Текст книги "История Англии от Чосера до королевы Виктории"

Автор книги: Дж. Тревельян

Дж. М. Тревельян
История Англии от Чосера до королевы Виктории

Популярная историческая библиотека

Введение

Хотя я и пытался довести эту книгу до современности (1941 год), излагая события в свете новейших исследований, однако почти вся она была написана до войны. Я тогда имел в виду охватить социальную историю Англии с времен Древнего Рима и до нашего времени, но отложил напоследок ту часть ее, которая была бы наиболее трудной для меня: столетия, предшествующие XIV веку. Война не позволила мне закончить работу, но мне пришла в голову мысль, что главы, которые я уже написал, излагающие последовательную историю шести столетий, от XIV до XIX, могут сами по себе представлять интерес для некоторых читателей.

Социальная история может быть определена отрицательно: как история народа, из которой исключена политическая история. Может быть, трудно исключить политическую историю из истории любого народа, и особенно английского. Но так как до сих пор слишком много было написано исторических книг, состоящих из политических анналов, лишь с незначительными ссылками на социальное окружение, то обратный метод может быть полезен для того, чтобы восстановить равновесие.

Уже в период моей жизни возникло третье, весьма бурно развивающееся направление – экономическая история, которая очень помогает серьезному изучению социальной истории, потому что социальные явления порождаются экономическими условиями почти в такой же степени, как политические события, в свою очередь, порождаются социальными условиями. Без социальной истории экономическая история бесплодна и политическая история непонятна.

Но значение социальной истории заключается не только в том, что она составляет необходимое звено между экономической и политической историей. Она и сама по себе.

Когда во время Столетней войны (1337-1453) «проклятые» (как их называла Жанна д’Арк) высадились, чтобы покорить Францию, они появились там как иностранные завоеватели и их успехи были результатом того, что Англия была уже организована как нация и имела национальное самосознание, тогда как Франция еще не достигла этой стадии развития. И когда эта попытка добиться победы в конце концов не удалась, Англия осталась как отчужденный остров, лежащий вдали от берегов континента, и уже более не являлась простым придатком или продолжением европейского мира.

Правда, в развитии наших ярко выраженных национальных черт не было ничего внезапного. Этот процесс не начался и не закончился при жизни Чосера. Но в течение тех лет этот принцип был более действенным и более заметным, чем в течение трех предшествующих столетий, когда христианская и феодальная цивилизация Европы, включая Англию, была не национальной, а космополитичной. В Англии эпохи Чосера мы имеем уже нацию.

Глава I Англия времен Чосера (1340-1400)

В чосеровской Англии мы впервые видим сочетание современности со средневековьем. Сама Англия начинает формироваться как самостоятельная нация, а не как простое заморское продолжение франко-латинской Европы. Произведения самого поэта отмечают величайшее из всех современных событий – рождение и всеобщее признание нашего языка: саксонские и французские слова удачно слились наконец в «английский язык», который «все понимают» и который поэтому входит в употребление как средство школьного обучения и судопроизводства. Правда, имелись различные местные диалекты английского языка, не считая совершенно особых языков: уэльского и корнуоллского. Некоторые классы английского общества владели еще вторым языком: наиболее образованные из духовенства латинским, а придворные и люди знатного происхождения – французским; правда, это уже был не их родной, а иностранный язык, которому нужно было учиться.

Чосер, проводивший долгие часы в придворных кругах, был блестящим знатоком культуры средневековой Франции; поэтому, создавая для грядущих поколений образцы новой английской поэзии, он придал им форму и размер, заимствованные из Франции и Италии, где он бывал несколько раз по государственным делам. Тем не менее Чосер внес новую английскую ноту. Именно он в «Кентерберийских рассказах» впервые наиболее полно выразил то «английское чувство юмора», на четверть циническое и на три четверти добродушное, которого не найти у Данте, Петрарки или в «Романе о розе» и даже у Боккаччо или у Фруассара.

Другие характерные черты новорожденной нации нашли свое выражение в ленглендовской религиозной аллегории о Петре Пахаре [1]  [1]Поэма Ленгленда «Видение о Петре Пахаре» отражала настроения английского крестьянства XIV века. Петр Пахарь – символ крестьянина-труженика. – Прим. ред.


