Текст книги "Искушение Дэвида Армитажа"

Автор книги: Дуглас Кеннеди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Эпизод пятый

Спал я как убитый и проснулся с душевным подъемом, который обычно следует за девятью часами полукоматозного забытья. Приподнявшись на подушках, я осознал, что после моего прорыва и последующих катаклизмов я все-таки был натянут как рояльная струна.

Подразумевается, что успех призван облегчить твою жизнь. Но он неизбежно делает ее еще более сложной. И возможно, мы даже нуждаемся в подобного рода осложнениях и интригах, порождающих острое стремление к еще большему успеху. Стоит нам добиться того, что мы всегда желали, как возникает новая потребность, новое ощущение, что чего-то все-таки не хватает. И мы двигаемся дальше в поисках новых достижений, новых перемен в жизни, надеясь, что на этот раз ощущение удовлетворенности будет постоянным… даже если для этого пришлось поставить с ног на голову все, что вы возводили долгие годы.

Но потом, когда вы наконец достигнете этой новой для вас вершины, вы вдруг обнаруживаете, что не уверены, способны ли все это поддерживать. Не может ли это от вас ускользнуть? Или – еще хуже – не будет ли это обременять вас, потому что бывает и так, что вы вдруг осознаете, что именно в прошлом на самом деле и было то, к чему вы всегда стремились…

Напомнив себе, что, по словам известного знатока Голливуда Марка Аврелия, «перемена – это радость природы», я вырвался из этих меланхолических размышлений. Большинство людей, которых я знаю (преимущественно писатели), родную мать продадут, чтобы оказаться в эту минуту на моем месте. Особенно если учесть, что достаточно нажать кнопку, и штора, за которой скрывается лазурная синева Карибского утра, поползет вверх. А еще я могу взять телефон и получить все, что хочу, без ограничений.

Но и на этом волшебство не кончалось. Вскоре выяснилось, что Бобби Барра срочно покинул остров.

Я узнал эту информацию, когда наконец заставил себя покинуть кровать, чтобы пойти в ванную комнату. Из-под двери торчал конверт. Я открыл его и обнаружил следующую записку, написанную от руки.

«Засранец!

Я намеревался позвонить тебе вчера вечером, но Мэг сказала, что ты уже лег спать в обнимку с плюшевым мишкой. Короче, через пять минут после того, как мы вчера прилетели, поступило срочное сообщение с Уолл-стрит, что председатель некого военного ведомства, который должен был разместить свои акции на следующий неделе, обвинен федералами во всех смертных грехах, начиная от похищения денег и заканчивая содомией с таксой. Дело в том, что и мне, и моим коллегам не подфартило. Мы вложили около тридцати миллионов долларов в эти гребаные акции, что означает одно: мне необходимо немедленно лететь в Нью-Йорк и изображать из себя пожарного, дабы вся эта чертова сделка не превратилась в пепел.

Увы, но пару ближайших дней ты будешь лишен моего общества. Я уверен, что разбил твое сердце, что ты в унынии будешь пить шампанское, заглушая тоску. Вчера, похоже, мы действовали друг другу на нервы. Разумеется, ты был совершенно не прав. И разумеется, я надеюсь, что мы остались друзьями.

Наслаждайся островом. Будешь полным козлом, если не сделаешь этого. Я думаю вернуться через пару дней, а к этому времени герр Хозяин вернется вместе с тем, что он поймает в океане.

Отдыхай. Ты и в самом деле дерьмово выглядишь. Так что пара дней на солнце помогут тебе выглядеть не так дерьмово.

Увидимся, Бобби».

Я не смог сдержать улыбки. Бобби, как никто, умел удержать своих друзей именно в ту минуту, когда они уже собирались списать его.

Принесли завтрак вместе с бутылкой «Кристалла» 1991 года.

– Пейте, сколько хотите, много или мало – неважно, – сказала Мэг, сервируя стол на моем балконе.

Я умудрился выпить два бокала, съесть тарелку тропических фруктов, попробовать экзотические вафли и выпить первоклассный кофе. Пока завтракал, я прослушал лирические сочинения Грига для рояля, обнаружив, что на балконе имеется умело замаскированный динамик, вмонтированный в стену.

