Текст книги "Нежная буря"

Автор книги: Джайлс Блант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Но ирония судьбы заключалась в том, что я совершенно не понимала, как меня на самом деле используют. Видите ли, детектив Фогер начиная с нашей с ним первой ночи вел себя со мной так, словно я – любовь всей его жизни. Он был со мной так предупредителен, он так заботился о моей безопасности. Конечно, ведя эту двойную игру, я все время жила как на пороховой бочке. Вечерами я приходила на собрания ФОК – а через два часа уже выкладывала все сотрудникам Антитеррористического отряда. Я все время боялась. Нервы у меня расшатались. Я почти не спала. Не могла есть. Ибер, Гренель и им подобные были очень серьезные ребята. Я не сомневалась, что они меня убьют, как только узнают о моей двойной игре. В результате я по уши влюбилась в Фогера.

На какое-то время она опустила голову. Кардинал уже хотел было задать ей наводящий вопрос, но тут седая голова снова поднялась, серые глаза засверкали.

– Наши с ним встречи стали основным смыслом моей жизни. Поймите, я только в это время была настоящей, только тогда я могла, ничего не боясь, говорить чистую правду. Встречи с ним были для меня в эти месяцы единственной отдушиной.

– Могу себе представить, – согласилась Делорм. – Наверное, это было что-то вроде наркотической зависимости.

– Именно так, милочка. – Мисс Руо кивнула, разбрасывая повсюду пепел. – Все это было как наркотик. Моя двойная жизнь давала мне ощущение власти. Как я вознеслась! От жалкой домохозяйки, которую бросил муж, до таких высот, где я рискую жизнью, одновременно спасая страну! Разумеется, Фогер знал, что я сепаратистка, но ему было все равно. Мы оба хотели остановить ФОК, пусть и по разным причинам. И он был так добр ко мне. Так нежен.

Она снова замолчала, не донеся сигарету до рта. Серые глаза смотрели куда-то в пространство, словно в дыму перед ней плавало лицо Фогера.

– Для меня так много значило даже просто держать его за руку. С ним я чувствовала себя в полной безопасности. Да, он на мне играл, как на скрипке.

Bon. Все эти месяцы Жан-Поль не интересовался Лабреком: тот был птицей невысокого полета. Гренель его тоже не занимал, он его называл хвастуном. Незначительные персоны. Он хотел, чтобы я поближе подобралась к Клоду Иберу. Ибера не подозревали в совершении каких-то насильственных действий, зато он возглавлял информационную группу ФОК – своего рода отдел общественных связей. В его задачу входило обеспечивать контакты между ячейками. Поэтому мне дали два задания: войти в доверие к Клоду Иберу и самой стать главой какой-нибудь группы.

Чтобы возглавить группу, надо заслужить уважение товарищей по борьбе, а для этого – научиться взрывать бомбы и писать политические манифесты. Я попросила Ибера дать мне немного динамита. Он отказал. «Ты еще не готова». Тогда я попросила у него бланк ФОК. Мы никак не могли понять, где они их делают. На каждом листке был большой водяной знак: фигура патриота с трубкой в зубах и винтовкой в руках. В Антитеррористическом отряде просто умоляли меня заполучить для них чистый бланк. Тогда я еще не понимала зачем.

И вот я все вымогала у Ибера взрывчатку и бланк, а он все повторял: «Я попытаюсь». Фогеру начало это надоедать. Однажды вечером он ни с того ни с сего повел меня в шикарный ресторан – «Мадам Бургонь». Лучший ресторан в городе. Обычно мы старались нигде не появляться вместе из соображений конспирации. Но Жан-Поль не пожалел усилий и принял меры: сотрудники в штатском прикрывали нас, охраняли территорию вокруг ресторана, их было огромное количество. Фогеру удалось польстить моему самолюбию, показать, как высоко меня ценят в отряде. А кроме того, ему была на руку и сама романтическая обстановка.

К тому времени он уже успел понять, как много он для меня значит: я делала все это не только ради Квебека, но и ради него. Я любила его без памяти. Знаете, с какой фразы он начал ужин? Еще только-только подали аперитив, а он уже заявил, что обожает меня. Взял меня за руку, заглядывал в глаза. И я видела в них обожание – и больше ничего. Знаете, я даже думала, что он собирается сделать мне предложение. Ха!

