Текст книги "Демоны степей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Она тосковала по Тассилону в разлуке. Это открытие испугало Элленхарду и рассердило ее. Вот еще не хватало!

Тассилон пошевелился и открыл глаза. И сразу натолкнулся на гневный колючий взгляд!

– Пробудился? – осведомилась гирканка. – Сладко ли выспался?

– Да, – ответил он и сел. – Благодарю тебя за этот вопрос.

Она топнула ногой:

– Почему ты всегда такой! Почему я должна тебя разыскивать?

Тассилон взял ее за руки и усадил рядом с собой. Обнял за плечи, прижал к себе. Она сердито всхлипнула.

– В этом городе нам больше нечего делать, – сказала она. – Сидя на одном месте, Арригона не найдешь.

– А ведунья? Она не может разглядеть его в каком-нибудь волшебном зеркале?

Элленхарда безнадежно махнула рукой:

– Ведунья! Одно только название! Эта Азания, из-за которой мы оба чуть не потеряли голову, ведает лишь травками да припарками, может заговорить кровь или больной зуб, а толку-то? Ничего она не видит, ни в прошлом, ни в будущем, и сквозь расстояние тоже ничего не углядывает. Молодой Эдмун поет ей песенки про то, про это, а она знай себе наряжается и глазками хлопает.

Элленхарда очень смешно передразнила – как именно красавица Азания «хлопает глазками». Тассилон засмеялся.

– По сравнению с тобой, госпожа моя, любая раскрасотка не лучше раскрашенной куклы – знаешь, из тех, что шьют из старых тряпиц и размалевывают угольком.

Элленхарда покосилась на него. Она до сих пор не могла поверить, что вызывает у мужчины такое сильное чувство, сродни поклонению. Но Тассилон говорил совершенно серьезно. Для него существовала только одна женщина на свете. И за ней он был готов пойти куда угодно, даже туда, где волны Мирового Моря с ревом бьются о панцирь гигантской черепахи.

* * *

Они объявили хозяевам замка о своем отъезде вечером, за общим ужином. Те не стали удержи-

вать гостей. Фонэн был мертв, страшная тайна семьи – раскрыта и тотчас погребена под слоем пепла; последний представитель их рода нашел себе невесту – впереди была новая жизнь. Кроме того, хозяев замка заметно смущал Тассилон. Они не представляли себе, как к нему относиться. С одной стороны, он был слугой или даже «другом» Фонэна – их заклятого врага. С другой, Элленхарда так и сияла, когда встречалась с ним глазами, и по всему было заметно, что они уже давно путешествуют по свету вместе.

А Эдмун, далекий от всех этих тонкостей и сложностей, беспечно рассуждал о том, об этом со своей нареченной. Но иод конец вечера разговор сделался общим – речь зашла о мере человеческой свободы, о верности и предательстве.

– Тут и обсуждать нечего, – фыркала, сердясь, Элленхарда. – Человек всегда знает, где правая у него рука, а где левая.

– Да, но встречаются левши, – возражала Элиза.

– Левша хорошо понимает, что делает правой рукой то, что другие люди делают левой, и наоборот, – не соглашалась Элленхарда. – Ради одного-двух уродов не следует менять местами стороны горизонта. Солнце не взойдет на западе ради чьего-нибудь каприза.

– Мне кажется, многие так называемые «правильные люди» остаются добродетельными только благодаря случайности, – несмело подняла голос Азания.

Элленхарда круто взвела левую бровь:

– Потрудись объяснить, женщина!

– Хорошо. – Азания отпила из своего кубка, стараясь унять волнение. В присутствии Элленхарды ей всегда делалось не по себе. – Большинство из тех, с кем я имела дело, – добрые горожане, жители Феризы, – ни разу не бывали поставлены в такие условия, когда надлежит проявить волю… дать оценку и поступить соответственно. Они живут как живется, и им не приходится делать выбор. А вот если жизнь повернется так, что выбор делать придется… Многие ли поймут, где правая у них рука, а где левая?

– Немногие, – неожиданно поддержала Азанию Элиза. – Мне не раз приходилось в этом убеждаться.