Солнце старалось изо всех сил. Столбик термометра наверняка перевалил за тридцать. И если не считать быстрого просмотра электронной почты, делать мне было совершенно нечего, только жариться у воды.

Однако я пожалел, что включил компьютер, поскольку сообщения были далеко не радостными. Сначала я получил суровое послание от Салли:

«Дэвид! Я была удивлена и обижена, что ты воспринимаешь мои неурядицы в «Фокс Телевижн» как «небольшой кризис». Я борюсь за свою профессиональную жизнь, и больше всего в этой ситуации мне нужна твоя поддержка. Но вместо этого ты всего лишь снисходителен! Я глубоко огорчена такой твоей реакцией. Мне так нужно знать, что у меня есть твое доверие и любовь.

Этим утром мне придется вылететь в Нью-Йорк. Не пытайся мне звонить, пришли письмо по электронной почте. Я так хочу верить, что это просто неудачное выступление с твоей стороны. Салли».

Я дважды перечитал записку, поражаясь, насколько неверно Салли поняла смысл моих слов. Я полез в компьютер, нашел отправленное письмо и перечитал его, стараясь сообразить, что, черт возьми, ее в нем так разобидело. Ведь я всего лишь написал: «Я тебя знаю – и уверен, что ты уже выработала стратегию преодоления этого не такого уж и страшного кризиса. Ведь ты умница-разумница».

А… сообразил я. Ей не понравилось, что ее яростная битва была названа не такой уж и страшной, хотя на самом деле я хотел сказать только одно: на фоне других событий этот кризис рано или поздно покажется пустяком.

Милостивый боже, до чего же мы чувствительные! Но я был в проигрышной позиции – и хорошо это понимал. До последнего времени между нами существовали редкие по типу взаимоотношения: без противоречий. И я вовсе не хотел, чтобы это был первый случай. Поэтому, зная, что Салли не прореагирует нормально, если я просто скажу «Ты меня не так поняла», я решил, что лучше признать несуществующие ошибки. Если долгие годы брака и научили меня чему-то, так это следующему: если ты хочешь подсластить атмосферу после ссоры, лучше всего признать, что ты был не прав… даже если уверен в противоположном.

Кликнув курсором «Ответ», я написал:

«Дорогая! Меньше всего на свете мне хотелось расстроить тебя. И я вовсе не думаю, что то, что ты делаешь, незначительно. Я только хотел сказать: ты настолько великолепно со всем справляешься, что этот кризис – на данный момент действительно серьезный – в недалеком будущем покажется тебе небольшим, потому что тебе удастся блестяще с ним справиться. Я виноват, не смог ясно выразиться. Я понимаю, что обидел тебя. И теперь я чувствую себя ужасно.

Ты знаешь, я считаю, что ты великолепна. Ты знаешь, что можешь рассчитывать на мою поддержку и любовь во всем, что ты делаешь. Мне так чертовски жаль, что я плохо выбрал слова и привел к такому недопониманию. Пожалуйста, прости меня. Я тебя люблю. Дэвид».

Ладно, я немного перестарался. Но я знал и то, что у Салли, при всей ее профессиональной жесткости, весьма и весьма уязвимое эго, которое нуждается в постоянной подпитке. Кроме того, на столь раннем этапе наших отношений стабильность представлялась главным фактором.

Последние несколько дней, успокаивая себя, я без устали, как мантру, повторял: «Она сейчас в большом напряжении. Она может неправильно понять даже такой простой вопрос, как который час. Но она успокоится, как только ситуация войдет в норму». По крайней мере, я на это рассчитывал.

Отправив послание Салли, я открыл следующее. Оно было от Люси, написанное в ее привычном стиле «чтоб ты пропал».

«Дэвид!

Можешь радоваться, Кейтлин вчера рыдала в три ручья, когда я ей сообщила, что ты не приедешь на выходные. Поздравляю. Ты снова разбил ее сердце.

Мне удалось убедить Мардж прилететь из Портленда и присмотреть за Кейт в течение двух дней, пока меня не будет. Однако билет ей удалось купить только в бизнес-класс, к тому же ей придется отдать Аниса и Дидо на передержку, так что общая стоимость, включая авиабилет, составляет 803,45 доллара. Я ожидаю, что ты немедленно перешлешь чек.

