Текст книги "Троил и Крессида"

Автор книги: Джеффри Чосер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Узнает, сколь напрасны все обиды".

– "Колечко с камнем! Впрямь изрядный дар!

Иль этот камень обладает силой

Усопших воскрешать? – вскричал Пандар, -

Весьма бы кстати нынче это было.

Где разум твой, скажи! О, сколь постыла

Людская мне медлительность и лень!

Не зря им шлют проклятья всякий день.

Пойми ты: благородную натуру

Пустячною обидой не проймешь,

Безделкой не утешишь! Коли сдуру

Глупец ревнует – и цена-то грош

Таким страстям: подачка, или ложь,

Иль обещанье, данное умело,

Его смирит; но принц – иное дело.

Столь нежен сердцем, духом столь высок -

До смерти молча он терзаться будет,

И как бы пламень ревности ни жег,

Тебя он к объясненьям не принудит;

Но о невинности твоей рассудит

Он без труда – лишь только б ты о ней

Речь завела сама, да поскорей!

Не забывай, что страждет он напрасно,

Что в дом ко мне прокрался он тайком,

И коли с ним ты встретиться согласна,

Никто вовек не сведает о том.

К тому же я с тобой; да он притом

Твой рыцарь: не ему ль во всем готова

Ты доверять? Он ждет: скажи лишь слово!"

Столь жалостно Пандар ее молил,

Столь речь его казалась ей правдива,

Столь безутешным виделся Троил,

А встреча – безопасной, что, на диво,

В тот миг помнилось ей, хоть боязлива

Была вдова, – что нету в том греха

И впрямь затея уж не так плоха.

"Ах, дядюшка, клянусь души спасеньем,

Мне жаль его, и рада б я помочь:

Его ль сюда призвать за утешеньем,

Иль вас к нему отправить; но невмочь

Решиться мне! Я, право же, точь-в-точь

Как школьник над дилеммою Евклида", -

Смущенная, промолвила Крессида.

"Нашла дилемму! – возразил Пандар, -

Евклидова задачка, вот так нате!

Добро б еще тупой, дрянной школяр,

Подобный Буриданову осляти,

На то пенял, а уж тебе – некстати:

С твоим-то разумом, в твои года

Ты сделать выбор можешь без труда".

"Что ж, коли так, – промолвила вдовица, -

Пусть он придет! Но надобно сперва

Мне встать с постели и принарядиться;

Вы ж будьте осторожны, точно два

Бесплотных духа, – иль о нас молва

Пойдет, спаси Господь от сей напасти!

Ведь честь моя всецело в вашей власти".

"О, щедрая душа! – воскликнул тут

Пандар, – да наградит тебя Всевышний!

Но не вставай: к чему напрасный труд?

Друг дружку вы без проволбчки лишней

Должны утешить; я ж, как друг давнишний,

Даю благословенье: в добрый час!

И пусть Венера не оставит вас".

Тогда Троил, приблизясь, на колени

Упал, от изголовья лишь на шаг,

И обратился к ней; но в изумленье

Крессида заалелась точно мак

И не могла, хоть режь ее, никак

Ему и слова молвить в знак привета:

Уж до того внезапно вышло это!

Пандар же, чтобы делу пособить,

Опять за шутки: "Ты взгляни, как ловко

Склоняет он колени! Что за прыть!

Сейчас видна привычка и сноровка.

Не жестко ли? на, вот тебе обновка

(И дал ему подушку) – стой, пока

Валять не надоест вам дурака".

Крессида впрямь как будто не спешила

С колен ему подняться приказать:

То ль по забывчивости, то ль решила

Его за дерзость этим наказать -

Бог весть! Но все ж себя облобызать

Чуть погодя позволила вдовица,

А после уж велела и садиться.

"Вот-вот, пускай он сядет на кровать, -

Ввернул Пандар, – ведь разговор-то долог:

Пора вам по душам потолковать!

А ты, племянница, задерни полог,

Чтоб сквозняком не дуло вам из щелок".

И, свечку взяв, ушел к камину он

И сделал вид, что в книгу погружен.

Итак, вдова, хотя и не водилось

За ней вины, уж верно, ни на грош,

Хоть не шутя пред тем она сердилась,

Что верит он напраслине, – но все ж

Почуяла, что принцу невтерпеж,

Что впрямь с ума от ревности он сходит;

И вот сама об этом речь заводит.

"Душа моя! – так начала она, -

Кто любит, тем пристало состраданье:

Противиться ему я не вольна;

К тому же, принимая во вниманье

Всю преданность твою, и послушанье,

И сердце пылкое, – тебя, мой друг,

Спешу теперь избавить я от мук.

