Текст книги "Убийство Серай (ЛП)"

Автор книги: Дж. А. Редмирски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Ах, вот и она! – Хавьер поднимает обе руки, в правой руке оружие. Он улыбается, он действительно рад меня видеть. Он сумасшедший...

Его руки опустились по бокам.

– Я скучал по тебе, Сэрай. – Он наклоняет голову набок, чтобы казаться искренним. – Если ты была несчастна, почему ты просто не сказала? Я бы сделал все, что ты хотела, ты это знаешь.

Мне наплевать, что он скажет, все, что меня заботит, – это убедится, что с Самантой все в порядке. Стараясь, чтобы мой взгляд был на Хавьере, я тщательно сканирует комнату впереди меня, глядя на нее.

Наконец, я вижу ее голые ноги, торчащие из-за кресла на другой стороне комнаты, ее кожа покрыта пятнами крови.

– Саманта, ты в порядке?

Она не отвечает, поэтому я понимаю, что она без сознания.

Я оглядываюсь на Хавьера, показывая мольбу в моих глазах.

– Давай просто уйдем. Пожалуйста. Хавьер, пожалуйста, не трогайте ее больше.

Он мне задумчиво улыбается, его это позабавило.

Он одет во все черное: рубашка с длинными рукавами, черный пояс, черные брюки, черные туфли. Черное сердце. Он поднимает свое ружье на меня и движением показывает, что я должна подойти к нему.

Он показывает на меня пальцем.

– Позволь мне посмотреть на тебя.

Я подхожу ближе, мои босые ступни движутся по журналам о хозяйстве, разбросанным по полу. Напольные часы, стоящие в углу, угрожающе тикают передо мной.

– Хавьер, она умрет, если мы не вызовем помощь, – говорю я, пока приближаюсь. – Позволь мне позвонить девять-один-один. Тогда мы можем уйти.

Теперь я вижу ее колени, но это все, поскольку мебель не дает увидеть больше.

Хавьер протягивает руку.

– Ты спала с ним? – спрашивает он и тянет ближе ко мне свои пальцы. – Ты позволила ему трахнуть тебя или ты все еще моя? – Он наклоняется ближе и вдыхает мой запах, играя кончиками пальцев со свободной прядью волос, выпавшей из моего хвоста.

– Нет, – говорю я. – Я всегда буду твоей.

Его одеколон такой же, каким он обычно пользуется, когда приходит ко мне ночью. И его волосы, почему-то длиннее на макушке, чистые и ухоженные, которые он всегда так укладывал, когда наряжал меня и брал с собой в богатые дома.

– Не лги мне, – говорит он спокойно, и я чувствую его дыхание на своей шее. – Ты не знаешь, что ты значила для меня. Ты не должна была меня оставлять.

Я подхожу с левой стороны и соединяю мои пальцы нежно вокруг задней части его шеи. Я опираюсь на него своей щекой, и чувствую его грудь под моей щекой. – Я знаю, и я сожалею. – Я слегка целую его кожу. – Я так сожалею, что оставила тебя, как тогда в Испании.

Я вздрагиваю, как будто от удовольствия, когда его рука скользнула спереди в мои штаны и толкает два пальца в меня. Неважно, что он сумасшедший или убийца, что он может убить меня в любую секунду, но он по-прежнему делает меня мокрой. Мое тело предает меня, человеческая природа предала меня, но это не относится ни к моей голове, ни к моему сердцу. Я следовало научить мое тело много лет назад реагировать на него таким образом. Виной инстинкт самосохранения, это то, чему не учат на курсах самообороны. Хавьер должен был поверить, иначе он бы обо всем догадался, узнал все остальное обо мне, все было ложью, и поэтому мой организм научился реагировать так, что б он сохранил мне жизнь

Он вынимает пальцы и подносит их к губам, вдыхая глубоко, его глаза закрыты. Затем он кладет их в рот.

Я шагаю назад, пока он отвлекся, чтобы между нами было небольшое расстояние.

– Я не уверен, что я хочу тебя больше, – говорит он.

Мое сердце останавливается. Если он не хочет меня, то это значит, что он убьет меня, особенно после всего, что я сделала, все неприятности, которые я ему доставила.

