Текст книги "Прошлое — чужая земля"

Автор книги: Джанрико Карофильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Мы играли дома у нашего ровесника, который жил в богатом квартале на окраине города. Играли впятером. Хозяин дома – сын строителя, какой-то совершенно лысый, хотя нестарый, явно до тридцати парень и Марчелла – коренастая женщина с жирной кожей и маленькими глазками.

Я почувствовал к ним неприязнь сразу же, как только нас представили друг другу. Они плохие люди, решил я про себя, и заслуживают того, что с ними должно произойти. Очевидно, я искал себе оправданий.

Но это очевидно мне только сейчас. Тогда же я просто неосознанно нашел самый быстрый и эффективный способ заглушить голос совести. Что бы это ни значило. Мне нужны были в качестве соперников злые и плохие люди, и такими я их и увидел.

Вечер походил на первый, только теперь я знал механизм обмана, и игра мне нравилась гораздо больше. В тот раз, как и всегда, когда впоследствии я играл с Франческо, меня охватил настоящий азарт. Еще более сильный, чем при обычной игре. Уверенность в выигрыше не уменьшала, а наоборот, увеличивала возбуждение. В то время как мы выигрывали огромные деньги, я чувствовал дрожь в основании затылка. Открывая карты, чтобы побить сильную комбинацию, я забывал, что фортуна тут ни при чем. Я выигрывал, и все.

В тот вечер я унес с собой несколько сотен тысяч лир наличными и два чека с шестью нулями. Эти деньги чуть раньше принадлежали хозяину дома и коренастой женщине. Я не сомневался, что, облапошив их, мы поступили правильно.

Я решил, что должен открыть счет в банке – не хранить же такую кучу денег дома.

Пришел к себе, лег в постель и почти сразу уснул.

Мы начали регулярно играть. Три-четыре, максимум пять раз в месяц. Обычно в частных домах, иногда в клубах, точнее сказать, подпольных игорных домах. Вроде того, куда мы ходили после драки у Алессандры. Франческо знал их все, как и множество других ночных заведений.

Чтобы отвести подозрения, иногда мы давали партнерам отыграться, что составляло часть нашей стратегии. Дней через десять после моего первого выигрыша мы снова встретились с владельцем скобяного магазина и его приятелем проектировщиком. Мы поддались, и они выиграли несколько сотен тысяч. Отыгрались, и все вернулось на круги своя.

Я зарабатывал пять, шесть, иногда семь миллионов в месяц – для меня огромные деньги.

Я открыл счет в банке и начал позволять себе траты, о которых несколько месяцев назад не мог и мечтать. Костюмы, ужины в ресторанах, безумно дорогие часы. Я купил все книги, какие хотел иметь, и это больше чем что бы то ни было позволило мне ощутить себя богатым человеком.

Потом я купил себе машину, подержанную BMW – все-таки я был не настолькобогат. Подписывая контракт, я на секунду заколебался: раньше я всегда связывал машины подобного типа с людьми определенного сорта. Но мое колебание быстро угасло, и я покинул автосалон за рулем этой черной, грозной и бесполезной штуки с глупой и счастливой улыбкой на лице.

Естественно, я прятал ее от своих – объяснить, как она у меня появилась, я бы не смог никогда. Я поставил ее в гараж подальше от дома и, чтобы не возбудить подозрений, продолжал иногда просить машину у мамы.

– Я возьму ключи, – бросал я, выходя из дома. Прояви они чуть больше сообразительности, заподозрили бы неладное: я предупреждал о том, что беру машину, хотя раньше просто брал ее и все.

Они не обратили внимания. Да и с чего им было, с другой стороны?

С Джулией дела шли все хуже и хуже. Наша история неизбежно катилась к эпилогу с грацией бильярдного шара, тихо скользящего в лунку после легкого, но фатального удара.

Ссоры следовали одна за другой. Ее непонимание, обида и грусть мешались в них с моими ложью и нетерпением.

Я все меньше времени проводил с ней, но не в этом дело.

Я больше не хотелпроводить с ней время. Когда мы встречались или шли куда-нибудь вместе, я скучал, вел себя рассеянно и замечал только банальности, которые она говорила или делала. Только ее недостатки.

Уже после разрыва она снова попыталась связаться со мной. Через несколько недель, примерно так. Но в конце концов поняла, что это бесполезно.