Смешок перешел в кашель, сотрясший ее тщедушное тело. Кашель сменился хриплыми вздохами. Пришлось искать гигиенические салфетки. Снова наливать шампанское. Зажигать сигарету.

– Итак, мы ужинали. Это был великолепный ужин: суп из омаров, жаркое «шатобриан»… Шампанское, разумеется. После шампанского – арманьяк. Мне до сих пор кажется, что это была самая роскошная трапеза в моей жизни. А после коньяка он снова взял меня за руку. У него было очень серьезное лицо, и я поняла, что сейчас он произнесет слова, которые изменят мою жизнь.

«Мне трудно это говорить, Симона, – сказал он. – Ты столько сделала. Да что там, ты каждый день рискуешь жизнью. Но нам нужно знать, Симона, насколько далеко ты готова пойти, чтобы защитить свои идеалы».

«Ты уже видел, на что я готова пойти, – ответила я. – Ты это видел, ты это видишь. Что ты хочешь? Чтобы я кого-нибудь убила?»

Он покачал головой.

«Нет», – сказал он, и голос у него дрожал.

Я уже успела испугаться. Я не знала, что он собирается сказать, но мой желудок это предчувствовал: меня начало мутить, и мне вдруг показалось, что суп из омаров нам заказывать не стоило. Сердце замерло. Меня бросило в пот. Я поставила бокал на стол. Я не могла смотреть ему в глаза.

«Ты хочешь, чтобы я с кем-то потрахалась», – сказала я.

«Мы не принуждаем тебя делать ничего, что тебе покажется чрезмерным, – быстро ответил он. – Разумеется, решать – тебе. Мы видим, что Ибер зашел далеко, но не собирается двигаться дальше. Кто-то должен сдвинуть дело с мертвой точки».

Я не могла на него смотреть. Я наклонилась вперед, обхватила себя руками и покачивалась взад-вперед.

«Что с тобой? Все в порядке?» – спросил он. Представляете? «Все в порядке?» Он повторил это уж не знаю сколько раз. «Все в порядке?» «Все в порядке?» Господи. И он может меня сейчас об этом спрашивать? «Все в порядке?»

Я ответила, что все отлично.

«Ты это сделаешь?»

«Если ты хочешь, чтобы я это сделала», – сказала я, глядя ему в глаза. Я хотела увидеть, какое у него будет лицо, когда я это скажу.

«Это не то, чего я хочу, – ответил он. – Это очень далеко от того, чего я хочу, Симона. Но такая уж у нас работа. Мы не можем себе позволить быть слишком разборчивыми».

«Я это сделаю, – сказала я очень четко и внятно, словно разговаривала с глухим. – Сделаю, если ты этого хочешь. Ты хочешь, чтобы я это сделала?»

Он наклонил голову. Теперь уже он не смел смотреть мне в глаза. Поймите, раз он смог попросить меня об этом, то у меня не было причин этого не делать. Получается, что я для него ничего не значила. С этого момента мне было плевать, что я делаю и с кем сплю. Мне было нечего терять.

– Но вы могли выйти из игры, – заметила Делорм. – Они не могли вас заставить.

– После слов Жан-Поля мне захотелось умереть. Да, смерть меня больше не страшила. А продолжать работать в ФОК агентом внедрения – это был неплохой способ самоубийства. Когда в следующий раз мы с Ибером остались наедине, я переспала с ним – и потом уже не чувствовала, что умираю. Я чувствовала себя мертвой. Во мне все онемело.

Я пыталась сделать Жан-Полю больно, когда докладывала ему об этой встрече. Говорила, какой Ибер потрясающий любовник, какой он внимательный, нежный и заботливый. Впрочем, все это было вранье.

Жан-Поль и глазом не моргнул.

«Рассказывай только о значимых фактах, Симона», – велел он.

Тактически сближение с Ибером оказалось удачным ходом. Теперь он должен был или заподозрить, что спит с осведомительницей, или целиком мне довериться. Он решил довериться, и через неделю у меня была пачка бланков и три ящика динамита.

