Текст книги "Убийство Серай (ЛП)"

Автор книги: Дж. А. Редмирски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Я возвращаюсь к поиску пули, стараясь быть очень осторожной.

– Прости, – говорю я.

– За что?

Наконец, я вижу среди крови пулю и достаю ее кончиком ножа.

– За то, что обвиняла тебя.

Пуля падает на пол и из раны вытекает струйка крови.

– Возьми марлю, – небрежно говорит он, указывая на стол.

Я делаю, как он говорит, пока он поливает кровавую рану алкоголем, сжимая зубы сильнее, чем прежде.

Я беру со стола марлю и вынимаю ее из упаковки, разматывая на всю длину, которой явно недостаточно даже для того, чтобы дважды обернуть вокруг его талии, не говоря уже о том, чтобы хорошо забинтовать рану и остановить кровотечение.

– Я не должна ее зашить или что-нибудь еще? – Спрашиваю я.

– Не сейчас, – говорит он.– У меня нет ничего, чем можно ее зашить. У тебя есть только марля, чтобы забинтовать ее.

– А не получится, что…

– Все будет в порядке, – он уверяет меня, кивая на марлю, свисающую из моей руки.

– Я полагаю, Изель отомстила тебе за те поверхностные раны, которые ты нанес ей, – говорю я, опускаясь на колени на уровне раны.

– Думаю, она так и сделала, – говорит он.– Просто затолкай марлю внутрь пальцем. И сильно надави.

Даже не думая о том, что мои руки пачкаются в крови, я начинаю заталкивать марлю в рану до тех пор, пока она не перестает влезать. Но теперь я вижу, что рана не настолько глубока, возможно, около дюйма и в действительности выглядит хуже, чем есть на самом деле.

После обрезания излишков марли, он натягивает обратно свое нижнее белье, чуть ниже бедра.

– Я иду в душ, – говорит он по пути в ванную комнату. – Никому не открывай дверь. И держись подальше от окна. Спасибо тебе за помощь.

– Конечно. Обращайся, – уныло говорю я.

Я хочу, чтобы он был чуть более разговорчивым. И собираюсь исправить это.

Он скользнул в ванную комнату и секундой позже я слышу, как течет вода.

Я плюхаюсь на край кровати и включаю телевизор, в поиске местных новостей. Когда я их нахожу, я ничего не могу делать, только пялюсь на черноволосую женщину, стоящую вне области, где "десять тел были найдены застреленными сегодня ранним утром". Остальная часть того, что она говорила, осталось на задворках моего сознания. Больно думать о Лидии, о той ужасной смерти, которая ее настигла. Больно знать, что я не смогла ей помочь, как обещала, и ее дедушка и бабушка скоро узнают о ее смерти, их сердца будут разбиты.

Единственное хорошее, что я узнала из этих известий, – то, что тело Лидии найдено, что она не останется там, распадаясь и превращаясь в пыль, оставаясь неопознанной.

Глава 17

Виктор

Когда я вышел из душа, девушка уже спала. Я выключил свет в комнате и перепроверил дверь, прежде чем остановился возле ее кровати. Она свернулась в позу эмбриона, прижав к груди подушку. Девушка грязная, может быть, она и сходила бы в душ, но все произошедшее ее истощило.

Я изучаю ее длинные растрепанные каштановые волосы, обрамляющие очертания ее лица. Лежа здесь, она кажется такой спокойной и невинной. Несмотря на истощение от того, через что она прошла, мне кажется интересным то, что она вообще может спать.

Я собираюсь приобрести для нее новую одежду и обувь в ближайшее время.

Осторожно накрываю ее покрывалом и оставляю глубоко спящей, усаживаясь за стол на другой стороне комнаты.

Я нарушил собственные правила, взяв ее с собой. Я знаю, что должен был оставить ее на парковке трейлеров и ждать, пока Хавьер приедет за ней – потому что это одно из тех мест, где он будет искать в первую очередь – облегчая мне его ликвидацию. Но я чувствую, что я в долгу перед ней, должен сохранить ее жизнь. По крайней мере, пока. По крайней мере, пока Хавьер Руис не умрет. Она слишком много видела, слишком много знает. У нее появились все признаки того, что она потеряла способность реагировать на страх и опасность соответствующим образом. Она окаменела из-за опасности, что само по себе является смертным приговором.

