Текст книги "Прошлое — чужая земля"

Автор книги: Джанрико Карофильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

В ту ночь сорок капель новалгина не помогли. Головная боль притихла, оставив гнетущую тяжесть в области глаза и виска. Слишком знакомое ощущение, в любой момент готовое обернуться невыносимой пульсирующей болью.

– Господин лейтенант, можно войти?

– Входите, Кардинале. – Он указал помощнику на стул и протянул пачку сигарет, тут же подумав, что в таком состоянии не стоило бы курить. Кардинале вежливо отказался.

– Нет, спасибо, я бросил.

– Ах да, вы мне говорили. О чем вы хотели поговорить?

– Я прочел все показания о маньяке… Том, которого мы ищем.

Кити вынул изо рта незажженную сигарету и чуть заметно подался вперед – к бригадиру.

– Да?

– Мне кажется, место преступления – это не самое важное в деле. Гораздо важнее, откуда шли жертвы.

– То есть?

– Все девушки возвращались домой из ночных заведений: баров, кафе, дискотек. Две из них там работали, а остальные четверо, включая последнюю, были завсегдатайками.

«Завсегдатайками? Неужели есть такое слово?» – подумал Кити.

– Откуда вы узнали, что они возвращались из ночных заведений?

– Из их показаний.

Вот именно. Это было в показаниях, а он не заметил. Он перечитал их раз по сто, пытаясь найти хоть что-нибудь общее в скудных, практически лишенных информативности описаниях внешности насильника. Он пытался определить его почерк. И не обратил внимания на время, предшествовавшее преступлению. Он почувствовал укол зависти к тому, кто оказался умней его.

– Продолжайте!

– Я думаю, насильник ходит в эти заведения. Осматривается, выбирает жертву, возможно, среди девушек, которые пришли без парней, – обычно такие девушки собираются компанией. Потом одна уходит, а он следит за ней… и делает свое дело.

– А девушки, которые там работают?

– С ними то же самое, лейтенант. Он приходит в бар ближе к закрытию, выбирает себе официантку или барменшу. Сидит, пьет и ждет. Когда бар закрывается, идет за девушкой и, если ее никто не провожает и не встречает на машине…

– … возможно, в эти бары он заходит не раз. Выбирает жертву, изучает ее привычки. Все верно.

Он зажег сигарету, плюнув на головную боль. Какое-то время обдумывал идею Кардинале, балансируя между восхищением и завистью и пытаясь свести все факты воедино. Наконец-то в тупике замаячил след, наконец-то на горизонте появилась гипотеза, достойная рассмотрения. Он почувствовал нарастающее возбуждение.

– Девушки точно назвали заведения, из которых возвращались?

– Одни да, другие нет. Нужно снова с ними поговорить. Не исключено, что они кое-что заметили в те или предшествующие вечера. Одинокого незнакомого мужчину.

– Правильно. Обязательно выслушаем каждую. И начнем с последней. Потом поговорим с ее подругами. Она сказала, их в тот вечер было четверо. Надо сейчас же с ними связаться. Пока они еще что-то помнят.

Он загасил выкуренную до половины сигарету.

– Молодец, Кардинале! Просто отлично! Вызовем их прямо сегодня. Сначала Катерину как-ее-там, а потом и ее подруг. Молодец!

– Черт возьми, и правда молодец! – повторил Кити, зажигая новую сигарету, когда бригадир удалился.

Головная боль прошла.

Глава 18

Катерина как-ее-там не помнила больше ничего из событий того вечера. В баре она ни на кого не обратила особенного внимания. Да, они с подругами часто ходили в это место. Нет, она не замечала ничего подозрительного в предыдущие вечера. Нет, она не могла сказать, следили ли за ней раньше.

Две ее подруги сказали примерно то же самое.

От третьей – симпатичной девушки с пышной грудью и хитрым, но не слишком умным лицом – поначалу тоже не удалось добиться большого толка. На допросе Кардинале и Пеллегрини буквально ели ее глазами.

– Итак, синьорина…

– Роселла.

– Ах да, Роселла. Вы не могли бы сообщить нам свои анкетные данные?

Перечислив все, что требуется, она по просьбе Кити в четвертый раз изложила им события того вечера. Катерина и Даниэла ушли раньше, потому что на следующий день собирались на лекции. Они с Кристиной немного задержались, чтобы еще выпить и поболтать.

