Текст книги "Нежная буря"

Автор книги: Джайлс Блант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Ты мог бы позвонить в управление полиции.

– А вы еще говорили, что хорошо знаете Леона Петруччи. И потом, этот тип уже был мертвый, я ему ничего не сделал.

– Мы знаем, что ты перенес труп к себе в хижину. Феран тебе помогал?

– Нет.

– Он как-то был в это замешан? Ты себе не поможешь, если от нас это скроешь.

– Тьерри тут ни при чем. Я ему об этом даже не рассказывал. – Эксперты и в самом деле не нашли никаких улик, которые связывали бы Ферана с этим преступлением.

– Ты сам разрубил труп или тебе кто-то помогал?

– Сам. Там было полно кровищи. По правде говоря, меня сразу вырвало, как только я открыл мешок. Я повидал кучу дохлых зверей, и ничего, но мертвый человек, даже если ты сам его не знал… Понимаете, о чем я?

– Еще бы.

– Короче говоря, я не хотел весь измараться в крови. Связал все эти куски вместе и потащил их на веревке на медвежью тропу. Я знал, что они уже проснулись от спячки и что они голодные. Думал, что после этого от парня не так много останется.

– Он был голый, когда ты его нашел?

– Нет, это я его раздел. Не хотелось пилить через одежду. И потом, я подумал, что медведи вряд ли едят нейлон и прочие штуки.

– Мы нашли в печи остатки материи. На трупе было что-нибудь еще? Например, документы или какие-то личные вещи? Может быть, ты их оставил у себя?

– Ничего не оставил. Нечего было оставлять. Я все отправил в печку.

– Ты узнал жертву?

– Никогда в жизни его раньше не видел.

– Если честно, я пока не очень верю в твою версию с «крестным отцом». Как ты думаешь, почему Петруччи решил убить этого человека?

– Не знаю. И спрашивать его мне как-то не хотелось.

– У тебя серьезная работа, Поль. Жена, неплохой дом. Почему ты так поступил с человеком, которого даже не знаешь?

– Почему? – Брессар посмотрел на дальнюю стену комнаты. Помедлив, перевел взгляд на Кардинала. – Тут две причины. Первая – Леон Петруччи. И вторая – Леон Петруччи. Что, по-вашему, он бы сделал, если бы я ему сказал: спасибо, мол, но я не могу? Думаете, он бы мне после этого позволил спокойно жить дальше? Вряд ли.

– И потом, десять тысяч…

– Пять. Остальные пять я еще не получил.

Кардинал велел Брессару подписать краткое заявление и отправил охотника обратно в камеру. Формальное обвинение ему должны были предъявить днем, а затем его отпустят под подписку о невыезде – главным образом для того, чтобы за ним можно было следить.

Кардинал позвонил Масгрейву. Тот все еще был в дороге.

– По-вашему, это мафия? – спросил Масгрейв. – По-вашему, эта записка означает, что приказ отдал Петруччи?

– Во всяком случае, Брессар и раньше работал на Петруччи. Было одно дело, лет восемь назад. Наверное, еще до того, как вас к нам перевели.

– Да, я тогда служил в Монреале.

– Брессар тогда избил одного типа по заказу Петруччи. Самого Петруччи мы не смогли привлечь, потому что Брессар слишком его боялся и не назвал его имя. Но когда мы работали над делом, многие детали указывали именно на Леона. В частности, записка, которая была подписана инициалом «П». Известно, что еще много лет назад Петруччи удалили гортань, так что общаться записками для него – дело привычное. С другой стороны, Брессар мог врать.

– Вам удалось его разговорить, это уже неплохо. Но вы же знаете, Леон Петруччи переехал в Торонто.

– Да, я слышал.

– А значит, эта версия – очень слабая. Знаете что, а почему бы вам не отдать мне всю эту линию Петруччи? Посажу на нее ребят из нашего торонтского отряда. Они там постоянно имеют дело с организованной преступностью.

– Хорошая мысль.

Масгрейв выругался.

– Что случилось? У вас все в порядке?

– Меня тут подрезал один паршивый грузовик. Вечно рядом нет полиции, когда она нужна.