– Хавьер, – говорю я, пытаясь скрыть нервозность в голосе, – поехали. Я готова вернуться.

Его верхняя губа морщится, он качает головой.

– Изель мертва, – говорит он, – Я знаю, что ты ненавидела ее. Я не виню тебя. Но она была моей сестрой.

Я отрицательно качаю головой и отхожу дальше.

–Я… Я не убивала ее, – говорю я. – Я не знаю.

Хавьер смеется.

Я делаю еще один шаг назад и наступаю на острый кусок пластика справа, но не повреждаю кожу. Я кладу руки на стену позади меня.

И затем я вижу Саманту, гораздо яснее с этого угла. Я смотрю на Хавьера, на каждое его движение, как он медленно приближается ко мне с насмешкой, и все, что я вижу сейчас – это Саманта. Она не движется. Она сидит, привалившись спиной к стене. Ее руки безвольно лежат по бокам от нее, ее пальцы напряженно вытянуты.

Ее глаза. Они открыты. И они мертвы.

Желчь поднимается в моем животе, мои руки начинают тяжелеть, вися вдоль тела. Я дрожу от гнева, ненависти, вины и страха.

– Ты убил ее, – говорю я, мои губы дрожат.

– Я убил, – Хавьер признается с гордостью.– На пятый выстрел.

– Но ты сказал... – я смотрю то на него, то на тело Саманты и мое сердце начинает бешено биться. – Ты сказал, что если я не...

Хавьер направляет свой пистолет на меня, там последняя пуля, теперь я знаю, почему он не использовал ее.

Я замерла, одна рука всё еще на стене передо мной, другая как-то попала на живот, как будто она могла бы сдерживать рвоту, находясь там. Я спотыкаюсь на осколках, потом прислоняюсь спиной к стене и позволяю ей поддержать меня. Так как мое тело предает меня, мои ноги слабые и неустойчивые, грозящие не выдержать в любой момент.

Я смотрю через небольшое пространство, отделяющее Хавьера и меня. Я смотрю в его холодные, бездонные темные глаза, на ствол его пистолета, направленный прямо на меня, на его глаза. Я слышу щелчок, просто нажатие кнопки, и мы безучастно смотрим в лица друг друга, нас обоих сбило с толку то, что только что произошло. Затем раздается выстрел, и голова моя откидывается к стене за моей спиной. Я чувствую, как мое тело скользит вниз до тех пор, пока я не осела на пол рядом с Самантой. Комната вращается вокруг меня, все перед глазами, как в густой серой дымке.

И я закрываю глаза, пусть тьма заберет меня.

Глава 22

Виктор

Телефон звонит, когда я уже в сорока тысячах футов над Техасом.

– Виктор, – Николас говорит в трубку. – Хавьер не в Тусоне. Как сообщается, были использованы кредитные карты со старыми псевдонимами, недалеко от Ла-Гранж, штат Техас.

Я поднимаю спинку моего сидения.

– Это меньше, чем в двух часах езды от Хьюстона, – говорю я, больше для себя. – В какое время использовались карты?

– Сегодня в 15:12.

Мое тело становится напрягается.

Положив трубку, я ломаю телефон, сжимая его в кулаке, пока направляюсь к кабине пилота.

– Поворачивай самолет обратно, – требую я.

Меньше, чем через час, я уже неаккуратно веду машину, привлекая к себе ненужное внимание. Но я ускоряюсь, несколько раз проезжаю на красный свет. Не знаю, как мне удалось доехать до дома Саманты, не заполучив пару преследующих меня копов.

Перед домом Саманты припаркован автомобиль, и еще один по соседству. Я не помню, видел ли его до того как уехал. Я останавливаюсь, беру ружье в руку, иду вверх по дороге, используя машину Саманты как щит, на всякий случай. В доме нет света. В нем необычно тихо. Обычно собака Саманты смотрела бы в окно, услышав автомобиль.

Но я слышу лай только другой соседской собаки, я останавливаюсь и припадаю к земле, пробираясь под навесом возле старых автомобилей, припаркованных там.

Одна фигура возникает со стороны дома, как раз после того, как я безмолвно перехожу пространство и добираюсь до кирпичной стены под навес. Я хватаю его за горло слишком быстро, чтобы он смог отреагировать, и бросаю на землю. Его ружье ударяется о бетон, и в тот же момент я пускаю пулю ему в висок до того, как он умудряется понять это.

