Текст книги "Демоны степей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Люди рассказали тебе правду, чужестранец, – отозвался правитель, проводя рукой по черной с проседью бороде. – Если ты можешь помочь мне, то рассчитывай на хорошую награду, только не проси места при моем дворе.

Мгновенный взгляд синих глаз полыхнул в зале для аудиенций, как молния. Едва заметная усмешка коснулась губ киммерийца.

– Благодарю за щедрое предложение, владыка, – отозвался Конан, – но я никак не могу занять пост при твоем дворе, поскольку не желаю осесть на одном месте, сделаться грузным и ленивым. Даже визирь не может завоевать себе королевство. А бездомный наемник – может. В этом разница между жирным визирем и бездомным наемником.

Правитель хотел было возразить, что его неправильно поняли, что он, напротив, никакого места при дворе не предлагает этому безродному бродяге, – но… что-то в ледяном взоре синих глаз остановило его. Внезапно он понял, что наземный меч насмехается. Под личиной бесстрастного, туповатого солдата скрывается изворотливый ум прирожденного жулика и вора.

Как ни странно, это открытие наполнило хоарезмийского владыку надеждой. Именно такой человек в состоянии освободить его Бертена. Если юноша еще жив.

– Я рад, что мы с тобой мыслим одинаково, – кивнул правитель. – Потому я и держу при себе жирных визирей, а хищных зверей отправляю подальше, поручая им различные дела, достойные их доблести.

Тут Конан впервые за время аудиенции широко улыбнулся и протянул руку к слуге, чтобы тот вложил ему в пальцы бокал с вином.

– Расскажи мне об этом Велизарий, – попросил Конан. – Болтают, будто у него на службе настоящий колдун, который пожирает человеческие души…

* * *

В родной деревне Рейтамиры говорили о пожаре. Зарево полыхало по всему небу. До восхода оставалось еще несколько часов, но уже сейчас было светло, как на рассвете. Только страшное солнце всходило на западе. Люди толкались во дворах, задирали головы к небу, переговаривались.

Мать девушки тихо плакала. Она была уверена в том, что ее Рейтамира погибла. Если еще раньше не умучал ее кровавый барон, не истерзали бессердечные солдаты, то теперь-то уж точно настигла ее злая смерть.

Прочие думали совсем о другом.

– Если барону конец, то, значит, мы свободны!

– Стало быть, и дань можно не готовить…

– А тот знатный юноша, сын правителя Хоарезма, – должно быть, и он тоже теперь мертв.

– Он и прежде был мертв, – авторитетно возразил последнему сплетнику деревенский староста. – Его колдуну скормили, забыл?

– А если не скормили?

– А если правитель Хоарезма решит, что это мы спалили замок и извели его сына?

– А если правитель Хоарезма пойдет на нас войной?

Мысли крестьян переходили от одного мрачного предположения к другому. Так уж устроены были эти люди: едва только придет в голову светлая мысль, как мрачные тучей прогоняют ее, словно туча воронья, набросившаяся на кроткую голубку.

И вдруг все разом замолчали.

На дворе показалась Рейтамира. Никто из крестьян не понял, когда и как она пришла сюда. Просто вдруг выступила из темноты. Уже и оплакать ее успели, и счесть мертвее мертвого, а она – живехонька! Платье на ней хорошее, волосы вымыты и убраны под расписной убор, взгляд ясный и строгий. Словно судить своих родных явилась, нарочно покинув Серые Равнины. И с нею – двое, оба при оружии, один колченог и косоглаз, другой обилен телом, могуч и косноязычен.

Деревенские расступились, давая ей дорогу. Мать попробовала было виться возле дочери, видя, что та не только жива-здорова, но и процветает, но девушка едва удостоила взглядом родных.

Решительно отстранила ее Рейтамира, сказала: – Поздно – я уже замужем. Без моей воли меня отдали, и теперь не невольте – ухожу.

