Текст книги "Демоны степей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава восьмая
ПАУТИНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Светлейший Арифин – несмотря на все свои титулы «кладезя премудрости» и прочие эпитеты, сопутствующие званию Верховного жреца Тайного Ордена, – недаром был торговцем. То есть – человеком абсолютно трезвомыслящим, стоящим на земле обеими ногами. Сам он, конечно, до того, что называлось «практическими действиями», никогда не опускался, поручал это рядовым исполнителям. Но общий план кампании разрабатывал сам.

Церинген и сам не в облаках витал, разбирался, что к чему в этом мире. Далеко не лучшем из миров, но ведь и далеко не худшем же! И жить господину Церингену хотелось здесь с наибольшими удобствами. За удобства же, как он привык считать с младых ногтей, надлежит расплачиваться звонкой золотой монетой. И чем громче звенит монета, тем удобнее и лучше живется.

Исходя из вышеизложенного можно было бы предположить, что светлейший Арифин и господин Церинген как два торговца быстро оставят все высокопарные бредни насчет «духовного самоусовершенствования» и «очистительных бдений» и перейдут на нормальный деловой язык торгашей. Ничуть не бывало! Ибо, как говорится, и па старуху бывает поруха: господин Церинген поверил. Или почти поверил, что совершенно не меняет дела. Он с превеликой охотой выслушивал проповеди и поучения, какие надлежит выслушивать всякому неофиту Ордена, а кое-что даже велел записать для себя на красивой шелковой ткани, для чего нанял особого каллиграфа.

Каллиграфа предоставило «Свободное Сообщество Каллиграфов», которое занималось двумя родами деятельности: открытой и тайной. Открытая представляла собою обычную переписку деловых и личных бумаг, а также приведение в порядок архивов знатных семейств, где имелись не только генеалогические записи и документы о потере и приобретении имущества, но и личные письма, повести о выдающихся представителях рода и прочие документы.

Тайная же деятельность управлялась неким Ватаром, личностью в принципе малопримечательной (он считался рядовым каллиграфом). Этот Ватар состоял в Тайном Ордене Павлина в должности Недреманного Ока второй степени и занимался покупкой и обучением рабов, как правило, детей. Их он покупал на самых обычных невольничьих рынках, так что судьбой попавших к нему в руки рабов никто не интересовался – ни власти, ни какие-нибудь случайные знакомые, поскольку все совершалось исключительно по закону.

В доме Ватара их посвящали в Орден и обучали грамоте, различным языкам и красивому письму. Кроме того, они занимались шпионажем в пользу Ордена, который, оправдывая свое название, имел свое око практически в каждом из богатых домов Хоарезма.

Каллиграф, составлявший рукопись поучений для господина Церингена, каждый вечер докладывал Ватару: «Торговец шелками очень увлечен идеями Ордена… Кажется, он всецело предан Ордену… Заучивает наизусть афоризмы, высказывания и надлежащие цитаты из речений основоположников… Мечтает принять участие в медитации! направленной на самопознание и самоочищение…»

Эти сведения сочли важными, и спустя несколько дней в доме господина Церингена снова появился Арифин. Он был принят со всевозможным почетом и препровожден в комнату с бассейном и фонтаном.

Господин Церинген расслабленно лежал на подушках на краю бассейна, созерцал плещущие струи фонтана, кушал апельсин и грезил. Завидев долгожданного гостя, он слегка пошевелился, что должно было означать внутреннее стремление вскочить и бежать навстречу визитеру, раскинув руки для объятий (один из адептов Ордена учил о том, что намерение и исполнение намерения равновелики в глазах Павлина). Гость понял это и улыбнулся.

– Во имя Света Очей! – молвил он торжественно и, не дожидаясь приглашения, сам опустился на подушки неподалеку от господина Церингена (подушки были предусмотрительно разбросаны по всей комнате – для того, чтобы Церинген не утруждал себя перенесением подушек, буде ему вздумается переместить свое изнеженное тело с одного конца комнаты на другой).

– Светом их преисполнясь! – отозвался Церинген ритуальным приветствием.

Арифин еще раз улыбнулся – довольный. Обучение неофита продвигалось неплохо и он, похоже, действительно напитывается идеями Ордена – точь-в-точь как докладывал каллиграф.

– Я пришел рассказать о ходе нашего дела, брат мой, – произнес Арифин.

Церинген жадно уставился на него.

– По правде сказать, мне трудно скрыть мое нетерпение, – признался он. – Самая мысль о том, что враги мои наслаждаются всеми радостями быстротекущей жизни и даже, говорят, благополучно обзаводятся потомством, в то время как сам я…

– Начало нашей мести положено, – сказал Арифин спокойно. – В дом Эйке внесен разлад, поначалу совсем небольшой.

– Я весь превращен в слух, подобно тому, как Павлин, владыка наш, весь пребывает Оком, – напыщенно изрек господин Церинген и принял изысканную позу.

– Уволен приказчик в одной из лавок, – пояснил Светлейший Арифин.

Господин Церинген не мог скрыть своего разочарования,

– Как? – воскликнул он, отбрасывая в бассейн апельсиновую корку, что внесло некоторое смятение в мерное течение жизни плавающий там рыбок. – И это все? Уволен приказчик? Не думаю, чтобы столь мелкое происшествие могло каким бы то ни было образом сказаться на благополучии моих недругов, да разорвет Морское Змей им внутренности и да накормит ими зловонных рыб…

– Имей терпение, брат, – благосклонно улыбнулся Арифин. – Ведь это только начало. Мы ловко сумели оклеветать честного и преданного хозяину молодого человека, и теперь в сердце его клокочет обида. Еще немного – и он наш, а нет более опасного врага, нежели вчерашний друг и слуга.

– Это верно, – кивнул господин Церинген с важностью, – Я и сам говаривал, помнится, нечто подобное… Ваш каллиграф, кстати, натолкнул меня на великолепную мысль: я желаю оставить потомству мои воспоминания. О, мне есть что вспомнить, ведь жизнь моя полна самых различных впечатлений и приключений…

– Мы отвлеклись от главной темы, – мягко прервал его Арифин.

– Я весь внимание, – снова подобрался господин Церинген.

– Итак, мщение начато. Однако не следует ограничиваться одними только земными, так сказать, материальными целями. В конце концов главное, к чему мы стремимся, – это торжество Павлина, то есть полная духовная чистота всех живущих под его очами.

– Совершенно согласен, – поддакнул Церинген.

Арифин встал, гулко хлопнул в ладоши. Пришедший вместе с Арифином слуга, который до сих пор таился где-то за дверью, тотчас подбежал к своему господину и набросил ему на плечи белую мантию, а в руки подал тихо звенящий колокольчик.

– Воззовем же к Павлину! – возгласил Светлейший Арифин.

Господин Церинген заерзал на своей подушке, явно колеблясь: он не знал, вставать ли ему, подобно Верховному жрецу, или же наоборот, следует сидеть (а может быть, и лежать, простершись ниц!) во время всей этой процедуры. В конце концов господин Церинген предпочел не вставать с подушки и пройти церемонию с наибольшим комфортом. Он даже сунул украдкой за щеку дольку апельсина.

Светлейший Арифин расхаживал взад-вперед, позвякивая колокольчиком и возглашая различные тягучие мантры, призванные пробудить Павлина и обратить его внимание на взывающих. От всего этого у господина Церингена постепенно мутнело в глазах, и внезапно ему открылось странное переливчатое мерцание. Повсюду сгустилась тьма, и он словно бы уже находился не у себя в доме, не на краю прохладного бассейна в жаркий день в Хоарезме, – нет, он пребывал в некоем пространстве, где не имелось ни неба над головой, ни земли под ногами (или, если угодно, мраморного пола!). Весь воздух вокруг заполнился зеленовато-синим блеском, и посреди этого блеска то вспыхивали, то гасли многочисленные очи. Внезапно он понял, что удостоился созерцать раскрытый хвост Павлина, и от восторга слезы подступили к его глазам, а все тело сделалось легким от неземного блаженства.

Подобного экстаза ему иногда удавалось достигать, находясь наедине с женщиной, но даже и женщины, по правде говоря, не могли бы доставить ему блаженства столь острого и сильного, как это погружение в неведомый мир, под взоры всевидящих, никогда не дремлющих очей всемогущего Павлина.

Церинген не мог бы сказать, как долго продолжалось это пребывание в ином пространстве – несколько мгновений или часов. Время здесь не играло роли. Он очнулся и обнаружил себя лежащим на полу возле бассейна, среди разбросанных подушек. Несколько плавали в воде, одна уже успела пропитаться водой и, затонув, лежала на дне, точно камень, а любопытные рыбки тыкались в нее округлыми ротиками. Все тело господина Церингена покрывала испарина, голова разламывалась, глаза вылезали из орбит, однако тело все еще сохраняло память о неземном блаженстве, которое только что заполняло его, подобно тому, как жидкость заполняет сосуд.

Светлейшего Арифина в комнате не было.

Слабым голосом господин Церинген призвал к себе слуг. Вбежало несколько расторопных молодцев с мягкими полотенцами наготове. Один подхватил господина, другой принялся растирать его, третий совал ему бокал с вином, дабы Церинген мог освежиться. Церинген капризно отбивался, пролил несколько капель на белоснежные полотенца, вообразил вдруг, будто у него пошла носом кровь, и разрыдался от ужаса – он не переносил вида крови, особенно собственной. Слугам стоило немало усилий, чтобы успокоить его. Однако даже убедившись в том, что красные пятнышки – не кровь, а всего лишь пролитое по неосторожности вино, господин Церинген продолжал обиженно всхлипывать и требовать, чтобы его утешали. В конце концов слуги перенесли его, совершенно разбитого, в спальню и на цыпочках удалились.

* * *

Инаэро не знал, что ему предпринять. Эйке велел ему оставить службу и не появляться больше ни в лавке, ни в господском доме. Единственное, что обещал приказчику его бывший хозяин, – не предавать случившееся огласке. Да что толку! Хоть и большой город – Хоарезм, хоть и много здесь живет разного народу, и торгового, и вороватого, и ремесленного, и бездельного, – а слухи о подобных историях расползаются словно бы сами собою. И попробуй потом отмойся, докажи, что тебя оклеветали! Нет, если сам господин Эйке об этом не объявит во всеуслышание, не примет его, Инаэро, к себе обратно, – можно позабыть и о женитьбе на прекрасной Татинь, и о собственном домике, и вообще о всяком более-менее пристойном будущем.

Однако окончить свои дни в каком-нибудь воровском притоне тоже не хотелось. Инаэро не знал, на что решиться. Мстить несправедливо обвинившему его хозяину? Но юноша, следует отдать ему должное, небезосновательно предполагал, что перед Эйке его попросту оклеветали, – стало быть, не так уж и виноват Эйке в случившемся несчастье. А если так, то следует не мстить невольному обидчику, а доказать ему свою невиновность. Но как?

Ответа на этот вопрос у молодого человека пока что не находилось. Отыскать истинного виновника кражи? Но тут у Инаэро начинала раскалываться голова: выдать отца Татинь и навеки лишиться любимой… Впрочем, он, кажется, и без того потерял невесту…

В тяжких раздумьях он подолгу бродил по Хоарезму. Иногда ему казалось: стоит засесть у себя дома, спокойно выпить кхитайского чаю и поразмыслить обо всем случившемся – и ответ придет сам собою.

Но едва лишь он оказывался в четырех стенах, как в него словно вселялся какой-то сумасшедший демон тревоги и назойливо гнал юношу обратно на улицы. И он ходил, ходил…

В конце концов Инаэро забрел в портовый кабачок самого низкого пошиба и в обществе пьяных портовых грузчиков и мелких воришек принялся изливать свою печаль. Поскольку он и сам был сильно пьян – с непривычки развезло после первого же стакана – то и рассказ «дурачка» выходил все более и более забавным. Слушатели одобрительно гоготали, топали ногами и наперебой звали Инаэро угоститься еще и еще.

– Говоришь, сперли десять штук ткани? – участливо интересовались у Инаэро его новые «друзья».

– Пятнадцать! – горестно орал Инаэро. – Из-под самого носа! Но это не я, клянусь грудями Бэлит!

– Уж конечно, уж ясное дело, что не ты! – поддакивал какой-нибудь детина в полосатых чулках до колен и грубой робе, потягивая крепчайшее пойло, от которого у человека менее привычного давно бы вылезли из орбит глаза. – Всякий дурак бы сразу понял, что не ты!

– Не я! – кивал Инаэро. От этого движения у него начинала кружиться голова, он жалобно икал, вызывая у окружающих новые приступы безудержного смеха.

– А ты парень хоть куда! – одобрял Инаэро другой детина с выбитым глазом и шрамом через всю физиономию. – Молодец! Отлично держишься! Знаешь что, давай вместе отомстим твоему хозяину! Сожжем его дом, изнасилуем его жену…

– О, нет! – пугался Инаэро.

После того, как стихали раскаты громового смеха, шутник принимался утешать растерянного приказчика:

– Да не бойся ты, я ведь пошутил… Мы люди мирные…

Но как бы ни был пьян Инаэро, он ни словом не обмолвился о главной своей беде – о Татинь.

Он и сам не помнил, как оказался сидящим за столиком в самом углу кабачка. Веселье было в самом разгаре, посреди тесного зальчика уже отплясывали и кто-то кому-то собирался доказать нечто при помощи пудовых кулаков. Сам Инаэро, преодолевая мучительную резь в глазах, мутно наблюдал за происходящим и даже делал отчаянные попытки анализировать увиденное и строить планы на ближайшее будущее.

Рядом с ним оказался какой-то человек. Этот человек поначалу был Инаэро неприятен – идеально трезвый, холодный и рассудительный. Он определенно не был грузчиком и вообще не отличался физической силой. Но что-то таилось в нем опасное, и в своем роде он представлялся куда более страшным, чем самый свирепый и самый пьяный портовый рабочий.

Инаэро набрался нахальства и развязно обратился к незнакомцу:

– А ты кто такой… а?

– Тебе не место в этом притоне, – прозвучал спокойный голос.

– Д-да-а? – издевательски, как ему показалось (а на самом деле жалобно), протянул Инаэро.

– Несомненно! – отрезал незнакомец.

Он извлек из складок своего плаща какой-то маленький серый шарик и бросил его в кружку. Послышалось тихое злое шипение.

Незнакомец подтолкнул кружку к Инаэро и повелительным тоном произнес:

– Выпей!

Инаэро с пьяной подозрительностью засунул в кружку нос, принюхался. Ничем не пахло. В кружке была обыкновенная прозрачная вода.

– А где шарик? – осведомился он.

– Какой еще шарик? Пей! – повторил незнакомец.

– Не буду я пить! – заупрямился Инаэро. – Я своими глазами видел, как ты бросил туда какой-то проклятый шарик, который шипел, точно дюжина змей… А теперь он исчез. Куда? Я спрашиваю – куда?

– Тебе показалось, – ледяным голосом отозвался незнакомец.

Он откинул капюшон, и Инаэро встретился с холодным, пронизывающим взглядом голубых глаз.

Бывший приказчик мог поклясться, что видит этого человека впервые. Однако тот держался так, словно они с Инаэро были хорошо знакомы.

– Пей! – прикрикнул незнакомец в третий раз, и Инаэро, зажмурившись, проглотил жидкость…

И ничего не случилось. Он просто протрезвел, причем сразу – ударом. Потряс головой. Незнакомец рассмеялся:

– Жив?

– Боги мои, боги… – простонал Инаэро, озираясь по сторонам. – Где это я?

– В порту, в «Розовом слоне», – сообщил незнакомец. – Где напился до безобразия. И, кстати, успел рассказать этим достойным господам всю свою жизнь со всеми ее извивами и подробностями. Я тоже, признаться, слушал не без интереса. Говоришь, оболгали тебя перед хозяином?

– Я и про это говорил? – ужаснулся Инаэро. И, наклонившись через стол, коснулся руки незнакомца. – Не знаю, как тебя благодарить, господин, своим порошком ты избавил меня, возможно, от худших унижений…

Незнакомец пренебрежительно махнул рукой.

– Пустое! Просто я увидел, что человек, достойный лучшего, уже на пороге беды и готов опуститься на самое дно человеческого общества… Видишь ли, я мог бы помочь тебе.

– Помочь? – Глаза Инаэро наполнились слезами. Все-таки он не вполне еще протрезвел.

– Да, – кивнул незнакомец. – Кстати, позволь представиться: мое имя Ватар. Я содержу небольшую каллиграфическую мастерскую. Насколько я успел понять, ты человек грамотный, хорошо обученный письму и счету.

– Не стану отрицать, хотя мне, конечно, недостает опыта…

– Никто не требует, чтобы ты являлся совершенством, – снисходительно улыбнулся Ватар. – Мне нужно, чтобы каллиграф умел писать без ошибок, знал торговые дела, не гнушался тяжелой, кропотливой работы, был предан нашей школе и лично мне, охотно и прилежно обучался тайнам каллиграфии… И выполнял любые мои распоряжения, кроме постыдных (впрочем, я таковых никогда не отдаю). Если эти условия тебе подходят, я мог бы принять тебя к себе на работу.

Инаэро привстал,

– Подходят ли мне условия? Господин, ты, кажется, и сам не знаешь, о чем говоришь! Только что у меня не было ничего, кроме моего позора, – и вдруг мне предлагают хорошую работу! Как я могу отказаться? Уже второй раз в жизни я встречаю человека, который добр ко мне без всякой причины!

– На все существует особая причина, – тихонько пробормотал Ватар, однако Инаэро, счастливый и возбужденный, не обратил на эту фразу ни малейшего внимания,

а центральной площади Феризы, возле затейливого фонтана, украшенного разноцветными деревянными фигурками плавающих в бассейне дракончиков, была установлена виселица. Когда-то эта площадь служила горожанам местом праздничных гуляний. Увы, беззаботное веселье давно отошло в прошлое. Священный Совет заботился не только о том, чтобы очистить Феризу от колдунов, магов и гадальщиков, но и о «моральной чистоте» сограждан вообще.

По этой-то причине добрые жители Феризы позабыли и мечтать о тех временах, когда можно было побродить по площади между разноцветными торговыми палатками, купить пестрых тканей или украшений для жены, сладостей для детей, зайти поглазеть на какое-нибудь диво, вроде «мальчика с двумя головами, одна из которых

Глава девятая
АЗАНИЯ

На центральной площади Феризы, возле затейливого фонтана, украшенного разноцветными деревянными фигурками плавающих в бассейне дракончиков, была установлена виселица. Когда-то эта площадь служила горожанам местом праздничных гуляний. Увы. беззаботное веседье давно отошло в прошлое. Священный Совет заботился не только о том, чтобы очистить Феризу от колдунов, магов и гадальщиков, но и о «моральной чистоте» сограждан вообще.

По этой-то причине добрые жители Ферузы позабыли и мечтать о тех временах, когда можно было побродить по площади между разноцветными торговыми палатками, купить пестрых тканей или украшений для жены, сладостей для детей, зайти поглазеть на какое-нибудь диво, вроде «мальчика с двумя головами, одна из которых мычит, а другая изъясняется вполне разумно», заглянуть к гадалке, дабы получить расплывчатое, но всегда ободряющее предсказание на ближайшее будущее. Да и просто поразвлечься стало в Феризе занятием небезопасным, поскольку бдительный Священный Совет всегда мог объявить любую компанию «сборищем колдунов» – и попробуй что-то докажи!

Поглазеть на казнь очередной ведьмы собралось очень немного народу. Тассилон подозревал, что горожанам надоело зрелище смерти. Многих оно страшило. Впрочем, от людей и не требовали, чтобы те непременно присутствовали при повешении несчастных магов. Была бы на то воля Тассилона, он и Элленхарду увел бы подальше отсюда, однако девушка упорно протискивалась вперед.

Среди собравшихся больше всего было самого настоящего городского отребья, обитателей дна – воришек, нищих, попрошаек, прислуги, преимущественно трактирной, а также девиц «отъявленного поведения» – их, в отличие от ведьм, здесь никто не преследовал, если они не выставляли свое ремесло напоказ.

Все это галдело, жевало и весело переговаривалось. Скользя, как тень, в пестрой оборванной толпе, Элленхарда лихорадочно изыскивала возможность спасти осужденную. Ей нужна была настоящая предсказательница. Не оклеветанная соседями безобидная знахарка, а подлинная колдунья, которая в состоянии разговаривать с духами. Такая, что может провидеть будущее и настоящее. А Элленхарда хотела одного: разыскать своего брата. И если обычным способом это невозможно, ей поневоле придется прибегнуть к колдовству.

Ведьма! Да, не возникало никаких сомнений в том, что на этот раз Священный Совет не ошибся: в его крепкие сети попалась настоящая колдунья.

Люди в капюшонах сняли оковы и под руки выволокли осужденную из телеги. Ее обритая голова бессильно моталась из стороны в сторону. Разглядеть ее лицо было невозможно – издалека оно представлялось белым пятном с темным провалом рта, зловещей маской смерти.

Глашатай перестал бить в барабан и принялся громовым голосом зачитывать приговор осуж-денной.

– Азания, дочь Ганнона, обвиняемая в колдовстве, добровольно призналась перед судьями в том, что варила приворотные зелья и читала будущее по костям черной собаки, вываренным в магических составах! Совершала она и иные преступления против богов, их священной воли и нравственности. Как всегда, записи допросов будут выставлены на публичное обозрение в залах Совета, и к услугам добрых горожан будут чтецы Совета. Приходите, читайте, слушайте! Священный Совет благодарит вас, добрые граждане Феризы, за участие в казни Азании, дочери Ганнона, ведьмы. Она приговорена к повешению. Приговор будет приведен в исполнение немедленно.

Люди в капюшонах сноровисто связали женщине руки за спиной и потащили ее к виселице, где уже стояли два человека в красных плащах. Еще пятеро выстроились возле помоста. Ноги Азании заплетались.

– Да послужит позорная смерть Азании назиданием для всякого, кто таит еще злобные помыслы против богов и их священной воли! – прокричал напоследок глашатай. – Да будет искоренено колдовство по всей Феризе! Да будет искоренено оно везде, где любят и чтят законы богов!

Осужденная бросила на толпу взгляд. Помощи ждать было неоткуда, и женщина знала об этом. Собравшаяся толпа жаждала только одного: зрелища. Неожиданно осужденная встретилась глазами с Элленхардой и вздрогнула. Что-то осмысленное появилось в ее мутном взгляде, и на миг отчаяние сменилось страстной надеждой. Но затем надежда угасла так же быстро, как и появилась. Бесполезно.

Азанию подвели к помосту. И в этот момент стрела, выпущенная неизвестным лучником, поразила одного из стражей в капюшонах, угодив тому прямо между глаз. Элленхарда поневоле восхитилась меткостью стрелка. Раньше она полагала, что стрелять с такой точностью умеет только один человек на земле: ее брат Арригон. Оказывается, она ошибалась. Сама Элленхарда превосходно владела луком, но вряд ли ей удалось бы произвести столь искусный выстрел с такого большого расстояния.

Второй страж выпустил осужденную и схватился за нож, озираясь по сторонам в поисках невидимого врага, Азания растерянно замерла возле помоста.

Действовать нужно немедленно, пока все еще не оправились от неожиданности. Сейчас жизнь и смерть этой женщины колебалась на чаше весов, и одно-единственное мгновение могло оказаться решающим.

– Сюда! – закричала Элленхарда пронзительным голосом, как кричат в степи во время охоты загонщики диких животных. – Азания! Сюда!

Осужденная повернулась на громкий голос. Яростно расталкивая толпу, Элленхарда пробиралась к Азании. По дороге она огрела по голове какого-то обывателя.

– Мне, может быть, тоже плохо видно! – орал он тот, возмущенный. – Ты, может, не одна такая, кому охота поглядеть, как вздернут проклятую ведьму!

Но Элленхарда уже повернулась к нему спиной.

Второй стражник больше не стоял возле осужденной. Хрипя, он оседал на мостовую. В его горле торчала оперенная стрела.

Чуткое ухо гирканки уловило тоненькое ржание коней в ближайшем переулке. Кто бы ни готовил побег Азании, он тщательно все обдумал и организовал. Похоже, таинственный спаситель колдуньи не рассчитал только одного: сама Азания, истерзанная многочасовыми пытками, допросами, позором, измученная и физически, и душевно, может в последний момент растеряться, впасть в полную апатию.

Именно это и случилось. Если бы не неожиданное вмешательство Элленхарды, все могло бы завершиться далеко не так, как замышлялось друзьями Азании.

Краем глаза Элленхарда видела, что люди в черном, торжественно выстроившиеся на помосте у виселицы, уже приходят в себя. Им потребовалось несколько мгновений, чтобы оправиться от потрясения. Один из них нащупывал на поясе кинжал. Еще миг промедления – и будет поздно.

– Азания! – изо всех сил закричала Элленхарда.

Та наконец очнулась от своего странного забытья и пошевелилась. Нашла взглядом Элленхарду. Встретившись с колдуньей глазами, Элленхарда невольно содрогнулась – столько боли и ужаса таил в себе этот взгляд!

Гирканка наконец пробилась сквозь толпу, схватила осужденную за руку и потащила ее за собой в сторону переулка, откуда слышалось ржание лошадей.

Тассилон, безнадежно завязший в толпе, быстро потерял из виду верткую, худенькую девушку. Он изо всех сил вытягивал шею, даже пробовал подпрыгивать, чтобы разглядеть, что же делается возле помоста, но тщетно! Элленхарда почти сразу исчезла за спинами зевак. О своем спутнике она, похоже, мгновенно забыла, увлеченная новой целью.

Где же ее теперь искать?

Шум возле помоста словно послужил ответом на этот вопрос. Итак, гирканка добралась до ведьмы! Кто же стрелял из лука? У Элленхарды явно не было такой возможности. В тесноте и давке не то что натянуть тетиву – вытащить кинжал было бы не так-то просто.

Впереди возникло какое-то движение. Сквозь толпу яростно проталкивались люди, вокруг возмущались, толкались в ответ, возникла перебранка… Тассилон удвоил усилия и пустил в ход локти и кулаки.

Между тем волнение катилось по толпе, как шарик по столу, и очевидно склонялось в сторону узенького переулка, загроможденного лотками торговцев фруктами. Среди фруктов было много гнилых, и оттуда тянуло сладковатым запахом разложения. Тассилон направился именно туда, к переулку. Если бы он планировал побег колдуньи, то там, в темноте переулка, стояли бы лошади.

Впрочем, нужно еще знать, как выбраться из города. Тассилон уповал только на здравый смысл друзей колдуньи, кем бы они ни оказались. «Надеюсь, они хорошо знают, что затеяли, – подумал он, огрев по голове очередного подвернувшегося под ноги ротозея, – в противном случае, полагаю, нас ждут очень серьезные неприятности…»

Люди толкали двух беглянок, не давали им пройти, даже пытались задержать. Дважды Элленхарда пускала в ход кинжал, оставляя глубокие кровавые следы на руках, впивавшихся в ее одежду, и несколько раз – угрожала обрубить пальцы. Впрочем, до исполнения последней угрозы не дошло: выражение устрашающего, исчерканного шрамами лица гирканки таило в себе нечто такое, что не позволяло добрым жителям Феризы усомниться в ее решимости привести угрозу в исполнение.

Чернь искренне негодовала, увидев, что сейчас ее вот-вот лишат одного из любимейших (правда, сейчас, когда почти все колдуны были истреблены, довольно редких) зрелищ: казни ведьмы.

Кое-кто уже хватался за оружие. А со стороны помоста, ловко орудуя древками копий, спешила одетая в черное стража Священного Совета. Следовало торопиться. Еще немного – и будет поздно. Совсем рядом Элленхарда вдруг увидела сверкнувший на солнце меч. Лишь в последний миг ей удалось увернуться и избежать удара. Раздался громкий звон – клинок высек искры из мостовой.

Внезапно толпа впереди начала колыхаться, волноваться. Люди поспешно расступались, освобождая кому-то дорогу.

За спиной Элленхарда отчетливо различала гневные выкрики. Члены Священного Совета и их стража, беспощадно расталкивая людей копьями и посылая проклятия налево и направо, уже настигали беглянок.

Вдруг кто-то выскочил из толпы и со всего маху налетел на обеих женщин. Это был совсем молодой человек, почти мальчик, с копной длинных светлых волос, ясными голубыми глазами и смелым ртом. За плечами у него были длинный боевой лук и колчан со стрелами, а в руке он держал короткий меч. Элленхарда мгновенно догадалась: вот перед кем расступалась толпа, вот кто яростно пробивался навстречу Азании.

– Бежим! – задыхаясь проговорил он и тотчас ударил мечом плашмя ближайшего зеваку, вздумавшего было преградить ему дорогу. – Лошади там, в переулке! Скорей же, Азания!

Вместе с Элленхардой они потащили обезумевшую, теряющую сознание женщину дальше. Молодой человек время от времени оборачивался и отгонял угрозой своего меча всех, кто пытался остановить беглецов.

– Стоять! Именем закона! Остановись, Азания! Нечестивые дела твои настигнут тебя, где бы ты ни скрывалась! – надрывался на помосте глашатай. Стражи были уже совсем близко. К счастью, на то, чтобы разгонять густую, жаждавшую зрелища толпу, уходило драгоценное время.

Рядом с глашатаем на помосте остался стоять только один из людей в черном. Его одеяние было расшито серебряным орнаментом, изображающим трилистники и восьмиконечные звезды. Судя по всему, это был старший из членов Священного Совета, и именно он приговорил Азанию к смертной казни.

Он наклонился к глашатаю и что-то проговорил вполголоса тому на ухо. Глашатай тотчас же ударил в барабан и возвестил:

– Азания! Вернись, несчастная! Опомнитесь, злостные негодяи, посягнувшие на правосудие! Священный Совет щедро вознаградит вас и закроет глаза на ваше чудовищное преступление, если вы в течение трех дней вернете похищенную ведьму и передадите ее в руки правосудия! Кроме того, щедрая награда любому, без ограничения сроков, кто укажет имена похитителей и выследит их!

Беглецы уже были в переулке и садились на лошадей. Не задавая Элленхарде никаких вопросов, юноша предложил ей горячего вороного, а сам вместе с Азанией сел на белого. На третьем коне ждал еще один лучник, старше первого лет на десять. Он был также светловолос и голубоглаз. Небольшая русая борода окаймляла его открытое смелое лицо. Сходство между этими людьми было значительным: они были высоки ростом, широкоплечи, обладали своеобразной, немного тяжеловесной грацией, присущей уроженцам севера. Немного странно было видеть их здесь, в Феризе, основанной кхитайцами. С точки зрения Элленхарды, их круглые глаза выглядели глупо выпученными (а не смело прищуренными, как полагается) и походили на птичьи; широкие плечи замедляли движения, а всему облику недоставало быстроты, легкости и своеобразной лихости, которая заставляет всадника сливаться с конем.

Впрочем, о вкусах не спорят. Особенно уходя от погони…

Все четверо понеслись по переулку прочь от площади. Лучники чувствовали себя довольно уверенно в лабиринтах городских улиц, что только подтвердило догадку Элленхарды насчет их происхождения: они, несомненно, родом из Феризы, хотя и разительно отличаются от большинства горожан, невысоких, щуплых и смуглых.