Текст книги "Девушка у обочины (ЛП)"
Автор книги: Джасинда Уайлдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
И Рут не сдала мою старую комнату.
Потому что знала, что я вернусь?
ГЛАВА 11
АДАМ
– Прыжок на поезд, дубль два. И... внимание, мотор, начали! – голос Пресли Миллера гремит через рупор, и я перехожу к действию.
Спрыгиваю с крыши склада на проходящий рядом в полутора метрах грузовой поезд, его скорость примерно на шестнадцать километров в час, чем моя. Все тщательно рассчитано, поставлено и проверено каскадером, так что это возможно. Черт, я уже и сам прыгал. Проблема не в приземлении, а в том, что я должен сделать после, и это сложно. Пресли хочет добиться от меня, чтобы прыжок выглядел так, будто мой герой не прилагает к этому никаких усилий, поэтому мы тренируемся на стоящем поезде. Рывок с максимальной скоростью, прыжок, падение на четыре метра, приземление на ноги на крышу, сохранение равновесия, и после я продолжаю бежать. У меня почти получилось. Почти.
На тренировке у меня уже получалось приземляться удачно, и впервые почти по-настоящему получилось, но я оступился и сделал несколько шагов, прежде чем устойчиво встать, а Пресли просто не хочет никаких заминок. Не позволит. Так что я делаю это снова.
– Ты чертов супергерой, мать твою! – кричит Пресли в микрофон. Это его способ подбодрить. – Чтоб, бл*дь, приземлился как надо, ты, задохлик! Я не собираюсь опять давать задний ход с этим сраным поездом, так что сделай все правильно! А сейчас... давай-давай-давай! Готов? Прыгай!
И я прыгаю. Сердце увеличивается в разы. Воздух свистит. Ноги трясутся от прыжков на металлическую крышу вагона поезда. Мышцы болят от постоянного бега. Поезд несется подо мной, и я понимаю, что облажался. Или кто-то облажался. Поезд должен начать двигаться за пять минут до того, как я начну свой бросок; все четко рассчитано, так что я должен был приземлиться точно посередине вагона.
Но вместо обнадеживающей ржавой металлической крыши, все, что вижу – это зазор между вагонами. Я точно промахнусь мимо цели. Разобьюсь всмятку между вагонами и превращусь в пасту.
Сердце грохочет в ушах. Чувствую, как время движется медленно, словно патока.
Расстояние между мной и поездом сокращается, а потом живот и ребра врезаются в край вагона. Ох*еть, как больно. Я цепляюсь за край, и вижу, как земля проносится под ногами. Если соскользну, я – труп. Нет резервной подстраховки, нет связи. Поезд движется слишком быстро. Можно почувствовать разницу. Не могу двинуться. Не могу дышать. Кто-то кричит, вопит: «Снято! Снято!», но Пресли вращает рукой, подавая сигнал продолжать.
Да, не обращай на меня внимания, мудак, я здесь только для того, чтобы умереть.
Поднатуживаюсь, хватаюсь крепче, скребу носками армейских ботинок о боковину вагона, скрипя стиснутыми зубами. Ребра вопят от того, что ушиблены или сломаны. Мышцы горят.
Я закидываю один локоть на крышу вагона, потом другой. Теперь я могу подтянуться и встать на ноги. Пейс-кар29 подпрыгивает рядом с поездом, и помощник режиссера прокручивает рукой. Мы все еще снимаем.
Впереди меня бежит по крыше поезда Израэль Прайс-Викерс, не обращая внимания на то, что только-что произошло. Его АК-47, висящий за спиной, заряжен холостыми патронами. Он – негодяй, и я должен его поймать. Должен побежать за ним и схватить его. Тот факт, что Пресли еще снимает, подсказывает мне, что он может просто поменять киносюжет, если я смогу двигаться. Втягиваю воздух и вздрагиваю от острой боли в груди, но прикладываю руку к ребрам и бегу через силу. Каждый шаг отдается болью, но когда играл раньше, бывало и хуже. Я прячу боль поглубже, рычу, преодолевая ее, и заставляю себя перейти на быстрый бег. Израэль поглядывает на меня и прибавляет скорость. Я перепрыгиваю на другую секцию, и теперь между нами расстояние только в один вагон. Израэлю не остается ни единого шанса. Даже с ушибленными ребрами я все еще могу загнать его как последнюю собаку.