9

Кабинет прокурора Коронного суда размещался в агрессивно-уродливом бетонном здании на Макинтош-стрит. В этом же доме находилось местное представительство министерства социальной защиты. Через улицу располагалась редакция «Алгонкин лоуд», что было очень удобно на случай, если советник юстиции Реджинальд Роуз желал сделать свое мнение достоянием общественности, а такое желание возникало у него нередко.

Реджинальд Роуз во всем ассоциировался со словом «длинный». Он был высокий и худой, легкая сутулость делала его похожим на ученого. Удлиненные пальцы с равным изяществом перебирали документы и вещественные доказательства и оглаживали узел галстука. Он носил красные галстуки, белые крахмальные рубашки и красные подтяжки, которые, когда он был без своего любимого голубого блейзера, придавали ему сходство с новеньким канадским флагом.

Сейчас он обращался к группе людей, сидящих за длинным дубовым столом. Это было странное сборище, отметил про себя Кардинал. Вместе с удлиненным Роузом здесь присутствовал Роберт Генри Хьюит, он же Тупренас; он сидел, привалившись к столу, и напоминал сонного зверька. Был здесь и Боб Брэкетт, его бесплатный адвокат, пухлый, обманчиво-безобидный, на самом же деле – смертельно опасный юрист, специализирующийся на уголовных делах. И наконец – сам Кардинал, который чувствовал себя не в своей тарелке и наверняка выглядел соответствующе: обычно он твердо знал, на какой он стороне, но сейчас ему в голову стали закрадываться сомнения.

– Должен предупредить вас с самого начала, – заявил Роуз, – я не собираюсь идти в этом деле ни на какие компромиссы и соглашения. Да и зачем бы? Судя по собранным доказательствам, а их масса, Роберт Генри Хьюит виновен в вооруженном ограблении. И не как-то там слегка, косвенно виновен, а виновен непосредственно, абсолютно и недвусмысленно. У нас есть его признание…

– Еще бы у вас его не было. Но он дал его без консультации с адвокатом.

– Позвольте мне закончить, мистер Брэкетт. У нас есть признание вашего клиента в совершении преступления. У нас есть наличные, которые мы извлекли из его рюкзака. У нас есть клетчатый шарф, которым он закрывал лицо. У нас есть записка, где он требует выдать ему деньги, – записка, написанная его собственным чудовищным, но вполне узнаваемым почерком, притом написанная на обороте ордера на арест. К тому же, по странному совпадению, в этом ордере указано его имя и адрес. И на какие соглашения мы здесь можем пойти?

Боб Брэкетт подался вперед, нависнув над столом. На нем был безупречный костюм в тонкую полоску: он всегда носил такие костюмы – видимо, чтобы придать своей плотной фигуре хотя бы подобие очертаний, потому что иначе она была бы совсем бесформенной. Дорогие костюмы в тонкую полоску – не такая уж редкость среди адвокатов, чего нельзя было сказать о золотой серьге, блестевшей в мочке его левого уха: необычное украшение для наполовину облысевшего толстяка, которому давно перевалило за пятьдесят. Он никогда не был женат, и в маленьком Алгонкин-Бей, где все друг друга знали, уже одно это порождало множество слухов, а уж золотая серьга только подливала масла в огонь. Но его клиентам все это было безразлично: пока он защищал их интересы, он мог ходить хоть в пачке балерины.

– Позвольте, мистер Роуз, – рассудительно начал он мягким, дружелюбным голосом. – Неужели у вас совсем нет представлений о профессиональной этике? Неужели вы так редко одерживаете победы в суде, что не можете упустить случая припереть к стенке психически больного молодого человека и отправить его за решетку на пятнадцать лет?

– Заставьте его еще раз признать себя виновным – и я буду просить дать ему десять.

Брэкетт повернулся к Кардиналу. Кардинал готов был изложить свой взгляд на дело Мэтлока и рассказать, как Тупренас пытался помочь следствию. Но, к сожалению, у Брэкетта было на уме другое.

– Детектив Кардинал, у вас в управлении полиции, как я понимаю, придумали прозвище для моего клиента.

Кардинал закашлялся – отчасти от неожиданности, отчасти с целью потянуть время.