Когда это слово – «замужем» – прозвучало столь отчетливо и откровенно, Арригон заметно вздрогнул. Рейтамира не была его женой. Они даже не разговаривали о ее возможном замужестве. А с ее уст сорвалось так, словно она давно уже видела себя супругой Арригона и ничего другого для своей жизни не мыслила.

Гирканец почувствовал, как грудь его расширяется, наполняется теплом. С женой и другом он начнет новую жизнь. Если только отыщут они землю, куда можно будет поставить ногу и воткнуть первый кол, вокруг которого вырастет большой шатер…

– Куда же ты пойдешь, моя горемычная!.. – завела было снова мать, и опять остановила ее Рейтамира:

– Я за мужем моим не горе мыкаю. Уважай и ты меня – перестань по мне плакать.

И попросила отдать ей приданое, которое до сих пор хранилось в плетеной корзине и девичьей комнатке, которую Рейтамира делила с сестрами. Повинуясь сердитому окрику отца, мать доставила корзину, в руки отдавать не стала, поставила к ногам дочери и боязливо отодвинулась. Оба воина стояли за спиной Рейтамиры неподвижно, точно изваяния, но ощущение смертельной угрозы исходило от них так явственно, что его, казалось, можно было потрогать руками.

Младшие и двоюродные сестры украдкой поглядывали на Рейтамиру – кто завистливо, кто сердито: думали разжиться вышитыми рубашками из сестриного рукоделья, а она, гляди ты, вернулась и все забрала! И попробуй возразить, хотя бы тихонечко: тот рослый спутник Рейтамиры, Вульфила, хоть и поглядывает весело, а спорить с ним не все-таки не стоит, такой в землю кулаком вобьет и сверху разровняет, чтобы и следов не нашли!

В свете пожара спешно погрузили на телегу

хлебы, баклажку с молоком, короб с полотнами, предназначенными для свадьбы Рейтамиры (вот и пригодились!), а разбойник Арригон уже впрягал лошадь деревенского старосты – самую откормленную и лучшую. И все это молчком, без всякого почтения к хозяевам. Можно сказать, открытый, откровенный грабеж!

Выезжали со двора, скалясь стрелами, готовыми сорваться с тетивы. Да только здесь можно было и не скалиться. Не посмели в этой деревне противиться лихоимству и самоуправству Велизария – не осмелились и Арригону возражать. Что за люди, в самом деле! Стоит ли сожалеть о них!

* * *

Не многое сумел рассказать о Велизарий и его колдуне правитель Хоарезма. Передал Конану некоторые слухи, а заодно вручил ему баклажку с горючей водой. Воду эту изготавливали в Вендии, и секрет ее состава сохранялся в глубокой тайне.

– Хранил, как величайшую драгоценность, – сказал киммерийцу правитель и глубоко вздохнул. Его ухоженная, густая, черная с проседью борода колыхнулась, и в ней вдруг вспыхнули вплетенные в пряди крошечные кольца с драгоценными камнями. Точно росой была присыпана борода правителя, росой, озаренной рассветным солнцем.

Конан ухмыльнулся собственным мыслям, но вслух проговорил совсем другое:

– Расскажи мне, как пользоваться этой твоей величайшей драгоценностью.

– В этой воде, кроме сорока обычных ингредиентов, которые в сочетании производят жидкость, способную загореться при соприкосновении с воздухом, есть еще сорок первый, нечеловеческий и неземной. Откуда берут его вендийца – остается их неразрешимой загадкой. Ни один человек не расскажет об этом чужаку. Скажу даже более: об этом сорок первом элементе вендиец-мастер может сообщить только своему преемнику. На всю Вендию мастеров таких – не более десятка.

– Должно быть, эта штука стоит целое состояние, – сказал Конан задумчиво, взвешивая на руке баклажку.

Правитель Хоарезма на мгновение насторожился, и камни в его бороде погасли, когда он опустил голову. Но Конан быстро улыбнулся, блеснув зубами.

– Не бойся, правитель! Ты подумал о том, что этот пройдоха-киммериец украдет твою вещь и продаст ее на рынке?

Отец, потерявший сына, в ответ безмолвно кивнул.

Конан хмыкнул.

– Твое предположение не оскорбило меня, потому что подобная мысль промелькнула у меня в голове. Однако любопытство и желание увидеть, как в волшебном пламени сгорит колдун, гораздо сильнее алчности. К тому же, ты ведь щедро вознаградишь меня, не так ли?

Правитель молча приложил к груди растопыренную руку.

– Не сомневайся!

Конан скорчил гримасу. Когда имеешь дело с сильными мира сего, следует быть настороже: никогда нельзя знать наверняка, что выкинет титулованная особа. Иные попадались довольно неприятные – вероломные и жадные. Но случались и щедрые. И таковых обычно больше. Нужно только припугнуть их как следует.

– Я не сомневаюсь, владыка, – молвил Конан. – Расскажи мне теперь о том, как пользоваться этой волшебной водой.

…И никто бы потом не посмел сказать, что киммериец применил полученную ценность не во благо!

Пробравшись к замку, Конан несколько часов наблюдал за ним. Ему, не раз проникавшему в хорошо охраняемые дома вельмож и богачей, не составило труда выяснить, каким образом несут здесь охрану, как часто сменяются стражи и каков порядок прохождения ими по стенам. Ничего особенного.

Впрочем – чему удивляться! Местное население сплошь состояло из трусливых кроликов и глупых баранов (такова была характеристика, которую Копан без колебаний дал жителям этой области, позволившим Велизарию покорить себя и покорно платившим дань этому разбойнику). Естественно, ни один баран не осмелится даже помыслить о том, чтобы проникнуть в твердыню волка.

Воины Велизария – такие же волки, как и их господин, – не могли относиться к покоренным крестьянам без пренебрежения. Замок охранялся, скорее, как дань традиции, ради того, чтобы среди воинов не падала дисциплина. Ну еще и для того, чтобы твердыня действительно выглядела неодолимой.

Ха! Конан ухмылялся и скалил зубы. Для человека, родившегося среди голых заснеженных скал Киммерии, отвесные стены никогда не представляли достаточной преграды. Сняв сапоги и сунув их за пояс, киммериец босиком подобрался ближе к стене. Еще одна беглая тень среди множества колышущихся темных пятен, плодов соития таинственного лунного света и густой листвы деревьев и кустов. Никто ничего не заметил. В замке царили тишина и спокойствие.

Конан хмыкнул еле слышно. Его вытянутая рука коснулась камней стены. И тут киммерийца ожидала первая неожиданность: прикосновение отозвалось неприятной дрожью в кончиках пальцев, и короткие волосы на загривке варвара поднялись, щекоча кожу. Он ощутил присутствие магии.

Эта способность была у Конана врожденной. Он никогда не задумывался о том, имеется ли нечто подобное у других людей. Многие животные чувствуют близость потусторонних сил: кошки выпучивают глаза и застывают в неподвижности, созерцая никому из людей не видимый объект; собаки начинают выть и тоскливо скалить зубы, заранее признавая свое бессилие перед не-

ведомым, от которого даже хозяин не сможет их защитить; кони ржут, бесятся, встают на дыбы и лупят по воздуху копытами… Так почему бы дикому, «нецивилизованному» человеку не реагировать на близость нечистых сил?

Нет таких законов природы, которые помешали бы киммерийцу воспринимать близость магии!

Конан содрогнулся и нащупал баклажку с волшебной горючей жидкостью, как будто хотел обрести в ней поддержку. Отчасти ему это удалось. Теперь он больше не сомневался в своей цели.

Умелые ловкие пальцы рук и ног быстро находили опору в каменной кладке. Прижимаясь к стене всем своим могучим телом, варвар быстро поднимался наверх. В нескольких локтях от края стены он замер, ожидая, пока сверху простучат сапоги. По расчетам варвара, это должно было произойти уже скоро.