Мы проезжаем знак – телефонный столб в лесу с нанесенным красной краской знаком «Х», говорящий нам, что наступает следующий этап сцены. Когда мы видим другой столб, помеченный знаком «Х», я должен бороться с Израэлем, и мы должны будем спрыгнуть на огромную специальную надувную подушку.
Конечно, если не считать того, что поезд движется быстрее, и мы не успеем спрыгнуть. В постановке, Израэль уворачивается в последнюю секунду и валится с крыши вагона на подушку, которая амортизирует удар. Но сейчас это не сработает. Израэль не знает, что поезд движется быстрее, чем предполагалось, и что это значит для сцены.
Так, что я выкладываюсь по полной. Я вижу помеченный столб и страховочную подушку, но она намного ближе, чем должна быть.
Прилагаю огромные усилия и выжимаю из себя все до предела физических возможностей. Израэль не замечает, как я приближаюсь и поэтому не готов к борьбе.
Три метра
Полтора.
А потом я лечу по воздуху, бросаюсь на Израэля и врезаюсь в него. Приклад АК-47 впивается в мои ребра, и мне ничего не остается, кроме как выдержать боль. Израэль крутится, дергается у меня в руках, а потом, когда мы падаем на надувную подушку, винтовка снова втыкается в меня, еще сильнее повреждая ребра.
– Какого хрена, Адам? – Израэль откатывается подальше, подпрыгивая на огромной, накачанной подушке и спрыгивает на землю. Он спотыкается, отбрасывает винтовку в сторону и хватается за бок, наклоняясь и морщась, как слабак. – Этого нет в сценарии, засранец! Какого черта ты делаешь?
– Спасаю твою задницу и сцену, – я рычу, осторожно сползая на землю.
Пресли уже здесь, выпрыгивает из своего гольф кара и спешит ко мне.
– Вашу мать, вашу мать! Это было эпично!
– Ты должен уволить этого е*аного машиниста, – рявкаю я. – Этот кусок дерьма вел поезд быстрее, чем это должно быть.
– Я знаю, знаю, – говорит Пресли, отмахнувшись пренебрежительно рукой. – Но он состоит в профсоюзе, поэтому мы ничего не можем сделать, только как наорать на него. Все-таки у тебя получилось, и так эта сцена сработает намного лучше! Кажется, это делает твоего персонажа более человечным и правдоподобным! Я не могу поверить! Это было совершенно потрясающе! Перерыв на пять минут, всем!
Я поднимаю рубашку и вижу, что огромный синяк на моем торсе уже побагровел.
– Как на счет того, чтобы взять выходной день, Прес? Или неделю? Я чуть не умер прямо там, или ты, бл*дь, не заметил этот незначительный факт?
Пресли морщится и отводит взгляд.
– Не будь таким драматичным, Адам. Но да, да, отлично, отдыхай до вторника. В любом случае, нам нужно проработать несколько следующих сцен с Израэлем, так что ты нам не нужен, – он машет мне рукой. – И покажись врачу. Для съемки следующей сцены с тобой должно быть все тип-топ.
Он тяжело опускается в гольф-кар, который прилично оседает под его весом. Пресли Миллер – немаленький мужчина.
Я наблюдаю, как он уезжает, и тогда на сцену выходит команда врачей, они срезают мою рубашку и прощупывают ребра. Они говорят, что у меня только ушибы тканей и мышц и ни одного перелома. Сообщают также, что толстый слой мышц уберег меня от каких-либо серьезных травм.
И почему я не снимаюсь в романтической комедии? Шутить и целовать горячих цыпочек весь день. Звучит неплохо.
Мне помогают забраться в другой гольф кар и везут через промышленную зону, которую используем как декорации. Мы где-то в заброшенном районе за пределами Детройта, пришедшем в упадок, и снимаем там высокобюджетный боевик в кои-то веки с оригинальным сюжетом и персонажами, что очень интересно в наш век ремейков, перезагрузок и адаптаций. Мы начали снимать «Фулкрум 2» три месяца назад, и с тех пор я работаю над этим фильмом. Съемки проходят в Детройте и около него, так как заброшенные склады и районы городских гетто создают ощущение чего-то пост-апокалиптического, и еще потому, что вновь избранный губернатор штата ввел значительные налоговые льготы для киноиндустрии, чтобы оздоровить борющийся с трудностями город.