– Не думаю, что мы должны в это углубляться. Мне казалось, мы хотим…

– У вас в полиции есть прозвище для моего клиента или нет? – В голосе Брэкетта по-прежнему звучало доброжелательное упорство.

– Детектив Кардинал не на скамье для свидетелей, – заметил Роуз. – Вы не имеете права устраивать перекрестный допрос.

– Это не перекрестный допрос. Он не хуже нас с вами знает, что такое перекрестный допрос. Я задал простой вопрос.

– Да, у нас есть прозвища для многих наших подопечных, – ответил Кардинал. – Они не предназначены для публичного оглашения.

– Меня не интересуют другие ваши «подопечные», как вы их назвали. Прошу вас, скажите, какое прозвище вы дали моему клиенту?

– Ту-пре-нас.

– И как это расшифровывается?

– Предпочел бы не говорить об этом в присутствии самого Роберта.

Брэкетт улыбнулся. Это была очень благосклонная улыбка, но хватку свою он не ослабил.

– И тем не менее, детектив, мы ждем вашего ответа.

– Она расшифровывается так: «Тупейший преступник на свете». Извините, Роберт.

– Ничего. – Хьюит полулежал на столе, сложив руки и уперев в них подбородок. Когда он говорил, его голова приподнималась и опускалась.

– Тупейший преступник на свете. И по какой же причине вы дали ему такое прозвище? – В круглом лице Брэкетта не было ни малейшего следа какой-то хитрости: «Если вас не затруднит, сообщите мне важную информацию».

– Мне кажется, лучше обсудить это, когда мы останемся втроем.

– Нет-нет, это исключено, – возразил Брэкетт. – Будьте любезны, расскажите нам, почему у вас прозвали моего клиента Тупейшим преступником на свете.

– Потому что он ведет себя неразумно. Совершает глупые ошибки.

– О да. У мистера Роуза есть улика номер один – записка, где мой клиент просит выдать ему деньги.

Роуз побарабанил по своему блокноту тем концом карандаша, на котором был ластик.

– На всех предыдущих процессах вашего подзащитного признавали вменяемым – в достаточной степени, чтобы он мог обсуждать дело с адвокатом и осознавать свои преступные деяния. Вы считаете, это положение вещей могло внезапно измениться?

Брэкетт лучился невинной ангельской улыбкой.

– Вы так яростно нападаете на умственно неполноценных, мистер Роуз. Может быть, вы желаете переправить моего клиента в Соединенные Штаты? Там его казнят.

– Насколько я понимаю, за ограбление там сейчас не казнят.

– Можно мне продолжить?

– Хотелось бы.

– Детектив Кардинал, насколько я понимаю, несмотря на умственную ограниченность моего подзащитного, он недавно оказал неоценимую помощь полиции. Я не ошибаюсь?

Наконец-то, подумал Кардинал.

– Он был не совсем точен в деталях. Он передал нам свой разговор с Тьерри Фераном, известной в криминальных кругах личностью. Этот Феран рассказал ему, что какой-то человек с юга убил Поля Брессара и спрятал тело где-то в лесу.

Прокурор швырнул карандаш на стол с такой силой, что он, подпрыгнув, свалился на пол.

– Поль Брессар живехонек. Я видел его сегодня утром. Господи, да ни у кого в мире больше нет такой енотовой шубы.

– Я же сказал, Роберт не совсем точно передал детали.

– Детали? Да это было полностью ложное утверждение.

Мистер Брэкетт закрутил пухлыми пальцами в воздухе.

– Подождите. Прошу вас, подождите. Давайте узнаем, какая доля сведений, переданных мистером Хьюитом, была верной?

– Мы выяснили, что он просто перепутал некоторые имена, а в остальном оказался прав. Иными словами, Поля Брессара не убивали и не зарывали в лесу, однако сам Брессар признался, что избавился в лесу от одного трупа. И это был действительно труп южанина – американца по имени Говард Мэтлок. Как видите, у Роберта просто кое-что перепуталось в голове.

– Благодарю вас, детектив. Вы сообщили нам чрезвычайно полезные сведения. – Брэкетт снял очки и стал протирать их обратной стороной галстука – один из многочисленных жестов в его арсенале, призванных подчеркнуть его полнейшую безобидность. – Справедливо ли будет утверждать также, что вы бы не узнали об этом убийстве, если бы не помощь моего клиента?