Слышу голос второго, он ищет мужчину, которого я только что убил. Я не жду, пока он сам подойдет. Я выхожу прямо к нему, поднимаю ружье к его лицу и стреляю, пока он не видит меня полностью. Его тело падает на траву.

Я жду всего несколько секунд на случай, если есть еще кто-то, а затем спешу в дом через боковую дверь под навесом.

Дом был разрушен. Собака Саманты застрелена и лежит на кухне. Я чувствую запах: пистолет, дым, кровь, свежее сваренный кофе.

Сначала я вижу тело Саманты, затем Хавьера.

– Сэрай? – Зову я, когда вижу, что она сидит возле стены, слева от меня, немного скрытая в темноте. Я снимаю черные перчатки и убираю их в мой карман и иду к ней. – Сэрай?

Она не взглянула на меня, так что я приседаю рядом с ней.

Пистолет, который я оставил под ее матрасом, лежит возле ее ног. Я убираю его за спину в штаны. Обе ее ноги поджаты вверх к ее груди, ее руки лежали ладонями вверх, рядом с ней на полу.

– Он мертв, – говорит она, и ее слова далеки для нее, как будто она все еще пытается все осмыслить. Она поднимает глаза на меня; боль и замешательство я вижу в них. – Я убила его, Виктор.

Я беру ее на руки и поднимаю.

Я собираюсь унести ее отсюда.

Прижимая ее близко к своей груди, я несу ее через смерть и мусор из этого дома. Она не говорит, но она держится за меня, как будто она в ужасе, что я оставлю ее. Или, быть может, она в ужасе, думая, что я намеренно отпустил ее.

Я аккуратно посадил ее на пассажирское сидение.

Полицейские машины проезжают мимо дома Саманты, пока мы покидаем место событий, соблюдая ограничение скорости.

Сэрай весь путь до частного аэропорта сидит тихо и неподвижно.

Есть только одно место, куда я могу ее отвести сейчас. Домой. В мой дом на побережье Новой Англии.

***

Мой водитель забирает нас из аэропорта часом позже. Сэрай ехала всю дорогу до утеса, наклонив голову к окну. Она не двигалась с места. Это как в первый раз, когда я нашел ее в моей машине в Мексике, я был бы рад ее болтливому, одностороннему разговору и надоедливым вопросам. Но я ничего не получил от нее.

Первое убийство это всегда трудно, то, что вы никогда не забудете. Но для нее первой убийство вдвое снижаем шансы на первое убийство.

Сэрай больше не в 50/50 зоне.

Я бы не оставил ее там...

Неся ее по мощеной дороге, я подхожу к дому, заношу ее внутрь и кладу на диван. Прошел уже месяц с тех пор, как я здесь был, а в нем по-прежнему чисто, как и в день, когда я оставил его и отправился на работу, чтобы убить человека в Колумбии. Из-за заданий, я могу себе позволить жить в такой роскоши. Но обидно, что из-за того, что произошло с Сэрай, вскоре мне придется покинуть это место. Я подумал, что, возможно, мне удастся оставаться на одном месте не менее года, на этот раз, но такова моя жизнь, темный и одинокий путь выстилает только одиночество смерти.

Сэрай лежит на боку, ее голова на подушке кушетки.

Я снимаю пиджак и вешаю его на спинку стула, хочу пойти на кухню, чтобы принести ей воды, но ее голос останавливает меня.

– Пистолет заклинило...

Я оборачиваюсь, стоя под аркой в кухне, чтобы посмотреть на нее в комнате с мраморной плиткой и дорогой мебелью. Я возвращаюсь к ней, медленно расстегиваю манжеты рубашки.

Я терпеливо жду, когда она продолжит. Она по-прежнему на меня не смотрит, она смотрит вперед.

– Я бы умерла, если бы не это.

Я подхожу ближе, все еще держа дистанцию, будто какая-то часть меня не хочет нарушать ее мысли своим присутствием. Я расстегнул кнопку на левой манжете и закатал рукава.