Мой водитель и телохранитель, Оливер, ждет меня рядом с глянцевым черным «рейндж ровером» и везет на съемную квартиру. Я принимаю душ, переодеваюсь, забрасываю в себя несколько таблеток обезболивающего для снятия ломоты и боли, и потом Оливер подбрасывает меня к местному бару. Я устраиваюсь за столиком в отдельной кабинке с сценарием, пивом и гамбургером. Провожу пару часов, медленно потягивая алкоголь и освежая в памяти реплики в следующих нескольких сценах, не обращая внимания на жужжащий бар вокруг меня.
Посетители заведения приходят и уходят, некоторые узнают меня, но Оливер не подпускает их.
И тогда я случайно поднимаю глаза во время чтения особенно заковыристых реплик, бормоча их себе под нос, и вдруг вижу девушку за столом рядом с моим. Она болтает по телефону, потягивая мартини и листая какой-то каталог. Напротив нее есть свободное место, так что я предполагаю, что она кого-то ждет. Девушка сама меня не интересует, но вот каталог – да. Это каталог одежды, и первое, что бросается в глаза – модели. Так же, как и девушка, просматривающая каталог, все модели – с формами. Плюс-сайз, кажется, так это называется. Хотя после того, как узнал Дез, я перестал использовать этот термин; женщины есть женщины, и они красивы, независимо от их форм, размеров или веса.
Сердце сжимается, когда думаю о Дез. Она не перезвонила. Шесть месяцев, а от нее ни слова.
Девушка переворачивает страницу, а там она. Дез. В каталоге. Высокая, с черными волосами; красивая, такая красивая, одетая в длинное, струящееся голубое платье и простые белые сандалии.
Недолго думая, я покидаю кабинку и опускаюсь на пустое место напротив девушки. Она смотрит на меня в раздражении, но потом узнает.
– Бет? Я… я тебе перезвоню, – она заканчивает разговор и кладет телефон. – Привет. М-м-м. Привет?
Я указываю на журнал.
– Извини, что беспокою тебя, но можно посмотреть твой каталог на секунду? – Она моргает в замешательстве. – Я знаю, что странно просить об этом, просто… я ее знаю, эту девушку. – И показываю пальцем на изображение Дез.
Девушка придвигает журнал ко мне, и я разворачиваю его к себе.
Боже, Дез.
Она действительно модель. На этом фото она немного худее, чем я ее помню, хотя это может быть фотошоп. На губах таинственная полуулыбка, и косметики больше, чем нужно. Но это Дез, и она такая красивая, что начинает болеть в груди. Я касаюсь глянцевого изображения ее лица и гадаю, где она и почему ни разу не позвонила. Не удивлюсь, если она уже нашла себе парня.
Я зажмуриваюсь, отгоняя эту мысль, выдавливаю из себя вежливую улыбку и придвигаю каталог обратно озадаченной девушке.
– Спасибо, – говорю я ей. – Извини, что побеспокоил тебя.
– Нет… какое это беспокойство, – она улыбается мне под конец, и ее пальцы сжимают салфетку, лежащую возле ее бокала мартини. – А можно мне... я имею в виду…
– Конечно, милая, – вытаскиваю свой «Шарпи» из кармана и пишу на салфетке свое имя. – Вот, держи.
– Чем могу помочь? – глубокий мужской голос раздается сзади меня. – Ты беспокоишь мою девушку.
Я подмигиваю девушке, а потом разворачиваюсь и встаю в полный рост. Парень, конечно, не маленький, но все же на три размера меньше моего. Я хлопаю его по плечу.
– Не-а. Просто увидел кое-кого знакомого в ее журнале.
Он хмурит лоб и поглядывает на стол, на девушку и в каталог.
– В журнале толстушек?
По девушке видно, что она разваливается на части, боль накрывает все черты лица. Конечно же, она – девушка с формами, но она также красива с яркими голубыми глазами, волнистыми каштановыми волосами и высокими скулами. То, как быстро она прячет боль, показывает мне, что этот мудак не в первый раз говорит что-то подобное.
Я даже не думаю, а просто реагирую. Прежде чем он успевает закончить следующую фразу, тащу его через весь бар, впечатываю в стену и давлю предплечьем на горло.
– Что... бл*дь... ты сказал?
– Я… я…, – булькает он.
– Теперь послушай меня, ты, уродливый, грязный кусок дерьма. – Я наклоняюсь близко к его лицу и вижу на нем настоящий ужас. – Как насчет того, что ты съ*бешься отсюда и оставишь девушку в покое, а? Ты не имеешь права так говорить с ней или с кем-нибудь еще. Никогда. Я должен разорвать тебя, бл*дь, напополам за такие разговоры, ты, жалкий, ничтожный х*есос.
Я роняю его, разворачиваю и пинаю к выходу.
– Пошел нахрен отсюда, чмо.
Он спотыкается, падает на задницу, вскарабкивается на ноги и бежит к двери. Люди хлопают, некоторые свистят. Оливер стоит на карауле, сдерживая вышибал. Я сжимаю кулаки, встряхиваю и разжимаю их, а потом присаживаюсь напротив девушки. Она дрожит, еле сдерживая слезы.
Касаюсь ее подбородка, и она смотрит на меня.
– Эй. Как тебя зовут?
– Куинн.
– Послушай меня, Куинн. – Я удерживаю ее глаза на мне, позволяя ей увидеть мою искренность. – Тебе не нужен такой кусок говна, как он. Если этот мудак не может оценить по достоинству то, что ты красивая сама по себе, то он не заслуживает тебя.
Она изучает меня.
– Ты думаешь, что я красивая?
– Да, Куинн, думаю. И любой, у кого есть глаза тоже видит это, если только он не недалекий, безвольный мудак, как этот парень.
– Он не такой уж и плохой. Он достаточно милый большую часть времени. Он просто... он хочет, чтобы я была здоровой.
– Это бред. Он просто говорит так, потому что думает, что это самый простой способ манипулировать тобой. Думает, что сможет заставить тебя поверить, что желает тебе лучшего, когда все, чего он действительно хочет – это сделать тебя легкой мишенью. – Я беру ее за руки. – Но ты ведь не легкая добыча, да, Куинн? Ты из тех девушек, что могут постоять за себя, верно? Ты хочешь парня, который любит тебя, кто находит тебя привлекательной именно такой, какая ты есть. Разве это не так? Ты же не станешь встречаться с жалким неудачником только потому, что думаешь, что это все, что ты можешь иметь, не так ли? Ты ведь не такая девушка, Куинн?
Я вижу, как она обдумывает мои слова, мой вызов. Затем Куинн поднимает подбородок, и на ее лице появляется решимость.
– Нет. Я не такая девушка.
Я улыбаюсь ей.
– Хорошо.
Она отставляет мартини и встает.
– Спасибо, мистер Трентон.
Я тоже встаю и пожимаю ее руку, а затем тянусь к ней и быстро обнимаю.
– Когда этот неудачник попытается вернуть тебя обратно, скажи ему, чтобы отвалил. Ладно?
– Так и сделаю.
Я собираю вещи и останавливаюсь у стойки бара, и сую несколько крупных купюр бармену.
– Плачу за себя и за нее, остальное оставь себе.
Бармен выпучивает глаза от удивления и кивает.
Я покидаю бар, передаю сценарий Оливеру и прошу ему найти место для парковки. Мне нужно прогуляться. Нужно отвлечься. То, что я увидел Дез даже в журнале заставляет меня снова потерять самообладание. Я ведь все забыл, двинулся дальше. Или так думал. Но, очевидно, это не так.
Я бесцельно брожу, мысли кружатся в голове. Время от времени вижу Оливера, проезжающего мимо меня на «ровере», кружащего вокруг меня, чтобы убедиться, что меня не ограбили и не случилось что-то еще.
В конце концов, осознаю, что я около университета Уэйна. Студенты уходят поодиночке, парами и по трое. Должно быть, просто закончилось последнее занятие. Я смотрю им вслед, сканирую лица, не зная, что ищу и почему здесь. Дез здесь нет, знаю, что ее нет. Она в Нью-Йорке, работает моделью. Но я не ухожу; прислоняюсь к столбу уличного фонаря и смотрю на студентов с другой стороны улицы.
Все уже ушли. Тридцать или тридцать пять студентов быстро разошлись, и улица опять пуста.
Отворачиваюсь, а потом слышу, как двери распахиваются. Я оборачиваюсь, наверное, инстинктивно.
Это она.
Дез.
Руки в карманах джинсов, за плечами рюкзак, волосы собраны в гладкий хвост.
Я бегу через дорогу, не думая, не обращая внимания на гудки и визг тормозов. Она оборачивается на шум, видит меня, и вот я уже перед ней.
Она в моих руках, грудь к груди, ее теплые карие глаза смотрят в мои с интересом, удивлением, страхом, робостью.
– Адам?
Хочу сказать ей так много, но даже не знаю с чего начать. Я чувствую себя, как во сне.
– Прости, что не перезвонила, – начинает она.
Миллион мыслей пронзительно кричат в мозгу, и я не могу даже рассортировать их. Все, что понимаю, – это Дез, здесь, в моих объятиях; ее губы влажные, как будто она только что облизала их. Поэтому мне необходимо поцеловать ее.
Я прерываю ее поцелуем, мои губы сминают нее, пока сердце колотится в груди. Поначалу Дез застывает в шоке, потом поднимается на носочки, и ее язык находит мой. Я понимаю, что какими бы ни были ее мотивы, сейчас ничего не имеет значения.
Дез хочет этого так же, что и я.
Она стонет, опирается на меня, как будто ноги ее не держат.
Я разрываю поцелуй, чтобы шепнуть ей:
– Ты пойдешь со мной.
Дез просто кивает.
ГЛАВА 12
ДЕЗ
Это реально? Все это происходит на самом деле? Как он меня нашел?
Его рука в моей ощущается такой большой, жесткой и знакомой. Его присутствие рядом со мной заставляет почувствовать, какой он огромный и теплый. Светло-зеленые глаза не отрываются от моих, и от этого сердце переворачивается, а желудок скручивается, потому что он видит меня, смотрит вглубь меня.
Адам хочет меня.
Я еще не совсем понимаю, почему.
И возникает вопрос: мне все равно, почему он это делает, или меня это волнует?
Я иду рядом с ним, и вдруг черный «рейндж ровер» подъезжает и любезно останавливается около нас. Адам забирается внутрь и увлекает меня за собой. Он добирается через меня до ремня, протягивает его надо мной и защелкивает. Пристегнуть меня – милый, но странный жест. Он что, беспокоится за мою безопасность? Или опасается, что сбегу? Даже не знаю. Но его пальцы сплетаются с моими, и водитель, кажется, знает, куда мы едем без подсказки.
Я открываю рот, чтобы сказать, и Адам качает головой.
– Еще нет.
Мои губы покалывает от силы и нежности его поцелуя, сердце яростно трепещет, а легкие расширяются и сильно сжимаются, как будто одно только его присутствие рядом со мной требует больше циркуляции крови в венах, больше кислорода в легких. Я хочу вжаться и вцепиться в него. Хочу раздавить его губы своими, выпить его дыхание, почувствовать его мышцы и велеть взять меня, овладеть мной, заявить права. И в тоже время, хочу убежать; быть с ним потребует от меня правды. Я должна буду рассказать ему, как росла, о приемных семьях и о том, что пережила.
Жестокое обращение.
НЕТ. Я не могу вернуться туда, даже в мыслях. Нет.
Мне придется сказать ему, что он лишил меня девственности. Что подарила ему себя и не сказала ему.
Придется рассказать ему о Нью-Йорке и Людовике.
Нужно так много ему рассказать, так много вещей, о которых я никогда и никому не говорила.
Я могла бы даже сказать ему свое настоящее имя.
Мы въезжаем в подземный гараж, останавливаемся на зарезервированном месте рядом с лифтом. Водитель – крепкий мужчина около тридцати или чуть больше с огромной черной бородой и татуировками, обвивающими шею и выглядывающими из-под манжет его пиджака – тянется открыть мою дверь, подставляет мне руку и помогает спуститься с внедорожника. Он закрывает дверь за Адамом, провожает нас до лифта и даже нажимает кнопку вызова.
Стоять в тишине, ожидая лифт, мучительно и неловко. Я протягиваю руку водителю.
– Привет, я – Дез.
– Оливер, – его голос звучит, словно камень скребет о камень.
– Приятно познакомиться, Оливер.
– Взаимно.
Неловкость возвращается. Адам берет меня за руку снова, как будто боится отпустить меня, будто я исчезну, если он физически не притронется ко мне.
Лифт, наконец, прибывает, двери раздвигаются. Оливер протягивает руку, придерживая двери, и ждет, когда мы зайдем, потом следует за нами, тянется, чтобы вставить и провернуть ключ, а затем нажимает кнопку самого верхнего этажа.
Мне почему-то смешно, что такой умный и влиятельные человек, как Адам позволяет кому-то вызывать для него лифт.
– Наверное, здорово, – говорю я, – когда есть кто-то, кто нажмет за тебя на кнопку.
Оба – и Адам, и Оливер – смотрят на меня, как будто у меня выросла вторая голова.
– Это моя работа, – говорит Оливер, почти незаметно изгибая один угол рта. – Он не позволял мне делать это в течение первых нескольких месяцев, что я работал на него. Адам заходил первым, чтобы самому нажать на кнопку. Входит в лифт первым и нажимает кнопку. Упрямый засранец выставляет меня в плохом свете. Поэтому я сказал, что ему придется дать мне возможность заниматься своим делом.
Адам качает головой и закатывает глаза.
– Это смешно. Я взрослый мужик. Мне не нужен никто, чтобы придерживать для меня двери. Он чуть ли не разрезает для меня в тарелке гребаное мясо. Клянусь богом, он бы срезал корочку с моего бутерброда, если бы я попросил, – фыркает он. – Ты – телохранитель, Оливер, а не чертова нянька.
– Да ну, тебе точно нужна нянька, размазня! – Оливер говорит это с каменным лицом, но в его голосе слышится еле сдерживаемый юмор, и его узкие, глубоко посаженные темные глаза полны веселья.
– Мудак, – говорит Адам.
Я потрясенно смотрю на их обмен любезностями.
– Да что с вами, мужчины, происходит, что вы оскорбляете друг друга? Не могу понять.
Оливер и Адам переглядываются, и Адам смеется.
– Это такая фишка чисто между парнями.
Лифт останавливается, и двери со свистом открывается. Оливер ждет, пока мы оба выйдем, потом как-то умудряется обогнать нас, не выглядя при этом спешащим, и ведет нас вниз по длинному, узкому коридору, стены которого окрашены в синевато-серый цвет. Через каждые три, четыре метра у стены стоят небольшие столики с искусственными цветами, над которыми висят или какие-то абстрактные картины, или зеркала. Мы доходим до двери в конце коридора. Оливер открывает ее, приглашает нас войти, затем еще раз проходит вперед мимо нас, проходит через кухню, гостиную, через еще одну дверь, и, наконец, возвращаясь к тому месту, где мы с Адамом ждем его у входа.
– Все чисто, – говорит он скрипучим голосом. – Что-нибудь еще нужно?
– Занимайся своими делами до дальнейших распоряжений, – отпускает его Адам.
– Круто. – Он останавливается на полпути к двери. – Если нужно привезти какую-нибудь еду, просто дай знать. Я привезу.
Наконец, Адам и я остаемся одни.
– Итак, Оливер – телохранитель. С чего вдруг?
Адам пожимает плечами.
– Мой агент настоял. Сказал, я достиг того уровня, когда фанаты просто обязаны вытворять всякое сумасшедшее дерьмо, так что лучше быть готовым.
– Ты не похож на человека, которому нужен телохранитель.
Адам смеется.
– Оливер – бывший спецназовец. Кажется, участвовал в секретных операциях. Он обучен всем видам рукопашного боя, оборонительным и наступательным методам борьбы, технике оценки угрозы и еще всякому весьма эффективному и немного пугающему дерьму. Плюс, он просто крутой. – Адам тащит меня за руку из маленького холла на кухню. Это апартаменты свободной планировки, с таким же темным паркетом, что и в коридоре. Большие окна выходят на улицу, из них открывается потрясающий вид на реку и городской пейзаж Онтарио. Вся кухня отделана темным в крапинку мрамором и нержавеющей сталью, между кухней и гостиной стоит круглый стол. В самой гостиной имеется огромный коричневый кожаный диван с соответствующим ему креслом, а на неоштукатуренной кирпичной стене висит настенный телевизор с плоским экраном.
– Симпатичное место, – говорю я, снова чувствуя себя неловко.
– Я снял жилье в краткосрочную аренду. Просто пока я здесь снимаюсь.
Стараюсь не показать свою боль и разочарование. Я занимаю место в углу дивана, подогнув под себя ноги. Адам садится на противоположном углу лицом ко мне.
– Адам? Почему ты здесь? Почему я здесь? Как ты меня нашел?
Он берет паузу, чтобы подумать, прежде чем ответить – это то качество, которое восхищает меня в нем.
– Я снимаюсь в кино. И пробуду в Детройте два месяца.
– Так как ты меня нашел?
– А ты пряталась? – спрашивает он. Я начинаю отвечать, и Адам поднимает руку, чтобы остановить меня. – Это было совершенно случайно. Я думал, что ты в Нью-Йорке. Рут сказала мне, что ты переехала туда, чтобы стать моделью. Во любом случае, мы сократили сцену, и мне нужно было пойти прогуляться. Я просто оказался около университета Уэйна. Даже не знаю, как. Просто смотрел, как студенты уходят после лекций и... думал о тебе, честно, и вот ты тыт.
– Адам, я…
– Почему ты не позвонила?
Не знаю, что ответить.
– Просто... не могла. Что бы я сказала? Ты бы приехал в Нью-Йорк? Да, ты бы, наверное, сделал это. Но для чего? Как надолго?
Он смотрит на меня, его глаза суживаются в раздумье, а потом Адам отводит взгляд в сторону. Он прижимает ладони к ребрам и осторожно массажирует их, морщась. Наконец, Адам возвращает ко мне внимание.
– Почему ты так категорически настаиваешь, что это не сработает?
– Что не сработает, Адам?
Он машет рукой между мной и собой.
– Здесь есть что-то, Дез. Между нами. Есть, и я знаю, что ты тоже чувствуешь это. Ты просто испугалась. Но чего, не могу понять.
– Чего? Всего.
– Почему?
Я вздыхаю.
– Потому что жизнь научила меня. – Я ненадолго закрываю глаза. – Я не доверяю никому. Просто не знаю, как. Моя способность доверять разрушена гребаную вечность назад.
Лицо Адама смягчается, и он просто смотрит на меня некоторое время в тишине. А потом встает, идет на кухню и достает две бутылки пива из холодильника с пакетом соленых сушек из шкафа. Он откручивает крышки бутылок, возвращается к дивану и кладет сушки на кофейный столик между нами. Затем делает большой глоток пива, жует сушку и снова пьет. Делаю то же самое, и тогда Адам как-то оказывается ближе ко мне, его бедро задевает ногу, которую я подложила под попу.
Он смотрит на меня, и я ощущаю, как Адам приводит в порядок свои мысли и слова.
– Дез, я даже не знаю, что на это ответить. – Делает еще один глоток. – Знаю, я обещал тебе в прошлый раз, что не буду задавать никаких вопросов. Ну, так я нарушу свое обещание. Вот что, Дез – ты мне нравишься. Я скучал по тебе. Боже, мы провели вместе меньше сорока восьми часов, а я просто не могу тебя забыть. Я пробовал, хотя, бл*дь, прошло уже шесть месяцев. Я не могу выкинуть тебя из моей головы. Не могу выкинуть ту ночь. Только два дня из ста восьмидесяти, и я не могу перестать думать об этом. О тебе. И просто, чтобы ты знала, с тех пор у меня никого больше не было. Я даю тебе выбор. Если у тебя есть хоть какие-то чувства ко мне, то ты рискнешь. Ради меня. Ради нас. Что бы там ни было, чтобы там ни могло быть. Это означает, что ты расскажешь мне все дерьмо о себе. Ответишь на вопросы. Добровольно поделишься информацией. Я имею в виду, что не ожидаю, что ты расскажешь всю историю своей жизни в один присест или все твои самые страшные секреты прямо здесь и сейчас. Но хотя бы что-то. Рискни, Дез. – Он жестикулирует, пьет, ставит бутылку. – Если ты не можешь сделать этого или не хочешь, тогда скажи мне. Я попрошу Оливера отвезти тебя домой, и ты никогда больше не увидишь меня.
Все внутри меня сжимается. Мое рефлекторное желание убежать сжигает изнутри. Часть меня требует не доверять ему. Ты не можешь. Он сделает тебе больно. Он предаст тебя. Как все остальные в прошлом и каждый в будущем, и ты это знаешь.
Но другая часть меня утверждает обратное. Нет, не все. Рут никогда не сделает этого. Адам, возможно, тоже.
Адам принимает мое молчание за нерешительность. Он забирает у меня пиво и ставит его. Хватает мои руки и садится под углом ко мне, так близко, как может.
– Ты не можешь быть всю свою жизнь одна, Дез. Ты должны доверять кому-то, когда-то. Начни с меня. – Он наклоняется еще ближе, шепча. – Ты можешь мне доверять.
Моя инстинктивная реакция «бей и беги» воюет с одиночеством, стремлением быть с Адамом. Я сильно зажмуриваюсь.
– Почему ты хочешь этого?
– Потому что я никогда не встречал никого похожего на тебя. И чтобы быть совершенно честным, я не уверен, что даже могу понять точно, что в тебе такого. Я ничего не знаю о тебе, но меня тянет к тебе, сильно, и я хочу знать больше. Понять больше. – Он опять замолкает, а затем сжимает мою руку. – Как насчет такого: спроси меня о чем-нибудь. Я отвечу на любой вопрос, который ты мне задашь.
– Что произошло между тобой и Эммой Хейес? – спрашиваю я.
Адам морщится.
– Вау. Сразу хватаешь за горло. В таком случае, мне нужно еще пива. – Он встает, хватает еще две бутылки, и я пользуюсь возможностью выпрямить ноги и опустить их на кофейный столик. Адам садится рядом со мной, хватает меня за лодыжки и поворачивается ко мне так, чтобы мои ноги лежали на его бедрах.
– Итак, я и Эмма. Мы встретились на съемках «Алхимии крови». В этом фильме у нас была сцена с поцелуем, всего одна из двух или трех, что у меня были когда-либо. Как правило, мне это не приходится делать. Но в данном фильме он был необходим, и мы просто... понравились друг другу. Видимо, поцелуй был хорош. Я имею в виду, что, когда снимается сцена, то, как правило, делают минимум шесть или восемь дублей, а то и больше. В любом случае, режиссер хочет, чтобы все было снято под различными углами и с различными элементами. Так что это был не просто один поцелуй, бац и готово. Мы были на съемочной площадке, целуясь на глазах у десятков людей перед включенными камерами с Майком Хелмсом, орущим нам инструкции и указывающим, чтобы было «больше чувств». И, как я уже сказал, мы просто... понравились друг другу. Поэтому после того, как съемки закончились, мы ходили на пару свиданий. Потом это превратилось в месяц, два, три. Мы ладили. Полагаю, схожие интересы. Эмма росла с братьями, поэтому могла поговорить о футболе, и, как оказалось, мы оба получили роли случайно. Сначала она была визажистом. Когда кто-то из массовки заболел, и не было времени провести кастинг, ее взяли на это место. Эмма могла сделать себе макияж сама, и поскольку для этой роль требовалось много грима, это оказалось полезным. И, как потом оказалось, Эмма действительно может играть, так что режиссер дал ей второстепенную роль в своем следующем проекте. Оттуда все и пошло. – Адам делает паузу, чтобы собраться с мыслями, потом продолжает. – У меня было несколько случайных связей то тут, то там. Девочки в старших классах, несколько коротких романов в колледже и когда играл в футбол. Ничего серьезного. Пока не встретил Эмму. Я всегда был так сосредоточен на футболе, а потом на съемках, и... никогда ни о ком всерьез не заботился. Просто весело проводил время. Но Эмма была для меня другой. Я думал, что люблю ее. Действительно люблю. Она была великолепна, талантлива и подарила море удовольствия. Мы встречались полтора года. Мы ездили друг к другу на съемки, провели вместе пару коротких отпусков. И вот однажды я был в каком-то аэропорту. Может, в Париже? В Германии? Не могу вспомнить. Где-то в Европе. О, сейчас вспомнил. Это была Франция, после Канн. Я снялся в эпизодической роли в инди-фильме и поехал на фестиваль, чтобы поддержать его. Короче. Я стоял в очереди в магазине аэропорта купить воду с книгой и увидел журнал, таблоид. И там на первой странице были эти фотки: фото Эммы и ее партнера по последнему проекту. Это была серьезная драма, вообще никакой романтики. Но на фотографиях они держались за руки. И целовались. – Адам пожимает плечами, но для него, очевидно, трудно вести себя равнодушно. – Я прилетел в Лос-Анджелес рано, ничего ей не сказав. Появился в ее доме в Малибу без предупреждения. Автомобиль Райана был там. Впереди было большое панорамное окно, через которое можно увидеть все, что находится за домом до океана. Я увидел их вместе на веранде. Она была одета в его футболку, он был в трусах. Они пили «Мимозу». Она увидела меня, и просто... бл*дь, помахала мне рукой. Типа: «О, привет». Ничего особенного.