Думаю, твое нынешнее поведение перекрывает все, что я чувствовала в отношении тебя, после того как ты познакомился с этой сучьей богиней под названием Успех, – тобой движет только эгоизм. И не забывай, что я сказала тебе вчера по телефону: я с тобой за это рассчитаюсь. Люси».

Я немедленно потянулся к телефону и набрал знакомый номер, предварительно взглянув на часы: 10.14 на острове, 7.14 на побережье; если повезет, Кейтлин еще не ушла в школу.

Мне повезло. Лучше того, дочка сама подошла к телефону. И ужасно обрадовалась, услышав мой голос.

– Папа! – жизнерадостно произнесла она.

– Привет-привет, – сказал я. – Все в порядке?

– Я буду ангелом в пасхальной пьесе в школе.

– Ты и так ангел.

– Я не ангел. Я Кейтлин Армитаж. Я рассмеялся.

– Ты извини, что я не смогу приехать в эти выходные.

– Но в эти выходные к нам приезжает тетя Мардж. А своих котов она отправит в кошачью гостиницу.

– Так ты на меня не сердишься?

– Ты же на следующей неделе приедешь, верно?

– Обязательно, Кейтлин. Обещаю.

– И я смогу жить с тобой в гостинице?

– Конечно. Мы будем в следующие выходные делать все, что ты захочешь.

– И ты привезешь мне подарок?

– Обещаю. Теперь я могу поговорить с мамой?

– Ладно… Но только не ругайтесь!

Я втянул в себя воздух:

– Постараемся, лапочка.

– Я скучаю по тебе, папа.

– Я тоже скучаю.

Пауза. Затем я слышу, как передается трубка. Долгое молчание, и голос Люси.

– Ну, и о чем ты хочешь поговорить? – спросила она.

– Ты знаешь, она и в самом деле показалась мне ужасно расстроенной, Люси. В полном отчаянии.

– Мне нечего тебе сказать…

– Прекрасно. У меня тоже нет ни малейшего желания с тобой разговаривать. Но впредь никогда не пытайся соврать мне насчет ее эмоционального состояния. И предупреждаю, если ты будешь настраивать ее против меня…

Последовали гудки – Люси бросила трубку. Так кончилась попытка обменяться мнениями серьезно, как подобает взрослым людям. Но я почувствовал огромное облегчение, убедившись, что Кейт вовсе не расстроена тем, что я не смогу приехать. Вопрос о тете Мардж и ее тарифе в 803 доллара за два дня был любопытным. Мардж всегда была полной тупицей. Она жила одиноко со своими возлюбленными котами, слушая записи непальских песнопений. И все же я могу сказать про нее – сердце у нее было доброе. И Мардж обожала свою единственную племянницу, что меня радовало. Но восемьсот баксов за то, чтобы переправить талию сорок второго размера в Сан-Франциско… Не говоря уже о пятизвездном отеле для ее драгоценных кошаков – кто, черт побери, придумал эти дурацкие имена: Дидо и Анис! По-моему, это перебор. Но все едино, нравится мне это или нет, деньги придется отдать. Я также знал, что Мардж достанется только половина из этой суммы. Но спорить я не собирался. В споре с Люси я взял верх. Услышать, как Кейтлин говорит, что соскучилась, – этого оказалось достаточно, чтобы прогнать все мое утреннее беспокойство и вернуть хорошее настроение. И теперь в моем распоряжении был целый остров в Карибском море.

Я взял телефон. Попросил принести, если можно, утреннюю газету. Мне сообщили, что вертолетом только что была доставлена «Нью-Йорк Таймс».

– Пожалуйста, пришлите мне, – попросил я.

Коснувшись экрана, я выбрал в фонотеке сонату для фортепьяно Моцарта.

Прибыла газета. Мэг устроила мне лежак для загорания на балконе. Потом она скрылась в ванной комнате и вернулась с шестью разными кремами для загара, создатели которых предвидели все типы кожи и все варианты ожогов. Она наполнила мой бокал шампанским. И сказала, чтобы я позвонил, когда потребуется ланч.