На этих бланках я писала партийные заявления. Скоро я осмелела и стала сама придумывать названия ячеек. Я объявляла, что будет «крупный взрыв» – и мы закладывали динамит. И прочее и прочее. Кульминацией моей карьеры был момент, когда я собрала у себя в квартире целых восемь новобранцев. В одной из комнат мы печатали на машинке манифесты, а двое у меня в ванной мастерили бомбу.

– Постойте, – удивился Кардинал. – Вы хотите сказать, что Конная полиция и полиция Монреаля допустила, чтобы вы у тебя дома делали бомбы?

– Они специальным образом обрабатывали взрывчатку, чтобы она была безопасной. Иногда они меняли свой собственный «динамит» на настоящий уже после того, как мы заложили бомбу – это если им хотелось, чтобы взрыв действительно произошел. Но обычно они просто позволяли нам заложить пустышку. Например, мы планировали взорвать часть железнодорожных путей на Тихоокеанской дороге, и они заменили нашу пустышку на небольшой заряд, который принес очень незначительный ущерб. Благодаря таким акциям мне удавалось сохранять доверие других членов ФОК. После взрыва на железной дороге арестовали четверых.

– И все это были ваши новобранцы?

– Да, все четверо. Они получили по четыре года.

Кардинал взглянул на Делорм, но та, подняв брови, не отрываясь смотрела на Симону Руо.

– И не глядите на меня так. Думаете, они были такие уж невинные овечки? Это были люди, которые убивали бы по-настоящему, если бы вступили в настоящую ячейку. А мы обезвредили их, прежде чем они смогли нанести ощутимый ущерб. Я отправила в тюрьму двадцать семь человек, из них не больше трех были членами ФОК еще до знакомства со мной. Думаю, я всем им оказала большую услугу.

Конечно, подумалось Кардиналу, всем нам иногда приходится лгать самим себе. Он сам поступал так бог знает сколько раз.

Он снова вынул фотографию Шекли:

– Вы узнаёте этого человека?

– Шекли, – без колебаний ответила она. – Это Майлз Шекли. Он работал с Жан-Полем. Я с ним несколько раз встречалась. Он был американец, значит, видимо, из ЦРУ, хотя у меня хватало воспитанности не спрашивать его об этом. Считалось, что они равноправные партнеры, но Шекли часто вел себя так, словно он – инструктор Жан-Поля. Впрочем, у него действительно был большой опыт, а кроме того, у меня сложилось впечатление, что у него имелся собственный осведомитель, прочно внедренный в одну из ячеек ФОК. Шекли был очень холодный человек, как машина, разве что не щелкал шестеренками, когда ходил. Я его не переваривала. После того как его отозвали, я по нему не скучала.

– Отозвали? – переспросил Кардинал.

– Однажды вечером мы с Жан-Полем должны были с ним ужинать. Когда Жан-Поль явился один, я спросила, где же Шекли, и он ответил: «Думаю, больше мы не увидим Майлза Шекли». У него произошел какой-то скандал с руководством.

– Когда это было?

– Семнадцатого августа семидесятого. Я запомнила дату, потому что в этот день ФОК взорвал в городе четыре бомбы. Был один убитый – охранник, – и повсюду кишела полиция. Впервые в воздухе повеяло кризисом.

– А после этого вы видели Шекли?

– Нет, никогда. Я знаю, что Объединенный отряд разыскивал его после похищения Готорна. «Разыскивал» – еще мягко сказано, они весь город перевернули вверх дном. Мне дали строжайшее указание не иметь с ним никаких контактов, а если он выйдет со мной на связь – немедленно сообщить в штаб. Уж не знаю, что он натворил, но они охотились за ним, как за важным членом ФОК.

– А эти люди? Вы можете их опознать?

Руо опустила бокал и взяла в дрожащую руку снимок.

– Боже, – произнесла она. – Это же Мадлен. Мадлен Ферье. Я ее обожала. Единственная фронтистка, которая мне нравилась. Она была такая молодая. Лет восемнадцать, никак не больше девятнадцати. Я никогда никому не называла ее имени. Службы наблюдения, конечно, ее замечали, и Жан-Поль спрашивал, кто она такая, но я отвечала: так, чья-то кузина, она им просто завтрак готовит. На самом деле она и правда мало была вовлечена в деятельность ФОК. Она с ума сходила по Иву Гренелю и, видимо, сблизилась с террористами только ради него. Она смотрела ему в рот. Но она была еще ребенок. Никогда не перевозила взрывчатку, не носила оружие, ничего такого. Бедняжка Мадлен. Как подумаешь, что сейчас ей было бы лет пятьдесят…

– «Было бы»? Она умерла?