Не знаю, страдала ли она из-за меня и, если страдала, насколько сильно и как долго. Я больше никогда не разговаривал с ней, если не считать пары-тройки холодных приветствий на улице при случайной встрече.

Когда мы расстались, я не испытал ничего, кроме облегчения. Да и его я быстро забыл. Меня ждала масса дел.

И я торопился ничего не упустить.

Часть вторая

Глава 1

Лейтенант Кити вошел в свой кабинет. Стоял май, но за окном шел дождь, и было холодно.

Он переехал в Бари несколько месяцев назад, убежденный, что в этом городе на смену жаркому лету приходит мягкая осень, а за ней, в свою очередь, следует теплая весна. Но чтобы в мае настала зима – этого он никак не ожидал.

Он также не ожидал, что в округе, который в восьмидесятые годы считался спокойным, окажется завален работой. Здесь обычно долго не засиживались, рассматривая свое назначение сюда как ступеньку на карьерной лестнице, ведущую к получению чина капитана и выше.

Выше.

Теперь все изменилось.

Среди текущих дел фигурировали квартирные кражи, уличное воровство, грабежи – в городе и по области, вымогательство, взрывы. И убийства.

В городе орудовала мафиозная организация. На первый взгляд ее действия были незаметны. Но сквозь поверхность повседневности просвечивало что-то темное, как под тонкой скорлупой яйца рептилии угадывается хрупкое, но чудовищное создание.

И потом эти изнасилования! Однотипные, явно совершенные одним и тем же неведомым преступником, которого отчаянно и безрезультатно пытались поймать карабинеры и полиция, как всегда, больше мешая друг другу, чем помогая.

В эту ночь произошло еще одно. Пятое, насколько они знали. То есть пятое заявленное – жертвы такого рода преступлений, стыдясь, не всегда находят в себе смелость обратиться в полицию.

Он опустился на стул у письменного стола, закурил и начал просматривать черновики отчетов своих подчиненных.

Распечатка радиопереговоров, краткие показания жертвы, показания двух свидетелей. Но что это за свидетели? Двое видели, как девушка выбирается из парадного. Они подобрали ее и позвонили в службу спасения. О преступнике опять ни слова. Проклятое привидение, призрак – как еще его назвать?

Никто никогда его не видел, кроме жертв, да и они тоже толком ничего не видели. Он приказывал им не оборачиваться, грозя убить, если ослушаются. Ни одна не осмелилась.

Кити собирался прочитать отчеты, перед тем как передать дело в прокуратуру, когда дверь отворилась и за ней возникло лицо ефрейтора Ловашо.

– Кофе, господин лейтенант? – начал он со своей обычной фразы.

Кити кивнул, и ефрейтор исчез.

Первое время он отказывался, убеждал, что не нужно ради него беспокоиться, и сам ходил варить себе кофе. Он имел в виду беспокойство именно этого рода, поскольку не любил, когда ему прислуживали. А потом понял, что его отказы обижают ефрейтора. У Ловашо в голове не укладывалось, что лейтенанта тяготит его услужливость, – он решил, что начальник его недолюбливает. Стоило Кити это понять, как он пересмотрел свое отношение к любезности ефрейтора.

Лейтенант вернулся к отчетам. Он знал, что найдет в них все мыслимые грамматические ошибки, от самых распространенных до самых невероятных. Он также знал, что почти ничего не станет исправлять и подпишет то, что есть. В этом он тоже изменился. Поначалу он правил все: синтаксис и стиль, пунктуацию и орфографию. Пока не понял, что дальше так продолжаться не может. Подчиненные обижались, он часами переписывал совершенно неудобочитаемые отчеты, а в результате никто из начальства – ни в прокуратуре, ни где бы то ни было – не замечал никакой разницы. В итоге он приспособился. Кое-что зачеркивал, вставлял какую-нибудь фразу, в общем, показывал, что читал. Приспособился.

У него всегда хорошо получалось приспосабливаться.

Глава 2

В кабинете лейтенанта снова возник Ловашо. В этот раз он пришел не из-за кофе.

– Господин лейтенант, с вами хочет поговорить господин полковник Роберти. Он просит вас явиться немедленно.

Кити погасил сигарету и закрыл папку. Полковник – тут не могло быть сомнений – спешил узнать, нет ли чего-нибудь новенького в деле об изнасилованиях. Оно, похоже, начинало выходить из-под контроля, и начальство занервничало. Отсутствие новостей никак не способствовало его успокоению.