Газеты была прочитана. Моцарт все еще звучал. Я с удовольствием жарился на солнце. Через час я решил, что самое время поплавать. Снял трубку. Ответил Гэри:

– Привет, мистер Армитаж. Хорошо проводите время в раю?

– Неплохо. Скажите, нет ли на острове специального места, где можно поплавать? Кроме бассейна, разумеется.

– У нас есть замечательный маленький пляж. Но если вам хочется понырять с трубкой…

Через двадцать минут я уже был на борту «Трюффо» (да-да, как французский режиссер), красавицы яхты с командой из пяти человек. Мы плыли примерно полчаса, пока не добрались до кораллового рифа рядом с архипелагом крошечных островков. Два симпатичных парня помогли мне натянуть гидрокостюм («В воде сегодня немного прохладно», – последовало объяснение), затем они же нацепили на меня ласты и маску. В такой же гидрокостюм облачился один из членов команды.

– Денни поможет вам ориентироваться на рифе, – объяснил мне Гэри.

– Спасибо, но в этом нет необходимости, – запротестовал я.

– Но мистер Флек настаивает, чтобы гости не плавали поодиночке. И вообще, это входит в обслуживание.

«Это входит в обслуживание» – выражение, которое я уже слышал. Мой персональный гид по погружению – это часть обслуживания. Команда из пяти человек на яхте – это тоже входит в обслуживание. Равно как и лобстер, которого они подали мне (только мне одному) вместе с бутылкой вина высшего качества.

Забегая вперед, скажу: в тот же день вечером, ничего подобного не подозревая, я попросил экземпляр «Нью-Йоркера». На острове его не оказалось, и в Антагуа за ним специально послали вертолет. Как мне объяснили, выслушав мои возражения, это тоже входило в обслуживание!

После прогулки на яхте я вернулся к себе. Буквально сразу раздался звонок. Лоренс, шеф-повар Флека, спрашивал, что бы я пожелал на ужин.

– А что бы вы могли предложить? – поинтересовался я.

– Все, что вы пожелаете.

– Все?

– Практически.

– Все же предложите что-нибудь.

– Я специализируюсь на кухне стран Тихоокеанского бассейна, мистер Армитаж. И поскольку у нас много свежей рыбы…

– Оставляю решение вопроса на ваше усмотрение.

Еще через несколько минут позвонила Джоан. Она перепечатала уже половину сценария, и у нее, естественно, накопились вопросы, связанные с моим жутким почерком. Мы быстро все обсудили. Затем она сообщила мне, что сценарий будет готов завтра, в первой половине дня. От нее же я услышал, что мистер Флек собирается приехать тоже завтра, ближе к вечеру, и как только он услышит, что я отредактировал сценарий, он захочет немедленно его увидеть.

– Но разве это не означает, что вам придется полночи печатать? – спросил я.

– Это входит в обслуживание, – произнесла она стандартную фразу и добавила: – Если вы не возражаете, перепечатанный сценарий вам принесут к завтраку. Просмотрите его, я могу сразу внести нужные исправления.

Я вытянулся на постели… Задремал… А когда очнулся, часу как не бывало…

Под мою дверь была подсунута записка. Я поднялся, чтобы взять ее.

«Уважаемый мистер Армитаж!

Мы не хотели вас беспокоить, но за дверью вы найдете экземпляр «Нью-Йоркера», а также полный каталог фильмотеки острова. Мы подумали, что сегодня вечером вам захочется что-нибудь посмотреть. Если так, позвоните по внутреннему номеру 16. И еще, когда вам будет удобно, позвоните Клоду, сомелье. Он бы хотел обсудить с вами, какие вина предпочтительны к ужину. Бы можете также сообщить ему, когда вам удобнее подавать ужинать. Кухня к вашим услугам в любое время. Только дайте им знать.

Еще раз хочу сказать, что мы очень рады вашему присутствию на острове. И как я уже говорил вчера, я буду рад увидеть вас в кинозале.

С наилучшими пожеланиями. Чак».