– Я замерла, – говорит она, вспоминает она. – Я думала, что умерла. Я просто стояла там и ждала, что умру. – Ее голова наклоняется назад достаточно, чтобы наконец увидеть меня. – Не знаю, как я отреагировала так быстро, но когда его пистолет заклинил... я посмотрела на его лицо... следующее, что я помню, пистолет в моих штанах сзади, а за тем в моей руке, и Хавьер на полу. Я не колебалась. Это было похоже на то, что кто-то другой был в моей голове в тот момент. Она была той, кто схватил пистолет. Она была той, кто нажал на курок. Потому что я не понимаю, что случилось, пока она не закончила. – Она смотрит в сторону снова. – Я убила его, – добавляет она отстраненно.

– Он это заслужил, – говорю я спокойно.

Она не смотрит на меня больше, и я думаю, что, когда она все рассказывала несколько мгновений назад, она на самом деле не видела меня. Это как если бы мой голос разбудил ее.

Она встает с дивана.

Я наблюдал за ней с любопытством. Ее руки трясутся и уголки ее губ дрожат. Она крутит пальцем свои волосы, пока ее руки не сжимаются в кулаки. И тогда она бросается на меня.

– Ты ушел! Ты ублюдок! Оставил! – Она кричит, и ударяет меня по груди.

Я позволяю ей. Я стою неподвижно, пока ее силы не кончаются и тело начинает падать к моим ногам. Но я ловлю ее прежде, чем она падает на пол, обнимаю ее маленькое тельце. Она рыдает на моей груди, глотая слезы, держась за швы моего жилета своими дрожащими пальцами.

– Ты ушел, – она повторяет снова и снова, пока слова не переходят на шепот. – Ты ушел...

Я держу ее крепко. Неуклюже. Потому что я никогда не делал этого раньше. Я никогда не испытывал такой печали и боли, а я должен помочь все исправить. Моя мать была единственной, кто держал меня так, когда я был мальчиком, и я не могу вспомнить, что должен чувствовать.

Я чувствую, что я хочу прикоснуться своими губами к ее волосам. Но я не могу. У меня есть желание, сжать ее покрепче и поглотить ее полностью. Но я не могу. Я просто не могу заставить себя сделать это.

– Сэрай, – говорю я, осторожно отстранив ее от себя, так, чтобы я мог видеть ее глаза.– Мне нужно, чтобы ты рассказала мне, что случилось. Расскажи мне все. Что делала Саманта, может какие-то телефонные звонки? Она получила какие-то странные звонки?

Ее лицо выражает обиду.

– Ты думаешь, она сделала что-то? – Она отходит прочь от меня. – Она умерла, защищая меня! Как ты мог подумать, что она имела к этому отношение?!

Я глубоко вздыхаю.

– Нет, я не могу поверить, что она тебя сдала. Саманта была надежна. Только два человека: она и Николас, кроме тебя и меня, знали, где ты была.

Я шагаю вперед и кладу свои руки на ее плечи, в попытке заставить ее понять, и когда она меня не отталкивает, я испытываю облегчение.

– Она была одной из нас, и я всего лишь пытаюсь получить факты.

– Тогда это был Николас, – она сердится при мысли о нем. Ее глаза дикие и суженные. – Он ненавидит меня, Виктор. Он ненавидит тебя за то, что ты мне помогаешь. Я знаю, это был он!

Я в шаге от нее, мои руки покидают ее плечи, я скрещиваю их на груди. Потом потираю рукой свою шею и лицо. Сэрай права. Николас является очевидным ответом и хотя, зачастую, очевидно, оказывается не ответ, ведь на этот раз он должен быть. Потому что это единственное, что имеет смысл.

Мой брат предал меня.

Глава 23

Сэрай

– Что ты делаешь? – Я смотрю, как Виктор берет пиджак со стула.

Он тянется в карман и достает сотовый телефон, я никогда не видела, чтобы он его использовал.

– Я собираюсь привезти Николаса сюда.

Ошеломленная, я сначала просто смотрю на него. Но потом паника начинает зарождаться внутри.

Я кидаюсь к нему, хватая его за локоть.

– Нет, ты не можешь позволить ему знать, где мы находимся, – говорю я. – Зачем привозить его сюда? Что ты собираешься делать?

Мой ум прокручивает множество сценариев, ни один из которых не заканчивается счастливо.