Как только все закончится, я снова верну ее к самостоятельности. Возможно, она найдет свой путь, хотя ее шансы невелики. Но я должен принять этот риск. Девушка не может оставаться со мной дольше; мой образ жизни ее убьет.

Я устанавливаю контакт с Николасом через живую видеосвязь на моем iPad, одевая только один наушник так, чтобы я мог контролировать громкость своего голоса, пока буду разговаривать с ним.

– Она все еще с тобой? – Скептически спрашивает Николас.

Ничего другого я от него не ожидал.

– Я избавлюсь от нее, как только ликвидирую Хавьера Руиса, – говорю я. – Сейчас она нужна мне рядом. Я не могу гоняться за Хавьером, если он будет переезжать от места к месту в погоне за ней.

– Так ты используешь ее как наживку? – Он, кажется, одобряет перспективу.

Я взглянул на Сэрай, чтобы убедиться, что она не проснулась.

– Да, – отвечаю я, смотря на Николаса, но сразу же чувствую, что обманываю моего брата и, в свою очередь, нашего работодателя.

Я известен тем, что беру дела в свои руки и нарушаю протокол для успешного выполнения задания. Со временем мои решения, основанные исключительно на инстинкте, Воннегут принял и начал уважать. Потому что я никогда не ошибался. Но нарушение протокола явным обманом Ордера – для меня что-то новое.

И я до сих пор не совсем понимаю, почему это делаю.

– Хорошо, – говорит Николас.– К делу. Последнее известное местонахождение Руиса было за пределами Ногалеса. У него были трудности с пересечением границы в Аризоне, но в итоге он получил разрешение, как только один его "свой человек", засланный в пограничный патруль, прибыл встретить его. Мы считаем, что он уже на дороге в Таксон, если уже не здесь.

Николас добавляет:

– Каким будет твое следующее действие? Воннегут почти полностью переложил управление этой миссией на тебя. Все, о чем он просит, – держать его в курсе. И, как ты понимаешь, я надеюсь, он считает, что дело слишком затянулось, пора его завершать. Хавьер должен был быть ликвидирован вчера, а ты сейчас уже должен был лететь в самолете на следующее задание.

– Я осведомлен, – подчеркиваю я.– Все, что мне нужно, – еще сорок восемь часов самое большее.

Николас соглашается, кивая в ответ.

– Утром я возьму с собой девушку в Хьюстон, – продолжаю я. – Сообщи Явочной Квартире Двенадцать о моем прибытии.

– Почему Двенадцать? – Николас осторожно смотрит на меня. – Ты всегда выбирал Явочную Квартиру Девять. Двенадцать не твоя... Сказать ее тип?

– Я отправляюсь туда не за этим, – говорю я ему.

Он верит, но я чувствую, что он не совсем согласен с этим.

Что-то отличает брата как связного от моего брата, и я намерен выяснить, что.

– Зачем вообще ехать в Хьюстон? – спрашивает он, по-видимому, раздраженный моими решениями в целом. – Ты должен ждать, пока он придет к тебе, и быть готовым к этому. Почему ты затягиваешь это, Виктор? – Злость и разочарование повышают его голос.

– Я заберу девушку туда, чтобы оставить ее в безопасности, – говорю я, и на его лице отражается более чем достаточно вопросов, показывая, что он вышел из себя из-за моей аргументации. Так что для сохранения отношений с братом я добавляю, – Николас, это временно, я тебя уверяю. Ты должен доверять мне.

– Очень хорошо, – Николас соглашается, подавляя подозрения. – Я предупрежу Явочную Квартиру Двенадцать о твоем прибытии. Она будет ждать тебя.

А затем видеосвязь обрывается.

Я пробегаюсь пальцем по ряду сенсорных клавиш, взламывая систему через черный ход. Я набираю длинную серию команд, очищая устройство от всей компрометирующей корреспонденции, а затем вызываю сбой в системе. Я беру iPad и тихо прохожу мимо Сэрай в ванную комнату, стирая с каждого его квадратного дюйма свои отпечатки пальцев с помощью оставшегося алкоголя. А затем бросаю устройство в дальнюю часть туалета.