Я открыл дверь. Забрал каталог и экземпляр не такого уж и нужного мне журнала, который по моей просьбе доставили по воздуху. Потом снова растянулся в кровати, недоумевая, как они могли узнать, что я сплю и меня не следует беспокоить. В комнате установлена прослушка? Где-нибудь спрятана видеокамера? Или у меня паранойя? Возможно, они просто решили, что после долгого дня на солнце мне совершенно необходима маленькая сиеста. Возможно, я слишком остро реагирую на все то внимание, что мне оказывают.

Внезапно мне вспомнился бородатый окололитературный анекдот. Хемингуэй и Фитцджеральд сидели в парижском кафе и разглядывали фланирующую по бульвару шикарную публику. «Знаешь, Эрнст, – преисполненный величия, сказал Фитцджеральд, – богатые отличаются от нас с тобой». «Ну да, – согласился Хемингуэй, – у них больше денег».

Только теперь я понял, что деньги на самом деле создают для богатых cordon sanitaire [17]17
  Cordon sanitaire (фр.) – санитарный кордон.


[Закрыть], с помощью которого они отгораживаются от скучной повседневности, тогда как остальному миру приходится мириться с ней. Разумеется, деньги дают власть, но в конечном счете их главная задача – отгородить вас от тех, кто живет своей обычной жизнью, двадцать миллиардов… Эта сумма не укладывалась у меня в сознании. По словам Бобби, Флек только в процентах еженедельно получал два миллиона. Причем чистыми. Не касаясь своего основного капитала, он имеет примерно сто миллионов в год на булавки. Каков абсурд! Два миллиона в неделю на карманные расходы. Помнит ли Флек, что это такое, когда ты не знаешь, чем заплатить за квартиру? Или собирать последние деньги, чтобы оплатить счет за телефон? Или мириться с машиной, которой уже десять лет и в которой никогда не работала четвертая передача, потому что у тебя не было денег, чтобы поставить эту чертову автоматическую трансмиссию?

Есть ли у него какие-нибудь устремления? Ведь все его земные желания уже выполнены… И каким образом отсутствие материального стимула меняет у человека взгляд на мир? Концентрируешься ли ты исключительно на умственных вещах, стремишься к великим мыслям и деяниям? А может быть, ты превращаешься в современного короля-философа, некого Лоренцо Медичи? Или ты становишься Борджиа?

На острове за мной ухаживали всего лишь один день. И – должен признаться – мне это понравилось. Моя дремлющая самоуверенность начала просыпаться, и я уже стал привыкать к мысли, что обслуживающий персонал существует только для того, чтобы выполнять любую мою прихоть. На яхте Гэри сказал мне, что, если мне вздумается слетать на денек в Антигуа, он будет рад организовать вертолет. И кстати, если я захочу переместить свое бренное тело куда-нибудь подальше, «Гольфстрим» стоит без дела в аэропорту. А летчики всегда наготове.

– Вы очень добры, – сказал я, – но, думаю, мне лучше остаться здесь и оттянуться как следует.

И я таки оттянулся. После роскошного ужина, приготовленного шефом в средиземноморском стиле (он проходил под аккомпанемент бутылки не менее роскошного Au Bon Climat Chardonnay), я сидел один в кинозале и смотрел классические картины Фрица Ланга. Сначала «Вне всяких сомнений», потом «Большую жару». Вместо попкорна Мэг, время от времени заглядывавшая в зал, приносила мне бельгийский шоколад и арманьяк. После фильмов пришел Чак и пустился в долгие рассказы о приключениях Фрица Ланга в Голливуде. Он настолько разбирался во всем, что когда-либо появлялось на кинопленке, что я предложил ему помочь мне с выпивкой и рассказать немного о себе. Выяснилось, что с Филом Флеком они впервые встретились в семидесятых годах, когда оба учились в Нью-йоркском университете.