Лейтенант шел коридорами построенного в эпоху фашизма здания, в котором располагалось отделение. Он отнюдь не горел желанием беседовать с полковником. И охотно уступил бы эту честь своему непосредственному начальнику капитану Малапарте, но тот отбыл в военную школу, куда его вызвали в связи с повышением в звании до майора, свалив на двадцатишестилетнего Кити всю работу.

Он постучал и, услышав из-за двери тонкий голос полковника, вошел. На расстоянии трех метров от стола вытянулся по стойке «смирно» и замер, пока Роберти, убедившись, что воинский церемониал соблюден, [6]6
  Карабинеры, в отличие от полиции, входят в состав вооруженных сил и подчинены Министерству обороны.


[Закрыть]жестом не пригласил его сесть.

– Ну что, Кити, какие новости в деле об изнасилованиях? – Ответ он знал и так.

– Честно говоря, господин полковник, мы пытаемся привести к общему знаменателю всю имеющуюся в нашем распоряжении разрозненную информацию. Естественно, нам приходится сопоставлять ее с данными, которыми располагает полиция. Три заявления из пяти получили мы, два – они. Как вы понимаете, не всегда легко работать вместе…

– Иначе говоря, новостей нет.

Кити провел рукой по подбородку и щеке, ощутив колкость щетины. Прежде чем заговорить, он кивнул головой, словно признаваясь.

– Вы правы, господин полковник. Пока ничего нового.

– Мне трахает мозги прокурор! Мне трахает мозги префект! Журналисты не дают мне проходу – и все из-за этой истории! Что я должен всем им говорить, этим мудакам? Чего нам удалось добиться?

Роберти славился любовью к сквернословию. Возможно, он полагал, что грязная ругань придает ему мужественности. На самом деле, произносимая визгливым голосом, она производила обратный эффект, но он оставался относительно этого в полном неведении.

– Мы топчемся на месте. Заявление о первом изнасиловании поступило как минимум спустя три часа после нападения. Девушка вернулась домой, рассказала все родителям, а они привезли ее в участок. Мы направили на место преступления патруль, но, естественно, к тому времени оно опустело. Вторым и третьим изнасилованиями занимается полиция, потому что девушки сразу обратились в «скорую помощь», при которой всегда дежурит полицейский. Копии заявлений мы получили. Схема примерно одна и та же. Место преступления – подъезд дома в бедном квартале, который не запирается даже на ночь. Последними двумя случаями занимаемся мы. Одна из жертв пришла к нам сама. Другую – это последний случай – увидели двое прохожих: девушка стояла и плакала возле подъезда, где на нее напал насильник. Они позвонили в службу спасения.

– Хорошо, с этим понятно. Но что конкретно мы делаем? У нас есть подозреваемый? Мы кого-нибудь разрабатываем? Что говорят осведомители?

«Кого мы можем разрабатывать, если у нас нет ни одной улики? И что нам должны сообщить осведомители? Это же маньяк, а не наркодилер и не скупщик краденого».

Вслух он этого не сказал.

– Честно говоря, господин полковник, требовать у прокуратуры ордер на арест мы пока не можем – за отсутствием улик. Разумеется, мы надавили на осведомителей, но ничего от них не узнали. Что естественно – ведь орудует не обычный преступник, а маньяк.

– Кити, ты меня не понял. Мы обязаны хоть как-то отреагировать. Хоть кого-нибудь арестовать. Что вы будете для этого делать, меня не волнует. На будущий год я уезжаю из Бари и не могу позволить, чтобы это дело так и осталось висеть.

Он замолчал. Выдержал паузу и добавил:

– Кстати, нераскрытое дело об изнасилованиях было бы далеко не лучшим началом и для твоей карьеры тоже, мой дорогой Кити. Запомни это.

Мой дорогой Кити.

Он сделал вид, что не заметил последнего замечания.

– Господин полковник! Я думаю, нам надо проконсультироваться с психологом. Я имею в виду, с экспертом по криминалистике, который поможет нам составить психологический портрет насильника. Я читал, что так делают в ФБР…

Полковник перебил его. Теперь его голос звучал еще выше, визгливее и противнее.

