Текст книги "Декстер в деле"

Автор книги: Джеффри Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Домой, в Майами, прилетели в пятницу вечером, два дня спустя. По всему аэропорту ходили злобные пассажиры, пихали друг друга у багажной ленты, и на глаза у меня навернулись слезы. Кто-то попытался уволочь от ленты чемодан Риты, рявкнул на меня, когда я отбирал ее имущество… Добро пожаловать домой!

И если бы мне даже не хватило дополнительной сентиментальщины, я получил свое сполна буквально в понедельник, в первый рабочий день. Вышел из лифта и тут же наткнулся на Винса Мацуоку.

– Декстер! – возопил он. – Пончики принес?

Какое сердечное приветствие… значит, без меня тут скучали! Если бы только у меня было сердце, я бы оценил это в полной мере.

– Я пончики больше не ем. Теперь – только croissants [14]14
  Круассаны, рогалики ( фр.).


[Закрыть].

– Чего? – моргнул Винс.

– Je suis Parisien [15]15
  Я парижанин ( фр.).


[Закрыть], – пояснил я.

Он покачал головой.

– Напрасно ты пончики не принес. С утра в Саут-Бич вызвали, там дичь какая-то творится, на пляже, а пончиков в округе не достать.

– Quel tragique [16]16
  Какая жалость! ( фр.)


[Закрыть], – посочувствовал я.

– Ты весь день так будешь? – обиделся Винс. – Потому что нам до вечера еще ой как далеко…

Тот день и впрямь затянулся. Вдобавок ко всему еще и журналисты, и зеваки в три ряда за желтой полицейской лентой, огораживающей участок пляжа на южной оконечности Саут-Бич. Я вспотел, пока продирался сквозь толпу, обступившую место происшествия. Там, на песке, футах в двадцати от тел, ползал на коленках Эйнджел Батиста, выискивал что-то незримое простым смертным.

– Как дела? – поздоровался я.

– Пока не родила. – Он даже не поднял голову.

– Ну-ну. А Винс сказал, тут дичь какая-то творится.

Он прищурился, склонился еще ниже к песку.

– А песчаных мушек не боишься? – поддел я его.

Эйнджел лишь кивнул и объявил:

– Их не здесь убили. С одного кровило… – Он вгляделся. – Нет, это не кровь.

– Повезло мне.

– А еще, – добавил Эйнджел, пинцетом подцепляя что-то микроскопическое в приготовленный заранее прозрачный пакетик. – Еще у них… – И замолчал, но в этот раз не потому, что был поглощен своими таинственными занятиями с невидимыми предметами, а как будто подыскивая слова, чтобы не напугать меня раньше времени. В повисшей между нами тишине послышалось шуршание, словно нечто расправляло крылья в темной глубине Декстер-мобиля.

– Что? – не выдержал я.

Эйнджел медленно качнул головой.

– Их… украсили. – От этих слов заклятие над ним как будто рассеялось; мой коллега резво вскочил с места, заклеил прозрачный пакетик, аккуратно отложил его в сторону и снова присел на колени.

Если он не собирается мне больше ничего объяснять, значит, придется самому сходить и выяснить, о чем все так зловеще молчат. И я прошел еще двадцать футов вперед, туда, где лежали тела.

Два тела, мужское и женское, возраст слегка за тридцать. Выбранные явно не за красоту. Оба бледные, одутловатые, волосатые. Их старательно разложили на ярких пляжных полотенцах – такие обожают туристы со Среднего Запада. У женщины на коленях пристроилась как бы небрежно раскрытая книжка (дамский роман в кричащей розовой обложке, столь любимый в отпуске мичиганцами): «Отпускной сезон». Самая обычная семейная пара на пляже.

Чтобы подчеркнуть удовольствие, которое они как бы должны были испытывать, обоим на лица были приклеены полупрозрачные пластиковые маски для ныряния; от маски человеческая физиономия превращается в огромную фальшивую улыбку, но настоящее лицо все равно просматривается сквозь пластик. Майами, город вечных улыбок!