– Это было задолго до того, как Флек разбогател. То есть я знал, что у папаши Флека есть фабрика в Висконсине, но в остальном он был обычным парнем, который мечтал стать режиссером и жил в поганейшей квартирке на углу 11-й улицы и 1-й авеню, Флек проводил все свое свободное время в киношке либо на Бликер-стрит, либо в «Талии», либо в «Нью-Йоркере». Или в каком-нибудь другом зальчике Манхэттена, где показывали старые фильмы. На этом мы и сошлись, потому что постоянно сталкивались в маленьких киношках и вполне могли осилить четыре фильма в день. Так или иначе, Фил всегда стремился сделать что-то выдающееся, тогда как моя самая большая мечта заключалась в том, чтобы заиметь свой собственный кинотеатр и, возможно, иногда публиковать статьи в каком-нибудь европейском киножурнале вроде «Sight and Sound» или «Cahiers du Cinema». Затем, когда Фил учился на втором курсе, у него умер отец, и он вынужден был вернуться домой, чтобы заняться семейным бизнесом. Мы потеряли друг друга, хотя я, разумеется, знал, что с ним происходит, ведь, когда он заработал свой первый миллиард, об этом писали во всех газетах. Могу вам сказать, когда он проделал все эти свои инвестиции и стал… ну, Филиппом Флеком… мне трудно было с этим примириться. Мой друг-приятель – и вдруг мультимиллиардер. – Чак немного помолчал. – Затем однажды, – снова начал он, – совершенно неожиданно Фил мне сам позвонил. Он разыскал меня в Остине, где я работал кем-то вроде помощника архивариуса по фильмам в Техасском университете. Работа неплохая, хотя зарабатывал я всего двадцать семь тысяч в год. «Как ты меня нашел, черт побери?» – спросил я. «У меня есть люди специально для таких дел», – ответил он и сразу перешел к делу. Как выяснилось, он задумал создать свой собственный архив фильмов… самый большой частный архив в Америке… и он хочет, чтобы я этим архивом заведовал. Я согласился еще до того, как он мне сказал, сколько будет платить. Ведь это был единственный шанс за всю жизнь – создать замечательный архив, причем для одного из моих лучших приятелей.

– И теперь вы ездите за ним повсюду?

– Вы попали в точку, друг мой. Главный архив расположен вблизи его усадьбы в Сан-Франциско, но есть филиалы и при других его домах. Я руковожу бригадой из пяти человек, которые занимаются главным архивом, но я так же езжу с Филом, куда бы он ни направился, чтобы быть под рукой, если во мне возникнет нужда. Фил очень серьезно относится к фильмам.

Я и не сомневался в этом. Потому что надо быть настоящим фанатом, чтобы повсюду возить за собой архивариуса, – а вдруг на ночь глядя захочется посмотреть раннего Антониони или обсудить теорию Эйзенштейна по монтажу, одновременно наблюдая, как солнце опускается за кроны пальм острова Саффрон.

– Похоже, замечательная работа, – заметил я.

– Лучшая, – сказал Чак.

Я еще одну ночь проспал без задних ног – верный признак, что здесь я начал расслабляться. Я не просил меня разбудить и не ставил будильник, проснулся, когда проснулся – где-то около одиннадцати, – и обнаружил еще одну записку под дверью.

«Уважаемый мистер Армитаж!

Надеюсь, вы отлично выспались. Я только хочу сообщить вам, что сегодня утром пришло известие от мистера Флека. Он шлет вам свои наилучшие пожелания и сожалеет, что приезд откладывается еще на три дня. Но он точно будет на острове в понедельник утром. Он надеется, что до этого времени вы будете продолжать наслаждаться отдыхом. Еще он сказал, что, если вы захотите что-то сделать, куда-то поехать, что-то затеять, мы должны выполнить все ваши пожелания.

Иными словами, мистер Армитаж, снимайте трубку и звоните мне. Мы всегда к вашим услугам. Надеюсь, мы сможем организовать вам еще один замечательный день в раю.

Всего наилучшего, Гэри».

Значит, марлин клевал, и Филипп Флек решил, что рыба для него важнее. Странно, но мне было на это наплевать. Если он хочет, чтобы я ждал, я подожду.

Прежде чем приняться за столь важное дело, как заказ завтрака, я решил устроить себе короткое свидание с моей компьютерной почтой. Но на этот раз в ней не оказалось ничего огорчительного. Наоборот, я получил весьма бодрое письмо от Салли.