– А я думаю, – сказал Гарольд, – что внутри у каждого человека должен жить голос совести. И этот голос всегда подсказывает, какое решение является истинным, а какое – ложным.

– Попробуй еще услышать этот голос! – задорно произнесла Элиза. – Жить-то хочется!

– Честь дороже, – высокомерно молвила Элленхарда. Гарольд решил немного сменить тему:

– В таком случае, открой нам, Элленхарда: что ты намерена делать дальше твоей правой рукой?

– Моя правая рука – Тассилон, – сказала гирканка, – у него и спрашивайте.

Она коснулась его локтем. Он поднял глаза:

– Думаю, нам стоит навестить моего брата Эйке. Когда сегодня я назвал его имя, мне вдруг показалось, что я ему нужен.

Глава семнадцатая
СВОБОДА

Конан увел Инаэро в комнаты, которые занимали наемники, устроил там поудобнее, дал выпить вина и велел перестать лязгать зубами, трястись и быть невнятным. – Если ты желаешь добра нашему нанимателю, то бояться тебе нечего. Ты – среди друзей, – заверил его киммериец.

Вульфила ухмылялся с устрашающим добродушием, натирая гигантские бицепсы маслом. Он собирался поупражняться в саду с большой дубиной – своим любимым оружием. Арригон лежал в полумраке и скучно глядел на потолочную балку, расписанную синими цветами. Он делал вид, что ему неинтересно, хотя на самом деле гирканец слушал разговор чрезвычайно внимательно.

Инаэро смотрел на Конана так, словно видел в киммерийце якорь своего спасения. В конце концов Конана это стало раздражать.

– Где Бертен? – обернувшись к своим спутникам, спросил варвар.

– Созерцает струи фонтана, – ответил Арригон после короткого молчания. – Сказал, что ему хочется наполниться видом прекрасного. Или что-то в таком роде. Должно быть, слагает стихи о бренности всего сущего.

– Вульфила, приведи его сюда, – сказал варвар.

Огромный асгардец уставился на Конана, чуть приподняв бровь.

– Приведи его, – повторил Арригон.

– С-снюхались, – вздохнул Вульфила. – 3-заике н-не быть к-командиром отряда!

– Как хорошо, что ты это сам понимаешь, – сказал Арригон. – Приведи, пожалуйста, Бертена.

Вульфила, шумно топая и сопя, вышел и вскоре вернулся с принцем. Тот имел крайне недовольный вид и хмурился. Вульфила тащил его за собой почти насильно.

– В чем дело? – осведомился Бертен. – Я согласился на ваш план и притворяюсь тупым и грубым наемником, чтобы меня не узнали раньше времени, но не думаете же вы, что я действительно отправлюсь с вами в Кхитай, охраняя этот глупый торговый караван…

– Разумеется, нет, – сказал Конан с насмешливым поклоном, – но дело, по которому мы призвали вас на совещание, ваше высочество, имеет государственное значение.

Инаэро моргал, не зная, как относиться к происходящему. Что означает обращение «ваше высочество»? Инаэро не видел никакого «высочества» – перед ним был юноша в потрепанной одежде, и выглядел он так, словно несколько месяцев назад перенес тяжелую болезнь и только теперь начал оправляться.

– Так, – не без удовольствия проговорил Конан и устроился поудобнее в углу, на подушках, набитых соломой. – А теперь, дружок Инаэро, рассказывай.

И Инаэро, беспокойно водя глазами с одного лица на другое, рассказал все, о чем слышал. Он вдруг разом сдался. Терять ему было уже нечего.

– Орден Павлина? – удивился юноша, которого называли Бертеном. – И Арифин его возглавляет?

– Ты знаешь Арифина? – удивился в свою очередь Инаэро.

Бертен посмотрел на него высокомерно и вместе с тем задумчиво.

– Да. Мелкая сошка, торговец. Он поставляет моему брату наркотики. Они оба делают вид, будто речь идет о женщинах и благовониях, но весь дворец знает: это черный лотос.

– Дворец? – глупо брякнул Инаэро и замолчал, прикусив язык.

– Тебе же сказали, – напомнил Конан, – перед тобой наследный принц Бертен. Разве ты еще не понял этого?