– Хорошо, Роселла, а теперь я хотел бы, чтобы вы поподробнее рассказали мне о том, что случилось до этого. До того, как ушли ваши подруги. Никто из посетителей бара не показался вам немного странным? Какой-нибудь мужчина или молодой парень, который пришел один и вел себя не так, как другие? Может, кто-то, кого вы уже видели раньше в том баре?

Роселла тряхнула головой и произнесла: «Нет, никого». Неужели и эта их догадка не оправдалась? Значит, они опять вернулись к тому, с чего начали? Но тут вдруг девушка, до того энергично мотавшая головой, замерла, как будто ей в голову пришла новая мысль.

– Заглядывал там один… Но это точно не он!

– Что вы хотите сказать? Кто заглядывал?

– Мы буквально только что расположились, когда он вошел. Он сел за стойку. А минут через десять ушел. Но это точно не он.

– Почему?

Роселла посмотрела ему в глаза и снова покачала головой. Повисла пауза.

– Он был очень красивый. Таким не нужно насиловать девушек. За ними девушки сотнями бегают. Он не мог пойти за Катериной…

Зачем такому красавчику нападать на такую дурнушку, как Катерина, – примерно такие слова рвались у нее с языка, но Джорджо ее перебил:

– Вы видели его раньше?

– Нет, совершенно точно. Если бы видела, запомнила бы. Повторяю, что…

– Вы смогли бы его узнать, если бы снова увидели?

Конечно, смогла бы. По тому, как она это произнесла, было очевидно, что она не просто узнала бы его, но с удовольствием познакомилась бы с ним поближе.

Сначала Кити попросил ее описать этого парня – метр восемьдесят, глаза светлые, волосы темные, – а потом показал ей альбом с фотографиями всех подозрительных лиц, которые они собрали в ходе расследования. По правде сказать, он не очень-то надеялся обнаружить в коллекции маньяков этого Алена Делона.

И действительно, его там не оказалось.

Девушка с гримасой отвращения быстро пролистала листы, с которых на нее глядели отвратительные рожи, обезображенные собственной низменной природой и мерзкими пороками либо изуродованные следами тычков и затрещин, полученных перед съемкой. Закрыв альбом, она решительно отодвинула его от себя, отрицательно качая головой. Кити замер на несколько секунд, а потом сказал:

– Послушайте, Роселла, вы говорите, что хорошо его помните. Сможете описать его нашему художнику? Возможно, у нас получится составить фоторобот.

– Смогу, но поверьте мне, это не может быть…

– Да, я понимаю. Вы говорите, маловероятно, что он именно тот, кого мы ищем. Очень может быть, что вы правы, но мы не имеем права оставить без проверки ни одно предположение.

Кити говорил с девушкой, но думал уже о другом. На него накатило странное возбуждение, а в мозгу билась одна и та же настойчивая мысль: это может быть он, это может быть он; не знаю почему, но он идеально подходит, не знаю, к чему он подходит, но подходит. Идеально.

– Пеллегрини, будьте добры, пригласите нашего художника. Того ефрейтора с усами… Как его зовут?

– Его зовут Нити, лейтенант, но его нет.

– Что значит – нет? Куда он девался?

– Он на больничном, лейтенант. Попал в аварию на мотоцикле и сломал руку. Ту, которой рисует.

Пауза. Тишина.

– Можно спросить в полиции, может, они одолжат нам кого-нибудь из своих. У них как минимум двое…

– Вы сами не понимаете, что предлагаете. Разумеется, они согласятся нам помочь! Одолжат своего художника и скажут: «Дорогие друзья карабинеры, о чем речь, конечно, забирайте себе нашего специалиста, а мы будем сидеть тихо и даже не подумаем сунуть нос в ваше расследование!» Вы всерьез на это рассчитываете?

Пеллегрини повел плечами и поджал губы, вероятно, подумав: «Ну и что? Если мы все равно в тупике?»

Но Кити не собирался сдаваться. Ему в голову пришла одна безумная идея. А может, и не совсем безумная.

Почему-то ему было трудно поделиться ею с собравшимися в этой комнате людьми – между прочим, его сотрудниками.

Но почему, – спрашивал он себя, почему он стесняется признаться подчиненным, что умеет рисовать и может самостоятельно набросать фоторобот подозреваемого?

Кончилось тем, что он принялся за дело, так ничего и не объяснив.

– Кардинале, принесите мне несколько белых листов, карандаш и ластик.

Бригадир молча посмотрел на него, наморщив лоб и прикрыв глаза. Как будто не совсем понял. Именно так.

– Ну так вы несете или нет?