«Дорогой! Извини и еще раз извини. В пылу сражения я забыла, кто мой настоящий союзник, причем до такой степени, что раздражалась по любому поводу. Спасибо тебе за твое замечательное послание. И еще большее спасибо за понимание.

Я сейчас в Нью-Йорке, живу в «Пьере» – не самое плохое место, как ты знаешь. Я прибыла в Нью-Йорк по приглашению Стю Баркера, которому тоже понадобилось быть в этом городе, чтобы повидаться с шишками из главного штаба «Фокс». Он выразил желание, чтобы я приехала, по одной простой причине – в Нью-Йорке мы сможем обсудить планы на осень. Мы летели местным рейсом (Стю совершенно справедливо не хотел выглядеть одним из выскочек, требуя предоставить ему самолет компании, едва он успел сесть в кресло Леви). Все дорогу до Нью-Йорка он был само очарование – совсем другой человек. И он сказал, что на самом деле всегда хотел работать со мной, что я ему очень нужна в команде и что он хочет оставить годы вражды в прошлом.

Так или иначе, через пару часов начнется большое совещание. Естественно, я волнуюсь, потому что (если честно) мне очень важно проявить себя как перед «большими мальчиками» (я имею в виду руководство «Фокс Телевижн»), так и перед моим новым боссом. Я мечтаю, чтобы ты был здесь и обнял меня (и сделал бы кое-что еще… но я не хочу замусоривать виртуальное пространство пикантными подробностями). Я попытаюсь позвонить тебе сегодня попозже, но думаю, что мы полетим обратно сразу после совещания. Надеюсь, ты загораешь за двоих. Остров Флека представляется мне настоящей фантастикой. Люблю тебя. Салли».

Ну, это уже лучше. Очевидно, такая резкая перемена в поведении Стю немало способствовала улучшению ее настроения, но нет ничего приятнее, чем получить извинения от любимой женщины.

Были новости и получше. Пока я читал почту, начал мигать сигнал нового сообщения. Я переключился и обнаружил послание от Элисон.

«Эй, суперзвезда! Надеюсь, ты уже получил солнечный удар и в данный момент качаешься в гамаке, потому что у меня отличные новости.

Тебя номинировали на «Эмми»!

Да поможет нам всем Бог справиться теперь с тобой (шутка).

Я очень рада за тебя, Дэвид. Но я рада и за себя, потому что понимаю, что могу поднять стоимость твоих сценариев к следующим сериям до двадцати пяти процентов. А если мы посчитаем…

Говоря словами короля Лира, ты славно поработал, приятель. Могу я с тобой пойти на присуждение или Салли устроит истерику?

С любовью, Элисон».

К концу дня у меня уже приятно кружилась голова от поздравлений. Брэд Брюс, позвонив мне, рассказал, как счастлива была вся команда «Продать тебя»… Хотя все злились на ребят из «Эмми» за то, что из всего шоу номинировали только сценариста. Глава ФРТ Нед Синклер тоже позвонил. А потом двое актеров. Еще я получил поздравительные послания по электронной почте от десятка друзей и так называемых соратников по киноиндустрии.

Но самое главное – даже Салли вырвалась со своей нью-йоркской встречи, чтобы позвонить мне!

– Представляешь, посредине совещания один из помощников пришел со списком номинантов на «Эмми». Разумеется, боссы немедленно начали его разглядывать, чтобы узнать, сколько номинаций у канала. Затем один из них поднял голову и спросил: «Дэвид Армитаж… Он не ваш бойфренд?» И он сказал мне про тебя. Я едва не взвизгнула. Я чертовски тобой горжусь. И еще: из-за этого я выглядела совсем неплохо в глазах «больших мальчиков».

– Салли, как там идут дела?

– Я не могу сейчас разговаривать… но… кажется, мы выигрываем.

Мы? Это она о себе и Стю, которого не так давно называла Генрихом Гиммлером телевизионной комедии?

– Похоже, вы с ним теперь не разлей вода, – заметил я.

– Я все еще не доверяю ему, – сказала она шепотом. – Но, согласись, лучше иметь его на своей стороне, чем позволить посылать отравленные стрелы в моем направлении. Дорогой, я совсем не хочу утомлять тебя нашей офисной политикой…

– Ты никогда меня не утомляешь, любовь моя.