Инаэро упал на колени. Не из почтительности перед высоким саном потрепанного юнца, а просто оттого, что ноги больше не держали его. Слишком много потрясений за один день.

Арригон со своего места проговорил отчетливо и внятно:

– Картина получается отвратительная. Арифин кормит старшего сына наркотиками и постепенно превращает его в идиота. Тот же Арифин содержит огромную шпионскую сеть по всему Хоарезму. Одна из его задач – разорить нашего хозяина. Мне почему-то кажется, что эта задача – так, мелочь, а настоящая цель Арифина в другом.

Конан кивнул.

– Не готовит ли он покушение на самого правителя Хоарезма? Как бы это узнать?

– Мой отец почти не покидает дворец, – сказал Бертен. – Он нечасто выезжает на охоту.

– Отравить человека можно и в его постели, – сказал Арригон тоном заправского дворцового заговорщика.

– Вряд ли. Яд сразу обнаружат, и первое подозрение падет на того, кто снабжал принца Хейто наркотиками, – сказал Бертен.

– Почему? – удивился Инаэро. Теперь он уселся и старательно делал вид, что является полноправным участником разговора.

– Иди умойся, – бросил ему Конан.

– Но я должен вернуться в школу каллиграфов и доложить, что все прошло успешно, – возразил Инаэро.

Конан безнадежно махнул рукой, а Бертен снизошел до объяснений:

– Арифина заподозрят потому, что он имел дело с запретными зельями. Это проще простого.

– Смерть властителя должна иметь вид естественный, – продолжал свою мысль Арригон. – Подумай хорошенько, принц, не представится ли убийцам удобный случай подстроить несчастье с правителем?

– Может быть, жертвоприношение коней… – растерянно проговорил Бертен. – Мой отец должен будет принести в жертву коней… Лошадь – животное опасное.

– Подходит, – кивнул Конан. – Скоро ли это должно случиться?

– Да.

– Поспешим, – решил Конан. – Я думаю, настало время представить принца Бертена его отцу. Инаэро останется здесь. Возвращаться ему опасно. Отправим в школу раба с сообщением о том, что у Инаэро слишком много работы, и он задержится в доме Эйке до темноты.

Инаэро попытался что-то возражать, но его даже не слушали, и он неожиданно для себя обмяк и успокоился. Эти двое, гирканец и киммериец, знали, что делают. Похоже было, что оба не раз уже ворочали государственными делами. Инаэро почувствовал себя в надежных руках. «Хорошо бы, чтобы и Хоарезм испытывал то же самое», – подумал молодой человек, забиваясь в угол и стараясь не обращать внимания на насмешливые взгляды могучего Вульфилы.

– Идем, черномазый, – добродушно пророкотал великан, – я т-тебе п-покажу, где м-можно умыться… А то г-глядеть на теб-бя срамно…

Но дурная весть опередила Конана и Бертена.

Как-то разом заголосили в доме женщины, заговорили громкими голосами мужчины.

– Что-то случилось, – сказал Конан, хмурясь. – Как невовремя!

Бертен молча остановился рядом с киммерийцем. Они оба стояли посреди двора, прислушиваясь к тому, что происходило внутри комнат.

– Не может быть! – долетел наконец резкий мужской выкрик.

Точно по команде, разом взвыли женщины.

– Кто-то умер, – определил Бертен.

Во двор широкими шагами вышел Эйке. Его просторная белая одежда развевалась от быстрого движения. Лицо хозяина дома было взволнованным. Заметив своих наемников, он остановился, как будто споткнулся, а затем овладел собой и тряхнул головой.

– В городе несчастье, – сказал Эйке, обращаясь к своим солдатам. – Сегодня утром принц Хейто был найден мертвым в собственных покоях. А второй наследник престола, Бертен, до сих пор неизвестно где. Правитель даже не знает, жив он или умер. Город погружен в отчаяние. К счастью, наш государь еще не стар и может иметь детей, но, к несчастью, эти дети вырастут еще нескоро и достигнут зрелости к тому времени, когда государь будет уже дряхл…

– Да, нет ничего хуже, чем малолетний наследник трона, – согласился Конан с таким видом, словно наблюдал такое не раз и с самого близкого расстояния. – Однако отчаиваться рано, господин, потому что младший сын правителя жив и, надеюсь, со временем сделается достойным государем. Эйке моргнул.