[Закрыть]. Хотя Ленгленд также был ученым и поэтому большую часть своей жизни провел в Лондоне, как уроженец Мальверна, он пользовался формой стиха, до сих пор еще принятой в Западной Англии, – аллитерационным белым стихом, заимствованным из англосаксонской поэзии. Эта местная английская форма скоро должна была вообще уступить место чосеровскому рифмованному стиху, но дух «Видения о Петре Пахаре» продолжал жить в религиозной строгости нашихпредков, в их непрестанном негодовании по поводу неправедных дел ближних, а иногда и в сокрушении о своих собственных грехах. Английский пуританизм много старше, чем Реформация, и два «мечтателя» – автор «Видения о Петре Пахаре» и Джон Беньян [2]   [2] Беньян Джон (1628-1688) – проповедник, автор аллегорических произведений «Путешествие пилигрима», «Духовная война». – Прим. ред.


[Закрыть]– больше похожи друг на друга творческим воображением и чувствованием, чем любые другие два писателя, разделенные тремя столетиями.

В то время как Ленгленд и Гоуэр [3]  [3]Гоуэр Джон (ок. 1330-1408) – современник Чосера, автор ряда литературных произведений. – Прим. ред.


[Закрыть], не впадая в ересь, скорбели о развращенности средневекового общества и религии, обращаясь не столько вперед, к иному будущему, сколько назад, к идеалам прошлого, Уиклиф [4]   [4] Уиклиф Джон (ок. 1330-1384) – английский священник, один из предшественников Реформации. Выступал против папской власти, требовал секуляризации земель церкви, отрицал некоторые таинства и обряды. – Прим. ред.


[Закрыть]уже выковывал свою докрасна раскаленную программу реформ; большая часть из них была много позднее осуществлена английским антиклерикализмом и английским протестантизмом. Частью этой программы была «Библия для всех» на новом, общедоступном английском языке. Одновременно Джон Болл [5]  [5]Болл Джон (?-1381) – английский народный проповедник, последователь Уиклифа. Один из вождей восстания 1381 года под руководством Уота Тайлера. Казнен. – Прим. ред.


[Закрыть]в средневековых выражениях задавал самый современный вопрос:

 
Когда Адам пахал, а Ева пряла,
Кто дворянином был тогда?
 

В экономической области средневековье начало также уступать место новому, и в Англии стали появляться социальные классы, характерные для нее. Требование, выдвинутое восставшими крестьянами, чтобы все англичане были свободными, не является чем-то необычным сегодня, но тогда это было новостью и подрывало основу существующего социального порядка. Те рабочие, которые уже пользовались этим благом свободы, вели постоянную борьбу в форме стачек за повышение заработной платы по принятому в современной Англии методу. Больше того, хозяева, против которых эти стачки были направлены, были преимущественно не прежними феодальными лордами, а новым средним классом землевладельцев-арендаторов, предпринимателей и купцов. Наша суконная промышленность, которой судьбой было предназначено обогатить и перестроить английское общество, уже в царствование Эдуарда III начала быстро прибирать к рукам отечественную шерсть, предназначавшуюся для иностранного рынка, И государство уже делало время от времени попытки объединить интересы соперничавших между собой средневековых городов общей политикой протекционизма и регулирования всей торговли страны.

Для осуществления этой политики на морях, окружающих Англию, нужно было постоянно держать морской флот; и характерно, что вновь отчеканенная золотая монета Эдуарда III изображает его в доспехах и с короной на голове, стоящим на корабле.

Национальное самосознание начинает уничтожать местное чувство преданности своему господину и строгое деление на классы, которыми отличалось космополитическое общество феодальной эпохи. Поэтому во время Столетней войны, предпринятой для ограбления Франции, король и знать поддерживались новой силой – сторонниками демократического джингоизма [6]  [6]Джингоизм – крайний шовинизм. Этот термин стал употребляться в Великобритании в последней трети XIX века. – Прим. ред.


[Закрыть]современного типа, пришедшего на смену феодальному государству и феодальному способу ведения войны. Под Креси и Азенкуром этот «отважный йомен» [7]   [7] Термин «йомен» обозначал любой тип деревенского жителя среднего класса, обычно землевладельца, по иногда слугу или вооруженного рыцаря из свиты крупного магната. Представление, что йомен должен быть свободным держателем, владельцем своей собственной земли, действительно весьма позднего происхождения. – Прим. авт.