– Она не умерла. Ее убили. После того как поймали похитителей Готорна, она получила небольшой срок за соучастие – не из-за меня, я ее не выдала, – и отсидела шесть месяцев в тюрьме. После этого она начала новую жизнь. Поступила в университет, потом стала учительницей, все у нее наладилось. Двенадцать лет назад она перебралась в Онтарио. Мы не были с ней близкими подругами, но все эти годы поддерживали связь. Она мне очень нравилась, ей одной я могла бы рассказать всю правду о себе – но так никогда и не решилась. В общем, она позвонила сказать, что переезжает в Онтарио, я забыла, куда именно, а вскоре я узнала, что ее убили. По-моему, убийцу так и не нашли.

– Вы не помните, где именно ее убили?

– Не знаю. Где-то на севере. Да, в Онтарио, вам это должно понравиться.

– И вы говорите, что она была увлечена Ивом Гренелем?

– Да. Вот он, Гренель. – Скрюченный палец указал на смеющегося юношу с краю. Пышные кудри и борода делали его похожим на латиноамериканского бандита из второсортного фильма.

– Вы часто встречались с Гренелем после вашей первой акции?

– Нечасто. Он больше общался с Лемойном и Теру – с теми, кто был в ФОК с самого начала. Я же говорю, он хотел управлять государством Квебек после того, как страну удастся вырвать из когтей премьера Пьера Трюдо. И в ФОК он быстро делал себе карьеру.

– Вы слышали, что он убил министра? Рауля Дюкетта?

– Конечно, он был на это способен: сильный, яростный, вечно жаждал активных действий, жаждал власти. Разумеется, он мог это сделать. Но в преступлении сознались Даниэль Лемойн и Бернар Теру. Вот Лемойн. – Костлявый палец застыл над плотным молодым человеком на другом краю снимка. – По-моему, они с Гренелем были закадычные друзья. Всегда поражалась, как это Гренеля не сцапали вместе с ним и Теру. Слышала, что он вроде бы сбежал в Париж.

Она опустила голову. Наступило молчание. Кардинал и Делорм посмотрели друг на друга, выжидая. Кардинал подумал, что мисс Руо силится еще что-то припомнить, а может быть, грустит о своей давно утраченной любви. Но потом они услышали тихое посвистывание и поняли, что хозяйка задремала.

– Думаю, мы здесь закончили? – негромко спросила Делорм.

Кардинал наклонился и осторожно вытащил из старческих пальцев сигарету, а из другой руки мисс Руо вынул бокал. На полу осталась пустая бутылка из-под шампанского.

22

Приехав в отель «Регент», Кардинал и Делорм разошлись по своим номерам: Делорм жила на первом этаже, Кардинал – на третьем. Лифт, похожий на крысоловку, слишком долго не шел, и Кардинал выбрался на отсыревшую лестничную площадку.

Ему хотелось принять душ и вздремнуть перед завтраком, но не успел он снять ботинки, как в дверь постучали. На пороге стоял Келвин Сквайр, улыбаясь во весь рот, словно вновь встретив товарища по оружию после долгой разлуки.

– Послушай, Джон. Ничего не говори, дай мне извиниться. Я знаю, у тебя из-за меня вышли неприятности там, на севере, и я хочу, чтобы ты знал, что…

Кардинал захлопнул перед его носом дверь.

– Джон, я пришел тебе помочь.

– Почему каждый раз, когда ты мне помогаешь, я оказываюсь в полном дерьме? – вопросил Кардинал, обращаясь к закрытой двери.

– Нет-нет, сейчас я на твоей стороне, на все сто. У меня есть для тебя кое-какая информация. Сдается мне, после всех твоих сегодняшних бесед она тебе пригодится. И потом, ситуация изменилась, я тебе должен об этом рассказать.

Кардинал распахнул дверь:

– Откуда ты знаешь, что я с кем-то беседовал?

– Я не могу разговаривать в коридоре.