– О чем ты говоришь, солдат? Разве до тебя не доходили слухи о его безрассудной храбрости, о его гибели на берегу озера Вилайет?

– До меня много кто доходил, почтенный Эйке, – многозначительно заметил Конан. – Вот, например, мой товарищ.

Эйке скользнул по невзрачной фигуре расколдованного принца небрежным взглядом.

– Да, – ответил наконец хозяин дома, – я нанял его только потому, что об этом попросили такие отменные воины, как ты, Вульфила и Арригон. Сказать по правде, сам бы я его нанимать не стал. Сдается мне, воин из него посредственный, да и опыта у юнца в любом случае маловато. Но я согласен с вами: солдат должен учиться своему ремеслу. Наставники у него хорошие, так что с годами из парня выйдет толк…

Бертен побледнел и закусил губы, а Конан захохотал.

– Позволь представить тебе, господин: наследный принц Бертен, младший и теперь единственный сын хоарезмийского владыки! Неужели ты не узнал его?

Бертен вскинул голову, в очередной раз до смешного напомнив Конану птицу, в которую был превращен волей злого колдуна. Эйке поджал губы. Он не знал, потешается ли над ним киммериец или же говорит серьезно.

С одной стороны, как этот ничтожный парнишка может оказаться наследником? С другой стороны, Эйке вдруг начал замечать сходство…

– Принц, – выговорил он и поклонился. – Какое неожиданное счастье! Мне неслыханно повезло, что я предоставил тебе кров!

Бертен чуть склонил голову набок, моргнул по-птичьи, бормотнул: «Сон, сон…» и затем проговорил:

– Твоя ошибка вполне объяснима – ты ведь не ожидал меня увидеть. Да еще в столь неподобающей одежде.

– Это правда, – согласился Эйке, – и надеюсь, что это послужит мне оправданием.

– Теперь, когда мой брат мертв, моему отцу угрожает опасность… – начал Бертен, но Конан непочтительно перебил его:

– Выслушай нас, Эйке. Ситуация отвратительная. Правителю угрожает заговор. И глава заговорщиков – не визирь, не вельможа и даже не родственник, а ничтожный торговец, но тайная власть его велика. Если не принять мер…

– Я понял, – быстро перебил Эйке и вздохнул. – Жаль, здесь нет моего брата Тассилона.

– Зато здесь есть Конан из Киммерии, – сказал Бертен. – Человек государственного ума! И чуть заметно усмехнулся. Конан пропустил насмешку мимо ушей.

– Можно было бы, конечно, заставить Арифина проявить себя, совершить еще несколько преступлений… Но мне кажется, будет гораздо разумнее просто явиться к отцу Бертена и открыть ему все. Надеюсь, он нам поверит.

– Я тоже, – сказал Эйке, готовясь уйти. Но Конан остановил его:

– Здесь твой бывший приказчик, Инаэро. Эйке остановился и обернулся. На его лице было написано искреннее удивление.

– Инаэро? Что он здесь делает?

– Пытается тебя спасти, – сказал Конан. – Он не брал того шелка, в краже которого ты обвинил его. Более того, этот парень, несмотря на всю свою слабохарактерность, не держит на тебя зла.

– Я не обвинял его в краже, – горячо сказал Эйке. – Я просто…

– Ты просто выставил его на улицу как человека запятнанного, – сказал Конан. – Поступок разумный, но не слишком милосердный. Впрочем, я поступил бы на твоем месте точно так же. Однако сам Инаэро – не таков, и у тебя есть возможность в этом убедиться. Он пришел сообщить о заговоре. Ты – очередная намеченная жертва,

– Я? – удивился Эйке. – Конечно, у меня есть враги, но какое отношение моя скромная персона имеет к дворцовому перевороту?

– Никакого, просто ты не угодил одному из членов этой милой компании заговорщиков, – объяснил Конан. – Кажется, его зовут Церинген. Тебе знакомо такое имя?

Эйке молча кивнул. Других объяснений ему не потребовалось.

– Вот и отлично, – заявил Конан. – Теперь скажи мне, господин Эйке, есть ли у тебя близкие друзья среди дворцовых слуг?

– Игельгус, старший и доверенный писец его величества, давний друг моей семьи, – сказал Эйке. – Можешь обратиться к нему. Он поможет вам обоим проникнуть во дворец. Думаю, принцу не стоит бить кулаком в ворота и взывать: «Пустите меня к отцу, я – спасенный принц Бертен!» Его могут убить прежде, чем он окажется во дворце.

– Разумно, – кивнул Конан.

– Кто посмеет убить меня на глазах моего отца? – высокомерно спросил Бертен.

– Во-первых, твой отец может этого и не увидеть, – успокоил своего спутника киммериец, – а во-вторых, ему просто скажут, что ты ненормальный. Так что набрасывай на голову покрывало, как странник, и идем. Игельгус? Я запомню.

* * *

После того, как принц Хейто был обнаружен в спальне мертвым, с синим лицом и почерневшими веками, среди рассыпанного горстями порошка черного лотоса, во дворце поднялась настоящая буря. О дурных пристрастиях принца хорошо знали, но никто не предполагал, что он погибнет так рано и, судя по всему, от собственной глупости.

Когда у ворот появилось двое странников, никто не обратил на них должного внимания. Конан и его товарищ вошли во двор со стороны конюшни, постояли немного, осваиваясь посреди суматохи. Конан фыркнул, видя, как некоторые слуги под шумок вытаскивают из покоев мертвого принца какие-то вещи. Он задержал одного такого хапугу и спросил его как ни в чем не бывало:

– Где бы мне найти доверенного писца Игельгуса?

– Пусти! – слуга дернулся и недовольно сморщил лицо. – Кто ты такой, бродяга? Почему пристаешь ко мне?

– Так хочу, – объяснил Конан. – Где Игельгус? Мне он нужен!

– Как ты вошел сюда?

– Воротами, – сказал Конан. – Ты объяснишь мне, где найти Игельгуса, или я должен сломать тебе шею и подыскать себе другого провожатого?

– Пусти, – обмяк слуга, – я провожу тебя.

– Вот и хорошо, – сказал Конан. – А золотой кубок лучше сомни как следует и отнеси на Блошиный рынок. Там неплохо платят за краденый золотой лом.

– Ты грязное животное, – объявил слуга не без достоинства. – Я несу этот прекрасный кубок моему господину.

– Угу, – сказал киммериец и воздержался от дальнейших комментариев.

Покои Игельгуса во дворце представляли собой две небольшие комнаты с решетчатыми ставнями на окнах, выходящих во двор. В одной помещались писчие принадлежности, в другой – тахта и низенький столик с напитками, предназначенные для часов отдохновения. Жил Игельгус в другом месте, у него имелся собственный дом в Хоарезме.

Но сейчас старший и доверенный писец находился во дворце, и слуга представил ему «бродяг и оборванцев, которые для чего-то желают видеть твою милость», после чего быстро убежал. Он не хотел видеть, какая сцена разыграется между царедворцем и странными людьми, ворвавшимися во дворец.

Первым вошел Конан. Он быстро огляделся по сторонам, но в помещении никого не было, кроме пожилого человека весьма достойной наружности. При виде чужака старик привстал на тахте.

– У нас несчастье, – проговорил Игельгус, – так что ты извинишь мой огорченный вид, незнакомец.

– У вас – большое счастье, – возразил Конан, – и это счастье пришло со мной.

Старик поморгал, озадаченный.

– Если это счастье здесь, то почему же я его не замечаю? – спросил он наконец.

Вместо ответа Конан протянул руку назад и взял за локоть Бертена, прятавшегося за спиной киммерийца.

– Иди сюда, – велел он молодому принцу. И втащив его в комнату, сдернул покрывало с головы юноши. – Смотри, Игельгус! – обратился варвар к старшему писцу. – Раскрой свои старые глаза пошире и посмотри хорошенько!

– Великие боги! – старик даже подскочил. – Это же… наследник!

Он схватил Бертена за руки, прижался к ним лицом и заплакал.

– Мы уже отчаялись увидеть тебя живым! – всхлипывал старик.

