Текст книги "История Англии от Чосера до королевы Виктории"

Автор книги: Дж. Тревельян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Первые короли династии Стюартов ни в Европе, ни в Азии не сделали ничего эффективного, чтобы помешать голландцам уничтожать суда и фактории компании на Востоке. Воспоминание о «бойне на Амбоине» (1623), когда голландцы изгнали английских торговцев с островов пряностей, прочно сохранялось в памяти. Более чем через тридцать лет Кромвель посредством военных и дипломатических действий в Европе добился удовлетворения за это старое оскорбление. Протектор действительно много сделал для защиты английской торговли и ее интересов во всем мире. Но его расходы на армию и военный флот еще до его смерти оказались слишком большой тяжестью для торговли, и реставрация монархии, принеся разоружение и более низкие налоги, привела к экономическому облегчению. Посмертная репутация Кромвеля как великого «империалиста» отнюдь не была незаслуженной. Своим завоеванием Ямайки он сделал то, чего не могла сделать Елизавета, – показал всем будущим правительствам пример того, как нужно использовать благоприятные обстоятельства войны для захвата отдаленных колоний у других европейских держав.

Конкуренция компании Кортина, а позже трудности гражданских войн в Англии почти совершенно разорили Ост-Индскую компанию и чуть не положили конец английским связям с Индией. Но во время протектората старая компания с помощью Кромвеля восстановила свое пошатнувшееся благосостояние и определила постоянные формы своей финансовой деятельности как единого акционерного предприятия. До тех пор средства собирались для каждого отдельного путешествия (правда, обычно также по паевому принципу). Самые первые путешествия часто давали 20 или 30 процентов прибыли, но иногда лишь 5 процентов, а то и вовсе один убыток, как это бывало в случае сражений или крушения. Однако в 1657 году был создан постоянный фонд – «Новый общий капитал» – для всех будущих коммерческих предприятий. В течение тридцати лет после реставрации монархии средний доход на первоначальный капитал сначала составлял 20 процентов, а позже – 40 процентов в год. Биржевая цена акции в 100 фунтов стерлингов доходила в 1685 году до 500 фунтов стерлингов. Не было никакой нужды увеличивать первоначальное количество акций, так как положение компании было настолько устойчивым, что она могла брать краткосрочные займы с очень низким процентом, иногда по 3 процента, и извлекать громадные прибыли из этих займов.

Поэтому большие богатства, полученные от восточной торговли, оставались в руках немногих, главным образом очень богатых людей. При последних Стюартах (до 1688 года) Джошуа Чайлд мог откладывать большие суммы на подкуп двора, а затем на подкуп парламента в целях сохранения монополии компании. Рядовые купцы, которым приходилось платить очень дорого за акции – если вообще они имели возможность приобрести их, – с каждым годом все резче выражали свое негодование по поводу того, что никто, за исключением узкого круга немногих счастливых держателей акций, не допускается к торговле за мысом Доброй Надежды. «Нарушители монополий» из Бристоля и других мест посылали свои корабли в целях осуществления «свободы торговли». Но монополия компаний, хотя и не популярная, была законной, и ее агенты твердой рукой заставляли соблюдать закон. В областях,отстоявших на год пути от Вестминстера, происходили странные, неведомые широкой публике инциденты на море и на суше между соперниками англичанами, яростно враждовавшими друг с другом.

Борьба между Джошуа Чайлдом и нарушителями монополии в царствование Карла II и Якова II, а также Вильгельма Оранского была лишь повторением в более широком масштабе той борьбы между компанией и ее соперниками, которая велась при Якове I, Карле I и Кромвеле. В течение всего стюартовского периода шла ожесточенная, непримиримая конкуренция – экономическая и политическая – за участие в прибылях в индийской торговле, порожденная главным образом тем, что тогда еще не было легкого, общедоступного способа подыскания объекта для капиталовложений, хотя сбережения накоплялись очень быстро. Тогда еще не было постоянного рынка ценных бумаг, где каждый мог бы выбрать наиболее надежные среди большого количества сулящих ему выгоды предприятий, продававших свои акции. Обычным способом вложения капитала была покупка земель или покупка закладных на землю. Но земельные ресурсы были ограниченными, и, кроме того, землевладельцы по причинам, отнюдьне экономическим, продавали крайне неохотно. Таким образом, вопрос, что делать с деньгами, помимо того, чтобы держать их дома в сундуке, озадачивал многих, начиная от дворян и кончая бережливым йоменом и ремесленником.

Четыре пятых населения обрабатывало землю, но постепенно росла, причем в сельской местности быстрее, чем в городе, доля населения, занятого в торговле и промышленности. Это было время мелких предприятий, число которых быстро возрастало. Йомен или ремесленник, скопивший немного денег, в те времена не мог использовать их на приобретение железнодорожных или пивоваренных акций. Он мог вложить часть их в приданое, чтобы выдать дочь замуж, устроив, таким образом, ее жизнь. А остаток он, вероятнее всего, вложил бы в новое собственное предприятие, приняв несколько учеников и подмастерьев в мастерскую или в лавку, или, может быть, купил бы лошадей, экипажи, вьючные седла для обслуживания окрестного населения транспортом.

Таких мелких предпринимателей и ремесленников становилось все больше, и они, подобно купцам Ост-Индской компании, часто нуждались в займах для своего дела. Нуждались в них и землевладельцы – не только сквайры, погрязшие в долгах вследствие своей расточительности, но и заботливые сквайры, желающие осушать, расчищать и улучшать свои земли, стремящиеся увеличить запашку за счет леса и пустырей. Как могли эти различные классы «предпринимателей» занимать деньги для своих предприятий? Как могли они устанавливать связь с лицами, желающими давать взаймы и вкладывать свои деньги?

За период царствования Тюдоров общество постепенно отказалось от средневекового представления о греховности давать деньги под проценты. Актом парламента были узаконены займы на разумных условиях, поэтому проценты перестали быть непомерными. Деятели, направлявшие общественное мнение при первых Стюартах, ясно сознавали пользу денежного рынка. «Бессмысленно, – говорил Селден своим друзьям, – утверждать, что деньги не порождают денег, тогда как они, без сомнения, делают это». А самый практичный философ из всех меркантилистов Томас Мэн писал: «Сколько торговцев и лавочников начали дело с небольшими собственными средствами или даже ни с чем и очень разбогатели благодаря торговле на чужие деньги».

До тех пор в Англии еще не было банков, но были отдельные лица, выполнявшие некоторые функции современных банкиров, получая вклады, предоставляя займы за проценты. Комиссионеры и стряпчие, выполняя свои повседневные дела, пользовались случаем оказывать услуги своим клиентам, устраивая такие операции или сводя заимодавца и должника друг с другом.

В период республики и после реставрации монархии хранение денег и предоставление займов все более сосредоточивалось в руках ювелиров Лондона. Купцы из Сити привыкли держать свои свободные наличные деньги на Монетном дворе Тауэра, но после того как Карл I забрал их оттуда в свою казну, они предпочитали отдавать их на хранение ювелирам. В самом начале гражданской войны, когда богатые люди обоих лагерей переплавляли свое столовое серебро в «пики и мушкеты», временно прекратилось обычное занятие ювелиров – продажа золотой и серебряной посуды. Они были довольны тем, что стали вместо этого «кассирами торговцев», получая и выплачивая денежные наличные суммы бесплатно, мало заботясь о прибыли и не слишком рассчитывая на прибыль, которую они получали порой за эти свои труды. Но прибыль оказалась на самом деле так велика, что вскоре ювелиры сочли выгодным для себя поощрять вклады с выплатой процентов за них, – при Карле II они платили 6 процентов. Дело в том, что они пользовались вкладами с большой выгодой, отдавая их взаймы другим. Этим занимались наиболее крупные ювелиры на Ломбард-стрит [40]  [40]Источником, или одним из источников, происхождения чеков явились записки к ювелирам или к другим лицам с просьбой выплатить указанную в ней сумму денег тому или иному лицу из сумм, которые писавший записку внес ее адресату. Первые печатные чеки были выпущены Английским банком в начале XVIII века. – Прим. авт.


[Закрыть].

Деятельность ювелиров в качестве «протобанкиров» ни в коем случае не ограничивалась лишь операциями с городскими торговцами. Рента многих землевладельцев вносилась ювелирам, в то же время со всех концов страны приезжали на Ломбард-стрит за займами другие землевладельцы. Значение этих новых удобных операций может быть проиллюстрировано на примере тех методов, с помощью которых вела свои дела широкого масштаба одна дворянская фамилия в царствование Карла I.

В 1641 году умер Френсис Рассел, четвертый граф Бедфорд. Тогда не было банка, в котором он мог бы держать свои деньги; не было чеков, с помощью которых его наследник мог их выплачивать. Но был «большой ларец» в Бедфордхаузе на Стрэнде, где лежали его наличные деньги, охраняемые слугами этой семьи. Молодой граф Уильям, впервые открывший ларец после того, как он стал его собственником, нашел там более полутора тысяч фунтов стерлингов. Из этих денег он оплатил в английской монете все расходы по похоронам отца и по другим счетам. Но ларец вскоре снова наполнился; за год, непосредственно предшествующий началу гражданской войны, сумма наличных денег, хранившихся в нем, достигла 8500 фунтов стерлингов, что в переводе на современный курс фунта составило бы во много раз большую сумму. Эти деньги складывались из ренты и «штрафов» за возобновление аренд; тысяча фунтов была получена от продажи леса, солода, сала, овечьих шкур, сена и других продуктов расселовских господских земель.

Главный управляющий графа жил в Бедфордхаузе: он хранил ключ от драгоценного ларца и фактически был фамильным казначеем или главным кассиром; постоянным местопребыванием его был Лондон. Все, что платили графу, или почти все, поступало к управляющему, складывалось в ларец и извлекалось оттуда по мере надобности. В 1641 году наибольшее единовременное поступление было получено из больших поместий в Девоне и Корнуолле, приславших в указанном году 2500 фунтов стерлингов. Для этих западных поместий – и только для них – был уже принят новый, удобный способ перевода денег в Лондон. Поместья Восточной Англии и других областей посылали деньги в монетах и всегда под охраной конных слуг графа ввиду опасности нападения разбойников. В Эксетере был «управляющий для запада». Его контора помещалась в старом расселовском доме в «западной столице», куда в день Богоматери и в Михайлов день бейлифы различных маноров Девона и Корнуолла являлись с наличными деньгами и для проверки счетов. Управляющий для запада составлял на всю полученную в Эксетере сумму вексель на имя одного из лондонских ювелиров, знаменитого Томаса Вайнера с Ломбард-стрит. Получив вексель, Вайнер извещал об этом главного управляющего в Бедфордхаузе. Последний в сопровождении носильщиков с мешками отправлялся в Лондон, чтобы получить соответствующую сумму в монетах с Ломбард-стрит и сложить ее в свой ларец.

Но графы Бедфорды, хотя они и «владели обширными землями», ни в коем случае не являлись лишь пассивными получателями ренты. Граф Френсис, умерший в 1641 году, и его сын Уильям, первый герцог, умерший в 1700 году, почти целое столетие были владельцами богатств Расселов. В качестве собственников этого состояния они сделали больше для Англии, чем они добились своим осторожным политическим покровительством «доброму старому делу» в его самой умеренной форме. Их жизнь была посвящена улучшению дел в их громадных, широко раскинувшихся владениях в Лондоне, в Бедфордшире, на юго-западе и в районе Фен. Их очень искреннее, но не навязчивое пуританство способствовало, а вовсе не препятствовало выполнению ими обязанностей английского сельского джентльмена в национальном масштабе.

Этим двум людям, более чем кому бы то ни было другому, принадлежала заслуга в успешном развитии работ по осушке болот в районе Фен. Один из их предков, служивший во времена королевы Елизаветы в Нидерландах и с удивлением наблюдавший там, как Голландия постепенно вырастала из воды, привез с собой голландского инженера для осмотра поместий Расселов в болотистых Фенах – в былые времена земли и воды, принадлежавшие монахам Торни. Этот проект, идея разработки которого зародилась, таким образом, в семье Расселов, был осуществлен спустя сорок лет графом Френсисом. В 1630 году он создал компанию «смелых предпринимателей» по осушке обширной площади болотв южной части Фен, вокруг острова Или. Граф как участник компании «смелых предпринимателей» имел самый крупный пай на сумму 10 тысяч фунтов стерлингов, если не более. Каждому из участников соответственно с его капиталовложениями предоставлялся участок, который надо было осушить.

Вермюйден, другой голландский инженер, доказал, что недостаточно лишь углубить старое, извилистое русло реки, и по его совету был вырыт прямой канал от Ирита до Денверского шлюза шириной в 70 футов и длиной в 21 милю. Двадцать лет спустя этот канал стал называться Старой Бедфордовской рекой, после того как в помощь ему и параллельно его руслу был прорыт второй канал, названный Новой Бедфордовской рекой. Воды, непрерывно прибывавшие из отдельных истоков реки Уз, потекли наконец свободно вниз по этим каналам, вместо того чтобы разливаться по всей заболоченной местности, как это происходило ранее с незапамятных времен. На этих осушенных землях на смену рыболовству, охоте за дичью и выращиванию тростника вскоре пришли земледелие и скотоводство. Эта перемена была встречена враждебно жителями заболоченных местностей (Фен), чьи предки в течение бесчисленного множества поколений жили жизнью амфибий в условиях не развивающейся, самодовлеющей экономики. Теперь сразу исчезли их прежние занятия. Мы не имеем данных, чтобы судить о том, получили ли они соответствующее возмещение за потерю прежних средств к существованию. Во всяком случае, они начали борьбу, совершая ночные набеги с целью разрушения плотин, как только их сооружали, серьезно затрудняя тем самым ход мелиоративных работ.

В период гражданской войны дренажные работы приостановились, вернее, даже уничтожалось сделанное ранее, так как в смутное время плотины часто разрушались. Но при республике первый крупный этап работ был завершен, частично трудом шотландских и голландских пленных. При протекторе, поощрявшем это предприятие, на тысячах акров, которые еще недавно были покрыты тростником и служили убежищем для выпи и дикой утки, выращивались различные сельскохозяйственные культуры и пасся скот.

Во время реставрации монархии осушительные работы, поскольку они уже были завершены, считались большим инженерным и экономическим успехом. Но к концу века возникли новые серьезные трудности, вызванные сопротивлением уже не людей, а природы. Сначала быстрое течение в новых каналах очистило и освободило устья рек Уз и Нин, но с течением времени их выходы к морю стали заноситься илом. Кроме того, уровень земель, дренированных по новой системе, неожиданно начал опускаться; черная торфяная земля сжималась по мере высыхания, как губка, из которой выжали воду. В результате река Бедфорд и другие каналы приподнимались над ближайшими окрестностями, как и подобные им «реки», дренирующие Голландию. Необходимо было изобрести способ для откачивания воды с низко лежащих полей в выше расположенные каналы, а оттуда в еще более высоко лежащие каналы, которые должны были вывести их в море. В продолжение всего XVII века это было довольно сложной проблемой, частично разрешенной постройкой сотен ветряных мельниц для подъема воды; они представляли живописную картину на плоском ландшафте, но не были достаточно эффективными. Решение проблемы было найдено – в той мере, в какой она вообще была разрешена, – в начале XIX века, когда вместо ветряных мельниц стали применять паровые насосы.

Даже в течение XVIII века, во время наибольших затруднений, связанных с дренированием, успех мелиоративных работ, произведенных в Южных Фенах, в долинах рек Уз и Нин, был настолько очевиден, что аналогичные мероприятия были предприняты в Северных Фенах, орошаемых Уэленд и Уитем, вокруг Сполдинга, Бостона и Татерс-холла. Дренирование, высыхание и выветривание торфа приблизило к поверхности лежащий под ним богатый глинистый слой. В XVIII и XIX столетиях глина все более входила в состав удобрений или сама становилась поверхностью земли благодаря полному исчезновению торфа. В настоящее время Фены представляют собой один из районов с наилучшими в Англии пахотными землями.

Таким образом, несмотря на естественные препятствия, которые преодолены все еще не полностью, сделано было большое дело, и к обрабатываемой площади королевства прибавилась новая область длиной в 80 миль и шириной от 10 до 30 миль. Эта область не была, подобно более древним полям Англии, освоена путем постепенного заселения ее бесчисленным множеством крестьян и землевладельцев, старательно трудившихся в течение многих веков, чтобырасширять шаг за шагом свои собственные владения. Победа над природой в заболоченных местностях была одержана благодаря накоплению капитала и его вложению в предприятие, заранее широко задуманное людьми, которые готовы были рискнуть большими средствами и ждать, пока они окупятся через двадцать лет или через еще больший срок. Осушение болот давно известно в мировой истории, но в нашей стране оно представляет собой один из первых примеров действия современных экономических методов и поэтому заслуживает быть специально отмеченным в социальной истории Англии.

Прежде чем мы вернемся к периоду первых Стюартов, проследим несколько далее экономическую историю дома Расселов после того, как столь важное дело осушения болот далеко продвинулось во времена республики. Основы родового богатства были заложены давно, еще во времена Чосера, торговлей с Гасконией из порта Уэймут. Через триста лет, в правление Вильгельма III, Расселы снова вернулись к заморской торговле благодаря брачному союзу с семейством руководителя Ост-Индской компании. Первый герцог Уильям Бедфорд, унаследовавший в 1641 году графский титул и фамильный ларец от своего отца, реально ощутивший всю выгодность успешно проведенного осушения болот, жил еще в конце века в почете и богатстве, но тосковал о любимом сыне, тоже Уильяме, который, не отличаясь такой политической умеренностью, как его отец и дед, сложил свою голову в 1683 году на эшафоте, борясь за «доброе старое дело». Лет через двенадцать после этого старый герцог женил своего внука и наследника на Елизавете, внучке Джошуа Чайлда и дочери Джона Хауленда Стритэм; оба были правителями Ост-Индской компании. Жениху было 14 лет, а невесте – 13. Свадьба была великолепна, с множеством карет. Епископ Бернет совершал брачную церемонию. Но после банкета поднялись крики и вопли: «Пропали жених и невеста». Они убежали после обеда, чтобы поиграть; во время игры драгоценная кружевная отделка платья молодой леди была изорвана в клочья. Леди нашли спрятавшейся в амбаре, а ее новый лорд и повелитель с невинным видом вернулся к пирующей компании.

Так, путем этого детского брака, который позже оказался довольно счастливым, Расселы обосновались в Ост-Индской компании. Они явились не с пустыми руками. Если раньше они вкладывали свои средства в осушку заболоченной местности, то теперь они вложили их в строительство новых доков в Розерхайзе и в строительство больших судов для плавания за мыс Доброй Надежды, которые торжественно подарили Совету директоров. Один корабль получил название «Тависток». Другой, названный «Стритэм», построенный старым герцогом в год его смерти, в 1700 году, выдержал множество рейсов и плавал так долго, что еще в 1755 году привез в Индию Клайва.

Если эти «видные фамилии» XVIII века играли чрезмерно большую роль в управлении Англией, то они кое-что сделали, чтобы заслужить это. Их мудрая деятельность не только в политических и административных делах, но и в других сферах сыграла крупную роль в развитии страны на суше и на море. Они были одинаково заинтересованы как в торговле, так и в земледелии, в их жилах текла кровь не только купцов и юристов, но и воинов и сельских джентльменов. В те времена французская знать пользовалась большими привилегиями, вплоть до освобождения от налогов, но она была замкнутой кастой с немногочисленными функциями и ограниченным кругозором.

Но вернемся к поколению, жившему после смерти королевы Елизаветы. Постепенный, но неуклонный рост цен, вызванный главным образом притоком в Европу серебра из испано-американских рудников, сделал невозможным для Якова I и Карла I «существование на свои собственные доходы», а парламент не проявлял желания восполнять дефицит иначе как на определенных религиозных и политических условиях, которые Стюарты не желали принимать. И тот же рост цен, всегда наносивший ущерб людям с постоянными доходами, а зачастую и получавшим заработную плату, способствовал обогащению наиболее предприимчивых землевладельцев и йоменов – а больше всего торговцев, – то есть именно тех классов, которые, исходя из религиозных и политических соображений, становились все более оппозиционными по отношению к монархии. Эти экономические причины способствовали возникновению гражданской войны и решили ее исход.

Финансовые затруднения короны неблагоприятно сказывались на экономической политике государства. Мы уже видели, как королевское право регулировать торговлю путем «монополий» на производство и продажу некоторых товаров использовалось не в общественных интересах, а ради увеличения доходов нуждающегося монарха, стремившегося сделать свою прерогативу независимой. Такие методы причиняли вред торговле, а политически делали непопулярной королевскую политику.

Но в одном аспекте экономической и социальной политики – в отношении закона о бедных – продолжение и развитие этой системы помощи им, заложенной при королеве Елизавете, должно быть отнесено в актив короне и правительству Тайного совета, с которым связаны имена Страффорда и Лода. Сохранение эффективной системы помощи бедным в Англии, в единственной из великих наций Европы, объясняется главным образом сосуществованием в Англии деятельного в вопросах о бедных Тайного совета имощного аппарата должностных лиц графств и городов, готовых повиноваться Тайному совету. Даже в царствование Елизаветы Тайный совет иногда вмешивался, принуждая местные власти проводить мероприятия помощи бедным, но это было лишь временным средством с целью облегчить тяжелое положение, вызванное неурожайными годами. Однако с 1629 по 1640 годы Совет действовал в этом направлении систематически и при помощи «Книги распоряжений» добился должного выполнения закона о бедных, поскольку он касался детей и нетрудоспособных бедняков. Совету удалось добиться от мировых судей обеспечения работой трудоспособных бедных во многих районах восточных графств и во многих пунктах почти всех графств. Работа предоставлялась или в исправительных домах, или в приходах… Содержание распоряжений, как кажется, не вызвало оппозиции. Люди обеих партий посылали отчеты Тайному совету, и в пуританских восточных графствах были приняты более энергичные меры к осуществлению закона о бедных, чем в любой другой области Англии.

В последующих главах нам придется рассмотреть серьезные ошибки, допущенные в практическом применении закона о бедных в XVIII веке. Некоторые из этих ошибок произошли вследствие ослабления контроля со стороны Тайного совета над местными городскими управлениями и приходами, ослабления столь нужной центральной власти, что явилось тяжелой расплатой за парламентарное правительство и конституционную свободу. Но закон о бедных пустил такие глубокие корни во времена королевского абсолютизма, что сохранился и в парламентские времена как местный обычай страны. В Англии бедные не испытали ужасов разорения, безработицы и необеспеченной старости в такой степени, как их испытали на континенте во времена феодализма. Здесь не знали уже тех толп нищих, которыми кишели улицы Франции при Людовике XIV. Позор и опасность таких скоплений тревожили правительство Тюдоров и первых Стюартов; закон о бедных имел целью предотвратить их появление, и действительно он это сделал единственно возможным способом – выдачей пособий нуждающимся и обеспечением работой. Это одна из причин, почему в нашей стране никогда не было ничего подобного французской революции и почему во всей стране в целом сохранялась во время всех наших политических, религиозных и социальных междоусобиц – даже в самые тяжелые времена от XVII до XIX веков – привычка народа к спокойствию и порядку как наша отличительная национальная черта.

В стране не было никакой постоянной системы полиции вплоть до 1830 года, когда она была впервые создана Робертом Пилем. Это было оскорбительным явлением, имевшим много дурных последствий. Но удивительно, как общество не распалось вообще, находясь без защиты гражданской вооруженной силы, обученной для того, чтобы подавлять насильственные действия толпы и вести борьбу с воровством и преступностью. Если мы обходились так долго без специальных полицейских сил, то это свидетельствует о высоком среднем уровне честности наших предков и о ценности старого закона о бедных, несмотря на все его недостатки.

С личной свободой бедняков не слишком считались. Не этими соображениями определялась филантропическая деятельность государства. Закон о бедных предусматривал отправку бездельничающих («непригодных к трудовой жизни») в исправительный дом, а для пьяниц – заключение в колодки. Некоторые, хотя ни в коем случае не все, формы вмешательства пуритан в жизнь своих сограждан, ставшие столь невыносимыми во времена республики, были общими для всех религиозных сект и для всех оттенков политического общественного мнения.

Современное четкое разграничение нарушений, наказуемых государством, и «грехов», не подлежащих компетенции суда, не вошло еще тогда так прочно, как впоследствии, в сознание людей. Средневековые идеи были еще живы, и церковные суды, хотя уже и с меньшей властью, все еще существовали для наказания за «грехи». Действительно, пресвитерианская церковь в Шотландии более сурово наказывала за сексуальные преступления, чем когда-либо была в состоянии наказать католическая церковь. В Англии Лода церковные суды пытались действовать в этом же роде, но более осторожно, хотя и не менее свирепо. «Вольнодумцы» объединились с пуританами в нападках на епископские суды, но по совершенно различным причинам. «Вольнодумцы» возражали против того, чтобы людей заставляли стоять в белой простыне напоказ публике в наказание за нарушение супружеской верности или за распутство. Пуритане, наоборот, еще решительнее, чем епископ, настаивали и а том, что «грех» должен быть наказан, только они считали, что наказывать должен не епископ, а они. В результате получалось, что англичане сбросили с себя сначала ярмо епископа, а затем и ярмо пуританина; попытка наказывать в судебном порядке людей за «грехи» провалилась после реставрации монархии и никогда серьезным образом не возобновлялась к югу от границы с Шотландией.

При господстве английских пуритан искоренение порока было возложено не на церковные, а на обычные светские суды. В 1650 году был проведен закон о наказании смертью за нарушение супружеской верности, и это дикое наказание действительно применялось в двух или трех случаях. После того как даже пуритане-присяжные отказались выносить приговоры, эта попытка провалилась. Но в этот период общественное мнение поддерживало закон о запрещении дуэлей, применявшийся более успешно, пока после реставрации не была восстановлена свобода для убийц-дуэлянтов. Использование солдат для обхода частных домов в Лондоне с целью проверки, не нарушается ли суббота и соблюдаются ли установленные парламентом посты (а при таких обходах солдаты обычно уносили найденную в кухне пищу), вызывало самое резкое негодование. Такое же негодование вызвал во многих местах запрет обрядного обычая, по которому накануне майского праздника рубили молодые деревья для украшения жилищ, а также запрет состязаний в воскресенье после полудня. Однако гонение на «субботние» развлечения в основном сохранилось и после реставрации монархии. Несмотря на англиканскую и либеральную реакцию 1660 года, пуритане навсегда наложили свой мрачный отпечаток на «английское воскресенье».

Ужасная мания «охоты на ведьм», обычная для католических и протестантских стран в период религиозных войн, в Англии была распространена меньше, чем в других странах, но достигла своего высшего развития в первой половине XVII века. Она была вызвана искренней верой всех классов общества, включая наиболее образованные, в существование колдовства. Эти преследования «ведьм» прекратились, когда в конце XVII и в начале XVIII века правящий класс стал скептически относиться к этому вопросу, что побудило его прекратить «охоту на ведьм», несмотря на то, что народные массы еще продолжали верить в колдовство.

В истории Англии два наиболее мрачныхпериода приходятся на первую половину правления суеверного Якова I и на время правления Долгого парламента (1645-1647), когда в восточных графствах были казнены 200 «ведьм», главным образом в результате крестового похода Мэтью Гопкинса, искателя «ведьм». Правительство Карла I, а также республика цареубийц и протекторат могут быть с благодарностью отмечены, как прекратившие эту нелепую жестокость.

В Англии до реставрации монархии трудно было встретить людей, которые открыто сознались бы в том, что не верят в той или иной форме в чудеса, проповедуемые христианской религией. Но имелось много англичан, у которых отвращение к претензиям благочестивых, будь то англиканские священники или пуританские «святые», было более сильным, чем положительное восприятие какой-нибудь религиозной доктрины. В этом ограниченном чисто английском смысле «антиклерикализм» снова и снова приобретает решающую роль в отношениях между религиозными партиями Англии. Антиклерикализм был главной движущей силой при разрушении средневековой церкви времен Генриха VIII. В период длительного царствования Елизаветы антиклерикализм придавал силу национальному чувству враждебности по отношению к инквизиторской Испании, между тем как усебя дома онне имел никаких столкновений со скромным и непротестующим духовенством покорной елизаветинской церкви. Но, когда под покровительством Карла I епископы и духовенство снова подняли голову, вмешиваясь в общественную и политическую жизнь, даже снова стали, как в Средние века, занимать государственные должности, ревнивые светские люди забили тревогу. Антиклерикальные настроения высшей знати, раздраженной присутствием духовенства в Совещательном кабинете и в Королевском тайном совете, и такие же настроения лондонской толпы в Палас Ярде, криками выражающей свое возмущение поведением епископов (1640-1641), оказались вдруг созвучными пуританству, достигшему тогда вершины своего влияния, что дало возможность Долгому парламенту сломить церковь Лода.