Кардинал посторонился, и Сквайр протиснулся мимо него, на ходу расстегивая пальто.

– Не снимай, – предупредил Кардинал. – Ты ненадолго. И вообще как ты меня нашел? Ты наверняка и «жучки» везде поставил.

Сквайр напустил на себя обиженный вид:

– И не думал. Ты отказываешься понимать, что я тебе доверяю. Доверяю, несмотря на то что ты мне не доверяешь. – Он вытянул руки, словно чтобы оттолкнуть возможные обвинения. – Знаю, знаю. Из-за меня у тебя были проблемы. Потому-то я и здесь. Чтобы загладить свою вину чем могу.

– Начни вот с чего. Кто звонил Симоне Руо и пытался заткнуть ей рот?

– Не я. Клянусь.

– Франкоканадец. Пожилой. Утверждал, что он из Канадской разведслужбы. Сам понимаешь, я сейчас могу легко поверить, что он действительно оттуда.

– Наверное, кто-то из Оттавы, я не смогу узнать, кто именно. Потому что ситуация изменилась, об этом-то я тебе и хотел рассказать. Я ухожу.

– Уходишь?

– Я же сказал. Келвин Сквайр и Канадская разведслужба больше не имеют друг с другом ничего общего.

– Уверен, что обе стороны от этого только выиграют.

– Джон, в жизни каждого мужчины наступает время, когда он должен отказаться лизать задницу начальству. Мне с самого начала не нравилось, как разведка ведет это дело. Я стараюсь быть честным солдатом, делать свою работу и не задавать лишних вопросов, но когда от меня требуют, чтобы я мешал расследованию убийства… нет, тут я выхожу из игры.

– Вот как. И что же тебя побудило изменить точку зрения?

– Похоже, это случилось, когда ты меня арестовал. Вот когда у меня с глаз упала пелена. Я работаю – работал – в серьезной организации, и мне хотелось верить, что мое начальство ведет себя этично. Но удивительно, как меняется позиция, когда лежишь в наручниках мордой в асфальт. Для меня вдруг стало ясно как день, что я работаю на людей, которым плевать на такие пустяки, как истина и справедливость.

– На подлинные американские ценности.

– Издеваешься надо мной. Наверное, я это заслужил. Но ты понимаешь, что я хочу сказать. Я пошел в разведку, потому что верил в определенные идеалы. Но потом выяснилось, что мои руководители этих идеалов не разделяют. Они не только тебя водили за нос. Мне они даже в дело Шекли не дали заглянуть. Больше всего мне хотелось узнать, почему его досье пометили красным. Никто мне даже не намекнул, почему это так, и папку мне не выдали. Может, ее уже уничтожили. Вот почему наши с ними дороги разошлись.

– И ты явился сюда принести извинения.

– И помочь чем могу.

– Извинения приняты, Сквайр. Всего хорошего. – Кардинал снова открыл дверь.

– Погоди, Джон. Дай мне договорить, и я больше не буду тебе мозолить глаза. Ты сегодня виделся с Совэ. Боюсь, бывший капрал тебе мало помог.

– Ты там за мной не следил, – сказал Кардинал, снова закрывая дверь. – Слежки не было.

– Нет. Но у тебя логический склад ума, а с Совэ было бы логично начать. Он ни слова не проронил, верно? Это как допрашивать статую.

– Что-то в этом роде.

Сквайр внес что-то в свой наладонник.

– Отлично. К Совэ мы еще вернемся. Но от Теру ты тоже ничего не добился.

– Мы говорили с его женой, – ответил Кардинал. – Получили от нее очень полезные сведения.

– Правда? И она вам сказала, что ее муж не убивал Рауля Дюкетта?

– Откуда ты знаешь?

– Посмотри в дело, Джон. Там указано, что она это утверждает с тех пор, как Теру посадили.

– Публично – нет. Кроме того, она сказала, что его убил Ив Гренель.

– На этом ей далеко не уехать. Общественность слыхом не слыхивала о Гренеле. А в Объединенном отряде вам всякий бы сказал, что это крайне маловероятно. Ив Гренель был просто болтун. Он не был членом группы «Освобождение», он не входил в группу «Шенье». В лучшем случае он был связным между ними. Если не веришь, посмотри в его досье.