Я заползаю на кровать у окна и ложусь на спину, в темноте глядя в потолок.

– Я ему сильно не нравлюсь. Не так ли?

Я тихо столбенею от того, что ей удалось притвориться спящей без моего ведома.

Она притворялась? Или из-за нее я становлюсь рассеянным?

– Нет, – отвечаю я, не глядя на нее.

– А тебе?

Вопрос озадачивает меня.

Девушка встает с кровати, и я поворачиваю голову, чтобы увидеть, как она приближается. Не зная, что делать, неспособный читать ее из-за смущения от ее действий, я молчу. Она ложится рядом со мной. Ее колени подтянуты и сжаты вместе, руки зажаты между ними, Сэрай смотрит на меня.

– Ты должна вернуться в свою кровать, – говорю я.

– Я просто хочу спать здесь. Это не то, что ты подумал. Я просто боюсь.

– Ты ничего не боишься, – говорю я, снова смотря в потолок.

– Ты ошибаешься, – возражает она.– Я боюсь всего. Того, что будет завтра, и выживу ли я, чтобы увидеть, чем все закончится. Я боюсь Хавьера или кого-нибудь еще, кто войдет в эту дверь и убьет меня спящей. Я боюсь оказаться неспособной жить нормальной жизнью. Я уже даже не знаю, что чувствуют нормальные люди.

– Страх и неопределенность – совершенно разные вещи, Сэрай. Ты ничего не боишься, но сомневаешься во всем.

– Как ты можешь в это поверить? – Она кажется по-настоящему озадаченной моей оценкой ее.

Я смотрю на нее и отвечаю:

– Потому что ты не пошла в полицию. Потому что ты не пыталась связаться с кем-нибудь еще, кого ты знала, хотя у тебя было множество возможностей сделать это. Потому что ты вернулась в машину. Со мной. Убийцей. Потому что ты знаешь, что я убью тебя, не раздумывая дважды и не буду раскаиваться, а еще ты лежишь рядом со мной. Здесь, на этой кровати. Одна и охотно.

Я поворачиваюсь и поднимаю с пола за кроватью пистолет и до того, как девушка понимает, что происходит, его дуло прижимается к ее подбородку, принуждая ее откинуть голову. Я прижимаю ее своим телом, наши плечи соприкасаются, вес моей руки с пистолетом давит ей на грудь. Мои глаза изучают ее, в ее глазах вопрос и удивление, хоть и слабое. Я смотрю на ее рот, ее нежные и невинные губы мягко сжаты.

Я наклоняюсь и шепчу ей:

– Потому что ты не дрожишь, Сэрай. – И затем медленно убираю пистолет, не сводя с нее своих глаз.

– Я не Хавьер, – говорю я. – Ты ошиблась, если решила, что можешь манипулировать мной так, как ты делала это с ним.

Девушка кажется обиженной, хотя этого очень мало в ее глазах, я это вижу. Это именно та реакция, которую я хотел. В которой я нуждался, чтобы узнать, что обвинение было ложным.

Не споря, она смотрит мимо меня и переворачивается на другой бок. Она не встает и не уходит на свою кровать.

И я не принуждаю ее.

– Я не была с Хавьером по собственной воле, – говорит она спиной ко мне. – У меня нет никаких причин манипулировать тобой.

Проходит минута тишины; только шарканье ног, спускающихся по покрытому коврами полу коридора за дверью, нарушает ее.

– Я рада тому, что ты вернулся, – мягко говорит Сэрай. – И Виктор... Я должна сказать тебе. Я была лгуньей в течение последних девяти лет моей жизни. Все, что я сказала, сделала и выразила, было ложью. Мне нравится думать, что я научилась этому к настоящему времени. – Она прерывается, и я не хочу долго задаваться вопросом, что она будет с этим делать. – Я заметила, что все время, что ты говорил с тем человеком, Николасом, обо мне, ты ему врал. – Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. – Спасибо за то, что ты помогаешь мне.

Затем она отворачивается, и остаток ночи ничего мне не говорит.

Сэрай

На следующее утро я просыпаюсь, запутавшись в простыне на середине кровати Виктора.