Твоей же доброты, мой рыцарь верный,

Я не забуду! За нее могу

Одной лишь благодарностью безмерной .

Воздать тебе – и все-таки в долгу

Остаться! Знай: навек я сберегу

Свою любовь и унесу в могилу

Святую верность моему Троилу.

Все это так; и я не пожелала б

Тебя печалить, даже и любя,

Но мне, увы, не обойтись без жалоб,

Любовь моя, тебе же на тебя.

Так не взыщи: я говорю скорбя

И лишь затем, чтоб худшие печали

Отныне наших душ не отягчали.

145 Сама не знаю, в чем причина зла,

Но ревность, эта тварь, исполнясь яда,

К тебе, любимый, в сердце заползла

И угнездилась там. Что за досада!

Зловредной гадиной, исчадьем ада,

Сосуд столь благородный осквернен.

О, пусть ее Зевес изгонит вон!

146 Ответь, Зевес, творец и вседержитель,

Зачем безвинного чернит хула,

Оправдан же неправедный хулитель?

К лицу ль тебе подобные дела?

О, если б на злодеев я могла

Пожаловаться в суд твой беспристрастный

За возбужденье ревности напрасной!

Теперь у нас частенько говорят:

Мол, ревность и любовь – одно и то же.

Толику меда в дегте растворят -

И мнят, что это зелье в пищу гоже.

Но ведомо тебе, великий Боже,

Любовь ли то, иль злоба, или стыд

И как такому зваться надлежит!

Бывает, впрочем ревность поневоле,

Которая не столь уж тяжкий грех,

Коль есть у ней причины, и тем боле,

Когда ее скрывают ото всех,

Страшась участье вызвать или смех,

И страждут молча: муки те бесплодны,

Зато по крайней мере благородны.

Порой, напротив, утаить невмочь

Ревнивцу гнев, досаду иль презренье...

Но полно, милый! этак мы всю ночь

Проговорим; твои же подозренья

Проистекли от недоразуменья,

Горячность – от любви, хвала Творцу!

Тебе суровость эта не к лицу.

Поверь, что мною движет состраданье,

Отнюдь не гнев! Вели мне дать обет

Иль Божий суд назначь во испытанье

Невинности моей, чтоб злой навет

Смогла я опровергнуть; если ж нет -

То волен ты меня на смерть отправить.

Увы! Мне больше нечего добавить".

148

Троил и Крессида. Книга третья

1 И две иль три слезы со щек у ней

Скатились, и воскликнула: "О Боже!

Ты неизменной верности моей

Свидетель будь, хотя б на смертном ложе".

И покрывала край в бессильной дрожи

К лицу прижавши, навзничь прилегла,

Вздохнула глубоко и замерла.

2 Господь им да поможет в их печали!

Но мне сдается, радость уж близка:

Так день бывает пасмурен вначале -

Ан к полдню разойдутся облака;

Так за зимой – сколь стужа ни крепка -

Грядет зеленый май; так бой неравный

Венчается победой многославной.

3 Едва услышал речь ее Троил

И слезы увидал – тотчас, не скрою,

Себя он точно школьник ощутил,

Стегаемый учительской лозою;

В нем сердце с каждой новою слезою

Больней сжималось, и предсмертный хлад

В груди он чуял, мукою объят.

4 Тут пожалел он о своем согласье

Прийти сюда, и проклял самый миг

Рожденья своего: ведь в одночасье

Утратил он все то, чего достиг!

"Увы мне! – думал он, – сколь был велик

И долог труд, предпринятый Пандаром, -

И все насмарку! все пропало даром!"

Что он ей скажет? Он погиб, увы!

Та, чьих искать он мог бы утешений,

Оскорблена! Поникшей головы

Поднять не в силах, пал он на колени

И вымолвил, смиренного смиренней:

"Ты все поймешь когда-нибудь, мой свет.

О, видит Бог, моей вины здесь нет!"

При этом грудь его была страданьем

Столь переполнена и стеснена,

Что разразиться он не мог рыданьем;

Источник сил телесных в нем до дна

Исчерпан был, и с ним пресечена

Тоска и мука; чувства отлетели,

И замертво он рухнул у постели.

Ужасный вид! Пандар к нему стремглав

На помощь кинулся: "Он жив, похоже, -

Но тише, ради Бога!" И, подняв,

Царевича он уложил на ложе,

Ворча: "Ну, полно! воину негоже

Крушиться этак!" – и с него совлек

Все до рубашки, чтоб дышать он смог.

"Племянница, яви к нему участье,

Не то, ей-богу, милый твой погиб!"

– "Ах, дядя, что мне делать? Вот несчастье!