Вот только у этих двух пляжников повод улыбаться был несколько странный, странный настолько, что мой Темный Пассажир зашелся квакающим хохотом. Тела вскрыли от ребер до самого живота, а потом раздвинули лоскуты кожи, обнажив внутренности. Я и без радостного шипения своего темного приятеля догадался, что внутренности были не вполне обычные.

Всю привычную требуху кто-то вынул (хорошее начало!). Никаких вам липких кишок, никакого кровавого месива. Нет, всю ужасно-омерзительную грязь оттуда извлекли. А затем полость женского тела красиво и со вкусом превратили в корзину тропических фруктов вроде тех, которыми гостиницы приветствуют особо значимых гостей. Я заметил пару манго, папайю, несколько апельсинов и грейпфрутов, ананас и, разумеется, бананы. Грудная клетка была даже перевязана ярко-красной ленточкой, а из глубины фруктовой вазы торчало горлышко бутылки дешевого шампанского.

Мужчину декорировали в некотором роде более легкомысленными и разнородными предметами. Вместо яркого и красивого фруктового ассорти его вскрытый живот был заполнен гигантскими солнечными очками, плавательной маской с трубкой, опустошенными тюбиками от крема для загара и коробкой традиционных в Латинской Америке пирожков-слоек. На фоне всей этой дикости на пляже отчетливо ощущалась нехватка пончиков. В выпотрошенной полости торчала некая брошюра или журнал. Я наклонился ближе, силясь разглядеть обложку: календарь «В купальниках на Саут-Бич». Из-за календаря высовывалась голова морского окуня: рыба разинула рот в подобии зловещей ухмылки, напоминающей пластиковую маску, приклеенную к лицу мертвеца.

По песку кто-то шел. Я обернулся.

– Твой друг? – поинтересовалась моя сестра Дебора, подходя ближе и кивая на тело. Наверное, следует сказать «сержант Дебора», поскольку по работе мне положено вести себя учтиво с человеком, достигшим столь высокого положения. Обычно я действительно весьма учтив и способен даже пропускать подобные подколки мимо ушей. Но в руке сестра держала то, что моментально нейтрализовало все мои политкорректные порывы. Она умудрилась достать где-то пончик (со взбитыми сливками, мой любимый!) и теперь откусила огромный кусок. Какая несправедливость!

– Что скажешь, братец? – прочавкала Дебора с набитым ртом.

– Скажу, что ты должна была и для меня взять пончик! – возмутился я.

Дебора осклабилась, и мне стало еще обидней, ведь губы у нее были перемазаны шоколадной глазурью.

– Я и взяла! – объяснила Дебора. – А потом проголодалась и все съела!

Приятно, когда сестра улыбается, тем более что в последние несколько лет делала она это редко (улыбчивость неважно сочеталась с ее любимым образом копа). Но это зрелище не вызвало во мне прилива братской теплоты – главным образом потому, что пончика мне так и не досталось. Впрочем, исследуя человеческую натуру, я узнал, что людям свойственно радоваться счастью своих ближних, и постарался максимально правдоподобно это изобразить.

– Я за тебя очень рад!

– Нисколько ты не рад, ты дуешься! – возразила Дебора. – Ну, что скажешь?

Она запихнула остатки пончика в рот и снова кивнула на трупы.

Разумеется, Дебора в отличие от всех прочих людей на земле имела право рассчитывать на мое особое мастерство – интуитивное умение распознавать мотивы подобных убийств, совершаемых больными и извращенными животными, ведь она была единственной родственницей меня самого, такого же больного извращенца. Однако веселье Темного Пассажира постепенно завяло, а особых подсказок насчет того, зачем безумцу захотелось изукрасить трупы эдаким приветствием всему нашему обществу, я так и не дождался. Вслушивался очень долго и сосредоточенно (делал вид, что изучаю тела), но не услышал и не увидел ничего – лишь разраженное покашливание чуть слышно донеслось из сумрачных глубин шато Декстера. А Дебора ждала от меня официального заявления.

– Все это несколько наигранно… – выдавил я.

– Ничего себе словечко, – фыркнула она. – И какого черта это значит?