Интересно, здесь ли он спал прошлой ночью.

– Идем, – говорит он где-то позади меня. – У нас есть два часа до отлета самолета, а тебе нужна новая одежда.

Я переворачиваюсь, чтобы увидеть его стоящим в комнате, полностью одетого в свой костюм и окровавленную белую рубашку, ожидающего меня.

Я вижу на его рубашке, заправленной в брюки, кровавое пятно.

– Не мне одной нужна новая одежда.

Я подхожу к нему и пытаюсь вытянуть его рубашку, но он запахивает пиджак и застегивает его только на одну пуговицу, скрывая заметное красное пятно на белой ткани.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, слегка задетая тем, что он не дал мне шанса осмотреть его рану.

– Я в порядке.

– Но тебе нужно как минимум сменить эту марлю.

– Я знаю, – беспечно говорит Виктор. – И позабочусь об этом, когда мы будем в Хьюстоне.

Мы едем в соседний универмаг, он паркуется у входа и выходит из машины. Я остаюсь сидеть, не ожидая, что она заставит меня идти внутрь разутой, наблюдая за мной.

Перед тем, как он закрывает дверь, говорю:

– Я, наверно, должна сказать тебе размер, который я ношу.

Он закрывает дверь, не позволяя мне закончить, обходит машину и открывает дверь с моей стороны, ожидая меня.

– У тебя шестой размер, – говорит он, удивляя меня. – А теперь выходи. Ты не можешь остаться здесь одна.

– Я не могу идти внутрь так. – Я указываю на свои босые ноги, мои ступни уже черные от хождения без обуви со вчерашнего дня. – Я босая. Ни футболки, ни обуви, никакого обслуживания.

Явно раздраженный мной, Виктор берет меня за руку и вытаскивает из машины.

Я с трудом протестую.

Мы находились в магазине всего пятнадцать минут перед тем, как выйти из него с новыми обычными серыми штанами, простой белой футболкой и парой кроссовок. Он также позволил мне взять упаковку белых носков и шесть пакетов белых хлопковых трусиков. Все время у меня было ощущение, будто я что-то забыла, но вспомнила только, когда мы вернулись в машину: я должна была купить лифчик. Прошло так много времени с тех пор, как я его носила, что я действительно забыла его важность.

Я ожидала увидеть обычный аэропорт и полететь на пассажирском самолете, но вместо этого мы поехали в место за Грин Вэлли и сели в частный самолет. В этом есть смысл, как я понимаю, так как он не может спокойно пройти личный досмотр в любом государственном аэропорту с полным чемоданом оружия, спортивной сумкой с кучей наличных и множеством других подозрительных предметов.

Пока мы летим в крошечном самолете, Виктор дарит мне мое собственное фальшивое водительское удостоверение, которое настолько похоже на настоящее, что легко могло бы сойти за выданное ДАТ³. Я удивляюсь, где он его взял, но не спрашиваю, предполагая, что рано утром, как раз перед тем, как мы ушли, он спустился к ресепшн в холле, чтобы получить «посылку».

Сегодня я двадцатилетняя Изабель Сейфрид из Сан-Антонио, Техас.

И фотография, я даже не уверена, как ему удалось ее сделать, но она определенно моя и настолько свежая, что я на ней одета в ту же грязную майку, которую носила с тех пор, как сбежала из лагеря. Естественный фон с фото был удален и заменен на скучный голубой фон ДАТ, так что у меня нет идей, где я была, когда он сделал фото. Я не знаю, но у меня есть водительское удостоверение, и для меня нет ничего лучше.

– Место, куда мы направляемся, – говорит Виктор, – безопасное, но женщина оттуда не знает твоего настоящего имени. Никто оттуда не должен его узнать. Я буду обращаться к тебе как к Изабель, и ты должна отзываться на это имя так, будто оно твое собственное.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Кто эта женщина?

– Она связной... своего рода. Хотя больше для контактов.

Смутившись, я спрашиваю:

– Но если она одна из вас, зачем ей врать?

Он делает глоток воды и ставит бутылку обратно на маленький столик, прикрепленный к стенке самолета под овальным окном.

– Это просто предосторожность, – говорит он, опираясь головой на подголовник. – Когда один человек разыскивается множеством состоятельных людей, практически каждый может начать сомневаться.

Я поднимаюсь с сиденья.

– Подожди, что ты сказал? Ты думаешь, что кто-нибудь еще знает о том, что я сбежала от Хавьера?

– Я не получил этому подтверждения, но лучше приготовиться заранее.

Как будто я недостаточно побыла на краю...

Глава 18

Наш самолет приземляется в Хьюстоне только после двенадцати и там обычная голубая машина – похожая на ту, что водила моя мать, – ожидает нас у входа. Виктор берет все три сумки и прячет их в багажник. Женщина за рулем – связной, предполагаю я. Но она выглядит такой же обычной, как и ее машина. Я ожидала большей утонченности, как у Виктора в его черном костюме и дорогих туфлях, но в действительности она больше похожа на меня.

– Я не видела тебя годами, – говорит женщина после того, как Виктор садится на переднее сидение. Я сажусь на заднее, позади него.

– Да, прошло некоторое время, – отвечает Виктор.

Когда женщина улыбается ему, глубокие морщины образуются вокруг уголков ее рта. У нее светлые волосы, ее возраст больше всего выдают ее волосы, судя по количеству седины в них. Она намного старше Виктора, лет на десять, по крайней мере. Но она очень хорошенькая и чистая, и я ощущаю смущение, сравнивая с ней себя в моем нынешнем состоянии.

Мы отъезжаем от здания возле взлетно-посадочной полосы и держим курс на шоссе.

– Интересно, как тебя занесло на мою голову в леса, – добавляет она. Затем бросает на меня быстрый взгляд. – И кого ты взял с собой? Хорошенькая девочка. У меня есть чувство, что она не...

– Нет, она не, – прерывает Виктор.

Я не что именно?

Затем он начинает говорить с ней по-французски.

Испанский, немецкий, французский? На скольких языках говорит этот человек?

Я ненавижу то, что не могу понять, о чем они говорят, но знаю, что они говорят обо мне. Женщина несколько раз смотрит на меня в зеркало, легкая понимающая улыбка приподнимает уголки ее губ. Но, даже не понимая языка, я могу сказать, что он не был до конца честен с ней. Или, может быть, не могу. Возможно это только потому, что в глубине души я знаю, что мне не о чем беспокоиться, когда дело касается Виктора.

Этот факт с каждым днем все больше меня удивляет.

– Рада знакомству с тобой, Изабель, – говорит она.

Я слегка улыбаюсь ей и решаю, что раз у меня нет идей о том, что Виктор сейчас рассказал ей обо мне, то лучше буду поменьше разговаривать, чтобы не противоречить его истории.

Некоторое время спустя мы съезжаем на дорогу, ведущую к скромному маленькому домику, стоящему рядом с такими же домами. Два мальчика проехали мимо нас на своих велосипедах, когда мы выходили из машины. Непосредственно через улицу мужчина на дороге моет свою машину. Женщина с нами поднимает руку и машет ему, он машет в ответ. Это очень типичная местность, в подобной которой жили все мои друзья из школы, которая больше уважалась популярными девочками, чем парк трейлеров, где я росла.

Женщина открывает багажник кнопкой в машине, и я присоединяюсь к Виктору позади машины, когда он достает свои сумки. Но у меня не появляется шанса приватно спросить у него, что он мог сказать, женщина подходит к нам секунду спустя.

– Извините за беспорядок, – говорит она, перебирая ключи; на ее плече висит сумочка. – Я сделала уборку, но если бы у меня была еще пара дней на подготовку, я бы наняла горничную Молли. – Она машет нам следовать за ней. – Пойдемте внутрь. Мой бедный Перчик растерзает жалюзи, если мы еще дольше здесь простоим.

Когда мы подходим к двери под навесом, я слышу со стороны окна приглушенный лай маленькой собачки. Жалюзи хаотично перемещаются за занавеской. Под навесом припаркована еще одна машина, она старая и выглядит так, будто стоит здесь уже несколько лет. Когда женщина открывает дверь, запах еды, восхитительной еды, немедленно заставляет мой желудок урчать и болеть.

– Обед готов, – говорит женщина, провожая нас в кухню. Она кладет свою сумку на стойку; ее лающий шпиц бегает вокруг, решая, чью ногу понюхать подольше, мою или Виктора.

– Садитесь, – говорит она, указывая на кухонный стол.

Не заставляя звать меня дважды, я сажусь на ближайший стул, пустая тарелка ожидает меня.

Виктор садится на соседний стул.

Женщина кружится вокруг с керамической миской, наполненной картофелем-пюре в одной руке и тарелкой, полной жареной курицы в другой, а затем ставит их напротив нас. Маленькая миска с хлебом и корзинка с рулетами следуют за ними.

Не чувствуя права быть первой, я жду, пока Виктор что-нибудь возьмет.

– Что бы вы хотели выпить? – Спрашивает женщина. – У меня есть содовая, чай, молоко, лимонад.

– Воды достаточно, – говорит Виктор и смотрит на меня, вскользь кивая на еду, давая мне разрешение начинать наполнять мою тарелку. – Из крана, – добавляет он в последнюю секунду.

Я тянусь к курице и беру кусочек щипцами.

– Мне тоже воды, – говорю я, поднимая взгляд на женщину, когда кладу ножку курицы на свою тарелку. – Спасибо.

Она мило улыбается, подходит к бару около холодильника и начинает готовить нам напитки, ругая маленькую собаку и выгоняя ее из кухни, подальше от нас.

Когда она вернулась с нашими стаканами, мы с Виктором уже успели положить на свои тарелки, всю еду, которую хотели.

Она ставит наши напитки перед нами.

Я снова благодарю ее и уже не думая о том, кто "начнет первым", беру ложку и начинаю есть, но Виктор останавливает меня, положив два пальца на мое запястье и опуская мою руку обратно на стол. У меня вспыхивает лицо, и я опускаю глаза, надеясь, что женщина не подумает, что я плохо знаю столовый этикет. Я полагаю, она религиозна, потому что мы должны неловко держаться за руки вокруг стола, пока она разговаривает с Иисусом и говорит Ему, как мы благодарны за эту еду и все такое.

– О, Виктор, – шутливо говорит она, – ты не можешь быть серьезным.

Он ничего не отвечает.

Я смотрю на него, сидящего справа от меня, сдвигая брови. Может быть, он один из тех, кто считает, что нужно молиться.

Конечно, нет...

Женщина вздыхает и закатывает глаза, когда тянется и отодвигает мою тарелку от меня.

Теперь я окончательно сконфужена. Я кладу руки на колени под столом, потому что не уверена, что еще я должна с ними делать.

Я поворачиваюсь к Виктору, на мгновение потерявшись в таинственных глубинах его глаз под ярким светом светильника над центром стола. Я нервно сглатываю и возвращаюсь к реальности, когда снова слышу голос женщины.

– Он никому не доверяет, – говорит она мне, зачерпывая немного пюре с моей тарелки и отправляя его в свой рот. Она указывает своей ложкой на меня и продолжает с набитым ртом. – Никогда. Но этого и следовало ожидать. – Она сглатывает. – Что вполне понятно, с учетом его работы и всего остального.

Ее глаза перемещаются на Виктора, и вдруг она меняет тему, как будто он послал ей предупреждающий взгляд, который я пропустила за то время, что поворачивала голову, чтобы тоже посмотреть на него.

– В любом случае, – продолжает она, теперь откусив кусочек от моей курицы, – вы двое можете оставаться здесь так долго, как вам нужно. Свободная комната находится в конце коридора. – Она откусывает от моего хлеба, а затем от рулета, в конце обмывая мою еду своим чаем.

Затем она пододвигает мою тарелку обратно ко мне. Я нерешительно принимаю ее, взяв за край тарелки и ощущая дискомфорт из-за того, что мне придется есть все, чего она просто коснулась ложкой.

Виктор следующим пододвигает к ней свою тарелку, и она проделывает то же с его едой.

Меня беспокоит то, что в доме одного из своих связных он чувствует необходимость заставлять ее пробовать еду первой, чтобы доказать ему, что она не отравлена. Я кратко задумалась о нашей воде и поняла, почему она попросил налить ее из-под крана. Он наблюдал за каждым движением женщины все время, что я, образно говоря, пускала слюни на первую мою домашнюю еду с тех пор, как я гостила в доме миссис Грегори.

Виктор кивает мне, давая знать, что теперь можно есть. И я не даю зародиться новой мысли и начинаю есть.

В течение следующих тридцати минут, пока мы ели, говорила в основном женщина, которую зовут, как я узнала, "Саманта".То и дело Виктор добавляет несколько комментариев там и тут, но мне кажется, что у него еще меньше охоты общаться, чем было со мной или Николасом. Но, кажется, она не возражает. На самом деле она спокойнее относится к этому, чем я могла бы. Если бы эти двое были сейчас на свидании, всем в ресторане было бы очевидно, что он не с ней и ей тоже был бы ясен этот факт. Но это не свидание и у меня такое чувство, что я единственная в этой комнате, кто не обращает внимания на то, что происходит.

Моя теория подтверждается после ланча тем, что эти двое начинают... меняться.

– Вы будете спать на одной кровати? – Спрашивает она из дверного проема свободной спальни.

Здесь только одна кровать. Этот вопрос я задаю себе с тех пор, как вошла.

– Если нет, продолжает она, взглянув на Виктора так, будто она не ожидала, что я замечу, – тогда я могу постелить одному из вас на диване.

– Это не важно, – отвечает Виктор, и я не знаю почему, но мое сердце подпрыгнуло в груди. – Я не буду спать.

Мое сердце приходит в норму. Скучную, без трепета норму.

Саманта выглядит довольной.

И по какой-то причине, я немедленно... начинаю ревновать.

Пытаясь познакомиться с этой глупой, абсурдной эмоцией, которая только что проникла в мою голову, я заставляю себя избавиться от нее. Я начинаю осматривать различные объекты в комнате: двуспальная кровать, накрытая простым покрывалом кремового цвета, соответствующие шкаф и комод, размещенные у противоположной стены, большой дубовый сундук с вырезанной на нем лошадью стоит в изножье кровати, окно с одинаковыми простыми белыми занавесками, с одного конца карниза свисает ожерелье из бисера.

– Хорошо, тогда, – говорит она, стоя в дверном проеме, обнимая себя руками. – Чувствуйте себя как дома. И Виктор... – она бросает взгляд ниже его пояса, – когда будешь готов к перевязке, ты знаешь, где меня найти.

– Я скоро приду, – говорит Виктор, она вежливо улыбается нам обоим и идет по коридору, оставляя в комнате нас одних.

– Почему мы именно здесь?

Виктор открывает свой чемодан с оружием на кровати и достает оттуда два гладких черных пистолета. Он кладет один под матрас, а второй на маленький столик в углу комнаты. Затем он открывает шкаф и достает новый костюм, после того, как перебрал несколько других, висящих на вешалках. Сначала брюки, затем рубашку на пуговицах с длинными рукавами и последним подходящий пиджак.

– Ты остаешься здесь, – говорит он, – пока я не убью Хавьера. Сегодня вечером я вернусь в Таксон или туда, где мне скажут, что видели Хавьера в последний раз, а затем найду его и убью.

– Но почему Хьюстон? – спрашиваю я, сидя на краю кровати. – Не была ли..."Явочная Квартира" где-нибудь в Аризоне ближе? Знаешь, возможно, ты должен был использовать меня в качестве наживки, в конце концов. Я могла бы помочь тебе. Я имею в виду, что вполне вероятно тот, кто ищет меня, в первую очередь проверит место, где я раньше жила, людей, которых я знала. – Я прерываюсь, думая про себя, как я рада тому, что миссис Грегори больше не живет там, где жила.

– Ты права, – говорит он. – И именно поэтому я, скорее всего, вернусь в Таксон. Я видел, где ты жила раньше, где жила женщина, с которой ты проводила большую часть времени. Приехав туда вчера вечером, ты уже помогла мне, точно показав, где может быть найден Хавьер. Больше нет нужды рисковать твоей жизнью, оставляя тебя там.

– Так значит, ты с другой целью отвозил меня домой, – говорю я, чувствуя себя сейчас очень маленькой. – Ты просто хотел увидеть местность.

Виктор встряхивает головой и задвигает верхний ящик комода. Он поворачивается лицом ко мне и что-то незнакомое появляется в его зелено-голубых глазах.

Длинный выдох вырывается из его ноздрей.

– Я забрал тебя домой потому, что ты этого хотела, – говорит он и идет к двери со всей своей одеждой, аккуратно перекинутой через руку.

– Даже зная, что они вернутся туда искать меня?

Он останавливается у двери спиной ко мне, его пальцы лежат на ручке, готовые ее открыть. Он откидывает голову назад и опускает плечи.

Тотчас я чувствую, что обидела его.

– Я воспользуюсь душем в комнате Саманты, – говорит он, и это ранит. – Ты должна привести себя в порядок и переодеться в свою новую одежду.

А затем он выходит, оставляя меня здесь в одиночестве.

Глава 19

Сэрай

Вместо душа я долго отмокала в горячей ванне. Боль в мышцах была чем-то ужасным незадолго до того, как я скользнула в горячую воду и начала чувствовать мелкие ссадины и порезы по всему телу, которых раньше не замечала. Удивляюсь, как не получила вместе с ними огнестрельное ранение.

К тому времени, как я выхожу, я ощущаю себя чище, чем когда-либо раньше, у меня есть новая одежда, которую я надену, есть чем побриться. Там в универмаге Виктор мне сказал, что я могу взять все, что хочу и не имеет значения, сколько оно стоит, только побыстрее. Я выбрала самые немодные, обычные вещи, которые только смогла найти. Потому что меня не волнует мода и я, честно говоря, не могу припомнить, когда в последний раз для меня имело значение что-нибудь подобное.

Одевшись, я собираю свои влажные волосы в хвост и роюсь в вещах, оставленных на раковине в ванной. Дезодорант, зубная паста и зубная щетка, различные бутылочки с лосьонами и прочие крема разных сортов аккуратно выстроились у зеркала. Все новое и никто не знает, как долго все это здесь стоит, ждет, пока гость вроде меня придет и использует их. А я определенно воспользуюсь, начиная с дезодоранта, роскоши, которая редко бывала у меня в лагере. Хавьер по большей части был уверен, что у меня есть потребности и мне нужны милые вещицы, но он отправлял по магазинам Изель. А так как она безмерно меня презирала, она изо всех сил старалась покупать самые дешевые, самые бесполезные вещи, которые только могла найти. Когда дело дошло до дезодоранта, лучшее, что я получила – жидкий роликовый дезодорант, который оставил красные, воспаленные пятна у меня подмышками.

Я чищу зубы и даже использую зубную нить впервые за много лет, а затем нахожу себя безучастно стоящей перед зеркалом. В действительности я не вижу себя, но думаю о Викторе, о том, что происходит в комнате Саманты. Подробные картинки того, как он ее трахает возникают у меня в уме, и это расстраивает меня сильнее, чем я хотела бы признаться себе.

На самом деле меня не мог привлечь мужчина вроде него, не так ли? Мужчина, который убил не знаю сколько людей. Неважно, что я чувствую себя рядом с ним в безопасности или что я доверяю ему; правда в том, что он – то, что он есть, и было бы глупо полагать, что он не убьет меня, если решит, что в этом есть необходимость.

Но он меня привлекает. Я ощущаю странные, незнакомые чувства к нему.

И я ненавижу это!

Я встряхиваю головой, злясь на себя, и наконец, замечаю свое отражение. Область вокруг правого глаза пожелтела из-за ушиба. Губы сухие и потрескавшиеся. А здесь крохотный порез вдоль левой брови. Я выгляжу усталой и... использованной.

Только звук чего-то падающего на пол в другой комнате дальше по коридору выхватывает меня из моего отвращения к себе.

Я приоткрываю дверь ванной и выглядываю в коридор. Я слышу голос Саманты, но не могу разобрать, что она говорит. Наконец, я выхожу из ванной и крадусь по коридору к ее комнате на цыпочках, проходя по ковру как можно тише. Ее дверь закрыта, так что я прижимаюсь ухом к дереву и пытаюсь подслушать, но когда я касаюсь двери, она со скрипом приоткрывается и мое сердце уходит в пятки. Я плотно закрываю глаза и задерживаю дыхание до тех пор, пока не понимаю, что не выдам себя.