Но что-то задержало часовых. Видимо, сцепились языками где-нибудь возле башни, где встречаются два поста. Киммериец скрипнул зубами. Долго еще ему тут висеть? Скоро выпадет роса, станет холодно. Конечно, не киммерийцу бояться ночной прохлады, особенно здесь, в теплом климате, но все-таки это было неприятно. К тому же забираться наверх по влажному камню будет немного труднее. Можно поскользнуться. Конан был высокого мнения о своих способностях скалолаза, но, с другой стороны, никогда не позволял себе расслабляться в таких делах полностью: и на старуху бывает поруха. Особенно если старуха никакого подвоха не ожидает и ослабляет бдительность, начинает допускать небрежности. Тут-то все и случается… А в свете того, что Конан успел узнать о Велизарий и его колдуне, очень не хотелось бы неожиданностей. Лучше бы уж ничего не случалось из незапланированного.

Солдаты – страшные сплетники, с досадой думал Конан. Говорят, будто самые жуткие сплетники – женщины из гарема, но ни одна наложница, ни один евнух и в подметки не годятся в этом отношении солдату, воинственному наемному мечу.

Отчасти это можно понять. Евнухи сплетничают из свойственной им склонности плести интриги и от подавленного властолюбия: перемывая кости владыкам, они чувствуют себя как бы у кормила власти. Женщины болтают, потому что они любопытны. Но солдаты обмениваются сведениями потому, что зачастую от правильного понимания ситуации зависит их жизнь. Ну и все прочее, что было сказано о женщинах и евнухах, солдатам присуще не в меньшей степени.

Наконец сплетники разошлись. Сапоги протопали над головой приникшего к стене варвара. Конан еле слышно вздохнул. Никогда не думал, что стук сапог стражи отзовется в его сердце такой радостью!

Когда шаги удалились, Конан в несколько рывков преодолел остаток пути и гибко, как кошка, забрался на стену. Огляделся по сторонам и метнулся к лестнице, выводящей на внутренний двор замка. Там тоже все было тихо.

Кони услышали шаги, и один тихонько всхрапнул, но на этот звук никто не обратил внимание. Темная неслышная тень пробежала, прижимаясь к стенам, через двор, и скрылась в дверном проеме.

Теперь следовало понять, где Велизарий держит своего колдуна. Если слухи верны, и барон заточил мага в своей крепости как невольника, то колдун должен обнаружиться где-нибудь в подземелье. Ничто не указывает на то, что Велизарий станет нарушать эту добрую традицию – прятать пленников в замечательно сыром, темном и вредном для здоровья подвале.

Конан скрипнул зубами, вспомнив свое знакомство – по счастью, не слишком долгое, – с подобными темницами. Свет киммерийцу не требовался – он недурно видел в темноте. Осторожно ставя ноги на склизкие ступени, варвар начал спускаться под землю.

* * *

Мрак и сырость становились все гуще, так что в конце концов даже киммериец стал задыхаться в этом тяжелом воздухе. Ко всему прочему добавились нездоровые испарения. Здесь пахло, как в гнилом болоте.

– Как в гнилом болоте, где сдохла корова, – уточнил Конан, обращаясь сам к себе.

И почти тотчас из полной темноты ему ответил тихий, сиплый голос:

– Кто здесь?

– А! – обрадовался киммериец. – Берегись, проклятый колдун!

– Ах, – отозвался голос, и все стихло. Капля, сорвавшаяся с потолка и упавшая в какую-то невидимую лужу, звякнула так громко, словно кто-то уронил на каменный пол большой хрустальный бокал, и тот разлетелся на тысячу осколков.

Конан тихо зашипел, ругаясь сквозь зубы. Голос, который дважды отзывался, а затем стих, не был похож на голос колдуна. Очень осторожно киммериец стал пробираться дальше, надеясь отыскать того, кто говорил.

Теперь он жалел о том, что не захватил с собой факела, понадеявшись на свое поистине кошачье зрение.

В таком мраке (возможно, не обошлось и без колдовства!) даже киммериец ничего не видел дальше вытянутой руки.

Под ногами то и дело шмыгали крысы. Дважды остренькие зубки пытались впиться в босую ногу варвара, но Конан отбрасывал нахальных животных ногой, а одного придавил пяткой так, что у зверька хрустнул позвоночник.

Голос больше не давал о себе знать. Конан тем не менее хорошо запомнил направление. Скоро он уткнулся лицом в большую клетку, подвешенную к потолку на тяжелой цепи. Под клеткой валялись обглоданные кости. Киммериец не стал разбираться, что именно это было: остатки трапезы сидящего в клетке или напоминание о прежних ее обитателях.

Конан тронул клетку и не без усилия качнул ее, точно детскую колыбель.

Некто сидящий там зашевелился и вздохнул. Конана обдало зловонием.

– Кром! – прошептал киммериец. – Кто ты?

Хлопнули крылья, по железным прутьям заскрежетали когти. Из чьего-то горла вырвался стон, а затем человеческий голос проговорил:

– Сон.

– Я не сон! – взревел киммериец. – Я – живой кошмар, понял? Хватит морочить мне голову! Кто ты?

– Сон, – упрямо повторил голос.

Конан протиснул пальцы между прутьями решетки и нащупал измазанные чем-то липким перья. Провел, превозмогая отвращение, по горячему птичьему телу выше, нашел длинное голое сморщенное горло.

– Гриф! – вскрикнул киммериец, убирая руку прежде, чем она познакомится с прикосновением острого тяжелого клюва.

– Сон, – в третий раз проговорила птица и тяжело пошевелилась. – Я сплю.

– Ты не спишь, проклятье на твою лысую голову! – сказал Конан, потеряв всякое терпение и забывая о необходимости быть осторожным. – Я здесь! Я – живой кошмар! Я из тебя все перья вытрясу! Говори, кто ты такой!

– Я… – Гриф несколько раз испустил странный звук, напоминающий клекотание. – Мое имя… Он забрал мое имя! – вдруг выкрикнул он и закашлялся.

Кашель долго перекатывался по длинному горлу. Когти скребли и скрежетали.

– Бертен, не так ли? – спросил Конан. – Так тебя звали?

– Не помню, – горестно сказал гриф. – Я стервятник. Меня кормят падалью.

– Да уж, – согласился Конан, – воняет здесь изрядно. Ну вот что я тебе скажу…

– Сон, – перебил его гриф и затих. Конан сильно встряхнул клетку,

– Ты человек, а я не сон, – объявил Конан. – Я намерен освободить тебя. Мне за это хорошо заплатят.

– За меня заплатят? – переспросил гриф. Он явно не все понял из услышанного. Кроме того, наполовину пребывая в болезненном бреду, заколдованный принц не был до конца уверен в том, что происходящее с ним – реальность. – Кто заплатит за стервятника?

– Твой отец, – сказал Конан. – Ладно, помолчи. Я все сделаю. Ты только слушайся меня. Ты понимаешь?

– Сон… – с облегчением вздохнул гриф, и на Конана полетела новая волна зловония.

Ворча и ругаясь, Конан начал возиться с замком клетки. Для опытного взломщика разобраться с этим замком было бы несложно, но – вот беда! – здесь работали какие-то странные чары. Замок, с виду самый что ни на есть обыкновенный и простой, упорно не поддавался никаким усилиям варвара.

– Магия, – пробормотал Конан. Это слово в его устах всегда звучало как самое грязное ругательство.

– Сон… – отозвался гриф эхом и шевельнул крыльями.

– Очнись, животное! – крикнул варвар, просовывая между прутьями кулак и стукнув грифа в бок. – Где колдун?

– Колдун? – Гриф всполошился и сделался на миг похожим на самую обыкновенную курицу. Он встопорщил перья и затоптался на месте. – Колдун? Какой колдун?

– Здесь был колдун, который превратил тебя в птицу, забрал твое имя, твою душу, твой разум… Неужели ты ничего не помнишь?

– Ах, ах, – раскудахтался гриф. – Больно, больно… страшно, страшно… Нет, нет, нет, не говори о нем, не говори о повелителе…

– Велизарий? – спросил Конан. Он вдруг догадался, в чем дело. Нет никакого пленного колдуна! Нет, и никогда не было. Велизарий, сам барон – вот кто занимался магией в этом проклятом замке!

– Только не называй его имени, иначе он придет сюда! – жалобно проговорил заколдованный принц. – Я боюсь! И ты боишься!

– Вот уж нет, – объявил Конан. – Кого я не боюсь, так это какого-то глупого колдуна! Жди меня здесь, – торжественно приказал варвар несчастному грифу, как будто запертая в клетке птица могла куда-то подеваться за время его отсутствия. – Я вернусь за тобой. И принесу тебе подарки.

– Мясо? – спросил гриф жадно и сверкнул в темноте красноватым глазом. – Дохлого быка?

Отменно выдержанного быка, пролежавшего на солнцепеке несколько дней?

Конан плюнул и стал выбираться из подземелья. Задача упрощалась – и осложнялась одновременно.

Киммериец не сомневался в том, что колдун и творение его рук каким-то образом связаны. Так всегда бывает. Уничтожишь мага – и тотчас рушится все, что он создал. Следовательно, замок, где сейчас находится варвар и где томится пленный Бертен, надежда Хоарезма, вполне вероятно сгорит вместе со своим творцом. Это сильно осложнит задачу по спасению принца.

Осложнит – да, но не сделает ее невыполнимой!

Ухмыльнувшись своей самой отвратительной ухмылкой, Конан покинул подземелье и вернулся в коридор, ведущий во внутренние помещения главной башни замка.

Он миновал несколько пустых комнат, затем поднялся на второй этаж по винтовой лестнице и услышал голоса. Осторожно заглянув в полуоткрытую дверь, киммериец заметил десяток воинов, которые готовились отойти ко сну. Кто-то сидел с кружкой вина, кто-то штопал одежду, некоторые просто болтали, устроившись поближе к очагу. Один или два чистили оружие. Мирная картина.

Конан покачал головой. Жаль, что некоторые из этих славных ребят – если не все – скоро станут добычей огня. Конан был уверен в том, что ни один из добрых воинов не является участником магии. Большинство даже не подозревает о том, что их предводитель занимается колдовством. Слухи о пленном колдуне, который якобы покорен Велизарием и исполняет его просьбы, распущены, скорее всего, самим Велизарием.

Ну что ж, солдат для того и приходит в этот мир, чтобы покинуть ясное небо и дневное солнце раньше времени. Ни один человек не живет вечно. А солдат живет меньше, чем обычный человек. Зато – весело!

Конан скривил рот. Ничего не поделаешь. Сам киммериец тоже не раз рисковал жизнью. Таковы правила игры, в которую все они ввязались.

Миновав общую залу, Конан прокрался дальше.

И наконец перед ним предстала невысокая резная дверь. Узор в виде сплетенных змей сразу не понравился киммерийцу и заставил его насторожиться. Ну кто еще захочет жить за дверью, которую охраняют змеи, пусть даже не живые, а изображенные на мягкой ореховой древесине! Только колдун.

И Конан прикоснулся к дверной ручке.

Дверь зашипела, змеи ожили и повернули к варвару маленькие плоские головы.

– Ох, какой я плохой! – обратился к ним Конан. – Я ужас какой плохой! Злой и жестокий варвар – вот я кто!

С этими словами он вытащил из ножен острый, как бритва, кинжал и срубил сперва одну плоскую голову, а затем и другую. Истекая ядом, головы упали на пол и покатились по каменным плитам коридора. Они лязгали зубами и пытались ухватить варвара за ногу, но Конан ловко увернулся от них. Спустя мгновение головы затихли, а извивающиеся на двери длинные, точно хлысты, тела, обвисли. Из них потекла черная кровь. Конан отошел в сторону, чтобы случайно не наступить в образовавшиеся лужи. Он не сомневался в том, что и кровь у этих змей ядовитая.

Обуваться он не спешил. Скоро придется бежать, карабкаться – если он поскользнется и упадет, смерть почти неминуема.

Конан толкнул дверь плечом и вихрем ворвался в комнату.

Там было темно, только горела в углу маленькая масляная лампа. Она была заправлена каким-то отвратительным маслом, которое выделяло при сгорании гнусный удушливый запах.

На низкой кушетке в углу, возле лампы, лежал Велизарий – высокий, худой мужчина со смуглым лицом, на котором выделялся огромный мясистый нос. Казалось, он спал. Широкие ноздри его раздувались, жадно втягивая запах, исходящий от лампы. Конан сделал еще один осторожный шаг по направлению к колдуну и тут заметил, что в темном воздухе над спящим колеблются какие-то странные полупрозрачные фигуры. Киммериец замер. Тени то свивались, сплетались между собой, образуя чудовищные единые существа с несколькими головами и десятком рук, то разлетались по комнате, выворачивая себе конечности в болезненном танце. Их призрачные пустые рты были распахнуты в бездну, и в самой глубине этой бездны, как показалось Конану, различаются еще тысячи горящих глаз и разинутых в беззвучном крике ртов…

Колдун спал, и Конан видел его сны.

Неожиданно у киммерийца закружилась голова. Лампа выделяла какое-то наркотическое вещество, понял варвар. Оно и вызывало эти жуткие видения, делало их зримыми, почти осязаемыми.

Если Конан помедлит здесь еще немного, зелье начнет оказывать свое действие и на него. Неизвестно, как долго сможет сопротивляться ядовитым испарениям крепкий организм варвара.

Нужно действовать – решительно и немедленно!

Конан потянулся к баклажке с горючей жидкостью.

В этот миг колдун открыл глаза и устремил их взгляд прямо на варвара.

– Кто ты? – спросил он странным, сдавленным голосом, исходившим из самой его утробы.

Конан вдруг понял, что колдун разговаривает с ним, не разжимая узких, посиневших от судороги губ.

– Я твоя смерть, – ответил Конан, вытаскивая из баклажки пробку.

– Ты умрешь вместе со мной, – равнодушно, ровно проговорил колдун. – Я заберу свою смерть с собой.

– А вот это мы проверим! – воскликнул Конан.

Видения колдуна заметались по комнате, встревоженные. Среди бесплотных теней киммериец вдруг заметил новую, которая появилась только что в призрачной толпе и, видимо, послужила причиной общего беспокойства. Эта новая тень была рослой, жирной, с огромным животом и ногами, похожими на стволы столетних деревьев. Физиономия существа была отвратительной: с гигантскими клыками, торчащими из пасти, с расползшимися по лицу кривыми, слезящимися глазками… И неожиданно Конан понял, что видит перед собой собственный образ – таким, видимо, вторгся киммериец в больное, наполовину отравленное, спящее сознание Велизария.

Брюхо? Толстенные ноги? Слезящиеся глазки? Да это какой-то омерзительный обжора! С чего проклятый колдун взял, что Конан-киммериец выглядит – или будет когда-нибудь выглядеть! – вот так?! Ненависть вскипела в варваре жаркой пеной. Возможно, тяжелое сложение, которым отличался киммериец, и допускает, что к старости он растолстеет… Если доживет до старости… Если позволит себе сидеть сиднем, ничего не делать, а только лопать и лопать… Но ведь этого никогда не случится!

И Конан решительно облил колдуна с головы до ног горючей жидкостью.

В тот же миг видения исчезли, растворились, как будто были нарисованы, и их смыло потоком воды. Скрылась и образина, представлявшая Конана. Колдун заворочался на своей тахте, застонал, закряхтел. Глаза его закрылись, чтобы распахнуться вновь – теперь уже свободные от затуманенности видениями.

– Кто ты? – вскрикнул он. Больше не колдун во власти ядовитых испарений магического масла, но перепуганный человек. – Кто ты такой?

– Твоя смерть, – просто повторил варвар. – Довольно ты злодействовал, Велизарий.

– Что тут такое? – Барон провел руками по бокам, нащупал липкое жирное масло. И в то же мгновение вспыхнул, как факел.

Этот горящий сгусток материи был еще жив. Он вскочил с тахты, которая моментально превратилась в костер, и заметался по комнате, завывая, как одинокий, истерзанный тоской волк.

Занялись стены комнаты. Конан, не дожидаясь остальных «чудесных превращений», бросился бежать вон.

Он пронесся по коридору как раз в тот миг, когда из общей залы один за другим выскакивали потревоженные воины. Звенело оружие, гремели крики, стучали сапоги по каменным переходам. Весь замок ожил. Но пламя стремительно распространялось по магическому творению Велизария, и никакие человеческие усилия не могли преградить ему дорогу. Один за другим воины оставляли свои попытки загасить пожар и начинали спасать собственные жизни. Но одни оказались заперты огнем в комнатах и погибали там, задыхаясь от дыма и жара, другие, охваченные огнем, катались по полу и умирали от ожогов, третьи выпрыгивали из окон и разбивались на каменных плитах двора.

Были, впрочем, и такие, кто уцелел. Но таких оказалось очень немного.

Кашляя и обливаясь слезами, Конан мчался по коридорам, и огненный шар гнался за ним, как живое существо, намереваясь поглотить собственного создателя. Баклажка давно была брошена, огонь пожрал ее, не заметив. Он просто уничтожал все. В этом был смысл его бытия. Таким создали его вендийские мудрецы. Таким сотворил его таинственный сорок первый элемент волшебного состава.

Во все эти премудрости не вдавался киммериец, когда летел, преодолевая по три-четыре ступеньки за раз, вниз, в гадкое вонючее подземелье.

Теперь у него был факел. Замок раскалялся, болото под ногами закипало, крысы лавиной хлынули навстречу варвару и едва не сбили его с ног. Проклиная все на свете, киммериец пробирался по шевелящимся, копошащимся тельцам. Они отчасти спасали его от невыносимого жара.

Наконец перед Конаном предстало само подземелье. Теперь низкое тесное пространство было освещено багровым светом, который исходил от раскаленных стен погибающего замка. В этом свете киммериец увидел мерзкие ржавые пятна на полу, блестящие жирным блеском потеки на стенах, крысиные тушки, во множестве валявшиеся повсюду, и клетку, подвешенную к потолку. Клетка тоже, несомненно, уже нагрелась, хотя ее спасло то, что она не прикасалась к стенам и полу. Но цепь, которой она крепилась к потолку, уже начала накаляться, и верхние звенья ее светились так, как светится кочерга, долго пролежавшая в камине.

А в клетке, достаточно тесной для грифа, скорчился молодой человек. Прутья впивались в его тело. Руки он просунул наружу, голову подогнул к груди, ноги подтянул к животу. Застыв в этой неудобной позе, он громко стонал и плакал. Слезы, срываясь с его щек, падали на пол и там шипели и испарялись.

– Бертен! – позвал Конан.

– Сон, сон, сон, – быстро забормотал юноша. – Больно, больно…

Конан без труда сорвал замок с дверцы и начал вытаскивать пленника на волю. Он отбивался и рыдал в голос, явно опасаясь какого-то нового бедствия, которое, несомненно, должно было вот-вот постигнуть его.

– Я хочу тебя освободить, – говорил Конан, сжимая выдергивающуюся руку юноши своими мощными пальцами, точно клещами. – Меня прислал твой отец. Ты поедешь домой, в Хоарезм. Ты меня понимаешь?

Молодой человек рычал и вырывался. Конан наконец решился на крайнее средство. Он ударил пленника кулаком по голове и без особого труда высвободил из клетки обмякшее тело. Затем, взвалив Бертена себе на плечо, побежал обратно к лестнице. Здесь творилось настоящее безумие. Крысы покрывали ступени сплошным ковром. И по этому движущемуся ковру пронесся киммериец со своей ношей.

А наверху уже бушевало пламя. Набросив плащ так, чтобы укрыть голову и себе, и освобожденному пленнику, Конан гигантскими прыжками помчался сквозь пожар. Плащ загорелся, но Конан уже вылетел во двор и сбросил плащ на землю.

В общей суматохе воины не обратили внимание на еще одного, вырвавшегося из пожара. Конан скользнул в тень и притаился там, прячась за стволом большого дерева.