[Закрыть]– стрелок из лука – на поле битвы находится в первых рядах своих соотечественников, сражаясь бок о бок со спешенными рыцарями и знатью Англии и превращая своими стрелами устаревшее французское рыцарство в беспорядочную груду людей и лошадей.

Учреждение мировых судей – назначение королем местных сельских дворян для управления соседней округой от его имени – явилось шагом, означавшим отказ от системы наследственных феодальных юрисдикций. Но вместе с тем оно явилось и противовесом другому движению – движению за бюрократическую королевскую централизацию власти: оно признавало целесообразность существования и использования в интересах короля местных связей и влияний – компромисс, показательный для будущего развития английского общества, не похожего на развитие других стран.

Все эти сдвиги – экономические, социальные и национальные – отражены в работе парламента, по своему происхождению специфически средневекового института, но уже стоявшего на пути превращения в институт современный. Это уже не только совет крупнейшей знати, духовенства, судей и светских слуг короля, собравшихся для того, чтобы давать королю советы или предъявлять ему требования. Палата общин уже приобретает известное влияние. Вполне возможно, что в вопросах высшей политики члены палаты общин были лишь пешками в игре соперничающих дворцовых партий, но в то же время они самостоятельно провозглашают экономическую политику новых средних слоев города и деревни, нередко довольно эгоистичную; они выражают народный гнев за неумелое ведение войны – сухопутной и морской; они непрестанно требуют лучшего порядка и строгого суда в стране, что, однако, будет достигнуто только при Тюдорах.

Таким образом, обращаясь к веку Чосера, мы слышим многие голоса, звучание которых отнюдь не чуждо и нашему современному уху. Правда, мы склонны думать, что понимаем больше, чем это есть на самом деле. Дело в том, что половина мыслей и действий наших предков все еще диктовалась сложными предпосылками – интеллектуальными, этическими и социальными, – точное значение которых в настоящее время понятно только ученым-медиевистам.

Из всех перемен, происходивших во времена Чосера, наиболее важной было разложение манора. Крестьянская аренда и денежная заработная плата все более и более вытесняли обработку домена лорда крепостным трудом, начиная, таким образом, постепенное преобразование английской деревни-общины полукрепостных в индивидуалистическое общество, в котором все были свободны, по крайней мере юридически, и где денежные отношения заменили обычное право. Эта огромная перемена сломала застывшие формы феодального мира и освободила подвижные силы капитала, труда и личной инициативы, которые с течением времени сделали жизнь в городе и в деревне более богатой и разнообразной; она открыла новые возможности для торговли и промышленного производства, равно как и для сельского хозяйства.

Для того чтобы понять значение этой перемены, необходимо дать краткое описание той старой системы, которая подверглась постепенному вытеснению.

Наиболее характерным – но ни в коем случае не единственным способом – обработки земли средневековой Англии была система «открытых полей». Она существовала во всей Центральной Англии, от острова Уайта до Йоркской долины. Суть ее заключалась в том, что деревенские общины обрабатывают неогороженные поля по принципу наделов, состоящих из полос. Каждый земледелец имел определенное количество полос пахотной земли, площадью в акр или в пол-акра каждая. Его длинные узкие полосы не были расположены смежно, компактным участком, что потребовало бы расхода на обведение изгородью; они были разбросаны по «открытым полям» между полосами его соседей.

И до сих пор можно отчетливо видеть очертания многих таких «полос», вспаханных земледельцами в саксонскую эпоху, в средние века и при Тюдорах и Стюартах. Одной из особенностей современного английского ландшафта являются сохранившиеся на пастбищных землях, которые некогда были пахотными полями, следы «гряд и борозд». Длинные приподнятые выпуклые «гряды», или «земли», были отделены канавами или бороздами, проведенными плугом для отвода воды. Часто, хотя и не всегда, такая выпуклая «гряда»,столь ясно различимая и сейчас, представляла собой полосу, которую в далекие времена держал и обрабатывал крестьянин-земледелец; он имел и обрабатывал, кроме того, много других полос на других участках «открытых полей». В большинстве случаев полосы отделялись одна от другой не поросшими травой межами, а открытыми широкими бороздами, сделанными плугом.

Полосы, или «земли», не отделялись одна от другой изгородью. Все обширное «открытое поле» обносилось, если это требовалось, переносным плетнем, но не огораживалось постоянной изгородью. Одной деревне могли принадлежать два, три илиболее таких больших пахотных «полей», поделенных между земледельцами. Одно из полей оставлялось под паром, а другие засевались.

Сенокосы использовались по такому же принципу. И луга, и пахотные земли после уборки сена и снятия урожая использовались как открытое общинное пастбище, причем каждый имел право пользоваться этими пастбищами в соответствии с принятыми деревенской общиной в целом нормами и правилами так, чтобы соблюдалась справедливость в отношении каждого члена общины.

Эта система обработки, введенная первыми англосаксонскими поселенцами, сохранилась вплоть до огораживаний новейшего времени. Она была экономически целесообразной до той поры, пока перед каждым земледельцем стояла задача производить продукты питания для своей семьи, а не для рынка. Она сочетала преимущества индивидуального труда и общественного регулирования; сберегала расходы на обнесение изгородью; наделяла каждого земледельца по справедливости – одной долей на хорошем участке, другой – на худшем; объединяла деревенское население как общину и давала даже самому бедному землю и право голоса в установлении того порядка землепользования, которого должна была придерживаться вся деревня в течение предстоящего года.

На эту демократию крестьян-земледельцев было наложено тяжелое бремя феодальной власти и юридических прав лорда манора. По отношению друг к другу крестьяне-земледельцы были самоуправляющейся общиной, но по отношению к лорду манора они являлись крепостными [8]  [8]Т. е. вилланами. – Прим. ред.


[Закрыть]. Они не имели по закону права бросать свои держания: они были приписаны к земле. Они обязаны были молоть свое зерно на мельнице лорда. Без его согласия они не могли женить и выдавать замуж своих детей. Сверх того по определенным дням в году от них требовалось выполнение полевых повинностей; в эти дни они должны были работать не на своей земле, а на земле лорда и по приказам его бейлифа [9]   [9] Бейлиф – управляющий имением феодала. – Прим. ред.


[Закрыть]. В некоторых деревнях лорду принадлежало много полос в большом общинном поле, но в большинстве случаев у него была также своя собственная домениальная земля в одном компактном участке.

Эта система крепостного держания с твердо установленными «барщинными днями» для работы на домене лорда прочно держалась по всей Англии. Нормандские законоведы сделали для всей Англии феодальный манориальный закон более или менее единообразным. В нормандский период и при первых Плантагенетах типичная деревня представляла собой общество, состоящее из лорда манора или его должностных лиц, с одной стороны, и его крепостных крестьян – с другой. Свободных крестьян было мало, и обычно они жили далеко друг от друга.

Но, стремясь воспроизвести подлинную картину средневекового сельского хозяйства в Англии, никогда нельзя забывать об овцеводстве и о пастухах. Наш остров производил лучшую в Европе шерсть и в течение нескольких столетий снабжал фламандские и итальянские ткацкие станки сырьем, без которого нельзя было обойтись при производстве высокосортного сукна. Англия была тогда единственным в Европе поставщиком такого сырья.

Мешок с шерстью, на котором сидел английский лорд-канцлер в палате лордов, служил символом, ибо шерсть была подлинным богатством короля и его подданных – богатых и бедных, духовенства и мирян, – так как давала им и деньги, помимо продуктов питания, даруемых землей и используемых для собственного потребления. Не только в областях с ясно выраженным пастбищным характером – в огромных Йоркширских долинах, на возвышенностях Котсуолда, на холмах Суссекса и на зеленых илистых островках болотистых местностей, – но и в обычных пахотных хозяйствах разводились в изобилии овцы. Не только крупные феодалы – овцеводы, епископы и аббаты – с их стадами, насчитывавшими тысячи и десятки тысяч голов, которых пасли профессиональные пастухи, но и крестьяне обычных маноров сами вели торговлю шерстью и часто в совокупности имели больше овец, чем их кормилось на домениальной земле лорда.

Жизненный путь Чосера примерно совпадает с годами, когда разложение манориальный системы шло наиболее быстрым темпом и наиболее болезненно. Но эти перемены завершились лишь много лет спустя после смерти Чосера, а начались они задолго до его рождения. Уже начиная с XII века лорды многих маноров установили обычай заменять денежными платежами принудительные барщинные работы на домениальных землях. Однако это в глазах закона не делало крепостных свободными; они по-прежнему были обязаны исполнять другие крепостные повинности, и даже если бы лорд захотел возобновить свои притязания, он мог бы снова восстановить их обязанность отрабатывать определенные дни на его земле. Между тем из года в год опыт показал бейлифу, что домен лучше обрабатывался наемными рабочими, работавшими круглый год, чем подневольными крепостными, оторванными от работы на их собственных участках и работавшими лишь по таким барщинным дням, какие по обычаю манора были назначены для лорда. Общее усиление и точное определение сеньориальных требований характерно для XIII века, в особенности в некоторых церковных поместьях.

Одной из причин «феодальной реакции» являлся быстрый рост населения в XIII веке и вызванный этим земельный голод. По мере того как число вилланских семей увеличивалось, число полос, приходящихся в открытом поле на одного земледельца, уменьшалось. Крайняя нужда населения в средствах к существованию и конкуренция жаждущих получить землю для ее обработки позволили бейлифу лорда ставить вилланам более жесткие условия и снова заставлять их нести полевую барщину на господской земле или принуждать их к более строгому ее выполнению.

Поэтому с наступлением XIV века позиция лордов маноров была сильна. Но затем обстановка коренным образом изменилась. В царствование Эдуарда II рост населения замедлился, и снова вошло в обычай заменять полевую отработку денежной рентой; бедствие «черной смерти» (1348-1349) ускорило начавшуюся перемену.

Как же отразилось на социальном и экономическом положении средней английской деревни это бедствие, в результате которого меньше чем за два года вымерла третья часть, а возможно, и половина всего населения королевства? Ясно, что крестьяне, оставшиеся в живых, теперь получили возможность диктовать свои условия лорду и его бейлифу. Недавний земельный голод теперь сменился недостатком рабочих рук. Ценность пахотных участков упала, а цена на рабочие руки резко пошла вверх. Лорд манора не был в состоянии обрабатывать свою домениальную землю силами крепостных, ибо число их сократилось, и в то же время большое число наделов – полос на открытых полях – вновь вернулось в его руки, так как семьи, возделывавшие и обрабатывавшие их, умерли от чумы.

Затруднительное положение лорда создавало благоприятные возможности для крестьян. Число полос в открытом поле, которое держал один хозяин, возросло благодаря слиянию осиротевших наделов; вилланы-возделыватели этих более крупных единиц фактически превратились в йоменов, представителей среднего класса, пользующихся наемным трудом. Естественно, что именно они больше всех восставали против своего крепостного положения и против домогательств бейлифа, требовавшего, чтобы они по-прежнему лично отрабатывали барщинные дни на домене лорда. Одновременно с этим свободные безземельные рабочие при общем недостатке рабочих рук могли требовать или от бейлифа домена, или от крестьян, имеющих свои наделы на открытых полях, значительно более высокую заработную плату, чем прежде.

Поэтому к тому времени, когда Чосер возмужал, лорды все чаще и чаще отказывались от попытки обрабатывать свои домениальные земли старым способом и соглашались заменять полевую барщину денежными платежами. Так как на душу уменьшившегося населения теперь приходилось больше денег, то крепостному легче было скопить или занять достаточно шиллингов, чтобы выкупить свою свободу и уплачивать денежную ренту за свой земельный участок. Многие крестьяне держали овец и от продажи их шерсти получали деньги, необходимые для выкупа своей свободы.

Располагая деньгами, полученными взамен барщины, лорды могли предлагать вольнонаемным рабочим заработную плату, но они редко предлагали достаточную плату, потому что цена на труд была теперь очень высока. Поэтому многие лорды перестали вести обработку своих домениальных земель и стали сдавать их в аренду новому классу йоменов-арендаторов. Эти арендаторы часто брали в аренду также и господский скот на правах аренды живого инвентаря и земли. Иногда они платили денежную ренту, но часто договаривались об уплате натурой, снабжая хозяйство манора продуктами питания. «Семья» лорда всегда питалась продуктами с господской земли, и теперь, когда эта земля сдавалась в аренду, к обоюдному удобству продолжалась старинная натурально-хозяйственная связь. В пастбищных районах, в некоторых манорах, где крестьяне богатели от продажи шерсти, зависимые арендаторы брали весь домен лорда в аренду и затем делили его между собой.

