Текст книги "Прошлое — чужая земля"

Автор книги: Джанрико Карофильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Мы расстались с Джулией в начале апреля. За две недели до этого я переспал с другой.

Нас познакомил Франческо одним субботним утром. Мы виделись с ним почти каждый день, независимо от покера. Мы стали друзьями.Так он говорил, как-то странно напирая на слово «друзья».Он говорил, их у него было совсем мало, до меня от силы двое. Если я начинал расспрашивать его о них, он уходил от ответа. По правде говоря, он уходил от ответа всегда, стоило разговору коснуться интимных сторон его жизни.

Он знал кучу народа, это я, кроме прочего, понял еще в первый вечер. Среди его знакомых попадались совершенно разные люди. Как он познакомился с некоторыми из них, я не мог себе даже представить.

Так называемое высшее общество Бари: солидные богатые семьи и самые красивые девушки, бизнесмены и нувориши, среди которых он отлавливал наших будущих жертв, компании неформалов, тусующихся в андеграундных клубах. И уголовники. В основном из игорных домов, но и такие, что занимались совсем другими делами.

Он обладал редкостным мимическим талантом. В зависимости от окружения менялся стиль его поведения, разговора, менялась даже манера двигаться. Он чувствовал себя комфортно в любой компании – по крайней мере, производил такое впечатление.

В ту субботу мы договорились встретиться на аперитив. Когда я пришел, он уже сидел у стойки бара с двумя девушками, которых я никогда раньше не видел. Обе выглядели очень эффектными – правда, слишком тщательно накрашенными, слишком сильно надушенными, слишком модно одетыми. Все в них было слишком.

– Мара, Антонелла. Мой друг Джорджо, – познакомил нас Франческо. Он улыбался уже хорошо знакомой мне улыбкой. Она появлялась на его губах, когда он что-нибудь замышлял.

Я пожал руки Маре и Антонелле, сел, и мы заказали себе по аперитиву.

Мара работала в страховой фирме. Антонелла училась на зубного врача. Обеим чуть больше двадцати, обе говорили с убийственным областным акцентом, курили сигареты «Ким» и жевали жвачку с хлорофиллом.

Мы болтали о многих вещах, одна интересней другой. Например, о гороскопах. Или о том, в какой день лучше ходить на дискотеку: в пятницу или в субботу. О том, что недавно девушки расстались со своими скучными благопристойными парнями и сейчас мечтают поразвлечься. Это сказала Мара, а затем обе посмотрели нам в глаза, чтобы удостовериться, правильно ли мы их поняли.

День выдался прекрасный, и Франческо предложил пообедать в ресторане на берегу моря. Девушки не возражали, мы вышли из бара и направились к машине. Мы с Франческо шагали чуть впереди, и он тихо произнес: «После обеда мы их поимеем».

– Что ты несешь?

Я тоже понизил голос. А он продолжал, как будто не слыша:

– Подпоим их немного, а потом трахнем. Хотя их даже поить не надо. Им и так невтерпеж.

Он был прав. Мне захотелось засмеяться. Не потому, что стало смешно, а так, от нервов. Мне пришлось напрячься, чтобы сдержаться. На лице появилась глупая улыбка. Я почувствовал ее на губах как гримасу. И тогда я ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы стряхнуть с себя эту гримасу:

– А куда мы пойдем?

– Не волнуйся, место у меня есть. Поедем на твоей, BMW произведет на них впечатление.

И мы поехали на моей черной бээмвухе, которая, как и ожидалось, произвела должный эффект. В загородном ресторане на берегу моря мы ели морских ежей, рыбное ассорти и огромных, жаренных на гриле раков. Мы пили охлажденное белое вино, и по мере того, как пустели наши бокалы и бутылка, разговор наполнялся все более откровенными и все менее элегантными сексуальными намеками.

В тот день я узнал, что у Франческо имелось нечто вроде pied-à-terre. [8]8
  Временное жилище, пристанище (фр.).


[Закрыть]Две комнаты и кухня. Новая мебель. Вид безликий, как у гостиничного номера.

Мы с подвыпившими девушками пришли туда часам к четырем. Никаких проблем с выяснением отношений или распределением по парам не возникло. Мы с Антонеллой пошли в спальню, а Франческо с Марой остались в гостиной, оборудованной большим черным диваном.

Когда я заходил в спальню, наши взгляды с Франческо пересеклись, и он подмигнул мне.

Пошлятина, но тогда я не обратил на нее внимания. Я не мог и не хотел ни на что обращать внимания. И вместо ответа по-идиотски улыбнулся.