Я помедлил. Обычно я легко вникаю в суть нелепых убийств: моя особая проницательность в делах подобного рода подсказывает мне, какие именно выверты подсознания привели к появлению тех или иных человеческих останков. Но в данном случае я ничего не понимал. Даже такой профессионал, как я, не всесилен; ни мне, ни моему внутреннему помощнику было невдомек, кому потребовалось превращать нелепую толстуху в корзину с фруктами.

Дебора выжидающе смотрела на меня, а я боялся сболтнуть какую-нибудь глупость – вдруг сестра примет ее за проницательную догадку и уйдет не в ту степь. С другой стороны, репутация требовала, чтобы я высказал некое компетентное мнение.

– Ничего определенного, – начал я. – Просто…

И запнулся, потому что осознал, что собираюсь выдать и впрямь верную догадку. Пассажир одобрительно хмыкнул в знак согласия.

– Да что, говори уже! – потребовала Дебора в обычном раздраженном тоне.

Какое облегчение!

– Здесь все делалось с холодным расчетом, хотя обычно по-другому, – объяснил я.

Дебс прыснула.

– «Обычно»! Для кого обычно – для тебя, что ли?!

Так-так, на личности переходим… Ладно, проехали.

– Обычно для тех, кто на такое способен. Нужна какая-то страсть, некий знак, что тому, кто это сделал, было… гм… было очень нужно поступить именно так. А здесь иное. Вроде как… «чем бы мне еще развлечься?».

– Это, по-твоему, развлечение? – переспросила она.

Я сердито качнул головой – сестра явно не желала вникать в мои слова.

– Нет же, я тебе и пытаюсь объяснить! Развлечением должно быть само убийство, это всегда видно по трупам, – а здесь все затеяли отнюдь не ради убийства, это только способ чего-то добиться. Способ, а не цель… Чего ты на меня так смотришь?

– Значит, вот что ты чувствуешь… – протянула она.

Я как-то даже растерялся… это я-то, Дерзкий Декстер, который за словом в карман не полезет! Дебора все еще никак не могла привыкнуть к тому, что я собой представляю, к тому, кем вырастил меня ее отец. И я прекрасно понимал, насколько сложно ей принять все это в повседневной жизни, особенно по работе… в конце концов, ее работа в том и состояла, чтоб выслеживать таких, как я, и отправлять на электрический стул.

С другой стороны, подобные разговоры и мне давались ой как тяжко. Даже с Деборой… все равно что с родной матерью оральный секс обсуждать. В общем, я решил ненавязчиво сменить тему и сказал:

– Понимаешь, здесь главное не сами убийства, а то, что сделали с телами дальше.

Дебора с минуту пялилась на меня, потом тряхнула головой.

– Мне до чертиков хотелось бы понять, что ты имеешь в виду… – протянула она. – Но еще больше хочется выяснить, что творится у тебя в башке!

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Шипение напомнило мне звуки, что, бывало, издавал мой Пассажир, и это меня немного успокоило.

– Слушай, Дебс! – попробовал я еще раз. – Я хочу сказать, что нам попался не убийца. Наш герой любит играть с мертвыми телами, не с живыми.

– А что, есть разница?

– Да.

– Но он все равно убивает? – уточнила она.

– Судя по всему.

– И скорее всего убьет опять?

– Вероятно, – подтвердил я, заглушая глумливую, слышимую только мне одному внутреннюю уверенность.

– Так какая разница? – настаивала Дебора.

– Разница в том, что убийства будут происходить по разному сценарию. Не понятно ни когда он в следующий раз убьет, ни кого, не понятно вообще ничего, что обычно помогает изловить убийцу. Остается только ждать и надеяться на удачу.

– Черт! Ждать я никогда не умела.

Немного в стороне от места преступления, у припаркованных машин, возникла непонятная суматоха, и кто-то грузный одышливо зашаркал по песку в нашу сторону. Детектив Коултер.

– Морган, – пропыхтел он, и мы оба отозвались:

– А?

– Не ты, – сказал он мне. – А ты, Дебби!

Дебора скривилась – она терпеть не могла, когда ее звали Дебби.

– Чего?

– Мы с тобой партнеры в этом деле, – заявил он. – Капитан сказал.

– Я уже и так им занимаюсь, – возразила Дебора. – Не нужен мне никакой партнер.