– Не совсем так. Да, он рассказал нам об этом убийстве раньше, чем мы сами о нем узнали, но потом нам сообщил о нем человек, нашедший труп – вернее, часть трупа. Но Роберт еще и назвал нам Поля Брессара, что позволило нам привлечь Брессара в качестве подозреваемого раньше, чем мы могли бы это сделать. Так или иначе, я могу заявить, что Роберт оказал нам большую помощь и активно сотрудничал со следствием.

– Спасибо, детектив. – Брэкетт повернулся к прокурору. – Итак, мистер Роуз, складывается впечатление, что перед стороной обвинения стоит выбор: либо посадить в тюрьму психически неполноценного юношу, либо проявить снисхождение к гражданину, оказавшему неоценимую помощь правосудию.

Роуз посмотрел на Кардинала:

– У вас уже есть подозреваемый по делу Мэтлока?

– Мы разрабатываем нескольких человек, но я бы не сказал, что мы кого-то вот-вот арестуем.

Роуз развел руками, всем своим видом изображая, что ничего не может поделать, и заметил, обращаясь к Брэкетту:

– Видите? Какая же здесь «помощь правосудию»?

– Давайте не будем играть друг с другом в прятки, мистер Роуз. Я пришел сюда не для того, чтобы зря тратить ваше время или время детектива Кардинала. Сторона обвинения Коронного суда готова поощрять сотрудничество граждан с правосудием или нет?

– Если он готов признать себя виновным в ограблении банка, он получит десять лет.

– Десять лет? За игрушечный пистолет, при коэффициенте интеллекта семьдесят восемь? Тогда встретимся на процессе. – Брэкетт кинул бумаги в портфель и звонко его защелкнул. – Он сделал вам еще один подарок – признался, что тайно пронес с собой оружие, хотя речь идет всего лишь об игрушке. Два года, не больше.

Роуз покачал головой:

– Давайте все-таки будем реалистами. Ограбление банка. Он получит шесть лет.

Брэкетт повернулся к своему подзащитному и слегка потряс его за плечо:

– Роберт…

Хьюит выпрямился, моргая.

– Здрасьте. Я так, отдыхал.

– Суд предлагает дать тебе шесть лет. Будешь хорошо себя вести – отделаешься четырьмя.

– Ладно. Неплохо. Мне потрясающий сон приснился, знаете?

Пока он уходил, Кардиналу пришлось выслушать от Роуза небольшую лекцию об ответственности, которую полиция должна разделять с судебными органами, за определение адекватной меры наказания для правонарушителей.

– В полицейском управлении нет места мягкосердечию, – вещал он. – Если вам хочется проявлять сочувствие к обездоленным, устройтесь на работу в органы социальной помощи.

На парковке Боб Брэкетт опять стал крутить своими толстыми пальцами перед Кардиналом, капли дождя блестели на лысине адвоката. Два полицейских в форме усаживали Роберта Генри Хьюита на заднее сиденье своей машины.

– Роуз прочел вам нотацию?

– Что-то вроде того.

– Бедняга расстроился, что ему пришлось уступить по такому очевидному делу. У некоторых самооценка напрямую зависит от того, на сколько лет они упекут других. Печально.

Полицейская машина остановилась рядом с ними, и сидевший за рулем юный сотрудник окликнул их:

– Клиент хочет вам что-то сказать.

– Ну что там у тебя, Роберт?

– Я просто хотел вам сказать спасибо. Спасибо, спасибо, спасибо, детектив Кардинал. Мистер Брэкетт говорит, вы мне десять лет жизни подарили. Никогда не забуду. Никогда, никогда, никогда, понимаете? Я приятелей не забываю. Ни за что.

– Роберт, самая лучшая благодарность – это если ты перестанешь ввязываться во всякие истории.

– А то как же. Я буду таким паинькой, что они меня не успеют довезти до каталажки, сразу отправят обратно домой. Спасибо вам, спасибо, спасибо.

Кардинал таким и запомнил Роберта Генри Хьюита – тот, отвернувшись, продолжал неслышно бормотать благодарности, расположившись на заднем сиденье машины, которая повернула направо, на Макинтош-стрит, и двинулась на север, увозя Роберта обратно в тюрьму Алгонкин-Бей.

10

Лиз Делорм обижало, что ее не привлекли к работе по делу Масгрейва. Кардинал в общем-то сказал шефу правду: она сотрудничала с Масгрейвом раньше и они неплохо ладили, даже несмотря на его невыносимый мужской шовинизм. Но сержант Шуинар пожелал, чтобы Мэтлоком занимался Кардинал, а значит, так тому и быть: пока Кардинал будет погружаться в интереснейшее расследование, какие выпадают раз в год, Делорм останется разгребать текучку – всякие скучные случаи, с которыми люди звонят в полицию.

Она ела, не выходя из-за рабочего стола, когда поступил звонок из больницы Святого Франциска: пропал человек. Делорм записала необходимые детали и сказала, что будет через двадцать минут.

Пропавшие. Трудность тут в том, что на самом-то деле эти люди обычно никуда не пропадают. В большинстве случаев им просто надоедает партнер, работа, образ жизни – и они пускаются в бега, устраивают себе незапланированные каникулы. Но в данном случае имелись обстоятельства, которые вынуждали немедленно начать расследование, даже несмотря на то, что исчезнувшая – одинокая женщина за тридцать – не давала о себе знать меньше суток.

– Я к доктору Ните Перри, – сообщила Делорм дежурной сестре. – Не могли бы вы дать ей сигнал на пейджер?

В ожидании врача Делорм прошла на зимнюю веранду. В углу стоял телевизор. Джеффри Мэнтис, премьер провинции Онтарио, объяснял, почему учителям следует увеличить количество рабочих часов.

– Ну конечно, – язвительно заметила Делорм, обращаясь к экрану. – Ты-то себе количество рабочих часов не увеличил. – Казалось, Мэнтис занимается только тем, что сам себе поднимает зарплату да ездит в отпуск. Делорм раньше и не подозревала, что в гольф можно играть круглый год. Но она научилась не говорить в управлении о политике. Там все были убежденными сторонниками консерваторов, кроме разве что Кардинала. Насколько она могла судить, они с ним были единственными сотрудниками местной полиции, которые не считали своего земляка Мэнтиса героем.

На веранду вошла молодая женщина в халате хирурга. Она была маленького роста, сантиметров на пять ниже Делорм. Рыжие волосы удерживались двумя устрашающего вида заколками.

– У меня очень мало времени, – заявила доктор Перри. – Иду в операционную.

– Вы хирург? – поинтересовалась Делорм.

– Анестезиолог. Пока я не приду, они не смогут начать.

– Это вы сообщили о пропаже доктора Уинтер Кейтс?

– Да, я. Вы просили ее фотографию – она у меня есть. Мне удалось ее раздобыть у нашей охраны.

На фотографии была миловидная женщина немногим за тридцать с вьющимися темными волосами и немного кривой улыбкой, придававшей ее лицу слегка язвительное выражение.

– В жизни она гораздо красивее, поверьте.

– Когда вы разговаривали с доктором Кейтс в последний раз?

– Вчера вечером, около половины двенадцатого. Позвонила сказать, что по телевизору идет «Воин дороги». Она большая поклонница Мела Гибсона, да и я тоже. Но, оказывается, она этот фильм уже взяла в прокате. Судя по голосу, у нее все было отлично. Совершенно никаких проблем.

– Мне кажется, в полдвенадцатого ночи поздновато звонить кому бы то ни было. Даже близким друзьям.

– Нет-нет. Уинтер – настоящая «сова», как и я. После часу ночи я бы ей вряд ли стала звонить, но до этого времени – сколько угодно. Мы часто болтаем с ней поздно вечером и ночью. Мы иногда в шутку говорим, что «идем на ферму» – то есть садимся смотреть телевизор и съедаем при этом пакет печенья «Пепперидж Фарм». Когда я позвонила, Уинтер как раз открывала такой пакет.

– Когда вас обеспокоило ее отсутствие?

– Сегодня утром. У нас на восемь часов была назначена операция, а она не пришла. В такой ситуации о ком угодно начнешь беспокоиться, но о таком ответственном человеке, как Уинтер, – особенно. На нее всегда можно положиться, в отличие от большинства людей. – Ярко-голубые глаза доктора Перри слегка затуманились, как если бы она вспоминала великое множество людей, положиться на которых было никак нельзя. – Мы с Уинтер быстро нашли общий язык. Более того, мы стали близкими подругами. Если бы что-то случилось, она бы мне дала знать. Это совершенно на нее не похоже. Я пару раз набирала ее номер, но она так и не перезвонила. Насколько я понимаю, она даже не прочла сообщения, которые я ей оставила на автоответчике. Тоже на нее не похоже.

– Вы предпринимали еще какие-то попытки ее найти?

– После операции я позвонила к ней в кабинет, но ее ассистентка сказала, что никаких известий от нее не получала. Тогда я связалась с ее родителями. Они живут в Садбери, Уинтер часто приезжает к ним на выходные. Но оказалось, что и они тоже ничего не знают. Не могла придумать, к кому еще обратиться. Она живет у нас в городе всего полгода, знакомых у нее здесь не так уж много. Потом я думала опять позвонить в ее кабинет, но не хотела быть навязчивой.

– Ее ассистентка позвонила нам сразу после вас.

– Только не это. – Доктор Перри прикрыла рот ладонью.

– Давайте пока не будем слишком волноваться. Пока нет оснований предполагать худшее.

– Я вам скажу, что меня по-настоящему пугает, – проговорила доктор Перри. – В обеденный перерыв я подъехала к ее дому – так вот, ее машина на месте. Если она не дома, то куда она уехала? И на чем? И почему она никому не сообщила?

– Вы кого-то подозреваете? Кто-то мог желать ей зла? Вам известно о каких-то ее врагах?

– Не могу поверить, чтобы кто-то хотел обидеть Уинтер. У нее не было никаких врагов. Она милейший человек, о таких можно только мечтать. Умная, веселая, и на нее всегда можно положиться. Потрясающий врач. Можете спросить всех ее коллег, и они вам скажут, что в операционной с ней удивительно хорошо работается.

– Конечно, мы поговорим с другими ее коллегами, – заверила Делорм. – А как насчет приятелей мужского пола? Она встречается с кем-нибудь? Что вы об этом знаете?

Доктор Перри опустила голову. Хирургическая шапочка начала сползать, и она механическим движением ее поправила.

– У Уинтер есть старый приятель, но он, как бы вам сказать… проблематичный. Он из Садбери. Его зовут Крейг. Я его один раз видела. По-моему, она никогда мне не называла его фамилию. Однажды вечером я за ней заехала, мы собирались пойти поужинать и посмотреть кино, – и тут вдруг на пороге появляется этот тип, Крейг. «Я сейчас не могу, – сказала ему Уинтер, – я ухожу». – «Так я тебя подвезу», – ответил он. Она с трудом его выпроводила.

– Вам показалось, что он опасен?

– О нет. Мне просто показалось немного странным, что он вот так к ней заявился. Уинтер мне объяснила, что это для него типично. Видимо, она уже давно сказала ему, что между ними все кончено. Но он продолжает вести себя так, словно ничего не случилось. Он все время ждал, что она вернется к нему в Садбери, когда закончит медицинский, но она не хотела возвращаться.

– Из-за него? – уточнила Делорм.

– Не знаю. Я не хочу выставлять его каким-то негодяем. Мне кажется, она просто не хотела оставаться в родном городе. Наверное, вы меня понимаете.

На самом-то деле Делорм никогда не хотела жить нигде, кроме как в своем родном городе. Даже когда она училась в Оттавском университете и потом в полицейской академии в Эйлмере, она тосковала по Алгонкин-Бей. Когда живешь в том месте, которое сделало тебя таким, какой ты есть, у тебя возникает ощущение уюта и какой-то непрерывности, и это чувство тебе не сможет дать никакой другой город, даже самый красивый и космополитичный. Но Делорм знала, что так далеко не у всех.

– У доктора Кейтс были сложные отношения еще с кем-нибудь? Она о чем-нибудь упоминала?

– У нее были довольно острые споры с доктором Шокеттом. Ничего серьезного.

– Какие споры? О чем?

– Когда Рэй Шокетт перестал заниматься практикой, ее взяла она. И по поводу приема больных у них были некоторые разногласия.

– Взяла? Он продал ей практику?

– Нет. Медицинская практика не продается – по крайней мере здесь, в Онтарио. Вероятно, речь шла об использовании оборудования и тому подобных вещах. Так или иначе, ее это огорчало. – Доктор Перри взглянула на часы и поднялась. – Мне пора. Понимаете, Уинтер – хороший человек. Она особенная. Она делает людей счастливыми. Если с ней что-то случилось, я этого не переживу.

– Еще не прошло и суток, – сказала Делорм утешающе. – Давайте пока не делать преждевременных выводов.

Квартира доктора Кейтс располагалась в Твикенхем-мьюз, в фешенебельном малоэтажном квартале на короткой улочке позади Алгонкинского торгового центра. Делорм еще помнила, как лет десять назад, чтобы расчистить место под этот квартал, здесь снесли целую вереницу беленых бунгало. Твикенхем-мьюз, с его стенами из красного кирпича, отделанными кедром, был одним из самых привлекательных и желанных кварталов в районе. Казалось, здесь очень уютно – особенно по сравнению с другими многоквартирными домами, – и возникало неосознанное желание переступить порог и оказаться внутри. Особенно сейчас, когда туман вновь превратился в дождь.

Делорм нажала звонок вызова управляющего. Миссис Ивонн Лефебвр вскоре появилась – тщедушная женщина за сорок, с покрасневшими глазами. Она прижимала к лицу носовой платок.

– Аллергия, – объяснила миссис Лефебвр. – Зимой, летом, весной и осенью. Места у нас такие, что ли. Не знаю. Я только знаю, что это никогда не кончится. – В подтверждение она чихнула.

Пока Делорм рассказывала, кто она такая и зачем пришла, миссис Лефебвр отправилась в другой конец коридора, чтобы отыскать связку ключей и принесли ее Делорм, ожидавшей в дверях. Это путешествие заняло не меньше двух минут, и дважды консьержка останавливалась, чтобы чихнуть и высморкаться. Вернувшись, она в изнеможении прислонилась к стене.

– Как вам удается справляться с таким большим домой одной? – поинтересовалась Делорм.

– А я и не одна, милочка. Мой брат занимается ремонтом и прочим в том же роде. А я только собираю квартирную плату с жильцов. Слушайте, ничего, если я не стану подниматься с вами наверх? Я что-то неважно себя чувствую.

– Извините, но нужно, чтобы вы пошли со мной. Если доктор Кейтс вернется и обнаружит, что у нее пропали какие-то вещи, я не хочу, чтобы она подумала, будто их взяла полиция.

Они прошли по коридору, поднялись в лифте и добрались до квартиры врача, что заняло в пять раз больше времени, чем могло бы. Почти все это время миссис Лефебвр передвигалась, держась за стенку.

– Какая машина у доктора Кейтс?

– «Крайслер Пи-Ти-круизер». Конечно, я вряд ли знала бы марку, просто это такая миленькая машинка, и я у нее спросила, как она называется, когда она выгружала из нее продукты. Машина все еще там, на стоянке за домом, на своем месте.

Раскрасневшаяся от долгой ходьбы миссис Лефебвр, отдуваясь, отперла дверь квартиры, опираясь при этом о косяк. Потом она уселась на стул, стоявший за дверью, и заявила:

– Я пока здесь примощусь. Скажите, когда все сделаете.

Внутри горел свет, Делорм заметила это, как только вошла. Занавески не были раздвинуты. Из огромного панорамного окна открывался вид на озеро Ниписсинг – темно-серое нечто, над которым сеялся косой дождь.