– Что ты несешь? Какой еще психологический портрет? Кити, настоящие преступники не имеют к этим американским штучкам никакого отношения. Расследования проводятся с помощью осведомителей! Осведомителей, слежки, контроля территории. Я требую, чтобы все наши сотрудники связались с осведомителями и оказали на них давление. По ночам на улицах должны работать патрули в штатском. Мы обязаны схватить этого маньяка раньше полиции! Возьми своих лучших людей и работайте только над этим делом! А на ФБР и ЦРУ иди смотреть в кино. Ясно?

Разумеется, ему было ясно. Полковник, несмотря на свое высокое звание, не провел ни одного успешного расследования. Карьеру он делал в уютных министерских кабинетах, куда его устроили по блату после того, как он командовал батальоном в военной школе.

Лекция по технике сыска была окончена. Полковник милостиво позволил Кити удалиться, махнув ему рукой жестом, каким отсылают слугу.

На протяжении многих лет точно так же на глазах у Кити поступал с подчиненными его отец. Ему хорошо помнилось, какое выражение презрительного высокомерия принимало тогда его лицо.

Кити встал, сделал три шага назад и пристукнул каблуками.

Повернулся и вышел вон.

Глава 3

Еще одна такая ночь.

Сценарий повторялся без изменений. Кити почти сразу проваливался в глубокий и тяжелый сон, но через два часа просыпался от головной боли. Боль возникала между виском и глазом: иногда с правой стороны, иногда с левой. Некоторое время он продолжал плыть в полудреме, пока боль не будила его окончательно. Каждый раз он надеялся, что голова пройдет сама собой и он опять спокойно заснет. Но она не проходила никогда.

Так было и в ту ночь. Через несколько минут он встал и с пульсирующим виском пошел накапать себе сорок капель новалгина, молясь, чтобы лекарство подействовало. Оно помогало не всегда. Иной раз мука продолжалась три-четыре, а то и пять часов. Из глаза текли слезы, в голове стучал беспощадный молоток, и в его ритмичном стуке звучали глухие барабаны безумия.

Он с трудом проглотил горькую жидкость. Затем поставил первый диск ноктюрнов, удостоверился, что звук на минимуме, и сел в кресло, завернувшись в халат. Он сидел в темноте, потому что свет при головной боли страшнее шума.

Как только началась музыка, он свернулся клубком. Много лет назад этот ноктюрн играла его мать. В других домах, таких же холодных и пустынных. Он слушал ее, замерев, как застыл и сейчас. Несколько минут он чувствовал себя в безопасности.

Игра Рубинштейна была прозрачна, как хрусталь. Музыка наполняла комнату образами освещенной лунным светом поляны, семейных тайн, тихих и укромных уголков, чарующих запахов, обещаний и ностальгии.

В ту ночь лекарство помогло.

Ближе к середине ночи он заснул.

Снова утро. Снова пора на работу. То же здание, тот же маршрут: кабинет, оперативный отдел, офицерская столовая. И наоборот.

Он арендовал квартиру с некоторым набором мебели, к которой добавил немного своих вещей: музыкальный центр, диски, книги, кое-что еще.

Рядом с дверью висело уродливое зеркало в человеческий рост. Типичная казенщина.

Перед уходом он оглядел себя. С тех пор как он приехал в Бари, его все чаще подмывало повторить то, что он проделывал лет в пятнадцать-шестнадцать, – то, что, как он еще недавно думал, навсегда похоронено в далеких лабиринтах отрочества, проведенного в военном пансионе.

Он смотрел в зеркало, изучал свой внешний вид, одежду – брюки, пиджак, рубашка, галстук – и испытывал одно желание – расколошматить все это. И отражение, и то, что оно отражало. Он чувствовал, как в нем закипает холодная злость к равнодушной зеркальной поверхности, но главное – к запечатленному на ней образу, который не имел ничего общего с его внутренним миром. Осколки, фрагменты, запахи, раскаленные добела вулканические камни, тени, вспышки… Неожиданные крики. Пропасти, от одного взгляда в которые замирает сердце.

В то утро он испытал тот же импульс. Сильнейший.

Он хотел разбить зеркало.

Чтобы увидеть свое отражение в тысяче разлетевшихся осколков.

На то утро было намечено так называемое оперативное совещание с фельдфебелем и двумя бригадирами [7]7
  Воинское звание в войсках карабинеров, соответствующее армейскому званию сержанта.


[Закрыть]– следственной группой, созданной по приказу полковника.

