнулись намертво.

Ричард Блейд со стоном стиснул виски руками.

Глава 6

Дни продолжали тянуться бесконечно – серые, нудные, ничем не отличавшиеся друг от друга. Приятным было лишь то, что на допросы больше не возили. Правда, несколько изменилась тематика разговоров с Эрлин; ее почему-то гораздо больше стали интересовать технические вопросы, причем в подробностях, доступных лишь специалисту. И еще Блейд заметил, что она начала носить с собой магнитофон. Все это казалось странным, но ни к каким определенным выводам он не пришел. По-видимому, он являлся чем-то вроде футбольного мяча, используемого в некой политической игре. Кроме имени и немногих отрывочных воспоминаний, сказать о себе он ничего не мог. И ему смертельно не хватало информации!

Решение использовать Эрлин зрело давно; вопрос состоял лишь в том, как сделать это с максимальной пользой. То, что она неравнодушна к нему, Блейд заметил еще в первые дни, как только вернулось осознание собственного «я». Теперь предстояло заставить ее раскрыться, проявить более сильные эмоции. Если это удастся – союзник, а точнее, союзница, будет у него в руках. В прямом и переносном смысле.

Подходящий момент наступил довольно скоро.

Однажды во время утреннего осмотра (они продолжали проходить как обычно), Эрлин замещала дежурного врача. Вместо того, чтобы стоять голым, в полной неподвижности, Блейд легким движением приобнял ее за плечи.

Ответа ждать пришлось недолго: ее жадные губы тут же нашли его рот. Пальцы Блейда двинулись вниз, по застежке халатика, руки Эрлин зарылись в его волосы. Он поднял женщину, прижимая к груди.

Ее тело на руках Блейда расслабилось, обмякло, и он осторожно положил Эрлин на свое низкое ложе. Стараясь не сделать ей больно, он с нежностью гладил ее бархатистую кожу, целовал глаза… Потом, скользнув губами по гладкой шее, нащупал ушко.

Вновь странная тень воспоминания промелькнула перед мысленным взором, но он успел лишь шепнуть слово, так и не уловив его смысла: «Гвенделайн…»

Нельзя сказать, чтобы Эрлин не нравилось то, что он делал, но женщина не пыталась сама проявить инициативу, предоставив все на усмотрение пациента. Скорее всего, подумал Блейд, она не имела в свое время хорошего наставника. Что ж, он поможет ей наверстать упущенное…

Осторожно перевернувшись вместе с ней на спину, он заставил женщину двигаться поэнергичнее. Она быстро попала в такт, и Блейд понял – еще нескольких занятий, и молодой врач сама сможет научить кого угодно любовным премудростям. Внезапно до него дошло, что и сам он – в своей прошлой жизни – был близок со многими женщинами.

Но как воспользоваться этой информацией, он еще не знал.

Некоторое время они занимались любовной игрой, но вскоре странник почувствовал, что терпение его на исходе; страсть наконец нашла выход. Он заметил, что движения Эрлин потеряли ритм, стали беспорядочными; его фаллос до предела проник в ее лоно. В момент кульминации он подался вперед и вверх – женщина на нем застонала.

Они еще лежали рядом несколько минут, учащенно дыша, не в силах пошевелиться.

Наконец Блейд произнес:

– Надеюсь, тебе было приятно…

Эрлин ничего не ответила.

Она встала, оделась и, так и не сказав ни слова, покинула комнату.

В этот вечер она не пришла. Блейд долго гадал, какую же реакцию вызвало утреннее происшествие, однако ни к какому разумному выводу прийти не смог.

На следующее утро не было даже обычного осмотра – лишь после обеда заглянула сестра, доставившая ему пакет с одеждой. Полагая, что его опять повезут на допрос к Джеббелу, странник одевался неохотно, стараясь потянуть время. Однако вскоре в комнату торопливо вошла разгоряченная Эрлин; запыхавшись, она стала объяснять ему, что Дайн Джеббел разрешил поселить «Эгвана» в городе, надеясь, что восстановление памяти там будет проходить успешней. Когда Блейд спросил, какое отношение имеет к медицине Департамент Государственных Перевозок, лицо женщины вдруг посерело. Пролепетав что-то о том, что Джеббел очень уважаемый человек, она вышла из комнаты, звонко хлопнув дверью.