Тот очнулся и вышел. Вернулся несколько минут спустя с бумагой, карандашами, ластиком и точилкой.

– А теперь выйдите все, пожалуйста, и оставьте меня наедине с синьориной.

Он ничего больше не добавил, чтобы не пускаться в объяснения. Оба помощника вышли, не говоря ни слова и не смотря друг на друга.

Кити и девушка провели вместе не меньше часа. Когда Пеллегрини и Кардинале вернулись в комнату, на столе лежал портрет.

Пеллегрини не сдержался:

– Это вы нарисовали, лейтенант?

Кити ничего не ответил. Его взгляд блуждал по портрету, лицам своих подчиненных и девушке.

– Синьорина Роселла говорит, что он похож на того парня, которого она видела два дня назад в баре…

Девушка осмотрелась, собиралась что-то добавить, но передумала и ограничилась кивком головы в знак согласия. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке. Какое-то время все присутствующие хранили молчание, не в силах сломить необъяснимую неловкость.

Потом Кити поблагодарил девушку за помощь, дал ей подписать протокол и отпустил. Если она им снова понадобится, ей позвонят. Он сам проводил ее по коридору и лестнице до выхода.

Он вернулся в кабинет: подчиненные стояли у стола и при его появлении оборвали разговор.

– Итак?

Тишина. Такая же, как раньше.

– Итак, я думаю, нам есть над чем работать.

Опять молчание. Помощники ограничились кивком головы.

Кити хотел спросить, что их не устраивает. Потому что им явно что-то не нравилось. Но он неизвестно почему сдержался и отправил подчиненных сделать ксерокопии рисунка. Когда все было готово, он велел им показать рисунок всем пострадавшим девушкам, выведать у них названия заведений, в которых они провели те вечера, и уточнить, ходили ли они туда прежде. Он выпалил все это на одном дыхании, желая поскорее остаться в одиночестве.

– Когда приступать, господин лейтенант?

– Десять минут назад. Спасибо. Это все!

Он отпустил их взмахом руки. Не так вежливо, как всегда. Даже совсем невежливо. Помощники вздрогнули, попрощались и вышли. А он остался сидеть за столом.

Один, наконец-то один, только он и рисунок. Он сосредоточился.

Кити долго рассматривал портрет, а в каждом мускуле его тела тем временем росло напряжение.

Что увидели в этом рисунке его подчиненные и что видел он?

Лицо неизвестного преступника-психопата или что-то другое, ужасно напоминающее его самого? Чем пристальнее он вглядывался в нарисованное лицо, тем сильнее становилась иллюзия, что он стоит перед зеркалом, хоть и бумажным.

В конце концов это сделалось невыносимым.

Тогда он со злостью свернул листок, сунул его в карман и выбежал из кабинета.

Глава 19

Ни одна из девушек не узнала лицо на рисунке. В ночь нападения все они находились в разных заведениях. Ни одна не сообщила ничего нового.

Фоторобот показывали в барах. Один из владельцев сказал, что, кажется, где-то видел человека на рисунке, но не помнил точно где. Может, и в баре, но он не уверен. Они разговаривали битых несколько часов, но тот так ничего и не вспомнил. Вроде видел, но где, когда – не знает. Все.

Через несколько дней случилось седьмое изнасилование.

В ночь с субботы на воскресенье в приемную поступил анонимный звонок: на капоте машины сидела девушка в разорванной одежде и рыдала. На место происшествия немедленно выехала оперативная бригада.

Карабинеры приехали на несколько минут раньше, чем полиция, также поднятая по тревоге анонимным звонком. Один человек звонил или двое, установить не удалось.

Карабинеры отвезли девушку в «скорую помощь», куда сразу же приехал и Кити с одним из своих людей, снятых с ночного дежурства.

«Почерк тот же, но в этот раз преступник действовал с большей жестокостью и меньше контролировал себя», – подумал Кити. Как будто насильник переживал период эволюции – вернее, регресса – простого изнасилования ему уже не хватало.

Он жестоко избил девушку – и перед тем, как ее изнасиловать, и даже после.В остальном он действовал как обычно. Ударил по голове сзади, перенес жертву в полуобморочном состоянии в заброшенный подъезд старого дома, избил, надругался над ней, приказав не поднимать головы, снова избил, велел не выходить из подъезда на протяжении пяти минут, начал считать вслух и исчез.

Как и все остальные жертвы, девушка тоже не отличалась красотой. Очень худая, почти костлявая, коротко стриженная, скованная и похожая на мальчика. Отвечая на вопросы в кабинете «скорой помощи», она щурилась и вертела в руках толстые старые очки, которые он сломал.