– Теперь нужен, – откликнулся Коултер и глотнул газировки из огромной бутыли. – Нашли еще похожего на этих… В «Эльфийских садах».

– Повезло тебе, – заметил я, обращаясь к Деборе, а когда сестра злобно сверкнула глазами, добавил: – Теперь ждать не придется!

Глава 4

Особенно радует в Майами безусловная готовность здешних жителей все заасфальтировать. Наш чудный город был когда-то субтропическим садом, плодородным и густо населенным всяческой живностью, и вот, спустя буквально считанные годы напряженной работы, растений никаких не осталось, живность повымерла. Конечно, память о них витает в пришедших им на смену кварталах. По неписаному правилу каждый новый район застройки называется по имени того, что было погублено при строительстве. Пропали орлы? Закрытый жилой комплекс «Орлиное гнездо». Погибли пантеры? Район «Бегущая пантера». Просто, изящно и обычно весьма рентабельно.

Я не хочу сказать, будто на месте «Эльфийских садов» перебили всех эльфов и вытоптали все их домики-тюльпаны. Вовсе нет. Напротив, тут скорее совершилась месть растений. Конечно, ехать сюда нужно было через всякие там «Бухты орхидей» и «Кипарисовые низины», зато потом посетители оказывались в настоящих зарослях диких деревьев и орхидей, почти не знающих садовых ножниц и вообще присутствия человека. Кроме, разумеется, автобусов с туристами. Здесь до сих пор можно было отыскать парочку живых пальм, не подсвеченных со всех сторон неоном, и в целом мне нравилось пройтись по здешнему парку, среди деревьев, подальше от суеты.

Впрочем, сегодня утром парковка была забита: «Сады» закрыли из-за ужасной находки. Толпы туристов запрудили вход и рвались внутрь комплекса, надеясь ужаснуться, встретив нечто жуткое. Замечательный отпуск в Майами: трупы и орхидеи.

В толпе шныряли даже два юнца вполне эльфийского вида – представляете, снимали на видео, как остальные стоят и чего-то ждут. Еще и выкрикивали на ходу: «Убийство в “Садах!”» и всякое такое. Может быть, нашли хорошее местечко на парковке и не хотели уезжать? Ведь теперь здесь не осталось места втиснуть даже велосипед.

Разумеется, Дебора повела себя как уроженка Майами и местный же коп: оттеснила толпу своим «фордом», припарковалась прямо у главного входа в парк, рядом с другими служебными машинами, и проворно выскочила на улицу. Я еще только вылезал с пассажирского сиденья, а она уже что-то втолковывала полицейскому у ворот. Крепкий коротышка в униформе по фамилии Мелцер, я его немного знал. Он махнул в дальнюю от входа сторону, и Дебора рванула по дорожке прямиком туда.

Я поспешил за ней. Привык трусить за Деборой по пятам, на подхвате, потому что она вечно мчится на место всякого преступления. Как-то неудобно ей подсказывать в такую минуту, что спешить уже незачем. В конце концов, потерпевшие никуда не денутся. Но Дебора все равно торопилась и рассчитывала, что я всегда буду рядом и растолкую ей, что она думает. В общем, я припустил за ней, пока сестра не пропала в этих заботливо ухоженных джунглях.

Наконец догнал – она как раз вдруг резко затормозила на полянке, которая называлась «Дождевой лес». Тут имелась скамейка для запыхавшихся любителей природы – посидеть, передохнуть среди цветов. К несчастью для пыхтящего бедняги Декстера, сломя голову примчавшегося к Дебс, сиденье успел занять кое-кто, сильней меня нуждающийся в скамейке.

Этот «кое-кто» сидел у водопада в тени пальмы. Одет он был в мешковатые шорты (этакие неряшливые, в них в последнее время почему-то стало допустимо появляться в общественных местах) и резиновые шлепанцы, непременно сочетающиеся с шортами. Еще на нем была футболка с какой-то идиотской надписью и фотоаппарат, а в руках он задумчиво стиснул букет. Но хотя я говорю «задумчиво», думать ему было нечем: голову аккуратно отрезали, а вместо нее приладили живописную охапку тропических цветов. Зато в букете были не цветы, а веселенькая масса кишок, украшенная чем-то весьма похожим на сердце. Над сердцем вилось радостное облако мух.

– Сукин сын, – высказалась Дебора. Логично, не поспоришь. – Сучий сукин сын… Трое за день!

– Мы еще не знаем, есть ли между ними связь, – осторожно поправил я.

Сестра сердито вспыхнула.

– Хочешь сказать, у нас тут два урода бегают одновременно?!

– Маловероятно, – признал я.

– Еще как маловероятно! А мне вот-вот придется собственную задницу подставить и капитану Мэттьюсу, и каждому журналюге на Западном побережье!

– Вот вы все повеселитесь, – откликнулся я.

– И что я им буду говорить?

– Мы рассматриваем несколько версий. Постараюсь вскоре сообщить вам кое-что определенное, – отбарабанил я.

Дебора вытаращилась на меня огромными глазами очень злобной и зубастой рыбины.

– Эту ересь я и без тебя помню! Эту ересь помнят даже журналюги! А капитан Мэттьюс вообще это сам придумал!

– А тебе какой ереси хочется?

– Такой, какая объяснит мне, в чем тут дело, ты, дурак!

Я пропустил сестринские обзывания мимо ушей и внимательней оглядел нашего нового приятеля – любителя природы. Тело было усажено в тщательно выверенной, расслабленной позе – кто-то очень постарался. Мне вновь отчетливо подумалось, что поза после смерти здесь важнее, чем само убийство. Я немного встревожился, хотя Темный Пассажир лишь насмешливо хихикал. Как если бы кто-то признался, что затеял нелепую и путаную постельную борьбу исключительно ради того, чтобы после закурить.

А еще мне не нравилось, что и на этот раз, совсем как в предыдущий, еще у тех, первых выложенных напоказ трупов, мой Пассажир не давал мне никаких подсказок – только веселился в глубине, сам с собой.

– Дело тут, по-моему, в том, – нерешительно начал я, – чтобы сделать некое заявление.

– Заявление, – повторила Дебора. – Какое такое заявление?

– Не знаю.

Дебора смотрела на меня чуть дольше, чем нужно, затем покачала головой.

– Какое счастье, что ты мне помогаешь!

Я не нашелся что ответить, не придумал подходящей колкости.

Тут в наш тихий и укромный уголок ворвалась целая команда лаборантов-криминалистов, и все принялись фотографировать, измерять, собирать какие-то пылинки и заглядывать во все щели в поисках улик. Дебора сразу отвернулась от меня, заговорила с Камиллой Фигг, одной из самых дотошных лаборанток нашего управления, а я остался в одиночестве – страдать, что подвел собственную сестру.

И наверняка страдал бы просто ужасно, будь я способен на угрызения совести или другие травмирующие человеческие чувства, но я для такого не создан и посему ничего не почувствовал… Ничего, кроме голода. Тогда я отправился назад, к воротам парка, и стал болтать с Мелцером, дожидаясь, кто бы подбросил меня на Саут-Бич. Я ведь утром там оставил свой лабораторный чемоданчик и еще даже не начинал искать брызги крови.

Остаток дня я так и ездил взад-вперед, от первого места преступления ко второму. Работы непосредственно по моему профилю было совсем мало: лишь несколько почти высохших капелек на песке, свидетельствовавших о том, что пару на пляже убили в каком-то другом месте, а уж после привезли сюда. С этим мы, кажется, все согласились – вряд ли кто-то умудрился бы вырезать подобные художества в открытую. Впрочем, я не стал еще раз говорить об этом Деборе – сестра и так уже слишком много суетилась не по делу, – ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.

Единственную передышку я урвал почти в час дня: Эйнджел предложил подбросить меня на работу, и по пути мы заехали на Восьмую улицу, где и пообедали в его любимом ресторанчике «Маленькая Гаванна». Я съел вкуснейший стейк по-кубински, приготовленный со всеми причиндалами, а на десерт – фруктовый флан и целых два фирменных печенья. А потом, уже совсем довольный, приехал на работу, показал на входе свой пропуск и вошел в лифт.

Двери лифта закрылись; Пассажир неуверенно поерзал, и я изо всех сил стал вслушиваться, гадая, то ли он так реагирует на утреннюю праздничную бойню, то ли это уже я сам лука переел с бифштексом. Но больше ничего от него не добился – лишь дрогнули во тьме невидимые крылья… верный признак того, что что-то идет не так, как следует. Только непонятно, при чем тут лифт. Возможно, из-за недавнего отпуска от служения Молоху Пассажир впал в некое замешательство? Разумеется, Пассажир, хоть сколь угодно менее, чем обычно, готовый к действию, мне ни к чему. И я как раз озадачился, что бы предпринять на сей счет, когда двери лифта открылись и все вопросы разрешились сами собой.

Из коридора прямо на нас не мигая таращился сержант Доукс, словно знал заранее, что мы сейчас поднимемся; я аж оторопел! Доукс меня никогда не жаловал – всегда питал какие-то беспочвенные подозрения, считал меня настоящим чудовищем и был намерен это доказать. Потом Доукса изловил некий хирург-любитель и отрезал ему ладони, ступни и язык, и хотя я претерпел существенные неудобства, пытаясь спасти сержанта (ведь это я помог вызволить большую его часть!), он решил, что я и виновен в его новом, изрядно потрепанном обличье, и невзлюбил меня еще сильнее.

Не спасало даже то, что теперь, без языка, Доукс был неспособен выговорить хоть что-то мало-мальски связное: он все равно пытался говорить свое, а мы, все остальные, были вынуждены терпеть какое-то подобие нового языка сплошь из одних «ы» да «мм». Звучало это так назойливо и угрожающе, что слушатели, силясь разобрать хоть что-то, сами тем временем озирались в поисках аварийного выхода.

В общем, сержант Доукс сидел в проходе в инвалидном кресле и пялился на меня с таким выражением, как будто я старушек насилую. Я приготовился к очередному выплеску злобной тарабарщины, а сам раздумывал, нельзя ли попросту протиснуться мимо него… Больше ничего не происходило, пока лифт не начал автоматически закрываться. Но прежде чем мне удалось ретироваться вниз, Доукс вскинул правую руку (точнее, сверкающую сталью клешню) и застопорил двери.

– Спасибо, – сказал я и осторожно шагнул вперед.

Доукс не шевельнулся, не посторонился, не моргнул и глазом; мне, чтоб двинуться дальше, пришлось бы его опрокинуть.

Он не сводил с меня немигающих ненавидящих глаз. Затем поднял какую-то серебристую штуку размером с книжку и щелкнул откидной крышкой. Оказывается, это у него был мини-компьютер, или КПК.

– Положи мне на стол, – раздался бестелесный мужской голос из КПК.

Доукс сердито зарычал и потыкал еще.

– Черный, и сахара два кусочка! – попросил голос, и сержант снова что-то там заковырял.

– Желаю удачи! – воскликнул голос, вообще-то удивительно приятный баритон, больше подходящий какому-нибудь довольному и упитанному белому американцу, чем злобному черному киборгу, жаждущему мести.

Теперь Доуксу пришлось опустить голову, чтобы взглянуть на клавиатуру этой штуковины, зажатой в металлической клешне. Очевидно, у него там был заранее записанный набор фраз. Наконец сержант отыскал нужную клавишу.

– Я за тобой слежу! – весело сообщил бестелесный баритон.

Мне бы следовало порадоваться столь бодрому и уверенному тону, однако весь эффект смазался от того, что голос звучал от имени Доукса.

– Ты меня успокоил, – отозвался я. – Не последишь, как я из лифта выйду?

На секунду показалось, что нет, не последит – Доукс опять нацелился клешней на клавиатуру. Потом он, видимо, вспомнив, как плохо вышло тыкаться вслепую в прошлый раз, скосил глаза, нажал на кнопку, и бодрый голос заявил:

– Сукин сын!

Прозвучало это как «Вкусный пончик!». Ладно, по крайней мере Доукс хоть чуть подвинулся, освобождая проход.

– Спасибо, – отозвался я и добавил зловредно: – Сейчас поставлю на твой стол! Черный, и сахара два кусочка! Желаю удачи!

Шагнул мимо него и пошел прочь по коридору, чувствуя спиной его взгляд.