Конан чуть тряхнул его за плечо.

– Не время проливать слезы, – сказал киммериец недовольным тоном. – В городе созрел заговор. Я нарочно доставил Бертена сюда, потому что для надлежащей встречи наследника у нас нет времени. Правитель должен немедленно арестовать всех участников заговора. Я назову ему имена, а ты и наследник подтвердите, что я говорю правду.

– Но как я могу что-то подтверждать, если вижу тебя впервые в жизни? – удивился Игельгус.

– Меня прислал Эйке. Он говорит, что ты – старый друг его семьи, – сказал Конан.

Бертен кивнул.

– Это правда, Игельгус, можешь ему верить.

– Ну, хорошо… – начал сдаваться старик. – Я действительно знаю семью Эйке.

– Бертен будет моим главным доказательством, – продолжал Конан. – Я – человек, который сумел вернуть сына отцу. Правитель не сможет не поверить мне.

– Возможно, – пробормотал Игельгус. – Очень возможно…

– Ты опытный царедворец, – добавил Конан. – Надеюсь, ты найдешь убедительные доводы. Иначе… Если мы промедлим хотя бы день, может быть поздно.

* * *

Арифина схватили прямо в его лавке. Он возмущался, отбивался, показывал какие-то документы, удостоверяющие его полную надежность.

– Я – поставщик королевского двора! – кричал он.

Смерть Хейто застала его врасплох. Конан не зря действовал так стремительно; ни один из членов великого и тайного Ордена Павлина не успел разобраться в событиях, сделать для себя надлежащие выводы и стремительно бежать из Хоарезма. Кроме того, большинство из них в любом случае не смогло бы оторваться от накопленных за долгие годы сокровищ и предпочитало выжидать: авось подозрение на них не падет.

Однако по совету Инаэро первой была захвачена школа каллиграфии, где хранились списки членов Ордена и перечень пожертвований, имущества, вложений тайной организации.

С помощью этого списка и был составлен другой – перечень людей, подлежащих немедленному аресту.

Стражники ворвались сразу во все намеченные дома. Правитель Хоарезма не тратил времени на объяснения и разговоры с придворными и советниками двора и действовал как тиран и деспот. Получив сведения о заговоре в Хоарезме и убедившись в их надежности, он попросту вызвал к себе военачальников и отдал им соответствующие распоряжения.

– Вы не можете арестовать меня! – надрывался Арифин, пока невозмутимые солдаты вязали ему руки. – Я – честный человек! Поставки порошка черного лотоса не запрещены! Я не убивал принца Хейто!

– А тебя никто не обвиняет в убийстве принца Хейто, – сообщил ему начальник отряда, скучно наблюдая за тем, как его подчиненные копаются в вещах Арифина.

– Но в чем тогда меня обвиняют?

– Узнаешь, – сказал начальник отряда. – Наш государь – господин над жизнью и смертью своих подданных. Он вообще может ничего тебе не объяснять. Просто повесит – и все…

– Меня оклеветали! Меня предали! Я невиновен! Это все они! Мои тайные недруги! – вопил Арифин. Он кричал и плакал до тех пор, пока его не успокоили ударом массивного кубка по голове.

Ватар при виде отряда солдат удивительно быстро все понял. Инаэро, как ему докладывали, до сих пор не возвратился, и глава каллиграфической школы сделал на счет этого работника совершенно правильные выводы.

Посылая проклятья на голову болвана и неудачника Инаэро (все-таки не зря говорят люди, что неудача – болезнь заразная и последнее дело брать к себе в дом неудачника!), Ватар попытался сбежать.

Однако Инаэро, хорошо знавший нрав своего теперь уже бывшего хозяина, предупредил солдат о такой возможности, поэтому засады были расставлены по всему Блошиному рынку, и Ватар бесславно угодил в руки стражи, как и все прочие участники заговора.

Правитель Хоарезма торжествовал. Младший сын вернулся победителем, более того – он, достойный наследник престола, – раскрыл злодейский заговор, имевший целью покушение на жизнь самого владыки! Впору было трубить в трубы и устраивать роскошное празднество.