Я сжимаю свои губы, когда он поднимает руку, чтобы утихомирить меня, когда Николас отвечает на другом конце телефона.

– Хавьер Руис был устранен, – говорит Виктор, так же спокойно и профессионально, как и в любое другое время, я слышала, когда он говорил с Николасом ранее.

– Да, – отвечает он на вопрос, который я не могу слышать, но я продвигаю голову вперед, как будто это увеличит громкость в некотором роде. – На место прибыли полицейские, прежде, чем я успел уехать из города. Это было не "чистое" убийство.

Он слушает Николаса минуту и продолжает:

– Я считаю, Саманта привела их туда. Девушка была жива, когда я прибыл, как раз перед тем, как я взял Хавьера. Он застрелил ее, но она успела сказать мне, что она слышала, как Саманта говорила с кем-то по телефону после того как я уехал в Тусон. Да. Нет, Саманта мертва. Сообщение, что Воннегут безопасный дом двенадцать, было скомпрометированно. Очиститель должен быть послан туда немедленно, конфисковать все ее файлы. Да. Да.

Он смотрит на меня.

– В этом нет необходимости. Девушка скончалась от ранения. Я оставил ее там.

Мой желудок скручивается в узел. Я скрестила руки на груди.

– Николас, – говорит он, опуская профессионализм в его тоне. – Приезжай ко мне в Новую Англию, как только сможешь. Мы получим двойную оплату, а потом... я хочу рассказать тебе, что произошло в Будапеште.

Я наклонила голову слегка набок, услышав эти последние слова. Все остальное, что Виктор сказал Николасу, было ложью, уловкой, чтобы он приехал сюда. Но последняя часть, я чувствую, личная. То, что он сказал, сейчас передо мной, кажется мне странным. Я знаю, что это не имеет ничего общего со мной, так зачем он сказал это сейчас? Именно в этот момент я начинаю понимать, что Николас что-то большее, чем Виктор мне говорит, больше, чем его работа, и чтобы не случилось в Будапеште, должно быть рассказано, потому что его совесть должна быть очищена.

Вот что делают люди, когда они хотят прощения.

Я не знаю почему, но, несмотря на старания Николаса, чтобы меня убили, я чувствую эту боль и грусть внутри. Потому что я знаю, что Виктор намерен делать. Я знаю, что он собирается его убить. Но, я чувствую, что это последнее, что он хочет...

Он кладет свой телефон на стеклянный столик рядом с креслом и расстегивает пуговицы жилета.

– Мне некуда идти, – говорю я ему с дивана. – Я знаю, я была обузой и я сожалею. Саманта сказала мне, что ты рискуешь всем, даже своей жизнью, чтобы помочь мне, и мне нечего дать тебе взамен. Лишь моя благодарность, и я знаю, что это не так много.

Я вздохнула и добавила:

– И я сожалею о Саманте.

Он снимает жилет и галстук и вешает на стул к пиджаку.

– Это было мое решение, чтобы помочь тебе, – говорит он, пока расстегивает свою рубашку. – И Саманта была хорошей женщиной.

– Она тебя любила?

Я складываю руки вместе, на коленях.

– Нет, – говорит он, не глядя на меня.– Она хотела, но я не был способен.

Я хмурю брови в замешательстве.

– Не способен к любви?

– Ты не можешь влюбиться в кого-то, кого не существует, – говорит он, как само собой разумеющееся. – Я ушел прежде, чем у нее был шанс.

– Ты любил ее? – Я задерживаю дыхание.

– Нет. Любовь является препятствием в этом бизнесе. Из-за нее тебя могут убить.

Хотя его ответ оставляет горький привкус во рту, я не могу отрицать, что, возможно, он прав. Хотя я думаю, о том, как Виктор или кто-либо, впрочем, мог идти по жизни, не любя кого-то. Но потом я понимаю, что и я никогда не любила.

– И я знаю, что тебе некуда идти, – добавляет он, – но когда это закончится, и ты будешь в безопасности, тебе придется действовать самостоятельно. Я буду рад помочь тебе, дать достойный старт. – Он останавливается и смотрит на меня пристально, его глаза впились в мои глаза, чтобы захватить мое нераздельное внимание. – Но это скоро закончится. Ты и так была со мной слишком долго.