Сразу же после этого мы с Антонеллой, обнявшись, рухнули на постель. Больше всего я запомнил ее отдающее вином и сигаретами дыхание. Пока мы занимались сексом – несколько раз и подолгу, – она называла меня «любимый», а я мысленно недоумевал: любимый? Да кто ты такая? И мне опять хотелось по-идиотски рассмеяться. Я думал о том, что трахаюсь с красивой и почти совсем незнакомой мне девушкой. В какой-то момент я даже чуть приостановился, пытаясь вспомнить ее имя.

Мне бы смутиться, но я, наоборот, испытывал тупое ликование.

В перерыве мы зажгли сигарету и курили ее вдвоем. Заслышав доносившиеся из другой комнаты звуки, она усмехнулась, легонько толкнула меня локтем в бок и завела было какой-то комментарий, но резко осеклась. На секунду задумалась и осталась лежать неподвижно, с отсутствующим видом.

А потом испортила воздух.

В полутемной, незнакомой комнате раздался тонкий, но длинный звук, как у карнавального горна.

Прежде чем заговорить, она на мгновенье приложила руку к губам.

– О господи, прости! После хорошего траха со мной иногда случается. Не могу сдержаться. Наверное, потому что я так расслабленна.

Я обалдел, не зная, что сказать.

Да и как можно вежливо ответить на подобную фразу?

Не переживай, я тоже, когда расслабляюсь, люблю от души пустить газы? В зависимости от настроения и съеденного за обедом могу изобразить и пару добротных отрыжек? Что-нибудь вроде этого, чтобы она не чувствовала неловкости.

Я ничего не сказал. Впрочем, она уже давно забыла про неловкость и без моей помощи.

Она положила руку мне на живот, затем между ног. Я не стал ей мешать.

Вечером, уходя, я сообразил, что ни разу не вспомнил о Джулии.

Глава 5

В первых числах мая я должен был досрочно сдавать экзамен по гражданскому праву. За несколько недель перед экзаменом я ни разу не открыл учебник. В день экзамена я, как сомнамбула, пришел в университет, заполнил бланк и сел ждать своей очереди. Когда вызвали студента, чья фамилия в списке предшествовала моей, я встал и ушел.

Ничего подобного со мной раньше не случалось. Я всегда учился только на «отлично» и никогда не пропускал экзаменов.

До того майского утра.

Из университета я выходил в легкой растерянности. Хорошо, что я не пошел отвечать. В последнее время я почти совсем не занимался и думал о другом. Я избежал никому не нужного позора, а возможно, и неудовлетворительного результата, который повлиял бы на итоговые оценки в дипломе.

Я решил день-два отдохнуть, а затем снова приняться за учебу. В июне, самое позднее в июле, сдать этот экзамен. Защитить диплом в декабре, а не летом. В любом случае, я опережал сокурсников. Из-за небольшой задержки ничего страшного не случится. У меня большая фора. Жаловаться не на что.

Эти мысли успокоили меня, и по дороге домой ко мне вернулось приподнятое настроение. Хорошо, что я не имел привычки предупреждать родных об экзаменах, значит, и выдумывать в свое оправдание ничего не придется.

Я бездельничал два дня.

Потом еще несколько дней, потому что никак не мог заставить себя начать заниматься. А потом еще несколько, потому что возвращался домой по ночам и днем отсыпался.

А потом я просто перестал об этом думать.

Между прочим, вот уже несколько недель я постигал новую науку.

Глава 6

Однажды вечером, когда мы сидели в машине, курили и болтали о всякой ерунде, я попросил Франческо научить меня какому-нибудь трюку. Я сказал это просто так, как мы часто говорим что-нибудь, лишь бы что-то сказать. Конечно, мне бы хотелось научиться делать с картами то, что умел делать он, но я не думал, что он воспримет мою просьбу всерьез.

А он воспринял ее всерьез.

– Ты уверен, что хочешь научиться?

Его вопрос застал меня врасплох. Франческо всегда делал то, чего от него не ждали. Если я говорил что-нибудь серьезное, он это высмеивал. Я терялся и в итоге мысленно соглашался с ним. Наверное, он был прав. Наверное.

А иной раз я отпускал какую-нибудь шутку или рассказывал что-нибудь забавное. Но он не смеялся и удивленно, почти обиженно, смотрел на меня, не произнося ни слова. Иногда объяснял мне, что над серьезными вещами не шутят. А этокак раз серьезная вещь. И снова я чувствовал себя глупо, снова думал, что он прав, а я опять чего-то не понимаю.

Он как никто умел молниеносно формулировать окончательные суждения, от которых веяло легким призрением к тому, кто придерживался иного мнения.

Все это я понял потом. Тогда мне попросту казалось, что он намного лучше меня знает мир, оценивает обстоятельства, умеет себя вести.

– За манипуляцией картами и предметами скрывается нечто более серьезное, чем простая ловкость рук. Настоящее умение иллюзиониста состоит в способности влиять на умы. Показать трюк значит сотворить реальность. Альтернативную реальность, где именно ты устанавливаешь правила. Понимаешь?

– Думаю, да. На мой взгляд… – Он перебил меня. Ответ его, разумеется, не интересовал.

– Тот, кто отрицает, что жизнь – не более чем непрерывная последовательность манипуляций, либо обманщик, либо дурак. Разница не в том, занимаешься ты манипуляцией или нет. Разница в том, сознательно ты манипулируешь или неосознанно. Представь себе молодожена, который возвращается домой и говорит жене, что его позвали на встречу старых друзей или на покер (не будем отвлекаться от темы). Ничего, если он пойдет? Немного поколебавшись, она отпускает его: конечно, он может пойти, если ему хочется. При этом лицо ее говорит обратное. «Нет, если ты против, я останусь дома», – предлагает он. – «Ну что ты, иди конечно», – настаивает она, однако на ее лице совсем другое: «Раз ты хочешь пойти один, ясно, что тебе на меня наплевать». Он в растерянности, так как получил два противоположных сообщения. И начинает нервничать. Настаивает на том, что останется дома – ему совершенно необязательно идти на эту вечеринку. Она продолжает уговаривать его туда пойти. В итоге, чувствуя себя виноватым, он решает не ходить. Он не может обвинить ее в том, что она заставила его остаться дома, ведь на словах она его отпустила. Ему не на что жаловаться: он сам решил не ходить. И от этого ему не по себе. Потому что она манипулировала им, но никто из них этого не сознает.

Я смотрел на него: к чему он клонит?

– Манипуляции иллюзиониста или мошенничество в картах – метафора повседневной жизни и отношений между людьми. Вот человек произносит какие-то слова и одновременно совершает какой-то поступок. Но истинные его побуждения спрятаны и за словами, и за поступками. И они не имеют ничего общего с тем, как это выглядит со стороны. Только актер на сцене отдает себе в этом отчет, а значит, контролирует процесс. Смысл вещей, их истинная сущность почти никогда не совпадают с общепринятым понятием о них. События происходят не в том месте и не в то время, где и когда, как нам кажется, мы их наблюдаем. Истинные намерения отличаются от провозглашаемых. Например, попробуй проследить истинные побуждения, которыми руководствуются люди, совершая добрые дела. Вряд ли то, что ты обнаружишь, тебе понравится. Правду тяжело вынести, и немногие способны на это.

Я попытался вставить хоть слово. Бесполезно. Он намеревался закончить монолог и как раз переходил к своей любимой теме.

– Возьмем, например, покер. Игроки садятся за стол, потому что хотят причинить друг другу зло. Без злости играть невозможно. Среднестатистический игрок надеется, что фортуна будет благосклонна к нему и отвернется от остальных. А теперь представь, что к этому гипотетическому среднестатистическому игроку перед началом партии явился некто – ангел или дьявол – и сказал, что знает, как помочь ему выиграть большую сумму. Взамен он хочет получить половину выигрыша. Наш герой спросит, как это возможно, а тот попросит его не беспокоиться. Нужно всего лишь решить: да или нет. Если да, в конце игры ему придется отвалить половину выигрыша своему благодетелю. Всего-то и делов.

Что, по-твоему, ответит наш гипотетический игрок? Полагаешь, он откажется, потому что уверенность в выигрыше противоречит самой идее игры в покер? Думаешь, хоть кто-нибудь откажется от подобного предложения?

Я взял сигарету и закурил. Франческо забрал ее у меня изо рта и, затянувшись, оставил себе. Я зажег себе другую, и он снова заговорил:

– Наш игрок согласится. Он будет получать удовольствие, сознавая, что удача с ним заодно, он будет наслаждаться каждой минутой той игры. Единственное, что его будет беспокоить, это необходимость расстаться с половиной выигрыша.

А теперь представь себе партию между любителями и профессионалом. Не «шулером», заметь, а профессиональным игроком в покер. Сколько шансов у любителей против профессионала? Думаешь больше, чем против нас? Нет, ровно столько же: ноль. Метод разный, но результат тот же. И удача здесь ни при чем.

Его глаза блестели в полутьме машины. Сигарета у него почти догорела, и пепел подобрался вплотную к пальцам. Через опущенные окна к нам врывались теплый воздух и тишина, лишь изредка прерываемая тарахтеньем проезжающего мопеда со сломанным глушителем.

– До того как мы стали партнерами, ты играл в обыкновенный покер. Помнишь, что ты чувствовал, когда на кону была куча денег, а у тебя на руках – сильные карты? Отличаются эти чувства от тех, что ты испытываешь сейчас, когда точно знаешь, что так называемая фортуна не имеет к твоим картам никакого отношения?

Он был прав. Чертовски прав.

– Люди манипулируют другими людьми и сами становятся жертвой манипуляций, они обманывают и подвергаются обману, даже не осознавая этого. Причиняют боль и принимают удары, не подозревая об этом. Они отказываются понимать, потому что не смогли бы этого вынести. В занятиях манипуляцией нет ничего бесчестного, потому что всем и так известно: реальность и то, какой она нам видится, – это разные вещи. В каком-то смысле мошенничать в карты тоже честно – с точки зрения вечности. Контроль над ситуацией от слепого случая переходит к нам в руки. Я уверен, что ты способен это понять. Поэтому я и выбрал тебя. Никому другому я не стал бы все это говорить. Мы бросаем вызов тупой жестокости случая и побеждаем ее. Понимаешь? Понимаешь ты меня? Мы не принимаем правил, созданных для посредственностей, и сами выбираем направление своей судьбы. Ты и я.

Он резко закончил свой монолог, произнеся последние слова не свойственным ему высокопарным тоном. Его словно оставили силы. Едва загасив сигарету, он взял у меня из кармана пачку и закурил еще одну. Мы оба слишком много курим, подумал я, и почувствовал во рту горечь. У меня вдруг закружилась голова, в мозгу застучало: «Это все чушь собачья, чушь собачья». Странно, но я как будто видел эту фразу написанной на белом листе бумаги и в то же время слышал, как кто-то повторяет ее внутри моей головы. Она представлялась мне чем-то, обладающим собственным физическим телом.

Вслух я ничего не сказал, а, когда Франческо снова заговорил, выкурив за одну затяжку полсигареты, фраза исчезла.

– Я тебя научу. Ты единственный, кто способен понять, что я на самом деле делаю.

Я кивнул. А он попросил меня отвезти его домой: он очень устал.

Я завел машину и включил магнитолу. BMW, похожая на каплю жидкой ртути, скользила по плохо освещенным улицам.

В салоне звучала песня молодого Леонарда Коэна «Марианна». Теперь Франческо молчал. Он смотрел перед собой, но мыслями явно унесся далеко.

Внезапно я почувствовал одиночество и страх. Леденящий страх. Всплыло какое-то детское воспоминание и, прежде чем я смог осознать его, улетучилось. Как увиденный в утренней полудреме сон.

Грустный сон.

Глава 7

Через два дня Франческо позвонил мне и назначил встречу на три часа. Мы начинали занятия.

Я никогда раньше не был у него дома, даже не представлял себе, где он живет.

Квартира оказалась гнетуще мрачной. Затхлый запах закрытого помещения. Старая мебель, но без всякого шика. Не старинная, а просто старая, и все.

В квартире царил порядок, но какой-то странный. Как будто под внешней чистотой таилось что-то непотребное, что-то неподобающее по существу.

Я знал, что Франческо жил с матерью. В тот день я с ней познакомился. Это была пожилая женщина с сухим лицом, враждебным и злым.

Франческо проводил меня в свою комнату и закрыл дверь. Внутри затхлый запах, пропитавший квартиру, ощущался гораздо меньше. По всей комнате громоздились книги: на книжных полках, на детском письменном столе, на полу и даже на постели. Стояла большая картонная коробка, битком набитая комиксами про Человека-паука и Текса Уиллера. На голых стенах висел одинокий старый плакат с Джимом Моррисоном, смотрящим в никуда взглядом, в котором уже прописана его судьба.

Франческо ничего не говорил и даже не смотрел на меня. Он выдвинул ящик шкафа, достал колоду карт, немного расчистил на столе, отодвинув в сторону разбросанные книги, указал мне на стул и сам сел на другой. И лишь после этого поднял на меня взгляд. Он просидел так какое-то время, как будто не знал, что делать дальше. В первый раз с тех пор, как мы познакомились, он показался мне уязвимым. Я испытал прилив нежности и привязанности к своему другу.

Наконец, он положил карты на стол.

– Мой отец оставил этот дом, когда мне было тринадцать. Он был моложе моей матери и ушел к женщине моложе себя. Намного моложе. Довольно банальная история. Через два года они попали в автомобильную катастрофу. Оба погибли.

Он неожиданно прервался, подошел к окну и открыл его. Затем вынул из ящика пепельницу, сел и закурил.

– Я так и не простил его. За то, что он ушел. Я не простил его за то, что он умер, так и не дав мне возможности отомстить ему за то, что он бросил меня одного. Когда он умер, меня охватило очень странное, злобное чувство. Я испытывал страшную боль и одновременно бешеную ярость. Он ускользнул от меня. Проклятье, он ускользнул от меня. Я этого не думал, но чувствовал именно так. Я столько раз представлял себе, как вырасту и выскажу ему все в лицо. Когда он в старости вдруг захочет восстановить отношения со своим взрослым и успешным сыном, брошенным много лет назад. Он слишком удобно устроился. Слишком удобно! Бросил меня, когда я так нуждался в нем. Умер, не расплатившись по счету.

Он с силой тер руками лицо: вверх – вниз, как будто хотел причинить себе боль.

– Черт, я же любил эту сволочь. Я почувствовал себя до смерти одиноким, когда он ушел. Твою мать. С тех пор я всегда одинок.

Он замолчал так же внезапно и резко, как начал говорить. Снова взял карты, стремительно перетасовал и сказал, что мы можем приступать.

К нему вернулся хорошо знакомый мне голос. Лицо тоже.

Он вытащил из колоды даму червей и две черные десятки: пики и трефы.

– Знаешь фокус с тремя картами?

Я знал, в смысле слышал о нем, но вживую никогда не видел.

– Тогда смотри. Дама выигрывает, десятка проигрывает. Дама выигрывает, десятка проигрывает.

Он аккуратно выложил карты в ряд. Я прекрасно видел, что даму он положил слева.

– Где дама?

Я коснулся указательным пальцем левой карты. Он предложил мне открыть ее. Я перевернул карту и увидел десятку треф.

Как он это сделал? Он раскладывал их так медленно, что я не мог ошибиться.

– Еще раз, – попросил я.

Он взял даму и одну десятку правой рукой, придерживая первую большим и указательным пальцами, а вторую – указательным и средним. Другую десятку он держал большим и средним пальцами левой руки.

– Дама выигрывает, десятка проигрывает. Понятно?

Я не ответил и уставился ему на руки, чтобы не пропустить ни одного движения. Он снова медленно разложил карты и попросил найти даму. Я опять указал на левую карту. Перевернув ее, снова обнаружил десятку.

Он повторил фокус еще шесть или семь раз, и мне ни разу не удалось попасть в точку. Несколько раз я пытался просто угадать нужную карту, лишь бы не поддаваться обману завораживающих и неуловимых движений его рук.

Тому, кто сам не испытал, трудно объяснить, какое разочарование испытываешь, проигрывая в такую простую с виду игру. Карт всего три. Дама находится среди них, все разворачивается у тебя на глазах, в нескольких сантиметрах. И все равно у тебя нет ни малейшей надежды на выигрыш.

– Шансы играющего против нас в этой игре стремятся к нулю. Освоение такой манипуляции – хорошее начало. Ты сразу поймешь все фундаментальные принципы.

Он объяснил мне механизм, затем несколько раз медленно показал его в действии. Чтобы я понял технику. Даже после этого, хотя я точно знал,где на самом деле лежит дама, мне хотелось показать на неправильную карту.

Потом он отдал три карты мне и предложил попробовать самому.

Я попробовал. А потом пробовал еще много раз. Он поправлял меня, объяснял, как нужно держать карты, как раскладывать их, куда смотреть (не на даму), и все остальное.

Он оказался хорошим учителем, а я – способным учеником.

Когда мы закончили – прошло около трех часов с тех пор, как мы вошли в его комнату, – у меня болели руки, но я уже мог довольно сносно справляться с этим трюком.

Это пьянило меня. Мне не терпелось похвастаться перед кем-нибудь, например перед родителями, когда они вернутся домой. Франческо прочел мою мысль.

– Ни к чему говорить, что трюки никому нельзя показывать, пока ты не овладел ими в совершенстве. Если тебе не удался простой фокус – это обидно, но ничего страшного в этом нет. Но быть пойманным за карточным столом гораздо опаснее.

В подтверждение своих слов он махнул рукой, словно показывая, что это совершенно очевидно.

Действительно, к чему болтать.