Конан и его спутники были представлены ко двору, но ни один из них не соблазнился должностями в гвардии: все они предпочитали свободу и независимость, пусть даже это и означало иногда полуголодное существование и риск. Рейтамира взгрустнула на пару часов об упущенной возможности жить под надежной крышей дворца. И даже объяснения Арригона – насчет того, что не так надежны крыши дворцов, как это представляется со стороны, – не смогли развеять ее печаль. Но выбор был сделан: она осталась со своим супругом и должна была до конца жизни разделять его участь.

А вот от мешочка с золотыми не отказался ни один из наемников. Эйке поначалу опасался, что они, разбогатев, откажутся сопровождать его караван в Кхитай, но – нет: деньги заканчиваются, рассудили солдаты, а такая замечательная работа, как охрана богатого каравана, принадлежащего щедрому торговцу, подворачивается нечасто.

Арригон отдал свою долю Рейтамире, проворчав:

– Купи в Хоарезме дом. Здесь, по моим подсчетам, хватит на небольшой дворец. Найми прислугу – пусть следит за ним в наше отсутствие. Надо же куда-то будет девать детей, когда они начнут рождаться.

Рейтамира покраснела.

– Ты рассчитываешь на детей?

Арригон очень удивился:

– А разве ты не рассчитываешь? Я полагаю, их появится не менее десятка.

И дом был куплен. Арригон не слишком огорчался тем, что Рейтамира почти сразу потратила все золотые, полученные от правителя: поездка с караваном обещала принести немалые барыши, зато супруга расцвела и теперь откровенно сияла.

– Для меня важно знать, что у меня есть свой дом и я всегда могу в него вернуться, даже из Кхитая, – объяснила она мужу.

Арригон, привыкший возить свой дом с собой, на спине быка, только фыркнул, но возражать женщине не стал.

* * *

Вечером памятного дня, когда были схвачены все заговорщики, к Конану явился Инаэро. Он был очень смущен и некоторое время топтался, не зная с чего начать разговор.

Черная краска была полностью отмыта с его лица и рук. Конан разглядывал молодого человека немного насмешливо. Наконец киммериец кивнул ему:

– Садись и рассказывай, с чем пожаловал.

Инаэро послушно сел. Поерзал на месте и наконец начал:

– Я хотел попросить тебя… об одолжении.

И вытащил из-под одежды мешочек с золотыми – правитель одарил его наравне с прочими своими спасителями.

– О, кажется, у меня новый наниматель, – протянул Конан лениво и зевнул. – Кого я должен убить для тебя, малыш? Только назови. За такие деньги я перебью целую казарму стражников.

– Это не для тебя, – сказал Инаэро, смущаясь почти до слез. – То есть, можешь взять себе все, что останется… Если останется.

– Не томи мое сердце, – сказал варвар, – иначе оно разорвется.

– Владыка распорядился изъять в казну и распродать все имущество арестованных, которых послезавтра публично казнят на площади.

– Разумное решение, особенно если учесть, что они успели накопить огромные богатства, – согласился Конан. – Когда я стану королем, я воспользуюсь хоарезмийским опытом. Однако продолжай.

– Среди этого имущества… есть имущество некоего Церингена… Личного врага нашего хозяина, Эйке.

– Припоминаю, – сказал Конан, который отлично это знал. И нахмурил брови: – А тебе-то что до этого? Хочешь что-то купить?

Инаэро покраснел.

– Сейчас у Церингена находится одна девушка.

– По моим сведениям, Церинген – кастрат, так что успокойся, малыш: твоей драгоценной девушке ничего не угрожает.

– Я не об этом. Я хотел бы ее выкупить, – сказал Инаэро.

– Так вперед, за чем же дело стало? – удивился наконец Конан. Поведение молодого человека поневоле поставило его в тупик. – Деньги у тебя есть, и немалые, хватит на десяток девушек. Ее, видимо, выставят на продажу уже завтра.

– Я… не могу, – пробормотал Инаэро.

– Почему?

– Понимаешь ли, Конан, она мне не простит, если я сделаю это еще раз, – объяснил Инаэро. – Она – лучший каллиграф нашей школы. Она обучала меня своему искусству. Да и вообще… Она замечательная, если хочешь знать!

– Прекрасный выбор. – Не смейся надо мной!

– Погоди-ка, – задумчиво проговорил Конан, – из твоих слов я понял, что один раз ты уже ее продал.

– Это была необходимость.

– Как у тебя в жизни все запутано, Инаэро! – воскликнул киммериец. – Ты непрерывно ставишь меня в тупик. Можно сказать, общаясь с тобой, я не вылезаю из этого тупика. Тебе нравится эта девушка, и ты желаешь ее непременно выкупить, но хочешь, чтобы это сделал для тебя кто-то другой?

– Приблизительно так, – кивнул Инаэро.

– А если точнее?

– Это в точности то, чего я хочу.

– Так бы и сказал, – киммериец опять зевнул и сомкнул пальцы над мешочком с золотыми монетами. – Завтра она будет у тебя, не сомневайся.

* * *

Конан отправился на Блошиный рынок поутру, едва только удары барабана возвестили о начале торгов. Ему пришлось подождать, пока выведут всех рабов, подлежащих непременной продаже. Наконец, когда было объявлено об имуществе преступника Церингена, Конан затесался в толпу любопытствующих и принялся разглядывать «товар». Большинство прислуги Церингена никуда не годилось, с точки зрения киммерийца: это были изнеженные, капризные люди, в основном приученные подавать напитки, услаждать взоры плясками и пением, а также чтением. Их разбирали охотно и платили за них немалые деньги: такие рабы считались «вышколенной домашней прислугой», а богатых людей в Хоарезме имелось немало, и все они желали, чтобы им «услаждали взоры и слух». Конан только плевался, когда на помосте оказывался очередной гладенький человечек с холеным телом и томным взором.

Наконец киммериец встрепенулся. Под свист и выкрики на помост вывели девочку лет пятнадцати-шестнадцати. Близоруко щурясь, она оглядела толпу. Было очевидно, что она не раз гуляла по этому рынку среди этой самой толпы, и многие из собравшихся были ей знакомы.

И точно. Послышались вопли:

– Эй, Аксум! Эй, гордячка! Что, тебя выставили, а? Что ты натворила, если тебя продают? Сперла что-нибудь, а?

– Тьфу на тебя! – закричала вдруг Аксум в ответ. Она вся подобралась, набычилась, словно собираясь боднуть кого-то из увиденных внизу, под помостом.

Послышался громкий, дружный хохот.

– Ну, эта – пантера, только держись! – высказал свое мнение один из зевак, стоявших рядом с Конаном. Он явно не собирался никого покупать, просто пришел поглазеть на любопытное зрелище.

– Тихо, ты! – обратился к Аксум распорядитель аукциона и легонько хлестнул ее прутиком по плечу.

Она сморщилась.

– Сам ты тихо! – сказала она дерзко. – Попортишь мне руки – тебе самому руки выдернут!

– Девственница Аксум! – провозгласил распорядитель аукциона, решив не обращать внимания на выходки девушки. – Начальная цена – пятнадцать золотых!

– Нахал! – завопила Аксум. – Я – каллиграф, я – мастер!

– Знаем! Знаем! – послышались выкрики в толпе. – Она смерть как хорошо рисует сердечки и завитушки!

– И голых баб! – добавил какой-то солдат в простоте. – По моей просьбе как-то раз нарисовала. Я в трактире сидел и скучал смертно, – продолжал он словоохотливо, видимо, не в силах удержаться от воспоминания. – А она подсела рядом, попросила персиков угоститься – мол, устала очень, – а я ей и говорю: «Ты, красотка, для меня не годишься, я тощих не люблю». А она в ответ: «Я красотка не для того, а вот нарисовать тебе могу такую распрекрасную, что засохнешь – будешь искать похожую и в жизни не найдешь». И что бы вы думали? Нарисовала! И как в воду глядела: сколько с тех пор времени прошло, такую же не нашел!

Покупать каллиграфа не спешили. Конан отделился от стены, к которой прислонился, всем своим видом выражая крайнюю лень, и громко произнес:

– Двадцать пять золотых.

Соседи по толпе дружно уставились на киммерийца. Варвар был меньше всего похож на человека, которому требовался личный каллиграф.