Я чувствую, что он сердится на меня или, по крайней мере, разозлился на себя, помогая мне. Может быть, это связано с тем, что происходит между ним и Николасом, я не могла знать, но после его телефонного звонка Николасу, Виктор изменился.

И это наполняет меня ужасом.

Он поворачивается и идет через мраморную арку, которая ведет в другую часть этого огромного дома. В некотором смысле, это напоминает мне о местах, в которые Хавьер возил меня, но этот дом, хотя и массивней из тех, что я видела, меньше, чем были другие. И темнее, с темно-вишневыми деревянными полами – столь блестящими, что я вижу свое отражение – и покрыты дорогими коврами: глубокие красные и коричневые, и серые. Высокие, цвета ржавчины, шторы на широких окнах, которые охватывают целиком одну из стен от пола до потолка с видом на океан.

За последующие несколько часов, Виктор остается вне поля моего зрения. Я не чувствую, что он намеренно не обращает на меня внимания, но я знаю, что он хочет побыть один.

Я много думаю о Саманте. И Лидии. И Изель. И Хавьере. Я видела столько смертей. Я убила человека сегодня вечером. По большей части, то есть; я все еще не могу забыть. Я по-прежнему вижу Хавьера: темные, почти черные глаза, смотрят на меня с пистолетом в руке. Я до сих пор дрожу, когда думаю о нажатии на спусковой крючок, когда он смотрел, вплоть до тех пор, пока его тело не коснулось пола. И я никогда не забуду, что он сказал мне перед смертью:

– Я знал, что она в тебе, Сара.

И я ненавижу себя за это, но я... Ну, я чувствую печаль по поводу Хавьера. Та часть меня, которая выросла с ним, скучала без него. Я думаю, это потому, что я привыкла к нему после стольких лет.

– Сэрай? – голос Виктора вырывает меня из воспоминаний.

Я смотрю на него, стоящего за мной. Я не слышала, как он подошел и не заметила, что его высокая фигура приближается к дивану, я была настолько поглощена прошлым.

– Николас будет здесь через двадцать минут, – говорит он.– Ты должна оставаться вне поля его зрения. Ты пойдешь в мою комнату и запрешь дверь. Это понятно?

– Да.

Я ненавижу то, как холодно он держится, точно так же как и в нашу первую встречу. Все следы эмоций, что я чувствовала у Виктора прошли.

– Что ты собираешься делать?

Он проходит мимо меня.

– То, что я должен сделать.

Он переоделся в черный джемпер с длинным рукавом, рубашку и черные брюки. На него приятно смотреть, учитывая, что раньше он всегда носил лишь костюмы. Он привлекателен в любой одежде, признаюсь я себе.

Я следую за ним, куда бы он ни пошел.

– Виктор? – Я зову его, но он просто продолжает идти. – Я… я могла бы помочь тебе. Ты когда-нибудь тренировал кого-то? Ну знаешь, стать таким, как ты?

Я не могу поверить, что говорю это.

Виктор останавливается на полпути возле входа в комнату, с мраморными полами впереди.

Я вижу, как его плечи поднимаются и опускаются. Затем он поворачивается ко мне.

– Нет, – говорит он, – И этого никогда не будет.

Он проходит в комнату, а я продолжаю идти за ним и как только я оказываюсь внутри, эта красота останавливает мое дыхание. Там четыре статуи в натуральную величину греческих женщин, одетых в воздушные платья, стоя на высоте, все по углам круглой, куполообразной комнаты. Справа от меня, во всю стену окно с видом на бушующий океан, а впереди нее, стоит самое красивое пианино, которое я когда-либо видела.

Я не могу оторвать глаз от него.

– Но почему бы и нет? – Я спрашиваю, подойдя к нему сзади. – Что еще мне делать со своей жизнью? Я не могу вернуться туда. У меня нет образования, еще даже не школу не закончила. У меня нет друзей, нет семьи, нет работы, истории. Виктор, у меня даже нет реального водительского удостоверения или свидетельства о рождении и карточки социального обеспечения. У меня нет идентичности, по крайней мере, не правовое.

Он выходит из комнаты с пианино.

Затем мы зашли в другую комнату, в которой много полок, уставленных книгами в основном в кожаном переплете, рабочий стол, покрытый лаком, кожаное кресло в центре комнаты, небольшой столик и торшер рядом с ним.