– А вот Симона Руо с легкостью согласилась, что Ив Гренель мог убить Дюкетта. Она считает Гренеля бандитом, который мечтал править миром. По крайней мере Квебеком.

– Так вы и с Симоной Руо поговорили. Видел бы ты, сколько материала на нее есть в разведслужбе. Эта женщина достойна медали. Знаешь, сколько народу она отправила за решетку?

– Она утверждает – двадцать семь человек.

– Это только те, о которых она знает. Ей о многом не сообщали.

– Безусловно, – согласился Кардинал, вспомнив выражение ее лица при мысли о лейтенанте Фогере.

– Да, весьма достойная женщина. Но не ей судить, кто убил Рауля Дюкетта, а кто его не убивал.

– Однако она знает Майлза Шекли.

– Разумеется знает. Они с Фогером очень тесно взаимодействовали, а Фогер опекал ее. Но Руо была информатором низшего звена, Джон. Пусть и очень полезным.

– Были информаторы более высокого уровня? Сейчас ты скажешь, что Даниэль Лемойн работал на ЦРУ?

Сквайр усмехнулся:

– Этот старый хрен?

– Насколько я могу судить, Симона Руо была лучшим осведомителем, какой у Конной полиции когда-либо был.

– Я к тому, что, кроме нее, помочь вам сейчас некому. Лейтенант Фогер мертв, а Лемойн и Теру разговаривать с вами не станут.

– Больше всего я бы сейчас хотел поговорить с Ивом Гренелем.

– Ив Гренель бесследно исчез с лица земли в семидесятом году, и с тех пор никто о нем ничего не слышал. Так что трясите тех, кто у вас под рукой. Совэ – вот кто вам нужен. Он работал в Объединенном отряде. Черт возьми, он практически им руководил. И, несмотря на свою склонность к уголовщине, он знает о ФОК все.

– К сожалению, он молчит, как сфинкс.

– Покажи ему вот это. – Сквайр вынул из портфеля сложенный вдвое конверт из плотной бумаги.

Кардинал взял конверт и заглянул внутрь:

– Видеокассета?

– Взял ее на память в разведслужбе, в знак нашего расставания. В отличие от них, я не считаю, что когда на нашей земле убивают американского гражданина, мы должны сидеть сложа руки. Считай это компенсацией за те проблемы, которые у тебя были по нашей милости. В общем, думаю, как только он увидит эту кассету, наш бывший лошадник и бывший заключенный станет поразговорчивее.

Сквайр поднялся:

– Я рад, что мне довелось с тобой работать, Джон. Я сейчас хочу немного отдохнуть, поразмыслить, что делать дальше. Серьезно подумываю перейти на службу в полицию. Это все твое влияние.

– Никогда себе этого не прощу.

– На своей новой работе я хочу по-настоящему помогать людям. Хватит с меня секретов, когда надо все от всех скрывать. Больше не буду помогать в этом Оттаве.

Кардиналу показалось, что Сквайр собирается отдать честь, но тот просто застегнул пуговицы пальто и снова пожал ему руку.

– Продолжай драться по правилам, – напутствовал он Кардинала и ушел.

Кардинал немного подождал, а потом спустился к Делорм и постучался. Делорм открыла; на ней были джинсы и футболка, волосы еще не высохли после душа.

– Что случилось? – спросила она. – По-моему, мы собирались встретиться позже, за ужином.

– Заходил с прощальным визитом Келвин Сквайр, бывший сотрудник Канадской службы безопасности и разведки. – Кардинал показал ей видеокассету. – Вручил нам подарок.

– Отлично. И что же на ней?

Они поехали обратно в Главное управление Конной полиции. Сержант Дюшарм уже отбыл, что сильно затруднило их действия. Молодой дежурный не склонен был проявлять излишнее радушие по отношению к полицейским из других провинций, не говоря уж о полицейских из других ведомств. Посоветовавшись даже не с одним, а с двумя старшими по званию, он позвонил сержанту Дюшарму домой и получил добро.

Затем начались долгие поиски пустого кабинета. Наконец Кардинал и Делорм устроились в комнате для допросов, где был телевизор и видеомагнитофон. Запись была продолжительностью меньше получаса, и, когда они ее досмотрели, Делорм сказала Кардиналу:

– Похоже, этот тип из разведки в кои-то веки дал нам что-то путное.