Позже, уже в машине, Блейд по трясущимся уголкам губ, по темным дорожкам расплывшейся косметики понял, что она плакала, однако связать этот факт со своим вопросом не смог. Что ее так напугало? Что расстроило? Он терялся в догадках.

Их машина ехала по общей магистрали. Выходило это значительно медленнее, чем раньше; нельзя сказать, что «пробки» были столь уж велики, но огромное количество машин на улицах заставляло двигаться осторожнее, то и дело снижая скорость.

Блейд в тайне надеялся, что Эрлин поселит его у себя, но вышло по-иному. Машина вскоре затормозила перед огромным зданием транспортного департамента. Правда, спускаться в подземелье под ним не пришлось – они прошли в кабинет какого-то чиновника. Хотя перед дверями скопилась большая очередь, Блейда и его спутницу пропустили сразу.

В комнате, кроме хозяина, находился и Дайн Джеббел. Он представил «Эгвана», добавил несколько непонятных фраз о том, что «он именно тот человек, о котором я рассказывал…» и попросил позаботиться о жилье. Просьба эта прозвучала скорее приказом; сидевший за столом человек, тут же начал куда-то звонить, подолгу разговаривая на непонятные темы, то подобострастно улыбаясь, то грозя кому-то.

Наконец дело было улажено. Чиновник назвал Джеббелу какой-то адрес, и тот задал непонятный вопрос:

– Это наша квартира?

– Да, да, конечно.

– Значит, человек там есть?

– Когда вы появитесь, он там будет.

– Надеюсь, что так.

Дайн Джеббел встал, давая взглядом понять, что судьба Ричарда Блейда находится в надежных руках.

Дальше они ехали на государственной машине – выходило это гораздо быстрее. Промчались через центр города – беспорядочное нагромождение обшарпанных и ветхих зданий, разбросанных на острове посреди реки. Вода, как про себя отметил Блейд, казалась довольно чистой.

За рекой потянулись однообразные кварталы огромных высотных зданий, похожих друг на друга как братья-близнецы; их унылые шеренги бесконечным строем уходили куда-то вдаль.

К одному из таких домов и подъехала машина. Таинственный «наш человек» встречал их у самых дверец автомобиля. Это был широкоплечий громила, немного уступающий Блейду в росте, но, столь же широкоплечий и мощный. Правда, у него намечалось небольшое брюшко, и это значило, что охранник начал терять форму. На его лошадиной физиономии не промелькнуло ни единого проблеска мысли. Впрочем, это и не требовалось; «наш человек» явно предназначался не для решения задач по высшей математике.

Он протянул Блейду широкую потную ладонь:

– Фэрл.

– Эгван.

Странник пожал руку, так и не поняв, что это было – имя, фамилия или кличка.

Лифт поднял всех четверых куда-то под самую крышу. Эрлин не отставала. «Эгван» не возражал против ее присутствия: хотя бы один человек, смотревший на него с симпатией. В компании Фэрла и Джеббела ему было бы неуютно.

На лестнице чиновник Департамента Перевозок знаком отослал головореза, прежде чем они добрались до нужной двери. Впрочем, охранник немедленно скользнул в соседнюю.

Неожиданная заминка вышла с ключами – ни у кого их не было. Блейд, не растерявшись, толкнул дверь плечом и едва удержался на ногах – она оказалась незаперта. Оглянувшись, он увидел торчащую изнутри в замке связку. Джеббел неодобрительно нахмурился, Эрлин едва сдерживала смех.

Они расположились на диване – столь же низком, как и остальная мебель на Эрде. Вернее, на диване сидели молодая женщина и новый жилец, Джеббел же почти немедленно вскочил и возбужденно заметался по комнате, размахивая руками; широкие рукава его черного костюма взлетали крыльями хищной птицы. Вероятно, чиновник имел привычку говорить на ходу.