Ужель ему помочь мы не могли б?"

– "Дитя, вольна ты вырвать острый шип,

Вонзенный в сердце бедного Троила:

Скажи ему сама, что все простила!"

"О, с радостью! И впрямь я всей душой

Того ждала, к тому лишь и стремилась! -

И зашептала тотчас: – Милый мой,

Уж я давно сменила гнев на милость!

Взгляни же на Крессиду! – и склонилась

Со всей сердечной ласкою над ним,

Но принц, увы, остался недвижим.

Здесь принялись они с Пандаром вместе

Ему ладони растирать и грудь

И смачивать виски... Сказать по чести,

Вдова, чтоб к жизни милого вернуть,

Прибегла к поцелуям; в них ли суть

Иль в чем ином – царевич, слава Богу,

Опоминаться начал понемногу.

161 Очнувшись, испустил он горький вздох

И, точно удивленный суетою,

Спросил: "К чему такой переполох?

Стараний ваших, верно, я не стою".

Она же, покачавши головою,

На то сказала: "Полноте, мой свет!

Друг с дружкою лукавить нам не след".

162 Затем, обняв, она его простила

И вновь поцеловала много раз;

И принцем также сказано тут было

Немало нежных слов, что про запас

Берег он; словом, этот поздний час

Принес обоим умиротворенье,

Обиды прочь изгнав и подозренья.

Панд ар сказал: "Здесь больше не нужны

Ни я, ни эта свечка. Свет, к тому же,

Больным во вред. У вас теплом весны

Повеяло, как будто, после стужи:

Дай Бог, чтоб дальше дело шло не хуже!"

И он зевнул, со свечкой отошед

К камину: мол, до вас мне дела нет.

Меж тем Крессида, с друга взявши клятву

В том, что за ней вины не числит он,

И клятв обильную собравши жатву,

Все не спешила погрузиться в сон

И принца отослать: тем, кто влюблен,

Беседы с милым кажутся целебны,

Пусть клятвы им не столь уж и потребны.

Вдобавок, сведать не терпелось ей,

Когда и как (хоть правды в том ни тени!)

И с кем из юношей или мужей

Ее он заподозрить мог в измене

И кто виновник сих злоумышлении.

Что ж он молчит? Не сам ли уж – Бог весть! -

Ловушку для Крессиды ладил сплесть?

Как быть бедняге? Перед госпожою

Держи теперь ответ за все сполна!

И поневоле он кривя душою

Пробормотал: была-де холодна

С ним на таком-то празднике она,

Не улыбнулась, поглядела строго, -

И прочий вздор, лишь годный для предлога.

"Душа моя! Да если бы и так -

Что в том дурного? – молвила вдовица, -

Неужто вправду этакий пустяк

Во мне тебя заставил усомниться?

Так ревновать, ей-богу, не годится!

Ты как дитя, что дуется на мать:

Тебя бы розгой впору наказать".

Царевич тут, ни жив ни мертв со страху

(Не вновь ли он прогневал госпожу?),

Взмолился: "Пощади! Коль дал я маху -

Впредь никогда тебя не рассержу!

Ты видишь, я от горя весь дрожу, -

Прости ж меня, молю, не мучай доле,

Я сроду из твоей не выйду воли!"

– "Кто повинился – должен быть прощен, -

Ответила вдова, вздохнув глубоко, -

Но помни эту ночь!" – "Ах, – молвил он, -

Я не забуду твоего урока!"

– "Однако же и я была жестока:

Тебе я нынче причинила боль,

И ты за то простить меня изволь".

В ответ на это, с возгласом счастливым,

Судьбе своей доверившись, Троил

Внезапным побуждаемый порывом,

Любимую в объятья заключил.

Пандар, зевая из последних сил,

Спать запросился, наказав пред этим

Не падать в обморок и не шуметь им.

Вотще трепещет бедный голубок,

Что ястреба лихого стал добычей...

Настало время, после всех тревог,

Поведать вам, не преступив приличий,

Об их блаженстве: так велит обычай

И автор мой, за коим я вослед

Плетусь, хотите вы того иль нет.

Как лист осины, юная вдовица

(Так летопись об этом говорит)

В испуге начала дрожать и биться,

Едва сомкнул объятья Приамид.

А тот, забыв тоску, и страх, и стыд,

Благодарит богов... Так Провиденье

Нам после мук дарует наслажденье.

"Любовь моя, – не разымая рук,

Промолвил он, – теперь уж из неволи

Ты не уйдешь! Нет ни души вокруг, -

Так покорись и не противься боле!"

На то вдова, безмолвная дотоле,

Вздохнув, ему шепнула лишь одно:

"Ах, милый! Покорилась я давно".

Что тут сказать? Бывает горьким зелье,

Которым исцеляется недуг;

Порою, прежде чем достичь веселья,

Принять немало нужно горьких мук.

Так сталось и с царевичем: не вдруг

Пришла к нему желанная отрада,

Но стойко претерпел он муки ада.

Зато ему и слаще во сто крат

Теперь казался приз, добытый с боем,

И оба упивались без преград

Блаженством, как целительным настоем:

Не лучше ль так, чем врозь терпеть обоим?

Хвала вдове! Да служит сей урок

Для обращенья многих недотрог.

Она, всецело милому доверясь,

Его сама в объятья приняла

И всякий страх отринула как ересь,

И словно жимолость вокруг ствола,

Друг с дружкой так их руки и тела

Переплелись... О, что за пир! Доселе

Такого не знавал он, в самом деле.

Как соловей, что первый свой напев,

Заслыша свист кнута и топот стада,

Вдруг оборвет, – но вскоре, осмелев,

Зальется с новой силой в гуще сада

И за руладой зазвенит рулада, -

Так и вдова, прогнав тревоги прочь,

Пред ним раскрыла душу в эту ночь.

Как некий узник, ни смерть осужденный,

Уж хлад могильный чует не шутя,

Но чудом спасшись, точно вновь рожденный

Для жизни, он ликует как дитя, -

Так счастлив был царевич, обретя

Свою Крессиду... Всемогущий Боже,

Надеждам нашим дай свершиться тоже!

Ее нагая тонкая рука,

Девичьи груди, трепетная шея,

Упругий стан, округлые бока -

Все было снега свежего белее;

И царский сын, от радости хмелея,

Лобзав стократно милую свою,

Не мнил себя иначе как в раю.

И он воззвал: "Благая Киферея!

И сын твой, благодетельный Эрот!

Я славлю вас и с вами Гименея,

Чьих не забуду сладостных щедрот.

О боги! избавленьем от невзгод

Обязан вам и вашей благостыне,

Я свой удел благословляю ныне.

Ты, бог любви, связующий сердца,

Ты прежде всех достоин восхваленья.

По праву ты караешь гордеца,

Ведь кто усердья полон и смиренья -

И тем без твоего произволенья

Успеха не достичь: лишь ты один

Им помощь подаешь, о господин!

Меня же, недостойного, из многих

Ты отличил, смертельный мой недуг

Уврачевав: из нищих и убогих

Я в край блаженных перенесся вдруг;

Обласкан и одарен сверх заслуг,

Я ныне воздаю, слуга усердный,

Хвалу тебе, о боже милосердный!"

Здесь он расцеловал Крессиду вновь,

(На что она ничуть не осерчала):

"Чем угодить тебе, моя любовь?

Чтоб это знать, я отдал бы немало!

Кому еще на свете выпадало

Такое счастье: называть своей

Ту, что желанней всех и всех милей?

Краса моя! Пусть даже я не стою

Десятой доли милостей твоих -

Тебе с твоей безмерной добротою

Все ж не придется пожалеть о них.

Тому примеры есть: от дел благих

Родится благо; тем усердней буду

Я чтить малейшую твою причуду.

Так суждено: меня, о госпожа,

Вольна ты пощадить иль обездолить,

И жизнью всей тебе принадлежа,

Прошу лишь, подскажи, чем удоволить

И как лелеять мне тебя и холить,

Чтоб никогда – помилуй Боже! – впредь

Ничем не удручить и не задеть.

Во мне лишь преданность и послушанье

Найдешь ты, о нежнейшая из жен:

Крессиды слово и ее желанье,

Покуда жив я, для меня закон.

Когда ж тобою буду уличен

Я в нарушенье данного обета -

Своей рукой казни меня за это!"

– "Любовь моя! – воскликнула вдова, -

Источник радостей, мой друг бесценный,

Благодарю тебя! твои слова

Столь непритворны, сколь благословенны.

Но полно! помолчим для перемены:

Все сказано; приди ко мне скорей,

Избранник сердца, свет моих очей!"

Убогий стих мой передать не в силах

Всю сладость нег, что выпало тогда

Им испытать: лишь тот, кто сам вкусил их,

О сем предмете судит без труда.

Для прочих повторю, коль есть нужда,

Что в эту ночь они, забыв печали,

Свою любовь достойно увенчали.

Ночь долгожданная! благая ночь,

Пора щедрот, неведомых дотоле!

Прочь, глупый стыд, и ты, тревога, прочь!

Зачем нельзя блаженству длиться доле?

Зачем я не могу и малой доли

Такой, как эта, ночи из ночей

Купить, хотя б ценой души моей!

Теперь, однако, должен пояснить я:

Хоть мудрено мне с автором моим

Тягаться, все важнейшие событья

Точь-в-точь я излагаю, вслед за ним;

Когда же вдруг, усердьем одержим,

Рассказ и приукрашу я немного -

Меня за это не судите строго.

Для вас я повествую, чьи сердца

Любовь познать успели и восславить;

И волен всяк, дослушав до конца,

Рассказчика прилгнувшего поправить:

Где надобно, прибавить иль убавить, -

Тут смело полагаюсь я на вас

И продолжаю прерванный рассказ.

Царевич и вдова, сплетясь в объятьях,

По-прежнему не размыкали рук,

И мнилось каждому: на миг разжать их

Подобно жесточайшей из разлук!

А ну как это сон и милый друг

Исчезнет вновь? И шепотом твердили

Они друг дружке: "Ты ли это? ты ли?"

И, не сводя с Крессиды жадных глаз,

Троил, не веря собственной отраде,

Все вопрошал – должно быть, в сотый раз:

"Ужель со мной ты рядом? Бога ради,

Не сон ли это?" С ласкою во взгляде

Та отвечала: "Нет, моя любовь", -

И друга целовала вновь и вновь.

К ее очам он приникал устами:

"Вот он, источник всех моих невзгод!

Два ясных светоча, плененный вами,

Я вырваться не в силах из тенет.

В вас есть и милосердье, но прочтет

Его не всякий; мне же это чтенье

Немалые доставило мученья".

И, милую к груди прижав тесней,

Он воздыхал стократно, но не с мукой,

Как мы вздыхаем от больших скорбей,

Недугом истомленные иль скукой, -

Но сладко, так (мой автор в том порукой),

Как может лишь от полноты души

Счастливец воздыхать в ночной тиши.

Они беседам предались, для коих

Подобный час, не правда ль, так хорош,

И обменялись кольцами: обоих

Девизы мне неведомы, но все ж

Одно я знаю – золотую брошь

С рубиновым сердечком прикрепила

Вдова к сорочке своего Троила.

О небо! Пусть какой-нибудь скупец

Любовь зовет безумством: он, бедняга,

Упрятав лишний пенни в свой ларец,

Готов плясать; но истинного блага

Такому не вкусить! несчастный скряга,

Ни крохи, ни минутки ни одной

Не купит он и всей своей казной!

Не верьте, что дано, мол, и скупому

Познать любовь! Век над своим добром

Хлопочет он, но в жалкую солому

Рок обращает злато с серебром.

Тоска – его удел, и поделом

Презревшему любовь! Да обездолит

Его Господь, что любящим мирволит.

Тех, кто любовь считает за порок,

Ослиными ушами, как Мидаса,

Я б наделял! Пусть будет им не впрок

Богатство, как для римлянина Красса!

Пускай, не пропустив ни дня, ни часа,

Твердят: "Любовь священна, и гнусней

Порока нет, чем небреженье к ней!"

Однако же, пора нам воротиться

К царевичу с прекрасною вдовой.

Они, друг дружке вглядываясь в лица,

О прошлом толковали вперебой:

Как встретились они, как меж собой

Заговорили, как она скучала,

Как он страдал... и снова все сначала.

О горестях минувших разговор

Нередко прерывался для лобзаний

И новых ласк – как будто, вперекор

Судьбе, пославшей столько им терзаний,

Они друг другу сделались желанней

И после мук упиться торжеством

Спешили, став единым существом.

О сне я умолчу, предполагая,

Что им сегодня было не до сна:

И впрямь, ведь эта ночь, их ночь благая,

Не для того им наконец дана, -

О нет! Хотелось им, чтоб ни одна

Минутка понапрасну не пропала,

И оба преуспели в том немало.

Когда ж петух прилежный возвестил

Конец для тьмы отмеренного срока

Протяжным криком и биеньем крыл,

И Веспер засветился одиноко

На бледном небосводе, и с востока

Юпитер показался, – тут вдова

Промолвила, от грусти чуть жива:

«О жизнь моя! Души моей отрада!

Уже разлуки нашей близок час:

День настает, увы! Расстаться надо,

Иль я погибла. О, зачем хоть раз

Не может мрак утешный ради нас

Подольше простираться над вселенной,

Как в ночь, когда Зевес лежал с Алкменой!

О ночь! о тьма! Иль философы зря

Толкуют, что Всевышним создана ты,

Чтоб, отдых нам достаточный даря,

Набрасывать на мир свой плащ крылатый?

Зачем же ты назад, в свои палаты

Бежишь? зачем до срока люд и скот

Спешишь запрячь в ярмо дневных забот?

Тебя за нераденье пусть накажет,

Господь, чтоб горю моему помочь,

И к полушарью нашему привяжет,

Чтоб ты опять не ускользнула прочь,

Под нижний край Земли... О гостья-ночь,

Ты слишком скоро покидаешь Трою,

Отраду сердца унося с собою!"

При сих речах Крессиды нежный друг

Едва дышал; в нем сердце больно сжалось

И точно кровью облилося вдруг

(По крайней мере, так ему казалось);

В разгар блаженства муку он и жалость

Почувствовал и, милую тесней

К себе прижав, воскликнул вслед за ней:

"Жестокий день! всех радостей гонитель,

Какими одарил нас щедрый мрак!

Зачем стучишься в нашу ты обитель?

Из каждой щели твой блестящий зрак

Таращится; чего ты хочешь, враг?

Завистник вечный, хитрый соглядатай,

Да угасит Господь твой свет проклятый!

За что ты, день злонравный, столько бед

Приносишь всякий день влюбленным парам?

Нигде им от тебя спасенья нет.

Поди ты прочь! Нам свет не нужен даром,

В кромешный ад ступай с таким товаром -

Иль в мастерскую, где златокузнец

Печатки вырезает для колец".

И к Солнцу он воззвал в своем задоре:

"Ах ты, Титан безмозглый, неужель,

С ней ночь проспав, позволил ты Авроре

Чуть свет покинуть брачную постель?

Скорей верни назад ее! Тебе ль

Тревожить нас? Ты сам не будь разиней:

Сперва поладь-ка со своей богиней!"

И к милой вновь оборотился он

И ей промолвил, тяжко воздыхая:

"Увы! Неужто впрямь я принужден

Тебя покинуть? О, судьба лихая!

О, горечь мук моих и сладость рая,

Ты сердце раздираешь мне, любя:

Ты – жизнь моя! Как жить мне без тебя?

Бог весть, когда теперь еще свиданье

Нам выпадет с тобой наедине!

И если долгим будет ожиданье -

Что станется со мной? Что делать мне?

Разлуки не вкусив, уж я в огне!

Минуты не прожив с тобою розно,

О встрече уж готов молить я слезно.

Но все-таки, будь я уверен в том,

Что у любимой в сердце столь же прочно

Я водворен, как ты царишь в моем

При свете полдня и во мгле полночной,

О госпожа! Когда бы знал я точно,

Что это так, – сия, пожалуй, весть

Мне помогла б разлуку перенесть".

На то со вздохом молвила вдовица:

"Ах, свет мой! мне уж нет пути назад.

Скорее Феб с дороги может сбиться,

Скорей голубка выведет орлят

И камни мертвые заговорят

Скорей, чем из души своей Крессида

Изгладит милый образ Приамида.

О нет, ведь облик твой запечатлен

Столь глубоко во мне, что вздумай даже

Сама тебя изгнать из сердца вон -

Я б не смогла! И впрямь, такой пропажи

Не пережить мне, видит Бог; тебя же

Прошу, любимый: так не думай впредь,

Уж лучше прикажи мне умереть!

Я и сама увериться бы рада,

Что образ мой в душе твоей живет,

Как твой в моей: вот лучшая награда,

Иных не пожелала б я щедрот!

Но будет спорить; знай лишь наперед,

Что я верна – Господь мне в том порука -

И верен будь, сколь ни продлись разлука.

Ступай и не тревожься; никому

Досель не сказывала я такого

И не скажу, но знай: тебя приму

Во всякий час, когда придешь ты снова,

И видит Бог, я вечно ждать готова!"

Так молвив, принялась она опять

Лобзаньями Троила осыпать.

В конце концов, хотя и с неохотой,

Царевич встал; и вот уж он одет.

Обняв Крессиду раз, наверно, в сотый,

Пустился было прочь – да мочи нет.

"Прощай, – вскричал он, – жизнь моя, мой свет!

Даст Бог, с тобою свидимся мы вскоре".

И удалился в превеликом горе.

Вдова никак на то не отвечала,

Поскольку чуть не плакала сама.

Троилу же отнюдь не полегчало

Дорогою; напротив, он весьма

Измучен был, и все-то из ума

Не шла Крессида: прерванным усладам

Все жаждал он предаться с нею рядом.

Неслышно воротившись во дворец,

Прокрался царский сын в свои покои,

Чтоб долгим сном забыться наконец,

И лег уже в постель; но что такое?

Сна нет как нет! где забытье благое?

Любовным жаром снова он объят

И мнит ее желанней во сто крат.

Бессонной памятью перебирал он

Все ласки милой; пуще распалясь,

Во всяком взоре и словечке малом

Дотоле неизведанную сласть

Он находил; томительная страсть

Владела им как прежде, и на ложе

Метался он, унять не в силах дрожи.

Крессида также променяла сон

На сладостные мысли о Троиле:

Сколь он пригож, и статен, и умен,

О доблести его и юной силе;

И за услады, что они вкусили,

Благодарила щедрую Любовь,

Мечтая с милым их изведать вновь.

Пандар, взошедши к ней, весьма учтиво

Спросил: "Как почивала ты, дитя?

Ужасный ливень лил без перерыва,

Всю ночь по нашей крыше колотя.

Увы, я опасаюсь не шутя:

Кой-кто не выспался и поневоле

Теперь от головной страдает боли".

И прошептал, поближе подошед:

"Прекрасный день! Надеюсь, ты здорова?"

– "Уж вашей-то заслуги в этом нет! -

Ему Крессида молвила сурово, -

Ах, старый лис! Поспорить я готова:

Без ваших плутней тут не обошлось.

Да-да! Теперь я вижу вас насквозь".

И с головой накрывшись, запылала

Бедняжка от стыда. На эту речь

Пандар, откинуть силясь покрывало,

Воскликнул: "На, взгляни же, вот мой меч,

Рази, чтоб голова слетела с плеч!"

И руку к ней просунул он под шею -

И вдруг поцеловал, склонясь над нею.

Что далее? Скажу без лишних слов:

С ним поступила добрая вдовица

По-христиански, и в конце концов

Он был прощен; тут нечему дивиться.

Она, устав болтать с ним и резвиться,

Ушла, оставив дядю одного.

Итак, Пандар добился своего.

Меж тем Троил, объятый прежним жаром,

Лежал в покоях царского дворца

И, нетерпенья полон, за Пандаром

Уж отрядил он тайного гонца.

Пандар же, другу верный до конца,

На зов явился, не спросив о цели,

И с важным видом сел на край постели.

Но с ложа тот вскочил, нетерпелив,

Пал на колени перед другом милым

И не хотел подняться, не излив

Любви к нему со всем сердечным пылом

И всем искусством, что ему по силам,

Благословив не меньше сотни раз

Того, кто жизнь ему и душу спас.

"О, есть ли друг на свете благородней,

Чем тот, кто перенес (так молвил он)

Мой дух на небеса из преисподней,

Где огненный струится Флегетон!

Пребудь я даже до конца времен

Твоим рабом – все ж это капля в море

В сравненье с тем, как мне помог ты в горе.

Ведь даже Солнца вездесущий взор

Не сыщет и у дальнего предела

Ей равных: той, кого с недавних пор

Я госпожой души моей и тела

Зову, кому принадлежу всецело!

И этой переменою в судьбе

Обязан я Амуру – и тебе.

Велик мой долг перед тобой... да что там,

Я вечный твой должник! скажу одно:

Я жив благодаря твоим заботам,

Когда б не ты, конец бы мне давно!

И впрямь, забыть такое мудрено".

И, встав с колен, на ложе лег он снова.

Настал черед Пандару молвить слово.

"Любезный друг, – ответил он, – я рад,

Что оказать сумел тебе услугу:

Твое мне счастье слаще всех наград.

Но должен я сказать тебе как другу -

Не для упрека и не с перепугу -

Будь осторожен! Все, чего достиг,

Утратить можешь ты в единый миг.

Нет участи, поверь, на свете хуже,

Как, счастья наивысшего вкусив,

Его затем порушить самому же

И вспоминать о нем, покуда жив.

Не торопись! Коль нынче ты счастлив,

На радостях не действуй безрассудно -

Не то, смотри, потом придется трудно!

Тебе ведь разума не занимать, -

Так вытверди, как дважды два четыре,

Что удержать не проще, чем поймать.

Увы, непрочно счастье в этом мире:

На тонкой нитке, волоска не шире,

Висит оно, и часто рвется нить...

Сумел им завладеть – умей хранить!"

Троил в ответ: "Утешься, друг мой верный:

У страсти я узду подкорочу,

Остерегусь поспешности чрезмерной

И счастья своего не расточу.

Ужель задача мне не по плечу?

Коль ты мне друг (храни тебя Всевышний!),

Поверь, что наставленья тут излишни".

И другу принц поведал обо всем,

Что было ночью: как достиг он цели,

Осилив робость... "Но, клянусь мечом, -

Прибавил он, – ни разу я доселе

Так не пылал, как нынче; в самом деле,

Чем яростней меня терзает страсть,

Тем большую в том нахожу я сласть!

Не знаю, что со мной: для беспокойства

Причины нет, но скрытый этот жар

Душе моей придал иное свойство -

Как будто бы обрел я новый дар".

– "Ну что ж! кто был в раю, – сказал Пандар, -

Иным уж должен быть исполнен духом,

Чем тот, кто о блаженстве знал по слухам".

Но целиком я здесь не привожу

Их разговор, продлившийся до ночи:

Свою избранницу и госпожу

Царевич восхвалял что было мочи

И друга вновь благодарил; короче,

Все то же он твердил за разом раз,

Покуда не развел их поздний час.

Но вскоре вновь благоприятный случай

Судьба им шлет: Пандаром извещен

Царевич, истомленный страстью жгучей,

Что свидеться с Крессидой может он

Все там же. Сим известьем восхищен,

Хвалу богам он воздает прилежно,

Отраду предвкушая безмятежно.

Пандар, что б их никто не подстерег,

Как прежде, сладил все весьма умело:

Вдова, удобный подыскав предлог,

Прийти под вечер к дядюшке сумела;

Принц был уж там; едва дошло до дела,

Пандар в постель отвел их, и они

Остались без опаски там одни.

Живописать подробно эту встречу

Нам незачем; все шло у них на лад:

Ни страхов, ни тревог, притом замечу -

С той, первой ночи возросли стократ

Восторги их, и радость без преград

Познали оба: за всю жизнь едва ли

Они в таком блаженстве пребывали.

Но что слова! И разве хватит слов,

Чтоб высказать всю сладость их слиянья,

Когда один был упредить готов

Другого сокровенные желанья?

И что в сравненье с этим толкованья,

Философов о счастье? Зряшный труд!

И разум, и перо бессильны тут.

Но скрылась ночь, и день пришел, незваный,

Чтоб разлучить их: вечная напасть!

И побелев, как после тяжкой раны,

Приход его пустились оба клясть:

Ему желали сгинуть и пропасть,

Завистником бранили, подлым вором,

И не было конца их злым укорам.

244 "Сдается мне, – царевич рек в сердцах, -

Что солнечная нынче колесница

Короткий путь сыскала в небесах!

Нарочно, чтоб над нами поглумиться,

Четверку гнал безжалостный возница.

Знай, ни единой жертвы от меня

Он не получит с нынешнего дня!"

245 От сих речей, однако, не поблек

Взошедший день. К разлуке изготовясь,

Влюбленные простились в должный срок,

О новой встрече наперед условясь.

Еще не раз (так говорит нам повесть)

Крессиду вновь обнимет Приамид,

Пока Фортуна к ним благоволит.

246 То были дни блаженства и отрады

Для принца, и, на траты не скупясь,

Он задавал пиры, менял наряды,

В турнирах бился, веселился всласть.

Молва о нем далеко разнеслась,

И лучшие средь знатной молодежи,

Чтоб с ним сдружиться, лезли вон из кожи.

За щедрость и радушье – до небес

Его превозносили, но при этом

Не знал никто причины сих чудес:

Любовь таил он, следуя обетам,

Себя же почитал, по всем приметам,

Судьбы великим баловнем, и сам

Тому дивился, счет утратив дням.

Из всех пригожих дам, что есть на свете,

Распутать ни одна бы не смогла

Ни узелка на той незримой сети,

Какой Троилу сердце оплела

Его Крессида! Столь прочна была,

Как видно, нить и столь тонка работа,

Что навсегда попался он в тенета.

Порой Пандара уводил он в сад

И там ему весьма красноречиво

Расписывал по многу раз подряд

Крессиды совершенства, точно диво

Предивное; то вдруг без перерыва

Пускался петь, в чем также был мастак,

И пел он о любви, примерно так:

Песня Троила.

Царящая на море и на суше,

Владеющая небом и землей,

Связующая дружеские души

И целые народы меж собой, -

Любовь! Закон единовластный твой

Священ для всех влюбленных, чьи союзы

Благословляешь ты, как наши узы.

Сколь дивно то, что времена в году

Чредой размеренной идут по кругу,

И то, в каком согласье и ладу

Живут стихии, чуждые друг другу;

Как Феб выходит озарить округу

С утра, а по ночам встает Луна, -

И движешь ими ты, Любовь, одна!

И то, что океан рассвирепелый,

На сушу двинув алчных волн ряды,

Вновь отступает в прежние пределы -

И в том Любви всечасные труды:

Ведь стоит ей лишь выпустить бразды -

Все связи вмиг расторгнутся, и вскоре

Наш мир погибнет в распрях и раздоре.

По воле всемогущего Творца

Ты нами правишь, о Любовь благая,

Без спросу и разбору на сердца

Незримые оковы налагая,