– Да, беру свои слова обратно. Пойдем поужинаем. Буду только рад поднять бокал за Келвина Сквайра.

Двадцать минут спустя они уже сидели в одном из отдельных кабинетов ресторана «Посольство» на Пил-стрит. Точно так же, как слово «отель» было слишком пышным для «Регента», название «ресторан» мало подходило к «Посольству». Да, здесь были скатерти на столиках, сиденья вдоль стен, метрдотель, приглушенный свет, официантки в облегающей форме и табличка «Пожалуйста, подождите, мест нет». Но все остальное – от меню до пластмассовой обшивки мебели и аквариумов-гробов без рыб, – создавало впечатление отчаянной низкопробности.

– Как ты думаешь, что случилось с золотыми рыбками? – спросила Делорм, когда они изучали меню.

– Видимо, уплыли в ресторан получше, – ответил Кардинал. – Тебе здесь нормально? Или, может быть, пойдем куда-нибудь еще?

– Я устала и страшно хочу есть.

– Знаешь, что я хочу? Бифштекс.

– А я – ассорти из морепродуктов.

– Будь осторожна. Там, скорее всего, будет большое количество маленьких золотых рыбок.

– Ничего. Я их запью большим количеством пива.

Они сделали заказ недружелюбной молодой женщине, в чьи жизненные планы явно не входила работа официантки. Кардинал был даже рад, что она обратилась к ним по-английски.

Когда принесли пиво, Кардинал отхлебнул свой «лабатт» и нахмурился, разглядывая бутылку:

– Странный вкус.

– Для квебекского рынка его варят особым образом.

– Почему?

– Потому что у франкоканадцев очень утонченные, изысканные вкусы.

– Ну да, конечно. Они этим славятся.

Делорм скорчила ему гримасу. В этот вечер она не стала завязывать волосы в пучок, и они пышными волнами спадали ей на плечи. На ней была красная футболка, которая выглядела гораздо лучше, чем имеет право выглядеть этот предмет одежды. На груди был вышит маленький черный котенок.

Принесли еду, и она оказалась неожиданно хорошей. Бифштекс был в самый раз – нежный, среднепрожаренный, как Кардинал любил. Лицо же Делорм выражало нескрываемый восторг.

– Как морепродукты, ничего?

– «Ничего»? Да они просто замечательные.

Вкусная еда подняла им настроение. За ужином они говорили о том, что сделали сегодня и что им предстоит сделать завтра. По-прежнему были неясны мотивы убийства Шекли, но, если завтра им улыбнется удача, один такой мотив можно будет выявить. Потом они перешли на обсуждение более личных тем. Кардинал спросил о приятеле Делорм, которого она раз или два упоминала.

– Эрик… или как его зовут? Судя по твоим рассказам, славный малый.

– Да, очень славный, за исключением того, что он считал нужным трахать все, что движется. Иногда я понимаю, почему женщины становятся лесбиянками.

Они помолчали. Делорм какое-то время смотрела в сторону, потом чуть наклонилась вперед:

– Джон, мы об этом ни разу не заговаривали с тех пор, как ты в прошлом году чуть не ушел из полиции, но скажи мне как другу: на тебя до сих пор давят Рик Бушар и компания?

– Немного.

– Так я и знала. И что они?

– Прислали открытку. Им известен мой домашний адрес.

– Домашний? И что ты собираешься делать?

– Бушар еще не отсидел свое. Есть шанс, что он начнет чудить и ему добавят еще несколько лет.

– Но ты же не можешь на это рассчитывать.

– И потом, может быть, все это пустые угрозы. Он двенадцать лет провел за решеткой. Какой ему смысл охотиться за мной, если он не хочет снова туда угодить? Думаю, это обычное тюремное бахвальство.

– Надеюсь. Скажешь, если понадобится моя помощь.

– Спасибо, Лиз. Может быть, теперь сменим тему?

– О чем бы нам поговорить?

– Расскажи мне о своем худшем в жизни свидании.

– Это трудно. Их было так много.

Делорм принялась рассказывать историю о свидании с одним гонщиком, которое началось со штрафа за превышение скорости и кончилось спущенной покрышкой под проливным дождем. За ужином Кардинал невольно заметил, как меняется Делорм, когда она не занята работой. У нее было на удивление выразительное лицо. В отделе она вела себя с бесцеремонной решительностью, которая помогала ей держать людей на расстоянии и не давать им разгадать ее чувства. Но теперь, после окончания рабочего дня, в другом городе, она словно бы сняла защиту. Ее жесты стали более размашистыми, она пучила глаза, описывая бешеную езду с гонщиком, и начинала растягивать слова, как слабоумный, пересказывая фразы, которые он ей говорил. У Кардинала возникло ощущение, что в ней проявляется сейчас что-то более эмоциональное, более женственное и, может быть, более французское.

Опустошив тарелки, они какое-то время сидели молча.

– Хочешь еще пива? – спросил Кардинал.

Делорм пожала плечами, что на мгновение подчеркнуло очертания ее груди. Она помахала официантке и крикнула ей через весь зал:

– Можно мне еще пива? И еще один «лабатт» моему отцу.

Когда они вернулись в гостиницу, их окликнула одна из дежурных. Говорила она по-французски.

– Мисс Делорм, прошу прощения, но у нас серьезные проблемы. На первом этаже лопнула труба, затопило все комнаты. Боюсь, больше вы не сможете оставаться в своем номере.

– Ничего страшного. Переведите меня в другой.

– В этом и состоит проблема. У нас все занято. Свободных номеров нет.

Делорм взглянула на Кардинала:

– Представляешь?

– В общих чертах представляю.

– Честное слово, в следующий раз остановлюсь в «Королеве Елизавете».

Она повернулась к портье, опять перейдя на французский. Кардинал мало что понимал, но с восхищением заметил, что Делорм не потеряла самообладания и не стала повышать голос, даже когда выяснилось, что ситуация хуже, чем казалось.

Она снова обернулась к Кардиналу:

– Километрах в двух отсюда – «Холидей-инн». Они мне заплатят за номер там.

– Вы уверены, что у вас нет больше никаких свободных номеров? – спросил Кардинал у девушки. – Наверняка в гостинице найдется хотя бы…

Та ответила с сильным акцентом:

– Да, обычно это не проблема. Но сегодня у нас целый этаж занимает школьная хоккейная команда. Извините.

Кардинал всем сердцем сочувствовал Делорм. Она вдруг показалась ему маленькой и измученной.

– Переселяйся в мой номер, – предложил он. – А я перееду в «Холидей-инн».

– Ни за что. Не буду же я тебя выгонять.

– Есть другой вариант. Оба будем жить у меня. В комнате две двуспальные кровати.

Делорм покачала головой.

– Мы же взрослые люди, – сказал он негромко. – Я не собираюсь на тебя накидываться.

– И чтобы потом весь отдел над нами потешался? Нет уж, спасибо.

– Откуда они узнают? Я не буду никому рассказывать.

– Лучше я пойду куда-нибудь еще.

– У тебя был длинный день. Ты устала. А утром мы хотим начать пораньше. Перебирайся ко мне в номер.

– Ну ладно, помоги мне, Джон. Но если ты кому-нибудь расскажешь – хоть кому-нибудь, – я больше никогда в жизни не буду с тобой разговаривать.

Кардинал лег в постель, пока Делорм чистила зубы в ванной. Он хотел было позвонить Кэтрин, но в присутствии Делорм делать это было как-то неловко. Вынув книжку в бумажной обложке, он заставил себя прочесть несколько страниц.

Когда дверь ванной открылась, он постарался сосредоточить взгляд на странице, но все же краем глаза увидел, что Делорм еще одета. Тогда он перекатился на бок, отворачиваясь, и только после этого услышал, как она раздевается: звук расстегиваемой молнии на джинсах.

Раздался глубокий вздох: она забралась в постель. В номере слишком жарко. Интересно, в чем она лежит под одеялом?

Кардинал снова лег на спину и стал придумывать, что бы такое сказать. Конечно, не стоило говорить о чем-то слишком личном, так как это могло быть воспринято как своего рода провокация. Но и возвращаться к обсуждению расследования ему тоже не хотелось. Интересно, а Делорм испытывает что-то хотя бы отдаленно похожее? Тоже раздумывает, что бы сказать? Представляет себе разные вещи?