Она ничего не могла сказать о внешнем виде насильника. Как и все остальные девушки. Только о голосе. С присвистом и металлическими нотами, этот голос как будто принадлежал человеку из другого мира. Она так и сказала – из другого мира.У Кити по спине пробежал холодок.

На этот раз девушка возвращалась не из ночного клуба, бара или кафе. Она шла домой от подруги. Они вместе занимались, и она привыкла возвращаться поздно. Всегда ходила одной и той же дорогой, и никогда ничего не случалось. До этого вечера.

– Хорошо, синьорина, спасибо. Сегодня мы больше не будем вас утомлять. Мы позвоним вам завтра и, если вы будете чувствовать себя лучше, пригласим в отделение подписать официальное заявление. Если вы вдруг вспомните что-нибудь еще, обязательно сообщите нам. Иногда даже мелочь может оказаться очень важной для следователя, даже если потерпевшему она представляется незначительным пустяком. Спокойной ночи.

Ерунда, думал он, возвращаясь в казарму.

Ерунда из руководства молодого следователя. Он хорошо учился в академии. Прочел все учебники, специализированные издания, журналы. Но реальная жизнь не имела ничего общего с книжной. Она жестоко издевалась над ними и не давалась в руки, как тот подонок, которого они безуспешно искали.

Они кое-что нащупали – если быть точным, Кардинале кое-что нащупал, – и вот, пожалуйста, этот мерзавец каким-то образом это прознал. И тут же сменил метод. Больше никаких ночных заведений. Просто улица, где ловить его – все равно что хватать руками тающую струйку дыма. Почему? Как он догадался, что они напали на его след?

А может, все это тоже ерунда? Он действовал наугад, а они после стольких месяцев расследования так ничего и не поняли.

Совершенно ничего.

Он медленно сжал ладонь в кулак и ударил себя костяшками пальцев по лбу. Один, два, три раза, пока не почувствовал боль.

Карабинер за рулем «альфа-ромео» покосился на него, не отрывая взгляд от дороги.

Глава 20

Наступил август, одинаково жаркие и беспокойные дни сменяли друг друга. Даже ночью воздух оставался настолько плотным, что, казалось, окутывал все тело теплым влажным полотном.

Как-то вечером мы шли по набережной в районе рынка, там, где на песке лежат днищем кверху рыбацкие лодки. До середины августа оставалась еще неделя или чуть больше. Как всегда, говорил Франческо. Периодически он делал паузы, чтобы я тоже мог вставить реплику, но никогда к ней не прислушивался. Стоило мне умолкнуть, он либо возобновлял разговор с того места, на котором остановился, либо менял тему.

Неожиданно он заговорил о том, что нам нужен отпуск. Надо взять машину – лучше мою, она удобней, – и уехать. Например, в Испанию. Просто так, не бронируя мест в отеле.

В пути можно сделать пару остановок, а захочется, и больше. Допустим, зависнуть на несколько дней где-нибудь во Франции. В общем, делать, что душе угодно.

Я сразу согласился. И, сам устыдившись своего возбуждения, подумал, что такая поездка обернулась бы чем-то вроде патетического эпилога.

«Ну вот, – говорил я себе, – ты прожил этот безумный отрезок жизни. Делал самые невероятные вещи, о каких и мечтать не мог, ходил по краю пропасти и, к счастью, не свалился в нее. Это путешествие станет отличным финалом, а потом ты начнешь новую жизнь. То есть вернешься к старой жизни, даже если она уже никогда не станет прежней». Как будто я пожил в другой стране и набрался впечатлений. И теперь пора домой.

Я вспомнил «В дороге» и тот знаменитый диалог, который несколько лет назад выучил наизусть.

«– Сал, мы обязаны ехать без остановок, пока не доедем.

– Куда ехать, старина?

– Не знаю, но мы обязаны ехать». [9]9
  Керуак Дж.В дороге. Пер. В. И. Когана.


[Закрыть]

Мы тоже обязаны уехать, а потом я вернусь домой. Что бы это ни значило.

От этих мыслей мне стало лучше. Как будто я вышел на финишную прямую утомительного забега. Еще чуть-чуть, и все будет кончено. По возвращении я скажу Франческо: «Хватит!» Я никогда не забуду пережитых вместе с ним приключений, но для меня все кончено. Я останусь его другом, но с этого момента наши пути расходятся.

Я был уверен, что смогу набраться мужества и подобрать нужные слова.

– Когда уезжаем?

Франческо улыбнулся. Но не своей обычной искусственной улыбочкой, полной задних мыслей, которые так и остались для меня загадкой. А нормальной человеческой улыбкой, по крайней мере, мне так показалось. Мне стало грустно. Он был моим другом, а я только что решил его бросить. Меня охватило чувство вины за это и за те сомнения по поводу наших с ним отношений, что посещали меня все чаще.

– Завтра. Завтра утром. Пошли собираться. Я набросаю маршрут. А ты заезжай за мной пораньше, чтобы уехать до жары. Часов в семь.

Я вернулся домой, где уже несколько дней жил один. Родители уехали к своим друзьям на ферму в районе Остуни. Первым делом я начал искать их телефон. Мне захотелось поговорить с матерью и отцом. Сию минуту, не откладывая. Мне показалось, что лед того воскресного обеда растоплен. Я собирался предупредить их, что еду на каникулы – на недельку или чуть больше. Мне и правда нужно отдохнуть, а потом я снова возьмусь за учебу. Мне стыдно за то, как я вел себя в последнее время. У меня был трудный период, но он уже закончился. В какой-то момент я даже собирался рассказать им обо всем, что случилось со мной в эти месяцы. Но потом решил, что пока не стоит. Может, когда-нибудь потом. Набирая номер, я слегка волновался. Ничего. Мне уже лучше. Все будет хорошо.

Телефон звонил долго, но никто не взял трубку.

Наверное, они ушли на пляж. Мать любила читать на пляже до захода солнца, когда вокруг не оставалось ни одного человека. Ей нравилось купаться на закате или рано утром. Отцу – нет, но он приспособился.

Я немного расстроился, но решил перезвонить попозже, когда соберу сумку.

Это оказалось не таким уж простым делом.

Я достал из шкафа рубашку и положил ее на столик в гостиной. Не знаю, с чего я выбрал этот стол в качестве промежуточного пункта между шкафом и сумкой – он стоял достаточно далеко от моей комнаты. Я взял еще пару рубашек. Затем еще две и вернул на место одну из тех, что выбрал сначала. По дороге из комнаты в гостиную я размышлял над тем, сколько – и какие – мне взять брюк. Двух, наверное, хватит. Легкие джинсы, штаны цвета хаки плюс та пара, что на мне. Свитер или олимпийка? Или и то и другое? Блин, в Испании жарко, достаточно хлопчатобумажного свитера. Но какого? А пиджак? Если мы пойдем в элегантный ресторан или казино, без пиджака не обойтись. Но его в сумку не засунешь. Тогда, может, лучше взять чемодан? Но все чемоданы забрали родители. К черту пиджак. Да и потом, что за идиотская мысль о казино? Что мы там будем делать? Хотя пиджак я могу донести в руках, а потом повесить в машине. Две пары ботинок. Или одну? Другие надену. Десять пар трусов, чтобы не стирать. Все равно стирать придется, потому что вряд ли мы вернемся через десять дней. Значит, нужно захватить порошок. Бред. Порошок можно купить и там, либо постирать гостиничным мылом. Носки? По идее, носки летом не носят. Пяти пар мне хватит. Точно хватит? Как лучше сложить вещи: вниз брюки, потом рубашки с майками, а сверху трусы и носки или наоборот?

Часом позже в моей сумке лежало всего несколько вещей, на столе возвышалась гора одежды, а я был в изнеможении. Чувствовал себя полным идиотом. Тупо стоял у стола, не зная, что предпринять.

Потом, решив, что схожу с ума, я побросал в сумку то, что попалось под руку, пока она не заполнилась, взял несколько кассет и две новые колоды карт.

Теперь я не мог решить, чем заняться. Снова позвонил своим, но телефон по-прежнему разливался в пустом доме. Поел тунца из банки, с вчерашним резиновым бутербродом. Выпил пива. Посидел на террасе и попытался читать, но дальше половины страницы не продвинулся. Собрался уже идти ложиться, но понял, что из этого ничего не получится. Спать не хотелось, к тому же было еще слишком жарко. Я бы только ворочался с боку на бок в мокрых и липких простынях, при одной мысли о которых начал задыхаться.

И тогда я пошел гулять. На улице не было ни души, от этого она казалась тревожной и даже враждебной. Иногда самые знакомые места становятся враждебными, если вместо того, чтобы, как обычно, просто идти вперед, ты останавливаешься и начинаешь озираться.

Когда они заколотили этот подъезд? Дом вот-вот рухнет, но я раньше не обращал на это внимания. А куда подевалась старуха, что жила в ста метрах от нас? Она вечно сидела по вечерам на улице и дышала свежим воздухом, но сегодня – или черт его знает когда – вдруг исчезла. И запертый дом напоминал слепой, наводящий ужас глаз.

Неприятная дрожь пробежала от затылка по всему телу. Мне захотелось обернуться, и я не смог преодолеть это желание. Сзади никого не оказалось, но меня это не успокоило. Если бы родители были дома! И почему они не брали трубку? У меня появилось дурное предчувствие: что-то произошло или происходит прямо сейчас. Я запомнил тот вечер на много лет – свои дурацкие шатания и ощущение надвигающейся беды. Автокатастрофа. Инфаркт. Все разлетается вдребезги именно тогда, когда я решил перевернуть страницу. Я пытался вспомнить, когда в последний раз видел родителей. У меня ничего не вышло, хотя это было всего несколько дней назад. Зато я вспомнил наш последний разговор, обернувшийся скандалом, и мне стало не по себе. Если с ними что-нибудь случится, или даже с одним из них, всю оставшуюся жить я буду мучиться невыносимым чувством вины. Я чуть не заплакал. Может, взять машину и рвануть в Остуни? Я отказался от этой мысли не столько из-за того, что счел ее глупой, сколько из-за того, что не знал, в каком точно месте находится ферма, где отдыхали родители. Я просто понятия не имел, куда ехать.

Я гулял уже около четверти часа, когда встретил мужчину лет сорока с собакой – толстой и страшной дворнягой. Ее хозяин – худющий человек с невыразительным лицом в белой рубашке с длинными рукавами, застегнутой на все пуговицы, – прошел мимо, обдав меня резким запахом пота.

Я попытался представить себе этого человека двадцатью годами раньше, когда ему было столько же лет, сколько и мне. Чего он ждал от будущего? О чем мечтал? Догадывался ли, что душной августовской ночью будет таскаться с мерзкой шавкой на поводке среди чужих домов и припаркованных на тротуаре автомобилей? Когда он понял, что его жизнь убога? Да и понял ли? Каким будет мое лицо через двадцать лет?

Послышался шум машины со сломанным глушителем: она приближалась с улицы Мандзони, а я шел по Путиньяни.

Думая о путешествии, я загадал: если за рулем будет мужчина, все пройдет хорошо. Мы встретились на перекрестке. Я затаил дыхание. «Фиат-дюна-универсал» медленно повернул на Путиньяни.

За рулем сидела толстая женщина в майке, с собранными в хвост волосами и перекошенным от жары лицом. Она вела машину, наклонившись вперед – вот-вот рухнет без сил лицом на руль.

Пока «фиат» удалялся по направлению к центру, я заставил себя улыбнуться и громко произнес: «В задницу твои дурацкие пророчества, Джорджо Чиприани».

Никто меня не услышал.

Я вернулся домой слишком поздно и решил, что позвоню утром из придорожного ресторанчика. Распахнул окно и лег спать, надеясь на ночную прохладу.

Мне никак не удавалось заснуть и, долго проворочавшись, я задремал, только когда сквозь щели жалюзи начал пробиваться дневной свет. Мне приснился сон.

Я ехал в машине по какому-то шоссе, вокруг все было пустынно, серо и грустно, как бывает только зимой по утрам. Я вел машину с ощущением тревоги, как будто что-то важное от меня ускользало. Затем я увидел, что мне навстречу – против меня– все быстрей и быстрей летят какие-то предметы. А потом я понял. Предметы – это встречные автомобили, а я еду не по той стороне.

Как такое могло случиться? Почему я еду против движения? Да и дорога оказалась не слишком широкой. Даже наоборот, чем дальше, тем больше она сужалась. Я не хотел умирать – у меня слишком много дел! И вообще, со мной не может случиться ничего подобного. Это происходит обычно с другими. Дорога стала совсем узкой и вообще перестала напоминать шоссе. Слишком узкой. Я двигался все медленней и все больше боялся. Вдали раздался душераздирающий звук сирены.

Я не хотел умирать.

А вдруг после смерти ничего нет?

Сиреной оказался банально звенящий будильник, и я вытаращил глаза. Несколько секунд я лежал в постели, уставившись на свои ботинки и все еще балансируя между явью и сном.

Полчаса спустя я стоял у подъезда Франческо и звонил в домофон. Мы уезжали.