– Ты можешь получить все обратно, – говорит он, идя в сторону столика возле кресла. – Это займет некоторое время, но ты можешь получить их. Что же касается образования, ты можете получить GED, пойти в колледж. – Он смотрит на меня и добавляет, – это будет трудно, но это – твой единственный вариант.

Он берет книгу и начинает листать изорванные страницы.

– Но это не то, чего я хочу, – говорю я. – Я хочу, чтобы... делать то, что ты делаешь. Я знаю, что это звучит нелепо, но...

– Это смехотворно, – говорит он, захлопнув книгу. – Ответ– нет. Он всегда будет нет, так что не трать зря время.

Он проходит мимо меня снова.

Я следую за ним через комнату с пианино и обратно в гостиную.

Он хочет уйти дальше, но я останавливаю его.

– Я хочу остаться с тобой.

Он стоит спиной ко мне, просто стоит: тихо и неподвижно, как будто мои слова украли его движение и голос. Я не хотела говорить это в слух, но я чувствовала, что это была единственная вещь, способная на него повлиять.

Мы долго стоим в тишине, я думала, он мне хоть что-то ответит, даже если просто прочтет лекцию о том, что я ничего не знаю и не знаю, о чем прошу. Но он ничего не говорит. И тогда я разворачиваюсь и иду обратно в комнату.

Признав поражение, я присаживаюсь на стул на кухне и смотрю в экран видеонаблюдения, закрепленный внутри стены, слева от меня; один экран разделен на четыре части, которые показывают четыре различных помещениях одновременно. И каждую отдельную площадку в доме и возле него.

Минуты спустя, гладкий черный автомобиль, как и у Виктора, подъезжает к воротам.

Виктор, вероятно, смотрел видео на другом экране, в другой комнате, приходит в кухню.

– Он здесь, – заявляет он и жестом говорит мне идти. – Помни, что я сказал: сиди тихо и не выходи из моей комнаты, пока я не скажу.

Я нервно киваю.

Мой желудок плавится снова, мое сердце бьется в два раза быстрее.

Я слезаю со стула и быстро иду в комнату Виктора. Массивная кровать королевского размера находится с другой стороны от окна, заправлена она в черные и серые постельные принадлежности, на которых отсутствуют даже малейшие складки. То же что и в других комнатах – никаких лишних дефектов и признаков беспорядка.

Виктор закрывает дверь позади меня, а я пытаюсь морально подготовиться к тому, что случится.

Глава 24

Виктор

Когда мы с Николасом были просто детьми, прежде чем нас забрали в Ордер, он был моим лучшим другом. Мы много дрались в рукопашку, всегда стараясь быть на равных условиях друг с другом, и хотя мы оба выходили из драки с кровавыми носами и однажды даже сломанным запястьем, нас ничего не могло настроить друг против друга. Мы уходили с поля боя с мыслью о том, что мы будем есть на ужин, когда вернемся домой. А на следующий день мы просыпались и шли в школу с одинаковыми черными синяками под глазами.

Синяки, которые он получал от меня, были, естественно, больше, но Николас всегда говорил то же самое о синяках, которые получал от него я.

Но отношения между нами начали меняться, когда нас завербовали в Ордер. Воннегут, который очень редко встречался с кем-либо лицом к лицу – что в принципе не изменилось и по сей день – сказал, что я подаю надежду. Но он ничего не сказал о Николасе. В первый раз, когда я заметил изменения в Николасе, мне было всего лишь 17 лет. Воннегут как раз повысил меня до полноправного оперативника – намного раньше, чем когда-либо повышали кто-то из наемных у,ийц – и именно в этот момент я увидел в Николасе что-то новое, что очень насторожило меня – завистливое сердце.

В тот момент я знал, что в один прекрасный день мне все же придется его убить.

Николас – единственная семья, которая у меня осталась. И как бы сильно я не хотел, чтобы все было не так, чтобы я оказался неправ и смог бы вернуться к тому, как было раньше, я прекрасно знаю, что это не совсем возможно. Правда в том, что с прошлого года я всегда был на чеку, когда дело касалось моего брата.

И всему виной был наш отец.

Полагаю, я должен был его послушать...

Я встречаю Николаса у входной двери. Он входит спокойно и как всегда собранно, за исключением тех случаев, когда он зол на меня за то, что я предпочитаю прислушаться к собственным мыслям и решаю делать что-то по-своему усмотрению.

Я закрываю за ним дверь.

– Это место намного приятней, чем предыдущее, – говорит он, смотря вверх на многоуровневый потолок, скрестив руки за спиной.

Я ловлю себя на изучении его черт, разыскивая в его лице сходства со мной и нашим отцом. У нас одинаковые глаза, хотя у него они более голубые, чем у меня: мои, как правило, бывают чаще зелеными, чем голубыми. Его лицо более круглое, мое – более худощавое. Но думаю, наше основное различие – это акцент. Наш отец и его мать были немцами. Я родился во Франции, моя мать – французский шпион Ордера. Отец перевез нас в Германию, когда мне было 12 лет, и я не встречал Николаса до 6 лет. Я помогал ему в изучении английского и французского, но у него не было склонности к лингвистике, которая была у меня, поэтому он так и не смог полностью избавиться от акцента. Но, несмотря на все различия между нами, я все равно вижу в нем только более молодую версию себя. Особенно сейчас, когда я стараюсь осознать тот факт, что собираюсь его убить. Я не хочу этого делать. Я хочу уйти от этого и забыть, что это когда-то происходило, но это не выход.

Он улыбается мне.

У нас одинаковая улыбка. Я помню, как наш отец мне об этом говорил.

– Да, – говорю я о доме, – подумал, что самое время поспать в чем-то более высококлассном. Я надеялся, что мне удастся остаться здесь на некоторое время.

– Что-то изменилось? – любопытно спрашивает он, имея основание думать об оценке в моем тоне.

– К сожалению.

Я показываю жестом направление в гостиную.

– Давай присядем, – говорю я, и он следует.– Нам нужно многое обсудить.

Он берет стул рядом с мраморным столиком.

Я продолжаю стоять.

Я чувствую, что он удивлен, почему я не присаживаюсь, но любопытство исчезает из его глаз и заменяется вниманием, когда я начинаю говорить.

– Николас, – говорю я, – в прошлом году на миссии в Будапеште я не был до конца честен с тобой.

Николас слегка смеется, удобнее умащиваясь спиной относительно спинки стула. Он кладет левую лодыжку на правое колено и сцепляет пальцы перед ним. Его локти опираются на подлокотники стула.

– Ну, это не впервые, – говорит он, все еще улыбаясь, будто это обыденный разговор между двумя братьями. – Ты даже мне никогда не рассказывал свои секреты.

– Я ездил встретиться с нашим отцом, – объявляю я.

Улыбка падает с его лица. Он слегка поворачивает подбородок под углом, несомненно, озадаченный моим признанием.

– Он послал за мной, – добавляю я.

– Ради чего? Зачем он бы посылал за тобой, Виктор? После всех лет, за которые ты его ни разу не видел, почему он послал за тобой, а не за мной?

Я не отвечаю. Мне намного сложнее сказать ему правду, чем я себе представлял. Я всегда знал, что это будет тяжело, но не знал, что настолько.

– Виктор?

Глаза Николаса наполнены интересом и... болью.

Он встает со стула.

– Пожалуйста, брат, просто скажи мне.

Я тяжело сглатываю и стараюсь восстановить дыхание.

– Николас, – наконец, продолжаю я, – твоя мать была ликвидирована Ордером, потому что были найдены доказательства того, что она продавала информацию. Ты уже об этом знаешь.– Он кивает.– Но после этого, так как она была твоей матерью, Ордер не мог доверять тебе. Даже Воннегут чувствовал, что ты был ненадежным и что однажды, рано или поздно, ты отомстишь за смерть матери и предашь Ордер.

Он продолжает слушать. Его лицо омрачается все больше и больше от боли и неприятия. И мне ужасно больно видеть это.

– Я поехал в Будапешт, чтобы встретиться с ним, – говорю я и больше не смотрю на своего брата.– Он поговорил с Воннегутом, они оба сошлись на мнении, что ты должен быть исключен, даже если просто в целях предосторожности, чтобы предотвратить неизбежное. И мне дали приказ это исполнить.