– И ты самый талантливый мужчина на Земле.

– Вот теперь я действительно раздуюсь от гордости.

– Валяй. Ты это заслужил.

– Послушай, – сказал я, – мой благодетель все еще ловит рыбу в отдаленных водах и не вернется до понедельника. Но мне в его отсутствие дали карт-бланш, что означает приятную вещицу: я могу послать «Гольфстрим» за тобой в Нью-Йорк, чтобы он доставил тебя сюда.

– О, я бы с радостью, милый… Но я должна вернуться в Лос-Анджелес со Стю. Очень важно сейчас держать руку на пульсе. И он хочет всерьез заняться планированием вместе со мной в офисе в воскресенье.

– Понятно, – сказал я.

– Если бы не этот кризис на работе, ты же знаешь, я бы мгновенно примчалась.

– Я понимаю.

– И хорошо, – сказала она. – Я только хотела сказать, что новости замечательные и что я тебя люблю… А теперь мне пора возвращаться на совещание. Я позвоню тебе завтра, когда вернусь домой.

И она повесила трубку, даже не дав мне попрощаться. Мое пятиминутное окно общения с ней захлопнулось. Но огорчение быстро развеялось, благодаря прекрасному обслуживанию, бутылке фантастически хорошего вина, просмотру двух киношедевров («Козырь» Билла Уайлдера и «Убийство» Стенли Кубрика), а также торту в форме премии «Эмми», который мне презентовали от персонала (персональное творение шефа по кондитерским изделиям).

– Откуда вы узнали о номинации? – спросил я у Гэри, когда он принес торт в кинозал в сопровождении шести своих коллег.

– Ну, новости распространяются быстро.

Это был мир, в котором все о тебе знали, где все твои требования выполнялись, где никакая деталь не казалась не достойной внимания. Ты получал в точности все, что хотел и когда хотел. Но в процессе ты превращался в ходячую удаленную сетчатку – внешняя реальность не просматривалась.

Нельзя сказать, чтобы я возражал против того, чтобы быть туристом в этом редком царстве. Но работать мне все же пришлось. Когда Джоан принесла мне начисто перепечатанный сценарий, я устроился с ним в гамаке на балконе, предварительно взяв со стола ручку с красными чернилами. Новая версия оказалась на восемь страниц короче. Темп был более быстрым, более веселым. Диалоги казались остроумными. Сюжет стал более четким. И все же, прочитав сценарий во второй раз, я решил, что большая часть третьего действия кажется натянутой, последствия грабежа и то, как все в нем задействованные начинают ссориться друг с другом, представляются слишком книжными. Хочешь не хочешь, но конец недели мне пришлось посвятить последним страницам, и, таким образом, я почти попал в свой обычный рабочий ритм. Несмотря на то что погода оставалась прекрасной, я на три часа запирался в своем кабинете и писал, писал, писал…

Работа была завершена к вечеру в воскресенье. Джоан забрала сорок с чем-то страниц для перепечатки. Событие было отмечено бокалом шампанского. Затем около часа я провалялся в горячей ванне. На ужин я съел краба и выпил полбутылки какого-то замечательного новозеландского вина.

Примерно в десять вечера появилась Джоан и принесла рукопись.

– Но вам придется зайти ко мне где-нибудь около полуночи, – сказал я.

– Хорошо, сэр.

Я просмотрел страницы, внес еще кое-какие поправки к назначенному сроку и завалился спать, зная, что Джоан заберет материал и без меня.

Проснулся я поздно. Заново перепечатанный сценарий принесли вместе с завтраком и запиской: «Поступило сообщение от мистера Флека. Он получил ваш сценарий и прочтет его, как только представится такая возможность. К сожалению, он задерживается и вернется утром в среду. Мистер Флек просил передать, что он с нетерпением ждет встречи с вами».

Моя первая реакция на это послание была простой: «Иди и застрелись, дружок. Я не собираюсь сидеть и ждать, пока Ваше Величество соблаговолит появиться». Но когда я позвонил Салли в Лос-Анджелес и сообщил, что Флек бессовестно дергает за поводок, она сказала: