Текст книги "Украденный Христос"

Автор книги: Дж. Лэнкфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Глава 45
Утро вторника. Аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк

Джером Ньютон подтянул лямку кейса для фотоаппаратуры и вручил паспорт, билет и водительские права служащей за стойкой седьмого терминала. Его манхэттенская подружка улетела в Лондон ранним рейсом, пока он стряпал репортаж об открытии выставки, на котором публика имела больший успех, нежели экспонаты. Сегодня он повезет свою американку в Ньютон-Холл – послушать, что скажут родственнички. Если ее одобрят, одна древняя семейная сплетня послужит его обручальным кольцом.

Славно все-таки снова быть собой.

Он знал, что так будет, с того самого мига, как спрятался за валуном посреди леса.

Пока служащая листала бумаги, ища запись о его брони, Джером улыбнулся флагам стран мира, свисающим с потолка. Он только сейчас осознал, как отрадно видеть их здесь – почти так же, как приезжать сюда, в Штаты. Как ни утопична идея людского равноправия – любой английский аристократ находил ее просто абсурдной,– Джерому она нравилась, согревала душу.

Нравились ему и снимки горничной и швейцара, Мэгги и Сэма. Он разглядывал их часами, мечтая показать своей девушке – и понимая, что этого делать нельзя. Они могли бы принести ему славу, миллиардные гонорары и – почетное место в Аду. Он не был ни Фаустом, чтобы предлагать свою душу на пари, ни дураком, чтобы вступать в сделку с дьяволом ради строчки в Британской энциклопедии. В конце концов оставалась вероятность, что дело и впрямь касается Иисуса Христа. Поразмыслив над этим, Джером уничтожил все отпечатанные фотографии и стер файлы-исходники. Теперь ни он, ни кто другой их не опубликует. Сейчас он ждал встречи со своей подругой, оставляя сенсацию века в Клиффс-Лэндинге и возвращаясь в Англию, которой принадлежал.

– Вы мистер Ньютон?

Джером поднял глаза и увидел высокого человека, протягивающего свой бумажник. На золотом жетоне значилось: «Младший судебный пристав». Оглянувшись на покрасневшую регистраторшу, он понял, кому обязан сюрпризом. В чем же его подозревают?

– Да, слушаю.

– Вот,– произнес пристав.– Держите.– И вложил ему в руку конверт.

– Что это такое?

– Повестка, мистер Ньютон. Вы должны дать показания членам особого следственного подкомитета на заседании Нижней палаты по делу клонирования человека.

– Палаты? – сглотнул Джером, лихорадочно соображая, чего от него требуют.

– Палаты конгресса, сэр. Вас вызывают свидетельствовать перед конгрессом.

– Конгрессом? – Стараясь не выдать смятения, Джером отдал конверт собеседнику. На них уже начали глазеть из соседних рядов.– Спасибо за приглашение, господин младший пристав, но я не принадлежу к американским гражданам, а значит, ваш конгресс не может принудить меня дать показания. И вообще, мне пора, так что прошу извинить…

Он повернулся, чтобы забрать документы, однако чиновник оказался проворнее – выхватил из руки регистраторши билет, посадочный талон и паспорт.

– Это его?

Женщина кивнула. В тот же миг появился второй пристав.

– Боюсь, вам придется остаться, мистер Ньютон,– сказал первый.– Видите ли, нам дано право задерживать иностранных граждан. А причина всегда отыщется…

Второй чиновник сдернул с плеча Джерома фотосумку, а едва тот попытался отнять ее, нацепил на него наручники.

– Посему мы берем вас под обеспечивающий арест, – продолжил первый,– ждать дальнейшего разбирательства.

Джером закричал, потрясая наручниками:

– Я не просил меня обеспечивать! Мне не в чем признаваться! Я требую, чтобы вы связались с британским консульством!

Забрав его чемодан, приставы поволокли Джерома под руки на глазах у толпы.

– С консульством мы уже связались. Там знают, что вы в безопасности.

Вечер вторника. Клиффс-Лэндинг

Когда позвонили в дверь, Мэгги была в библиотеке – отгороженной аркой комнате в дальнем конце гостиной по соседству с роялем. Все ее стены от пола до потолка были уставлены стеллажами, а в центре располагалась уютная кушетка.

Феликс долго пытался держать Мэгги на постельном режиме, но когда ей стало невмоготу лежать у себя, он позволил ей сидеть здесь, положив ноги на подушку. Она часто приходила сюда – читать Библию и книги о родах и новорожденных.

Сегодня ее увлекло послание апостола Павла к галатам, где перечислены плоды духа – любовь, радость, мир, терпение, вера, добросердечие. В последнее время терпение начало ей изменять.

Мэгги опустила Библию и выглянула в окно, пытаясь разглядеть, кто стоит у двери. Звонок прозвенел снова.

– Есть кто дома? Это я, Кел!

Потом дверь открылась, и голос Франчески произнес:

– Здравствуйте, Кел. Заходите. Мэгги в библиотеке, а Феликс сейчас занят со священником, которого привез Сэм.

Кел подошел к библиотеке.

– Здравствуй, Мэгги. Значит, приехал какой-то священник?

– Добрый вечер, Кел. Только не спрашивайте, зачем и откуда. Здесь от меня все держат в секрете.

– Пойди приведи всех,– сказал он Франческе.– А я пока включу новости. Вы должны это видеть.

Вскоре Франческа вернулась в сопровождении Феликса, Сэма и отца Бартоло.

– Кел, что случилось? – спросил Феликс.

Тот нашел в списке каналов Си-эн-эн. Все завороженно следили за новостями. Программа то и дело прерывалась очередной сводкой-молнией.

В этот раз не было ни круглого стола, ни экспертов – один диктор. Новости говорили сами за себя. Там, где прежде народ собирался дюжинами, проходили многотысячные митинги – посреди Центрального парка, в вашингтонском променаде. Потом пошли прямые включения из крупнейших городов мира. Показывали бывшую богемскую церковь в Западном Берлине, парижскую Пляс де ля Конкорд, площадь Дам в Амстердаме, токийский парк Уэно под кронами сакур, площадь Святого Петра в Риме, даже пекинскую Тяньаньмынь. И повсюду – гигантские толпы людей. Люди зажигали свечи, преклоняли колени для общей молитвы. В руках у многих виднелись плакаты и флаги с одними и теми же словами: « ОЛИВ: Объединенная Лига Иисусова Воскресения ». Никто из репортеров не знал, откуда они взялись.

Зато Мэгги знала. ОЛИВ послана Богом.

Бог посылал ей знамение – этим мировым бдением и его лозунгами. Она обожала оливки и боялась толп – с тех пор как бежала с семьей из Мэйкона. Толпа встречала их у банка, когда ферма пошла с молотка, толпа швырялась камнями в окна, крича отцу, что случится с его черномазой девчонкой, если он будет и дальше доискиваться до правды, а после, видя его упорство, двое суток торчала у них перед домом, вопя: «Джонсоны, убирайтесь!» и «Вам здесь не место!»

Все свои страхи Мэгги доверила Келу, а он ей сказал:

– Ничего не бойся. Помни: Господь с тобой.

Сейчас она его едва слышала.

– Сэм, отвези меня в город. Мне нужно в Центральный парк.

– Ни в коем случае! – вмешался Феликс.– Тебе нужно лежать, а не разгуливать по ночам!

Мэгги подошла и положила руку ему на грудь.

– Пойми, я должна быть там.

Он отступил.

– Нет, слишком опасно. Я ни за что не пущу тебя к толпе на таком сроке. А если случится приступ?

Мэгги вспомнила, что не хотела пересекать Шатемук до родов. На той стороне ей чудилась какая-то скрытая угроза, но раз Господь призывал ее, нужно было идти.

– Феликс, идем со мной. Я выполняла все твои просьбы. Так не откажи мне хотя бы в одной. Я должна там быть.

– Брось, Мэгги,– сказала Франческа.– Куда ты пойдешь на ночь глядя? Я вся изведусь, если вы уйдете.

– Давай и ты с нами. Можем взять «ровер». Если мы будем все вместе, ничего не случится. С вами мне точно ничего не грозит. Сэм, скажи им!

Когда Сэм подошел к ней, она приложила его ладонь к животу, шепча:

– Он хочет, чтобы я поехала. Я это чувствую!

Сэм прокашлялся.

– Ну не знаю, Мэгги.

– Будь другом, Сэм! Очень надо!

Он огляделся.

– Слово медика, конечно, за Феликсом; с другой стороны, вместе нам будет нетрудно ее охранять. Да и кто нас заметит – ночью, в толпе?

– Если Феликс не возражает, можно и мне поучаствовать? – спросил Кел.– У меня своя машина.

Мэгги улыбнулась ему. Кел, как и она, не верил, что у нее что-то серьезное.

Бартоло, стоявший ближе всех к двери, радостно осклабился.

– А падре возьмете?

Все засмеялись, за исключением Феликса.

– Мэгги, я запрещаю!

Она, словно не слыша его, подошла к отцу Бартоло и протянула руку:

– Здравствуйте, я Мэгги Джонсон. Должно быть, вы здесь из-за меня. Приятно познакомиться. Мне бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.

– Piacere! Lieto di conoscerla, [25]25
  Piacere! Lieto di conoscerla – Очень приятно. Рад познакомиться (ит.)


[Закрыть]– ответил Бартоло.– Весьма рад знакомству, синьора Джонсон.– И он благословил ее после рукопожатия.

Мэгги оглянулась на Сэма.

– Иду,– только и сказал он.

– Тогда я тоже,– добавила Франческа.

Кел выключил телевизор и направился к машине. Один Феликс не двигался с места, пока Сэм не обратился к нему:

– Феликс, уступи ей хотя бы на этот раз. Она не пропадет.

– Подождите,– насупился он.– Дайте аптечку взять. Мэгги заглянула в чулан и захватила шахтуш Аделины.

Ей самой было невдомек, зачем они едут куда-то в ночь. Потрясение, вызванное глядящим со всех плакатов словом и пугающим видом толпы, придало ей неведомый импульс – стремление, исходящее изнутри, от ребенка.

Отец Бартоло вызвался сесть рядом с ней. Франческа поехала с Келом. Подъезжая к городу, Мэгги почти кожей чувствовала взгляд святого отца, устремленный на нее в темноте. Однако говорил он только с Феликсом, а с ней и словом не перемолвился. Она постаралась призвать все свое терпение, что было не так-то просто: Сэм уклонялся от любых вопросов о Брауне, Феликс утаивал истинное положение дел, священник, приехавший ради ее ребенка, молчал.

– Мэгги,– проговорил вдруг отец Бартоло,– можно мне будет крестить ребенка, когда придет время?

Так вот о чем они с Феликсом договаривались! Она сверлила глазами затылок Росси.

– Я должна подумать, отец. Я выросла среди баптистов. А так мне придется воспитывать ребенка в вере, с которой я почти незнакома.

Отец Бартоло погрустнел.

– Да-да, разумеется. Конечно, вам надо подумать. А вы… не пришлете ли вы мне его фотографию?

Теперь только Мэгги поняла старого священника. Не важно, как он узнал о них, как разыскал. Падре приехал, чтобы увидеть Иисуса, убедиться, что Он – не легенда.

– Пришлю непременно. Да вы сможете и сами его увидеть, если захотите.

Он с трудом оторвал от нее взгляд.

– Спасибо. Значит, буду вместо волхва.

– Хотите потрогать ребенка? – спросила она шепотом.

– Я жду, когда Бог мне поведает про него,– прошептал он в ответ.

– А как Он с вами говорит?

Бартоло наклонился к ней.

– Я слышу Его в своем сердце.

– Я тоже,– сказала Мэгги.

– Помолимся? – предложил священник.

Она кивнула.

– О Иисус милосердный; Искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу Твоему с глубоким смирением припадающих. Мы – Твои, и хотим быть Твоими. Желая, однако, еще теснее соединиться с Тобою, каждый из нас сегодня посвящает себя добровольно Святейшему Сердцу Твоему. Будь Царем, Господи, не только верных, никогда не оставлявших Тебя, но и блудных сынов, ушедших от Тебя. Приведи их скоро в Отчий дом, да не погибнут от духовной нищеты и голода. Будь Царем и тех, кого ложные толки ввели в заблуждение или разногласие увлекло в раскол. Приведи их обратно в пристанище истины и к единству в вере, да будет скоро едино стадо и един Пастырь. Также и всех, Тебя еще не знающих, приведи в семью верующих. Даруй, Господи, Церкви Твоей полный расцвет и свободу, даруй всем народам мирное благоустройство, чтобы со всех концов вселенной звучало единогласно: слава Божественному Сердцу, через Которое нам дано спасение, слава и честь Ему во веки веков! Аминь.

Мост проехали без приключений. Мэгги даже не взглянула на реку – шепталась с отцом Бартоло о том, как Господь вел их по жизни. Потом впереди возник Центральный парк, и ее страхи вернулись.