В квартире царил уютный беспорядок. Мебель была новая, так называемого сельского стиля, Делорм видела такую главным образом в каталогах. Пестрый шерстяной плед кучей лежал на краю дивана. На журнальном столике громоздились стопки видеокассет. Из переполненной корзины высовывались журналы – «Нью-йоркер», «Маклинз», «Сайентифик америкэн». Книжные полки были забиты – главным образом триллерами в бумажных обложках, их явно заталкивали сюда как придется. Повсюду попадались наполовину пустые кофейные чашки и бокалы с вином, и вообще везде были неподходящие предметы – утюг на журнальном столике, ракетка для сквоша на обеденном столе. На спинке кресла висел бюстгальтер.

Не сказать, чтобы она была таким уж фанатиком порядка, подумала Делорм. Впрочем, важнее всего было другое: никаких сломанных вещей или перевернутой мебели, никаких следов борьбы.

Она медленно обходила гостиную, держа руки в карманах, чтобы ни к чему случайно не прикоснуться. У журнального столика она задержалась. С обложки кассеты на нее смотрел Мел Гибсон: фильм «Теория заговора». На диване валялись два пульта – от телевизора и от видеомагнитофона. Экран телевизора был темным, но индикатор питания горел.

На столе стояла тарелка с печеньем: с двумя печеньями, если быть точным. Рядом с тарелкой Делорм увидела почти полную кружку чая.

В раковине на кухне громоздилась гора сковородок и тарелок. Делорм подняла крышку небольшого коричневого чайника: тот был наполовину пуст. Здесь же лежал пакет с печеньем «Пепперидж Фарм», верхнего ряда – содержавшего четыре печенья – не было. Делорм и сама была приверженцем такого ритуала: видео, стакан молока, тарелочка печенья, все это – отличное успокаивающее. Скорее всего, доктора прервали как раз на середине трапезы. Кто? Пациент? Родственник? Приятель?

– Вы в последние дни видели в здании каких-нибудь незнакомых людей?

– Никого. Все было как обычно. То есть не то чтобы я следила… Если честно, я совершенно не любопытна. И потом, мои комнаты – в самой середине дома. Из окна не видно ни подъезда, ни стоянки машин.

– Кто обычно приходил к доктору Кейтс?

Миссис Лефебвр чихнула и промокнула глаза платком.

– Не могу вам сказать. Она здесь живет всего несколько месяцев. Платит вовремя, ни на что не жалуется. А больше меня ничто не интересует. Поймите меня правильно, я забочусь о жильцах. Но обычно я лучше знаю тех, кто живет на моем этаже. Случайно встречаюсь с ними, когда они забирают почту. Ну, и так далее.

– Вы вообще хотя бы один раз видели ее с кем-нибудь?

– Однажды к ней приезжали родители. И раза два я ее видела с какой-то рыжей женщиной.

– Небольшого роста? Ярко-голубые глаза?

– Кажется, да.

Видимо, доктор Перри.

– А с мужчиной вы никогда ее не видели?

– Да-да, теперь припоминаю. Не очень высокий. Короткая стрижка. Очень вежливый. Придержал мне дверь. Помню, я подумала: милочка, тебе бы за него замуж. Она очень славная, не знаю, почему у нее нет молодого человека. Но, конечно, доктора всегда так загружены работой…

Делорм перешла в спальню. На тумбочке стоял телефон, на автоответчике мигала красная цифра 4 – число пришедших сообщений. Делорм кончиком шариковой ручки нажала на кнопку «Прослушать». Хриплый электронный голос объявил, что первое сообщение поступило сегодня в 10.15 утра. Затем раздался голос доктора Перри. Она интересовалась, где Уинтер и не забыла ли она о том, что ей надо на операцию.

Второе послание – тоже от доктора Перри.

Третье – от женщины по имени Мелисса: видимо, от ассистентки доктора Кейтс. Она спрашивала, где доктор, и говорила, что в приемной полно пациентов. Четвертое сообщение тоже было от Мелиссы.

Делорм нажала на другую кнопку, чтобы послушать старые сообщения. Даты и время указаны не были. Голос молодого мужчины:

«Уинтер, это я. Извини, что так вел себя вчера. Просто я был ужасно расстроен. Мне надо тебя видеть. Я не могу так жить месяцами, я – не ты. Хуже всего – в выходные. Пожалуйста, позвони… Господи, я говорю так, словно что-то выпрашиваю. Пожалуйста, позвони. Я тебя люблю».

Следующее послание. Тот же голос: