Текст книги "Троил и Крессида"

Автор книги: Джеффри Чосер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Книга четвёртая.

Пролог.

У вы, не вечно длиться их отрадам,

Хоть мнилось, что не будет им конца.

Изменница-Фортуна кротким взглядом

И сладким пеньем усыпит глупца -

И тут-то, как бескрылого птенца,

С вершины колеса во прах низринет

Да вслед и поглумиться не преминет.

Так и от принца отвратив свой лик,

Судьба другого отличила следом,

И милостей Крессидиных достиг

Счастливец тот (он звался Диомедом).

Увы! к великим горестям и бедам

Подходит мой рассказ; перо дрожит

В руке моей. Несчастный Приамид!

Мне предстоит поведать, как вдовица

Троилу оказалась неверна:

Так в хронике старинной говорится;

Я ж предпочел бы верить, что она

Ошибочно была осуждена

Людской молвой иль вражеским наветом, -

Да устыдится, кто повинен в этом.

Теперь зову трех фурий, трех сестер:

Алекто, Тисифону и Мегеру,

И да поможет их печальный хор

Мне соблюсти в рассказе смысл и меру.

И ты, свирепый Марс, по их примеру,

Дай сил поведать мне, сдержавши стон,

Как принц любви и жизни был лишен.

В те времена, как сказано в начале,

Был осажден ахейцами Пергам:

Те лагерем у стен его стояли;

Троянцы же, и Гектор с ними сам,

Урон желая причинить врагам,

Напасть на них решили как-то летом

(Лучистый Феб у Льва гостил при этом).

И вот, едва лишь проблески зари

Ахейские шатры позолотили,

Уж Гектор и его богатыри

Пред войском греков стали в полной силе:

Мечи и копья их не тяготили

И не терпелось каждому бойцу

С противником сойтись лицом к лицу.

В тот раз до ночи не стихала сеча:

Мелькали стрелы, палицы, щиты,

Вонзались копья, всадников калеча,

Трещали перебитые хребты...

Пред самым наступленьем темноты

Троянцы промах допустили в схватке -

И в город отступили в беспорядке.

Однако греки в плен успели взять

Полита, Сарпедона, Антенора,

Ксантиппа, да и прочих, им под стать,

Рифея также, знатного сеньора,

И горожан попроще, без разбора.

В Пергаме приуныли: как теперь

Оправиться им от таких потерь?

Приам же царь надумал той порою

С врагами замиренье произвесть,

Плененных воротив обратно в Трою:

Тех обменять, за прочих выкуп внесть.

В обоих станах мигом эта весть

Распространилась; не прошло и часа,

Как слух о том достиг ушей Калхаса.

10 Уверившись, что здесь обмана нет

И речь идет о верном договоре,

Отправился он тотчас на совет,

Где все вожди ахейцев были в сборе,

И в круг старейшин протолкался вскоре.

Тут, время выждав и набравшись сил,

Поднялся он и слова попросил.

11 "Достойные мужи! Скажу вам прямо

(Так начал он, дождавшись тишины) -

Я жрец Калхас, тот самый, из Пергама,

Что первый вам предрек исход войны.

Сомненья нет: враги обречены,

По воле Неба предстоит вам Трою

Предать пожару и сровнять с землею.

Притом я разъяснял вам, и не раз,

Какие для того потребны средства:

Об этом также (продолжал Калхас)

Вы сведали через мое посредство.

К ахейским воинам питал я с детства

Приязнь и к вам явился потому

Сам, не доверив дела никому.

Я дом свой и доходы, все именье

Утратил в одночасье, к вам пришед;

Но я сказал себе: "Долой сомненья!

Друзей желая остеречь от бед,

О пустяках печалиться не след".

И всем пожертвовав для этой цели,

Лишь об одном тревожусь я доселе.

Там, дома, у меня осталась дочь.

С ней дурно обошелся я, не скрою:

Она спала в ту роковую ночь,

Когда поспешно я покинул Трою.

О, как я мог не взять ее с собою,

Хоть нагишом! безжалостный отец!

От сих терзаний скоро мне конец.

15 Сперва молчал я, способа не видя

Из города забрать ее сюда,

Но снизошла Судьба к моей обиде

И случай шлет: сейчас иль никогда!

Над старым дурнем сжальтесь, господа,

Молю вас, порадейте бедолаге,

Что пострадал, радев о вашем благе!

16 Троянцев многих в битве захватя,

Вы можете отдать мне для обмена

Любого, и тогда свое дитя

Я выручить сумею несомненно.

Из многих – одного, молю смиренно,

Мне дайте! Все равно Пергам падет:

Тогда от вас никто уж не уйдет!

Сам Аполлон поведал мне об этом;

К авгуриям я также прибегал,

Гадал по звездам и иным приметам,

Подбрасывал священный астрагал, -

И будь я проклят, ежели солгал!

Уж близок день, когда огонь и пламя

Пожрут и выжгут все, что есть в Пергаме.

Отмщенья жаждут Феб и Посейдон,

Что стены возвели священной Трои,

Еще с тех пор, как царь Лаомедон

За труд не заплатил им. Эти двое

Уж не оставят жителей в покое,

Ответного не причинив им зла:

Они-то город и сожгут дотла!"

Так говорил Калхас, мольбами силясь

Их тронуть; и при этом без конца

Потоки горьких слез из глаз катились

На бороду почтенного жреца.

И вид его разжалобил сердца

Усталых воинов, и те без спора

Отдать ему решили Антенора.

Калхас, что прежде горем был убит,

Возликовал – и, празднуя удачу,

За Антенора требовать велит,

Посланцам разъясняя их задачу,

Царя Фоанта и к нему в придачу -

Крессиду. Вот уже и царь Приам

Шлет грамоты охранные послам.

Когда же в Трою прибыли посланцы,

Приам парламент повелел созвать,

И многие сошлись туда троянцы:

И воины, и городская знать.

Сперва (коль вы о том спешите знать)

Все дружно порешили: быть обмену!

Осталось пленникам назначить цену.

Едва услышал бывший там Троил,

Что просят греки выдать им Крессиду

В обмен на Антенора – свет не мил

Младому показался Приамиду!

Но, стиснув зубы, принц не подал виду,

Чтоб на нее позора не навлечь,

И молча он посланца слушал речь.

Сраженный горем, скрыть не в силах дрожи,

В уме гадал он: что решит совет?

Ужель согласье даст? Великий Боже!

Как быть тогда? Нарушить ли запрет

И в разговор вмешаться – или нет?

Как воспротивиться такой замене,

На госпожу свою не бросив тени?

Любовь ему твердила: "Хоть умри,

Но злу не дай свершиться! Действуй смело!"

Рассудок же остерегал: "Смотри,

У милой не спросясь, болтать не дело!

Любовь свою скрывали вы умело,

Зачем же выставлять ее на вид?

Она тебе такого не простит!"

В конце концов подумал он, измучась:

Что б ни решили тут, он будет нем,

Когда ж ясна Крессиды станет участь,

К ней поспешит с известьем, а затем -

Уж он не посчитается ни с кем

И сам костьми, как говорится, ляжет,

Но все исполнит, что она прикажет!

Меж тем поднялся Гектор и как раз

Послу ответил, сдержан и покоен:

"Не знаю, сэр, кто надоумил вас,

Но сей урок да будет им усвоен:

Не пленница Крессида и не воин;

Троянских жен мы здесь не продаем.

Так и скажите в лагере своем".

Но негодующими голосами

Тут весь парламент, как пчелиный рой,

Вмиг загудел (вот так, не зная сами,

Конец свой приближаем мы порой!):

"Эй, Гектор! Что за дух вселился злой

В тебя? Решенье принял ты дурное!

Что проку в этой женщине для Трои?

Тогда как Антенор, защитник наш, -

Лихой боец и знатный горожанин.

Опомнись, Гектор! брось ты эту блажь!

Нас мало: кто в плену, а кто изранен,

И выбор твой по меньшей мере странен.

Вот наше слово – слушай нас, Приам:

Крессиду – грекам, Антенора – нам!"

О Ювенал премудрый! Сколько бедствий

Еще навлечь нам доведется впредь

Хотеньями своими, чьих последствий

В тумане заблужденья не узреть!

Себе мы сами расставляем сеть,

Как те глупцы: подай им Антенора,

Хоть он причиной станет их позора.

Так будет в город возвращен, увы,

Тот, кто предать его решится вскоре.

А что за вред от юной был вдовы,

Которая жила, ни с кем не вздоря?

И все ж она должна, себе на горе,

Уйти к врагам, родной покинуть кров, -

Столь приговор всеобщий был суров.

И вот, как предлагает неприятель

И требует в совете большинство,

Решенье подтверждает председатель;

Ни Гектор, ни сторонники его

Поделать уж не могут ничего:

Взамен захваченного полководца

Крессида недругам передается.

Здесь заседанью наступил конец.

Царевич поспешил в свои покои.

Едва он воротился во дворец,

Как слугам (было двое с ним иль трое)

Оставить приказал себя в покое:

Он, дескать, утомлен и хочет спать.

И тотчас повалился на кровать.

Сперва лежал он молча на постели,

И как листва с деревьев на ветру,

Так все его надежды отлетели,

Оставив горя черную кору.

Затем, подобно жаркому костру,

Безумья сокрушительная сила

Его несчастный разум охватила.

Он встал, прошелся из конца в конец

По комнате, все двери запирая

И ставни в окнах; бледный как мертвец,

Уселся вновь, с тоской вокруг взирая,

И боль, наполнив душу в нем до края,

Вдруг излилась... О, бедный мой Троил!

Себя не помня, вот что он творил.

Как недобитый бык с предсмертным ревом,

Так он метался в бешенстве своем:

Рыча, катался по цветным покровам,

То в грудь себя дубасил кулаком,

То на пол вдруг бросался он ничком,

С размаху в стены бился головою,

Чиня расправу над самим собою.

Глаза его двойной струили ток,

О бедном сердце горько сожалея,

Язык ни слова вымолвить не мог,

И от рыданий содрогалась шея.

Одно лишь он шептал: "Приди скорее,

О смерть! Я жду, тот день и час кляня,

Когда Природа создала меня!"

Когда ж он ярость утолил отчасти

И гнев его немного поостыл,

Припомнив заново свои напасти,

Опять на ложе рухнул он без сил

И пуще зарыдал. Как он сносил

Такие муки – не могу сказать я:

Сие превыше моего понятья.

Здесь он вскричал: "О, госпожа Судьба!

Зачем, скажи, ко мне ты столь жестока?

За что караешь своего раба?

Ужель я сгинуть обречен до срока,

Утратив все в одно мгновенье ока?

Коль впрямь ты милосердья лишена,

Ответь хотя бы, в чем моя вина!

Уж я ль тебя не почитал, богиня,

Иных богов превыше во сто крат?

О, горе мне! Ужель меня отныне

"Злосчастным принцем" всюду окрестят?

С вершин блаженства угодил я в ад,

Где только и осталось Приамиду,

Что век свою оплакивать Крессиду!

Когда ж от зависти чинишь ты вред,

Ревнуя к счастью бедного Троила, -

Зачем иных мне не послала бед?

Зачем отца иль братьев не лишила

Иль самого меня не умертвила,

Но обрекла ни жить, ни умирать,

А лишь бесславно землю попирать?

О, я бы мог любую снесть обиду,

Когда бы, все на свете отобрав,

Ты мне оставила одну Крессиду, -

Но нет! Таков обычай твой и нрав:

Отнять у нас, для собственных забав,

Того, кто всех дороже; так Судьбою

Обезоружен я и взят без бою.

О, бог Любви, владыка из владык!

Тебе лишь ведомо, какой ценою

Крессидиных я милостей достиг

И что без милой станется со мною.

Не я ль усердным был тебе слугою?

Не сам ли ты союз устроил наш:

Ужель теперь ему распасться дашь?

Отныне всякий день, что мною прожит,

Сколь ни отмерил жизни мне Творец,

Мою лишь скорбь и муку приумножит,

И торопить я стану свой конец,

Как царь Эдип, истерзанный слепец,

Не видя света, отдыха не зная,

Жестокий рок немолчно проклиная!

О мой печальный, изнуренный дух,

В измученной груди устав томиться,

Что медлишь ты, к моим стенаньям глух?

Прочь из гнезда, подстреленная птица!

Пусть рушится злосчастная темница.

За госпожой своей лети вослед,

А здесь тебе приюта больше нет.

О два моих осиротевших ока,

Что взоры уловляли милых глаз!

Нет вам отрады: милая далёко,

А без нее какой мне прок от вас?

На что мне зренье, коли свет погас!

Вам лишь от слез ослепнуть остается

И пересохнуть, точно два колодца.

О жизнь моя! О госпожа благая!

Лишь о тебе скорблю, едва дыша,

Одну тебя зову, изнемогая;

Когда ж умру и верная душа

К тебе на службу полетит, спеша, -

Прими ее и не грусти над телом:

Что проку в сем сосуде опустелом?

О вы, кому неведома печаль,

Влюбленные, чья радость вечно длится!

Дай Бог любви вам прочной, словно сталь,

И пусть Судьба над вами не глумится.

Когда ж моя вам встретится гробница,

То знайте, что и я любил, как вы,

Хоть и недолго счастлив был, увы!

О злобный старец, лживый прорицатель,

Рожденный на погибель мне Калхас!

И что за бес подбил тебя, предатель,

На гнусный этот шаг? В недобрый час

К врагам переметнулся ты от нас!

Верни Зевес тебя обратно в Трою -

Уж то-то б я разделался с тобою!"

И вздох за вздохом, угля горячей,

Из уст его наружу торопились,

Ручьем бежали слезы из очей

И стоны по покоям разносились,

Покуда чувства в нем не притупились

И в забытье не впал он наконец -

И так лежал, недвижный как мертвец.

Меж тем Пандар, на том совете сидя,

Все слышал, и едва не спятил он,

Когда его племяннице Крессиде

Был Антенор плененный предпочтен.

Как только принц ушел, ему вдогон

Тот поспешил, опомнившись насилу;

И вот в покои входит он к Троилу.

Оруженосец, охранявший вход,

Его впустил и двери запер снова,

И ощупью он двинулся вперед,

Приблизясь к ложу принца молодого,

И замер там, не говоря ни слова:

Сквозь слезы вглядывался он во тьму,

Не ведая, что предпринять ему.

В одежде сбившейся, с убитым видом,

Печально руки на груди скрестя,

Стоял он над простертым Приамидом,

Рыдая точно малое дитя.

И впрямь бедняга чуял не шутя,

Что грудь его клинком пронзает жалость

И словно в смертной муке сердце сжалось.

Царевич, ощутив Пандара взгляд,

Размяк, что снег на солнечном припеке;

Тот новым состраданьем был объят

И слез ответных заструил потоки;

И оба тут, не отирая щеки,

В молчанье плакали, пока уста

Им горькая мертвила немота.

Вот наконец Троил привстал на ложе,

Горящим взором поглядел вокруг,

И содрогаясь в непрестанной дрожи,

Сперва издав какой-то хриплый звук,

Он прорыдал: "Все кончено, мой друг!

Крессиду у меня отнимут скоро:

Совет ее сменял на Антенора!"

И побледнев как смерть, в ответ Пандар

Промолвил: "Да, я только что с совета

И слышал все! увы, какой удар!

Я сам бы предпочел не верить в это -

Но нет! похоже, наша песня спета.

Кто мог предвидеть этакий подвох?

И впрямь, Судьба застигла нас врасплох.

Вот, право же, необычайный случай:

Такого не знавал я отродясь!

Но как с судьбой поспоришь неминучей?

Как предусмотришь всякую напасть?

Ведь не Судьба дается нам во власть,

А мы Судьбе! Одно могу сказать я:

Пред ней равны все люди без изъятья.

Но для чего безумствовать, скажи?

Тебе ли убиваться о потере?

Ведь у своей любезной госпожи

Всего успел достичь ты в полной мере.

Вот кабы я в подобной же манере

Сходил с ума – оно б немудрено:

Ведь мне в любви награды не дано!

К тому же, не повывелись на свете

Красавицы: довольно их кругом!

Есть у меня с десяток на примете

Таких, что не уступят ей ни в чем;

Одну иль двух уж точно мы найдем!

Утешься, милый брат: всенепременно

Твоей Крессиде сыщется замена.

Не странно ли источник всех щедрот

Искать в одной особе? Всякой даме

Присущ свой дар: та пляшет, та поет,

Та славится разумными речами,

Та – резвостью, та – добрыми делами,

А эта – миловидностью лица...

Свой прок от всякой дичи для ловца!

Любовные любовью лечат раны -

О том писал, мне помнится, Зевксид.

Действительность меняет наши планы;

Подумай о себе! Иль ты не сыт

Мученьями? Ведь пламя догорит:

Таков закон природы; жар остынет,

И страсть твоя, как все на свете, минет.

Как неизбежно день сменяет ночь,

Так радости, труды или напасти

Любовь помалу вытесняют прочь;

Разлука же с предметом прежней страсти

Сему способствует, и в этой части

Судьбою ты не вовсе обойден:

Известно, с глаз долой – из сердца вон!"

Так рассуждал Пандар. Сказать вернее,

Так языком молол он наобум,

Одно желанье страстное имея:

Отвлечь царевича от мрачных дум.

Однако тот, рассеян и угрюм,

Внимал, что называется, вполуха:

Слух был открыт речам, но сердце глухо.

Все ж наконец он молвил: "Не по мне,

Любезный мой Пандар, твое лекарство.

Забыть Крессиду? Разве Сатане

Пристало лишь подобное коварство!

Коль хочешь облегчить мои мытарства -

Своей рукою жизнь во мне прерви,

Я ж не предам вовек своей любви!

Что б ни случилось, я останусь верен

Моей Крессиде; честью дорожа,

Я преступить обета не намерен.

Душой моей владеет госпожа

По праву! Ей одной принадлежа,

Я был и буду вечным ей слугою:

Покуда жив, я не прельщусь другою.

Ты говоришь, немало есть иных,

Ей равных красотою? Что ж, согласен, -

Но не ищи их среди жен земных!

Меня не убедишь; довольно басен,

Ты видишь, мой Пандар, что труд напрасен.

Твои мне речи – будто острый нож,

Не трать же слов и мук моих не множь!

Как! с легким сердцем отослав Крессиду,

Утешиться с другою в краткий срок?

Себе и ей подобную обиду

Я не нанес бы, даже если б мог.

Столь беззаботно разве лишь игрок

Отбрасывает мяч своей ракеткой!

Ты говоришь со мной, как с малолеткой.

Нет, хуже! Ты как некий доброхот,

Склонясь, толкуешь над чужою раной:

Забудь о боли, мол, – и все пройдет.

Сперва тебе, мой лекарь самозваный,

Меня пришлось бы в камень бездыханный

Оборотить, в холодный и немой,

Чтоб хворь моя прошла сама собой!

О нет! стрела, которою Крессида

Мне грудь пронзила, – век пребудет в ней.

Со мной она сойдет в чертог Аида,

Затем что вырвать прочь ее трудней,

Чем жизнь из тела! Там, в краю теней,

Век буду клясть я горькую разлуку

И Прозерпине сетовать на муку!

Ты говоришь, что легче оттого

С Крессидою расстаться нам, к тому же,

Что душ и тел познали мы сродство,

Всех радостей вкусив... Болтун досужий!

Не ты ль меня учил, что нет, мол, хуже,

Чем вдруг утратить все, чего достиг?

Уж лучше б ты попридержал язык!

Когда же ты со мною не лукавишь,

Склоняя к переменам, то скажи:

Зачем же сам никак ты не оставишь

Своей жестокосердной госпожи?

Из сердца прочь гони ее! Служи

Не ей – другой! столкуйся с новой дамой,

И миловидной, и не столь упрямой!

Уж если ты, в любви не знав отрад,

Все ж от нее не можешь отступиться, -

То я, блаженней быв тебя стократ,

Могу ли все забыть? порхнуть как птица

К другой кормушке? Что с тобой творится,

Пандар? Ты прежде в спорах был хорош,

Не с долгой ли отвычки мимо бьешь?

Нет, все твои резоны тут излишни!

Я умереть намерен и готов.

Прощай, мой друг, храни тебя Всевышний.

О Смерть, поторопись, услышь мой зов!

Желанной гостьей ты под этот кров

Взойдешь и мне доставишь облегченье:

Приди же! Пресеки мои мученья.

Пока в довольстве жил я не скорбя,

То ничего не пожалел бы смлада,

Чтоб только откупиться от тебя!

Теперь – в тебе одной моя отрада.

Приди и потуши сей пламень ада:

Дай в собственных слезах мне утонуть

Иль смертным холодом наполни грудь!

Ты стольких умертвляешь против воли -

Ужель откажешь в просьбе одному

Несчастному, что жить не в силах доле?

Приди! Тебя я с радостью приму.

Давно уж мне пора сойти во тьму:

Мне свет не мил, и сам не мил я свету.

О сжалься! ждать уж больше мочи нету!"

Тут из очей у принца капли слез,

Как из реторты эликсир готовый,

Закапали... Пандар, повесив нос,

Не возражал и вид хранил суровый, -

Изобретая, впрочем, довод новый.

"Ну нет! – он думал, – друг мой не умрет!

Иной придам я делу оборот.

Что ж, – молвил он, – когда твоя кручина

Столь велика и способ мой негож, -

Так действуй! Докажи, что ты мужчина

И все преграды силой уничтожь:

Ступай, похить ее! Чего ты ждешь?

Из города беги вдвоем с Крессидой

Иль с ней останься – но врагам не выдай!

Иль не троянец ты? Иль не храбрец?

Возьми ж ее! Она твоя по праву.

Притом сие решенье, наконец,

Уверен я, пришлось бы ей по нраву.

Вставай же! Мы на них найдем управу!

Коль не сробеешь ты – уж через час

Она в руках окажется у нас!".

На это принц ему в большой печали

Промолвил: «Ах, поверь, любезный брат,

Об этом средстве думал я вначале

И сам к нему прибегнуть был бы рад,

Но есть к тому препятствий целый ряд.

Я назову их; помолчи немного:

Поняв, меня судить не станешь строго.

Хищенье дамы привело к войне:

Ты помнишь ведь недавние событья?

Мне не простят, коль по моей вине

Начнется новое кровопролитье.

А во-вторых, могу ли преступить я

Приказ отца, который нынче дан

Для блага и по просьбе горожан?

Я мог бы, испросив ее согласья,

Пойти молить о милости царя

И этим ей нанес бы в одночасье

Немалый вред – и почитай что зря:

Не станет, между нами говоря,

Он отменять, что решено советом,

Хотя бы сын родной просил об этом!

А между тем молва пойдет о ней

И милую мою начнут бесславить:

Вот это мне, Пандар, всего страшней!

Гнев горожан я снес бы, но она ведь

Робка, стыдлива – как ее избавить

От их проклятий? Сраму ей не снесть!

Я б отдал жизнь, чтоб сохранить ей честь.

Как быть мне, друг? Хоть милой добродетель,

Клянусь, мне больше жизни дорога

И за нее, Господь тому свидетель,

Я смерть приму как преданный слуга, -

Но долг и страсть во мне – как два врага:

"Похить ее!" – внушает голос страсти,

А долг: "Не смей!" – и рвусь я на две части!»

И слезы проливал он вновь и вновь,

Тем удручая верного Пандара:

"Увы мне! все сильней моя любовь

И все слабей надежда! Что за кара

Меня постигла? Худшего удара

Нельзя нанесть! О, если б только мог

Я умереть, не ведав сих тревог!"

– "Тебе видней, – сказал Пандар на это, -

Но будь я царский сын, я б сей же час

Увез ее к себе иль на край света

Бежал бы с ней, и пусть весь город враз

Подымет крик – никто мне не указ!

Да и шуметь-то долго ведь не станут:

С неделю подивятся – и отстанут.

Вставай! Теперь не время рассуждать

О соблюденье долга и приличий:

Себе помочь бы, да и ей не дать

Коварных греков сделаться добычей!

Притом, уж лучше преступить обычай

И вызвать сплетни или чей-то гнев -

Чем смерти ждать, как муха замерев.

Да разве стыдно не отдать злодеям

Своей возлюбленной? Иль это грех?

Напротив, злое дело мы содеем,

Коль ей уйти позволим без помех!

К тому ж, сама Фортуна прежде всех

Мирволит смелым! Как же и Крессиде

За трусость на тебя не быть в обиде?

Когда ж сама она сробеет вдруг

Иль поначалу выкажет досаду -

Что за беда? Пройдет ее испуг,

И вскоре снова быть меж вами ладу.

Ведь вот Парис желанную награду

Сумел и получить, и удержать!

Ты смело можешь брату подражать.

Нет! Коли вправду ты Крессиде дорог,

Она принять должна уж наперед

Любой поступок твой, без оговорок,

Что от разлуки вас убережет.

Когда ж тебя покинуть предпочтет

Скорее, чем стыдом себя покроет, -

То знай: она любви твоей не стоит!

Ты воин, так не трусь же! Не впервой

Для страсти попираются законы.

Не позволяй печали над собой

Верх одержать! Оставь мольбы и стоны,

Но разом, как игрок разгоряченный,

Что нажил – выставь на кон и сыграй!

И коли сгинешь, попадешь ты в рай.

Твоим пособником и верным стражем

Готов я стать, и вся моя родня -

Со мной: мы за тебя, как псы, поляжем,

Когда начнется драка иль резня!

Но коль намерен ты, судьбу кляня,

От горя умереть в своей постели -

То черт тебе помощник в этом деле!"

Тут, встрепенувшись, молвил принц в ответ:

"Спасибо, друг, за преданность; но будет!

В попреках и насмешках проку нет:

От них моей печали не убудет.

И знай, меня сам дьявол не принудит

Украсть Крессиду не спросясь у ней -

Хотя бы речь о жизни шла моей!"

"А я, – вскричал Пандар, – о чем толкую?

Ты был у ней?" – "Нет, не был". – "Вот те на!

Так кто же весть принес тебе такую,

Что похищеньем будет, мол, она

Испугана, не то удручена?

Не сам ли уж Юпитер, наш владыка,

Про это нашептал тебе, скажи-ка?

Ну, полно! Встань, умойся и ступай

К Приаму, своему отцу, покуда

Тебя он не хватился невзначай

И не послал узнать, что за причуда

Нас держит взаперти. Тебе б не худо

Родню беспечным видом обмануть,

А с делом я уж справлюсь как-нибудь.

Я все устрою так, чтобы нынче ночью

Сойтись и побеседовать бы вам.

Свою Крессиду ты узришь воочью

И по ее поступкам и речам,

А также и по виду – сможешь сам

Дознаться, каковы ее желанья.

Я тотчас к ней отправлюсь. До свиданья!"

Меж тем уже крылатая молва,

Что сплетни переносит без разбора,

Слух разнесла: Крессида, мол, вдова,

Врагам пойдет в обмен на Антенора.

И город весь о том судачил скоро:

Парламент, мол, решил – Калхаса дочь,

Красавицу, из Трои гонят прочь.

Едва к Крессиде новость долетела

(А надо вам сказать, что до отца

Давным-давно уж не было ей дела), -

Как стала клясть бедняжка без конца

И договор, и греков, и жреца,

Боялась верить и не верить слухам

И, сидя дома, вовсе пала духом.

И в мыслях был у ней один Троил,

И сердце было занято Троилом,

И только он в душе ее царил,

Все без него казалось ей постылым.

Ужели должно ей расстаться с милым?

Куда бежать? Кого спросить о нем?

Любовь и страх Крессиду жгли огнем.

Тут жены городские, что приятство

Находят в посещении подруг,

Сочувствие свое или злорадство

Ей выказать пришли и, севши в круг,

Заговорили разом все и вдруг.

Вот разговор их, сколько мне он ведом

(Хоть, правда, грош цена таким беседам).

Одна сказала: "С батюшкой своим

Вы свидитесь; как этому я рада!"

Другая: "Скучно будет нам одним

Без вас! какая, право же, досада!"

А третья: "Вы уж там добейтесь лада

Меж нами и врагами; в добрый час!

Мы все молиться примемся за вас".

Весь этот вздор – так чудилось Крессиде -

К ней словно долетал издалека:

Хоть слушала она прилежно, сидя

Посередине женского кружка,

Все, что у них слетало с языка,

Но в помыслах влеклась она к Троилу:

Разлука с ним была ей не под силу!

Но женщины, решив ее развлечь,

Наперебой трещали без умолку,

Шутили с нею, заводили речь

О разных разностях – и все без толку:

В ином огне сгорая втихомолку,

Томилась бедная Калхаса дочь,

Пока терпеть уж стало ей невмочь.

И слезы пролилися поневоле

У ней: неужто прежних ей отрад

Вовек с Троилом не изведать боле?

И дух ее, с небес низвергнут в ад,

Такой жестокой мукой был объят,

Что слов ничьих уж больше не слыхала

Бедняжка и лишь горько воздыхала.

Но дамы, увидав ее печаль,

По дурости решили, что Крессиде

Расстаться с ними страх как будет жаль

И что растрогалась она при виде

Их доброты, иль дело тут в обиде,

Что причинил ей городской совет, -

И дружно все расплакались в ответ.

И чтоб скорей утешилась вдовица,

Ей втолковать пытались кто как мог,

Что горевать и плакать не годится.

От их стараний был такой же прок,

Как разве лишь от растиранья ног

При боли головной: ведь сей кручины

Никто не ведал истинной причины.

Вот гостьи по домам ушли, сперва

С три короба нагородивши вздора;

Крессида, ни жива и ни мертва,

Чужого не страшась уж больше взора,

Взошла к себе, и там, не сняв убора,

Со стоном до постели добралась

И без помехи горю предалась.

Волос волнистых золотые пряди

Она рвала, и пальцы тонких рук

Ломала, и, взывая о пощаде,

Молила, чтобы смерть ее от мук

Избавила; страданье, как недуг,

Ей побелило розовые щеки,

И горьких слез по ним текли потоки.

"О, горе мне! Ужели рождена

Я под дурным созвездьем? Неужели

С любимым разлучиться я должна,

Покинув город, где жила доселе?

В недобрый час глаза мои узрели

Того, кто столько мук доставил мне

И сам страдает по моей вине!"

Так бедная стенала, изливая,

Как дождь апрельский, слезы из очей

И в грудь руками била, призывая

Смерть милосердную прийти за ней:

На что ей жизнь? Ведь тот, кто всех милей,

Ее теперь не исцелит от муки,

Навеки предстоит им быть в разлуке!

"Любовь моя! Как жить с тобой мне врозь?

Кто без меня твой будет утешитель?

Откуда только это зло взялось,

Разрушив наших радостей обитель?

Будь проклят, о презренный мой родитель!

Зачем, Аргива, ты произвела

Меня на свет, коль жизнь мне не мила?

Как рыбе вне ее родной стихии,

Мне без тебя, Троил мой, жизни нет!

Как твари все нуждаются земные

В природной пище, как тепло и свет

Потребны деревам, как свежий цвет,

Отторгнутый от корня, скоро вянет, -

Крессида жить без милого не станет!

Пусть не дозволит слабость и боязнь

Мне совладать с клинком из острой стали -

Иную для себя измыслю казнь:

Коль не зачахну прежде от печали,

Клянусь, со дня разлуки я и дале

В рот не возьму ни яства, ни питья,

Пока не пресечется жизнь моя.

И в знак печали облачусь отныне

Я в черное и так пребуду впредь.

Подобно нищей схимнице в пустыне,

Все буду я молиться и скорбеть,

Пока наступит время умереть

И станет плоть моя добычей тлена,

А дух на волю вырвется из плена.

Любимый! Душу скорбную мою

Ты допусти к своей: пусть на земле им

Отрады нет – зато в ином краю

Не разлучить нас никаким злодеям.

Как Эвридика со своим Орфеем,

В Элизиуме буду я с тобой:

Не так ли нам назначено Судьбой?

Итак, любимый мой, теперь уж скоро

Тебя навек покинуть я должна:

Взамен вернут вам греки Антенора.

Но что с тобою станет? Столь нежна

Душа твоя! Как выдержит она

Разлуку? О, забудь меня скорее!

Утешься, обо мне не сожалея!"

Однако же, язык мой слаб и скуп,

И не берусь в рассказе передать я

Все вздохи, что у ней слетали с губ,

Все жалобы, и стоны, и проклятья:

Боюсь, что стих мой полного понятья

О скорби вам Крессидиной не даст,

А попусту болтать я не горазд.

Итак, продолжим дальше нашу повесть.

Пандар, от принца выйдя, прямиком

Отправился к Крессиде, чтоб на совесть

Исполнить порученье, о каком

Я прежде вам поведал; и тайком

В опочивальню к ней пробрался вскоре,

Где и застал бедняжку в страшном горе.

Из глаз ее лились потоки слез

На грудь, что полотна была белее,

Густые пряди золотых волос

Свисали, расплетясь, вдоль нежной шеи,

Все эти знаки толковать умея,

Пандар смекнул, что впрямь подобный вид

О подлинном страданье говорит.

Едва Крессида дядю увидала,

Как жалостней и горше во сто крат,

Лицо в ладони спрятав, зарыдала.

Пандар же, состраданьем к ней объят,

Уж был готов поворотить назад

И прочь бежать не говоря ни слова,

Снести не в силах зрелища такого.

"Ах, дядюшка! Настал мой смертный час!

Уж я сама не ведаю, должна ли

Приветом иль проклятьем встретить вас:

Все радости мои и все печали

От вас пошли! Не вы ль меня склоняли

Познать любовь, усладу всех сердец?

Могла ль предвидеть я такой конец?

О, вижу я, – продолжила вдовица, -

К беде ведет любовь: таков итог!

Так суждено блаженству завершиться

Страданьем; сколь же горек сей урок!

Глупцы, которым это невдомек,

Взгляните, как терплю я муки ада,

Сама себя я умертвить бы рада!

Кто зрит меня, всех горестей и мук

Перед собою видит средоточье:

Обида, боль, унынье, гнев, испуг

Владеют мной и сердце рвут мне в клочья,

Отчаянья не в силах превозмочь я!

Столь жалок мой удел, клянусь душой,

Что даже небо плачет надо мной".

"Дитя! Твою печаль и страх утраты

Я разделяю, – молвил тот в ответ, -

Но ради Бога, пожалей себя ты!

Так убиваться, право же, не след.

Себе чинишь ты этим только вред.

Ну полно! Дядя твой не без гостинца

К тебе пришел: есть весточка от принца".

Но пуще лишь расплакалась вдова:

"Ах, дядюшка! Что может он, бедняжка,

Мне передать? Прощальные слова?

Надежду ли, что выйдет нам поблажка?

О, смилуйтесь! И без того мне тяжко.

Своих ли слез ему недостает,

Что за слезами вас ко мне он шлет?"

Увы! Прекрасная, как ангел Божий,

Крессида в эти несколько минут

На бледный призрак сделалась похожей,

И всякий, кто ее узрел бы тут,

Подумал бы, что краше в гроб кладут:

Где резвость прежняя? где нрав горячий?

Бедняжку подменили, не иначе!

Глаза ее, от непрестанных слез

Окаймлены багряными кругами,

Глядели так, что муки сей не снес

Пандар и залился в ответ слезами,

При этом непослушными устами

О принце попытался речь завесть,

От коего сюда принес он весть.

"Дитя! – он молвил, – царь и горожане

С посланцами скрепили договор:

Сим пребывающий во вражьем стане

Нам выдан будет воин Антенор,

А им – Калхаса дочь. С тех самых пор

Избранник твой от мук не видит света:

Так обезумел он, узнав про это!

С ним горевал я, сострадал ему

И сам едва от этакой напасти

Не помер! Но совету моему

Он внял и успокоился отчасти,

Решив, покуда это в нашей власти,

С тобой вдвоем провесть сегодня ночь

В раздумьях, как беду вам превозмочь.

Вот весь тебе мой сказ; я нынче краток,