– Эгван, руководство Директории пришло к выводу, что для дальнейшего лечения вам необязательно находиться в клинике. Поэтому мы разместим вас, возможно, – временно, здесь. Человек, которого вы уже видели, будет одним из ваших охранников. Так как память ваша еще не до конца восстановилась, то выходить из дома вы можете только в его сопровождении или вместе с Эрлин Лейн. Она остается вашим лечащим врачом. Каждую неделю вы будете проходить осмотр в клинике. И, возможно, она будет иногда навещать вас здесь.

По тому, как загорелись щеки женщины, Блейд понял, что вероятность этого события равна единице.

Между тем Джеббел продолжал:

– Если вы вспомните что-нибудь, что покажется вам важным, немедленно сообщайте ей. В любое время дня или ночи! – Эрлин покорно кивнула. – Всем необходимым вас будет снабжать охранник. Код его вызова и код доктора Лейн записаны напрямую в коммуникаторе квартиры. Вопросы есть?

– Скажите, в чем меня обвиняют?

Дайн Джеббел вздрогнул, потом оглушительно расхохотался и сообщил, уставившись на своего подопечного темными зрачками:

– Если бы вас в чем-то обвиняли, вы бы уже месили хлореллу в чанах Овезарра или где-нибудь похуже… Скажем, так: Директория рассматривает вас как… как свидетеля. Очень важного свидетеля! – Он сделал многозначительную паузу, – Ну? Что еще?

– Будут ли допросы в Департаменте Перевозок?

Хотя вопрос этот Блейд задал скорее с целью позлить Джеббела, как ни странно, чиновник ответил даже на него:

– Решение по данному поводу еще не принято, но я не исключаю, что такие беседы могут понадобиться.

Не попрощавшись и не сказав ни слова больше, Дайн Джеббел вышел. Слышно было, как он звонит в квартиру охранника.

Блейд призадумался. Трудно было предположить, чтобы столь высокий чиновник лично занимался размещением «Эгвана» не преследуя каких-то серьезных целей. Неужели он стал настолько важной фигурой, что контакт с ним нельзя доверить подчиненным? Вероятно, так, решил странник, и поднялся; ему хотелось получше изучить свое новое жилище.

* * *

Эрлин оказалась не только приятной партнершей в постели, быстро запоминающей все новые уроки; в неофициальной обстановке она была неплохой собеседницей и отличной хозяйкой – по крайней мере, еда, приготовленная ею, имела вкус.

Она старалась бывать у «Эгвана» почаще – обычно это случалось раза два в неделю. После каждого осмотра в клинике она заезжала к Блейду домой, где обычно оставался на ночь.

Политикой она, правда, интересовалась мало. Во всяком случае, если Эрлин лишь изображала подобное отсутствие интереса, то получалось это у нее неплохо. Зато теперь обнаружилось изобилие газет, которые стали для изголодавшегося по информации Блейда настоящим кладом. Из своих наблюдений, газетных комментариев и теленовостей он получил подтверждение того, что Центральная Директория удерживается от развала исключительно контролем над транспортной сетью планеты. В ее руках находился не только воздушный флот и морской транспорт, но и авиастроительные заводы и верфи. Довершала все это хроническая нехватка топлива, не позволявшая отдельным директориям развивать подобные отрасли у себя. Все шельфовые месторождения, естественно, контролировал вездесущий Департамент Государственных Перевозок. Теперь становилось понятным огромное влияние этого ведомства. Подмявший под себя все остальные отрасли – как, впрочем, и само правительство, – он де-факто контролировал экономику всей планеты.

Блейд уже догадывался, что его судьба каким-то образом связана со зреющим тут кризисом. Понимание это еще не переросло в цельную картину или, тем более, в некую программу действий. Он не знал, что должен делать – и должен ли делать что-то вообще. К нему все чаще приходило ощущение того, что он являлся раньше человеком сильным и волевым, но странник не мог вспомнить, чем занимался до амнезии. Это раздражало – как и вынужденное безделье.

Он попробовал сам, без помощи Эрлин, разгрести завалы на путях в прошлое. Он взял лист бумаги и попытался, как часто советовала молодая женщина, написать все, что вспомнится о детстве. Такая работа вымотала его за час, но результат оказался смехотворным – пол-листа, исписанные крупным размашистым почерком.