Люди были повсюду: парочки с младенцами в рюкзаках -«кенгуру», отцы, несущие на плечах отпрысков, стайки старушек, церковные певчие, бритоголовые юнцы с кольцами в носу. Белые, черные, азиаты, латиноамериканцы… Людской поток заполонил улицы, машины встали.

Мэгги опустила стекло и отрегулировала сиденье так, чтобы видеть толпу. И хотя сентябрьский воздух был тепл, а люди вполне дружелюбны – не грозили кулаками, не обзывались, не плевали (с лужайки даже лилась песня «Прекрасен Господь»),– ее била дрожь.

– Мэгги, ты уверена, что хочешь туда выйти? – засомневался Сэм.

– Поехали отсюда,– сказал Феликс.

– Стойте, прошу вас! Вон другая беременная – видите? Ходит, и ничего.

– Я твой врач и не могу тебе позволить!..

Мэгги рванула дверную ручку, отчаянно надеясь, что Феликс забыл заблокировать задние замки. Дверь распахнулась, и она вылезла на мостовую прямо посреди затора. Феликс и Сэм чуть не надорвались, окликая ее, но куда там! Мэгги, закутавшись в шаль, лавировала между машин, пробираясь к обочине и парку. Сэм ринулся вслед за ней, не переставая кричать: «Мэгги, Мэгги!»

Остановились они у Восемьдесят первой улицы, прямо возле Музея естественной истории. Чуть поодаль маячила конная статуя Теодора Рузвельта. По левую руку от президента вышагивал индеец, по правую – черный. Именно эту статую Мэгги увидела первой после бегства из Мэйкона, и для нее она явилась олицетворением расовой иерархии, из-за которой ее семья лишилась всего: белые наверху, меньшинства внизу. Мэгги всем сердцем возненавидела этот кусок бронзы. Сейчас он и вовсе наводил на нее панику. Но вот появился Сэм.

– Мэгги Джонсон, не смей больше так делать! – выпалил он, поравнявшись с ней.

– Подумаешь, я же цела,– храбрилась она.

Сэм отвел ее к стене, окружающей Центральный парк.

– Подождем остальных,– сказал он и обнял ее за плечи.– Не делай так больше. Обещай, что не будешь.

– Обещаю, Сэм.

Толпа текла мимо. Мэгги знала, что с Сэмом она в безопасности, и все-таки, вглядываясь в статую, невольно высматривала в толпе лица белых. Что с ними будет, когда они узнают? Как поведут себя, выяснив, кто она?

Глава 46
Вечер вторника. Центральный парк

– Вот и наши.– Сэм встал на скамью, где они с Мэгги сидели, и помахал друзьям. Не прошло и минуты, как те их нагнали.

Феликс подбежал к Мэгги.

– Мэгги, никогда больше так не…

– Да-да, я уже ей сказал. Пойдемте, быстренько оглядимся – и назад.– Сэм помог Мэгги встать со скамьи.

Феликс подставил ей руку.

– Держись, Мэгги. Сэм, возьми ее за другую руку. Вот. Не выпустишь? – Он заглянул Мэгги в лицо.– Мы пойдем вторым рядом.

В обычный день она рассмеялась бы, но сегодня взяла их обоих под руки и пошла как ни в чем не бывало. Однако даже с «охраной» Мэгги не чувствовала себя в безопасности, когда людской поток понес их через парковые ворота, которые Феликс назвал Охотничьими. За все эти годы она ни разу не отважилась сходить сюда на концерт или спектакль, даже бесплатные. Не то чтобы ей не хотелось – наоборот, но проходил год за годом, а она пропускала все мало-мальски интересное, чуть только оно привлекало толпу.

Джеймс Браун выступал как-то в Летнем театре – она не пришла. В театре Делакорте ставили Шекспира – она не пришла. Не то чтобы Мэгги сходила с ума по Шекспиру, но разок посмотреть не мешало бы. И снова ее остановил страх.

– Значит, сейчас я увижу ваш знаменитый парк,– сказал отец Бартоло, который шел перед ними рядом с Келом.

– Да, отец,– отозвался Феликс.

Пока он рассказывал Бартоло о достопримечательностях, Мэгги витала в своем собственном мире. Она не знала, какой тропинкой углубились они в парк, видела только, что свернули с ярко освещенной главной аллеи и спустились под горку. Фонари вдоль извилистых дорожек сияли в ночи, как упавшие звезды. Испускаемые ими конусы света сделали тьму рельефнее. Силуэты деревьев, остатки каменной гряды, многочисленные мостики – то, что днем навевало романтику, сейчас мрачно, даже зловеще обступало Мэгги. Она не на шутку струхнула. Впереди, вокруг – всюду люди то выступали на свет, то скрывались в тени, отчего Мэгги поминутно вздрагивала.

Прошли спортивную площадку. Прямо по курсу, как объяснил Феликс, высилась арка Уинтердейл – мост для Ист-драйв, Восточной аллеи, которая, как ни странно, проходила вдоль западной стороны парка. Мэгги замедлила шаг, опасаясь проходить под аркой.

И тут послышалась песня.

Началась она тихо, но мало-помалу росла, словно кто-то накачивал меха гигантского органа. Пели гимн «О, Благодать». Все, кто шел впереди, прибавили шаг.

– Давайте срежем,– предложил Феликс.

Они свернули с дорожки на обширный газон, погруженный во тьму, и вскоре оказались у самой Большой лужайки, перед проволочным ограждением, за которым на густом сизом газоне стояли тысячи людей с зажженными свечами в руках и пели.

– Давайте найдем ворота,– предложил Сэм.

Приникнув к забору, Мэгги завороженно впитывала музыку, смотрела на свечи и лица собравшихся. Кого тут только не было! Мелькали даже зеленые мундиры и синие с серебром значки конного патруля. Похоже, сегодня здесь собрался весь полицейский участок с Восемьдесят пятой.

– Как думаешь, их разгонят? – спросила она Феликса.

– Законов они пока не нарушали, и это не рекламная акция… И громкоговорителей у них нет…

Мэгги увидела, как один полицейский нагнулся и потрепал по холке лошадь. Его губы шевелились, как будто он пел вместе со всеми.

– Похоже, мы пришли по адресу,– произнесла Франческа и расстелила прихваченные одеяла.– Устраивайся, Мэгги. Слушать можно и лежа.

– Я сейчас,– ответила Мэгги.

Феликс вздохнул и улегся рядом с сестрой, глядя в ночное небо. Кел и отец Бартоло сели тут же, на скамейку, только Сэм с Мэгги не отходили от ограды. Сквозь музыку долетал детский смех, плач младенцев – родные, чудесные звуки. Казалось, сам воздух сегодня дышал любовью, и Мэгги покорилась ей, как бурному потоку. Она погладила живот, и младенец откликнулся на зов радости.

– Иди, приляг на одеяло,– сказал Сэм.

– Прошу, не гони меня.

– Будешь висеть на заборе – добра не жди.

– Мне здесь удобно.

Друзья за спиной зашептались. В последнее время они часто так делали. Мэгги старалась не обращать внимания. Все хотели помочь ей, и каждый чего-то боялся. Сэм укрыл ее пледом.

Песня кончилась, люди зааплодировали друг другу. Потом над морем голов поднялась пожилая женщина – видимо, встала на ящик. Она воздела руки, призывая к тишине. Из сказанного ей Мэгги поняла немного: что-то о расследовании в конгрессе, в ходе которого предлагалось выяснить деятельность филиалов ОЛИВ Нью-Йорка и Вашингтона.

Затем из толпы вынырнула другая фигура. Принадлежала она юноше в черной рубахе нараспашку.

– Выслушайте меня! Выслушайте! – взывал он.

– С чего это? – спросил кто-то.

– Ты кто такой? – кричали другие.

Толпа загудела, и Мэгги закрыла глаза, встревоженная новыми нотами. Повидимому, Сэм, Феликс и прочие тоже услышали шум, поскольку встали и подошли к ограде.

– Что происходит? – спросил Феликс.

Перекрывая поднявшийся гвалт, донесся голос юнца в черном:

– …чуть ли не у храма Иммануила, богатейшей в мире синагоги? Как вы можете петь? Как вы посмотрите Ему в глаза? Мы должны изгнать демонов-христопродавцев, что отравляют нам души своими деньгами и лживыми уговорами! Вот зачем Он возвращается, добрые христиане,– дать нам мужество завершить начатое Гитлером!

Ночь застыла: слышно было, как бьются сердца. Мэгги повернулась к Феликсу. В его лице отразилась такая мука, такой стыд, словно его вытолкнули сюда нагишом. В эти секунды Франческа приблизилась к нему и взяла за руку, а отец Бартоло с Келом начали творить молитву. Сэм смотрел на Феликса с тем состраданием, какое Мэгги замечала у гостей на похоронах.

И в эти секунды страх и ярость изгнали любовь из сердца городского парка. Толпа взревела, как раненый зверь. Патрульные пустились вскачь. Юнец в черном выбросил кулак в самоубийственной браваде; его рубашка полоскалась по ветру. А тем временем община превращалась в стадо. Словами ненависти он осквернил их намерения, лишил их любви. Если кто-нибудь или что-нибудь не защитит его, толпа растерзает юнца на глазах у детей. Его втопчут в землю, только бы вернуть утраченную радость.

– Стойте! – крикнула Мэгги через ограду.

Сэм обхватил ее, начал оттаскивать от решетки.

– Пойдем отсюда, скорей!

Она держалась, не сводя глаз с зачинщика. Тот рухнул с коробки.

– Спаси, Господи, спаси, Господи, спаси…– молила Мэгги. На какой-то миг воцарилась тишина, и Мэгги, которую Сэм силился оторвать от забора, запела – точь-в-точь как в своей церкви на Сто тридцать первой улице. – О Господь, Спаситель мой!..

Люди двигались, как в замедленной съемке.

– Будь в причастии со мной…

Мелодия шла от самого ее сердца, летела, не зная преград.

– В жертву ты себя отдал…

Мэгги почувствовала, как Сэм разжал руки.

– И на вечный пир позвал…

В следующее мгновение на ящик поднялась старушка и подхватила песню:

– О Господь, Спаситель мой!..

Вступил третий голос, потом четвертый, пятый, и вскоре половина толпы принялась петь старый спиричуэл, который так любила Мэгги. Провокатора арестовала полиция, и на лужайке воцарился мир.

Мэгги, сияя, обернулась к Феликсу. В его глазах все еще читалась обида. Затем он подошел к отцу Бартоло.

– Я не сказал вам самого важного – с чего все началось. Рука Бартоло потянулась к кресту на груди.

– Церковь превозносила меня на все лады,– продолжал Феликс,– подарила мечту, позволив исследовать плащаницу, а я ее осквернил. Что еще хуже, я сделал это намеренно, хотя вы вряд ли поймете то, что мной двигало. Годами я представлял, что клонирую Иисуса, строил планы, но только тем утром нашел причину пустить свой план в действие. Мы с Франческой узнали, что наши родители были евреями.

Бартоло молитвенно сложил ладони.

– Утешься, сын мой. Такое и раньше случалось.

– Поэтому я и выкрал нити. Если еврей вернет Его в мир, наш народ перестанут преследовать. Вот моя главная причина. Что теперь скажете?

Франческа не сводила с них глаз. Кел обнял ее за плечи. Бартоло взял руки Феликса в свои. Казалось, за эти мгновения он постарел не на один год.

– Ты прав. Мне этого не понять. С предубеждением нужно бороться, но не таким методом. Не нам возвращать Христа в мир; Он сам выбирает, когда и как явиться. Через тебя ли? Через нашу Мэгги? Может, да. А может, и нет. Я только вижу, как ты страдаешь. Для меня это сродни кресту, символу Господней любви ко всем нам. Мы не знаем всей глубины Его мук, это вопрос веры. Божий промысел скрыт от нас, однако он существует.

Мэгги хотелось оплакать и Феликса, и мальчишку-юдофоба, и толпу, чуть было не растерзавшую его. Все-таки прав Бартоло. У Господа, конечно, на все Свой план, но сейчас ее это не утешало. Сейчас она чаще думала о ноющей спине, огромном животе и том, что из-за страха ли, из-за стремления ли к Богу ее жизнь стала почти невыносимой.

Мэгги наклонилась к Сэму и прошептала:

– Помнится, кое-кто звал меня в «Молли Мэлоун» на партию в дартс.

Он нахмурился.

– Давным-давно, в лифте… Забыл? Ты сказал, что хотел бы сводить меня в «Молли Мэлоун», а я отказалась. Так вот: беру свои слова обратно.

– Да, но тогда у тебя не было Иисуса в животе, верно?

Чуть не плача, Мэгги вспомнила юнца над толпой и подумала, что с ним стало бы, не окажись она рядом.

– Ну-ну, не горюй! Хочешь, сходим прямо сейчас?

Мэгги подняла голову.

– Да.

– Феликс нипочем не позволит.

– Знаю.

Сэм взял ее за руку. Когда незаметно для всех они нырнули в темноту, он прошептал:

– Да, об этом я просил. Дартс в «Молли Мэлоун».