Так различными путями в Англии стали появляться новые классы состоятельных йоменов. Некоторые из йоменов снимали в аренду домен лорда, другие брали новые участки, недавно отгороженные от пустоши, третьи брали полосы на старых открытых полях. Одни занимались хлебопашеством, другие – овцеводством и торговлей шерстью, третьи вели смешанное хозяйство. Рост численности таких йоменов и их благосостояния на протяжении нескольких последующих столетий задавал тон новой Англии. Тема об английском йомене – его независимости, его простодушии, его ловкости в стрельбе из лука – заполняет все баллады, начиная со времени Столетней войны и кончая Стюартовской эпохой.

Шел процесс исчезновения крестьянина-крепостного, который превращался или в йомена-крестьянина, или в безземельного батрака. И теперь между этими двумя классами началась вражда. Само крестьянство делилось на нанимателей и нанимаемых, и ранняя стадия борьбы между ними видна в знаменитых «статутах о рабочих».

Эти парламентские законы, принятые в целях снижения заработной платы, были изданы в результате петиции, поданной палатой общин под давлением мелкого сельского дворянства (джентри) и крестьян-арендаторов – «хозяев и держателей земли», как они именовались в статутах.

Каждый средневековый манор управлялся согласно своим собственным обычаям, которые теперь во многих случаях нарушались, и поэтому упомянутые законы представляют собой одну из первых попыток парламента заменить этот порядок государственным контролем. Открыто признанной целью «статутов о рабочих» было: не допускать роста денежной заработной платы, а также, хотя и в меньшей степени, повышения цен. Были назначены специальные судьи для принудительного проведения в жизнь парламентских ставок и для наказания тех, кто требует больше.

Таким образом, начиная с «черной смерти» и вплоть до восстания 1381 года и даже в последующие годы продолжалась борьба безземельных рабочих с крестьянами-арендаторами, которых поддерживали парламентские судьи. Участники стачек и бунтов, а также организаторы и члены местных союзов преследовались в судебном порядке и наказывались тюремным заключением. Но в общем победа оставалась на стороне наемных рабочих благодаря недостатку рабочих рук, вызванному сильной эпидемией чумы и ее постоянными повторениями то в одной, то в другой местности. Конечно, возрастали и цены, но заработная плата повышалась еще быстрее. В этот период безземельный рабочий находился в благоприятном положении, описанном Ленглендом так:

 
Рабочие, которые не имеют земли, чтобы жить ею, но только руки,
Не соглашались есть за обедом вчерашнюю капусту;
Не нравился им ни эль в пенни, ни кусок ветчины,
Требовали жарить им только свежее мясо или рыбу,
Ели лишь теплое или совсем горячее, чтобы не простудить себе желудка.
Рабочего можно нанимать только за высокую плату – иначе он станет браниться
И оплакивать то время, когда он сделался рабочим;
А затем проклинать короля, а также и весь его совет
За то, что они принуждают исполнять законы, которые угнетают рабочих.
 

Но оставим пока безземельного рабочего, имеющего на обед, по крайней мере иногда, горячее мясо или возмущенно ворчащего из-за холодной свиной грудинки или затхлой капусты; вернемся снова к крестьянину-земледельцу, держателю полос в открытом поле. Как же шла его борьба за свободу в те годы, когда Чосер, достигший среднего возраста, растолстел и благоденствовал при дворе короля-мальчика Ричарда?

Борьба за свободу вела к спорадическим актам насилия, подготовившим почву для восстания 1381 года. Введение к одному статуту, утвержденному парламентом 1377 года, показательно. Лорды маноров, «а также люди св. церкви и другие» жалуются, что вилланы в их поместьях «объявляют себя вполне и совершенно свободными от всех видов крепостных повинностей, причитающихся как с них лично, так и с их держаний, и заявляют, что они не потерпят наложения какого-либо ареста на их имущество или другого судебного акта, который был бы совершен над ними; они даже грозят убить или искалечить должностных лиц своих лордов и, что еще хуже, собираются на больших дорогах и договариваются на таких собраниях, что каждый будет помогать другому силой оказывать сопротивление своим лордам».

Если учесть, что в сельских местностях такое положение длилось годами, то становится яснее и смысл поразительных событий 1381 года. В деревнях, в ста милях от Лондона, и во многих более отдаленных округах, на западе и к северу, союзы рабочих для сопротивления парламентским законам, фиксирующим заработную плату, и союзы вилланов для сопротивления манориальному обычаю научили целые деревни, как бороться с правящим классом путем пассивного и активного сопротивления. Социальное недовольство не ограничивалось деревней. В рыночных городках, находившихся под властью больших аббатств – таких, как Сент-Олбанс и Бери Сент-Эдмунде, – не только крепостные, но и горожане вели непрестанную борьбу с монахами, которые не признавали городских привилегий, охотно продававшихся королями городам, которым посчастливилось вырасти на королевской земле.

Английские мятежники не были, подобно участникам французской Жакерии, голодающими людьми, доведенными отчаянием до насилия. Их положение быстро улучшалось как в смысле богатства, так и в отношении независимости, по недостаточно быстро, чтобы удовлетворить их новые стремления. Многие из них, вооруженные и обученные в рядах народной милиции, обладали воинской дисциплиной и самоуважением. В рядах восставших можно было встретить немало знаменитых английских лучников. В лесах скрывались грозные союзники движения – отряды Робин Гуда, состоявшие из лиц, поставленных вне закона; крестьяне, которых правосудие высшего класса загнало в леса; профессиональные браконьеры; разорившиеся люди; преступники и отставные солдаты – участники французской войны.

Все эти разнообразные грозные элементы социального восстания были возбуждены пропагандой христианской демократии, требовавшей свободы и справедливости для бедняков во имя господа Бога. Таковы были проповеди Джона Болла, множества странствующих священников и нищенствующих монахов. И приходский священник, сам принадлежащий обычно к тому же классу, что и виллан-держатель, часто сочувствовал его стремлению к свободе. Идейное содержание этого движения было христианским и в большинстве случаев не порывало с господствующей церковью, хотя в восстании принимали участие и некоторые из уиклифовских проповедников-лоллардов. Но мятежники, независимо от того, были ли они сторонниками господствующей церкви или еретиками, потеряли всякое уважение к привилегиям богатого духовенства, к «кесарскому духовенству» – союзнику высшего класса в его противодействии требованиям бедняка. Богатые монастыри, прелаты или светские поди, получавшие десятину с прихода и морившие голодом приходского священника, были одинаково ненавистны и этому священнику, и его прихожанам.

В юго-восточной части Англии – в главном районе восстания – монастыри были в особенности непопулярны и очень сильно пострадали от насилия восставших. Настоятель аббатства Бери Сент-Эдмунде был убит своими крепостными. В Лондоне сторонники Уота Тайлера обезглавили архиепископа Кентерберийского на Тауэр-Хилле, потому что как лорд-канцлер государства он был представителем непопулярного правительства. В отместку за это воинственный епископ Нориджский лично предводительствовал войсками, которые подавляли восстание в Восточной Англии. Таким образом, уравнительные и консервативные элементы, которые всегда уживались в лоне христианской церкви, на некоторое время оказались в открытой войне друг с другом.

Поводом для восстания послужил сбор непопулярного подушного налога. В Эссексе и Кенте агрессивная корыстная администрация своими действиями вызвала местные бунты, которые послужили сигналом для восстания по всей стране (не менее чем в двадцати восьми графствах). Народные вожаки повсюду разносили весть о том, что «Джон Болл прозвонил в ваш колокол». Восстали полувооруженные крестьяне и горожане, предводительствуемые иногда приходским священником, иногда старыми лучниками, а кое-где симпатизирующим движению сельским дворянством (джентри). Они вторгались в манориальные усадьбы и аббатства, насильственно добивались требуемых ими прав, сжигали ненавистные грамоты и манориальные списки. Было совершено несколько убийств; дворяне бежали из своих домов и прятались в гуще лесов, откуда только что вышли банды, состоявшие из лиц, поставленных вне закона.

Затем наступило самое замечательное событие в нашей долгой истории: взятие Лондона. Крестьянские массы призывались к походу на столицу, где у народных вожаков были союзники. Лондонская чернь и часть олдерменов открыли крестьянской армии ворота Лондона. Паника среди правящего класса была настолько велика, что мятежникам сдалась неприступная королевская крепость Тауэр, подобно тому, как в 1789 году сдалась Бастилия. Ненавистные мятежникам лица были умерщвлены, включая и кроткого архиепископа Седбери, голову которого выставили напоказ над Лондонским мостом. Особенно ненавистны восставшим были законоведы. Ремесленники учинили резню своих иностранных соперников по ремеслу.