– Давайте подытожим то, что у нас есть, и попробуем нащупать какие-нибудь зацепки. С документами мы все прекрасно знакомы, и теперь каждый по очереди выскажет свое мнение и что, как ему кажется, объединяет эти пять случаев. Начинайте вы, Мартинелли.

Мартинелли был фельдфебелем старой закалки. Тридцать лет службы в борьбе с сицилийской и калабрийской мафией, красными бригадами и сардинскими бандами. Он родился недалеко от Бари и служил здесь в последние годы перед пенсией. Высокий, толстый и лысый мужчина, с руками, как ракетки для пинг-понга, – большими и жесткими. С тонким ртом и глазами-щелками.

Еще ни один преступник никогда не находил повода для радости, имея дело с Мартинелли.

Он подвинулся, стул скрипнул. Он выглядел каким-то недовольным. Мартинелли не нравилось выполнять приказы мальчишки из академии, вот в чем дело. Так подумал Кити, когда тот заговорил:

– Господин лейтенант, не знаю даже, что сказать. Все пять случаев зарегистрированы между Сан-Джироламо, кварталом Либерта́ и… хотя нет, подождите, один случай, которым занимается полиция, произошел в Каррасси. Не уверен, что это имеет значение.

Перед Кити лежал листок бумаги. Он записал то, что сказал Мартинелли. Делая эти пометки, он хотел одного – придать себе важности. Ему казалось, что вести совещание следует только так. Отвлеченно. Как пишут в книгах и еще больше показывают в кино. Возможно, идиот полковник прав, и его люди, гораздо более опытные, прекрасно это сознавали. Он постарался оттолкнуть от себя эту назойливую мысль.

– Что скажете, Пеллегрини?

Бригадир Пеллегрини – близорукий толстячок, дипломированный бухгалтер – не отличался решительностью действия, зато один из немногих умел обращаться с компьютером, ориентировался в канцелярской писанине и разбирался в банковских документах. За это его приняли на работу и держали в оперативном отделе.

– Я думаю, нужно покопаться в архиве. Проверить всех, кого задерживали за подобное паскудство в прошлом, проверить всех – одного за другим – и посмотреть, есть ли у них алиби на те вечера, когда были совершены изнасилования. Надо проверить, может, незадолго до первого случая кто-нибудь из них как раз вышел из тюрьмы. Тогда у нас хотя бы будет над чем работать. Эти свиньи неисправимы, тюрьма не отбивает у них охоту. Если их окажется слишком много, я поставлю компьютерную программу, мы заведем досье на каждого и потихоньку начнем уточнять и проверять данные. И вообще, никогда не знаешь, на что наткнешься в хорошем архиве…

Правильно. Эта гипотеза имела перед собой хоть какие-то перспективы, и Кити почувствовал облегчение.

– Кардинале, а вы? Какое мнение сложилось у вас?

Кардинале – небольшого роста, худощавый, с детским лицом – стал бригадиром раньше времени: один из редких для карабинера случаев продвижения за особые заслуги. Двумя годами раньше он во время увольнительной как раз находился в банке, когда туда ворвались грабители. Их было трое: один с помповым ружьем, двое других с пистолетами. Кардинале одного убил, а остальных арестовал. Реальность, слишком похожая на кино, включая убитого. Парню было всего девятнадцать, он в первый раз участвовал в ограблении. Кардинале был не намного старше, но его повысили до бригадира и вручили золотую медаль, какой обычно награждают посмертно.

Он считался чудаком. Поступил в университет на факультет естественных наук. Из-за этого коллеги смотрели на него недоверчиво, если не подозрительно. Говорил он мало, даже слишком мало, а порой казался просто грубым. У него были загадочные глаза, темные и подвижные.

– Я не знаю, господин лейтенант, – он выдержал паузу, как будто собирался что-то добавить. Как будто его «я не знаю» играло роль вступления к ясной и четкой информации, которую он собирался сообщить. Но он ничего больше не сказал.

Совещание продлилось еще несколько минут. Решили прорабатывать версию, предложенную Пеллегрини: достать дела насильников, проверить сроки тюремных заключений, изучить «почерк» преступлений, взять их фотографии либо сделать новые (если в деле их не найдется) и показывать на улицах поблизости от мест, где орудовал насильник.

В надежде добраться до чего-нибудь.

Раньше, чем это сделает он.