Текст книги "Демоны степей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Да, – твердо ответил Инаэро. – Яснее не скажешь.

Аксум закусила губу, задумалась.

– Аксум, – осторожно начал Инаэро, – я хотел тебе предложить один план… Если просить покровительства у Эйке… Он человек добрый, я уверен, что он тебе не откажет.

– Не откажет? В чем?

– Может быть, он откупит тебя у Ватара?

– Ты понимаешь, дурак, о чем говоришь? Ватар никогда меня не продаст! «Избавиться» – это не продать, это убить! Что-то такое стало мне известно, что не должно дойти до слуха других людей. Рисковать, продавая меня, он не станет.

– Может быть, бежать?

– Схватят.

Наступило молчание. Аксум машинально заплетала и расплетала косу. Наконец Инаэро не выдержал:

– Неужели ты так спокойно дашь себя убить? Аксум медленно покачала головой.

– Насчет этого – даже и не думай. Не для того меня мать рожала, чтобы я вот так запросто сдалась и подставилась под удавку… Это было бы сущей неблагодарностью по отношению к бедной женщине – не находишь?

Глава двенадцатая
НАЕМНИКИ ДЛЯ КАРАВАНА

Старший сын правителя Хоарезма, Хейто, большую часть времени проводил в своих покоях, подальше от отцовских глаз. Это был черноволосый молодой человек лет восемнадцати, с вьющейся бородкой, густыми бровями и лихорадочно блестящими черными глазами, похожими на две влажные маслины. Очень красные губы резко выделялись на молочно-бледном лице.

Красноватыми были и его тонкие ноздри, что выдавало давнее пристрастие Хейто к порошку черного лотоса.

Его покои были обставлены с роскошью и вкусом. Повсюду лежали мягкие ковры из Султанапура. Их особенностью было то, что тончайшая шерсть, из которой изготавливали их султанапурские мастера (исключительно мужчины – женщин к такой работе даже не подпускали), портилась при малейшем прикосновении влаги. Один разлитый бокал вина, одна капля, сорвавшаяся с донышка чашки, – и драгоценнейший ковер безвозвратно испорчен. В этом также заключалась особая утонченность.

Хейто развалился на низком ложе, машинально поглаживая шелковое покрывало. Оно было скользким и приятно холодило кожу. Шелковой была и одежда наследного принца. Перед ним на инкрустированном костью столике лежал прибор для раскуривания порошка черного лотоса. Само зелье должен был доставить один друг принца. Он появлялся при дворе иод видом торговца пряностями и сладостями, до которых так охоч был Хейто.

Наконец слуга доложил о прибытии долгожданного гостя. Хейто хлопнул в ладоши:

– Пусть войдет! И смотри же, чтобы нам никто не помешал.

С низким поклоном к наследнику в покои вошел Светлейший Арифин. Здесь он выступал как раболепнейший из слуг его высочества.

– Приветствую великолепие и красоту! – воскликнул Арифин, остановившись на пороге и заслонив глаза ладонью, как бы ослепленный удивительной красотой молодого принца. – Мои недостойные глаза вновь созерцают зрелище, предназначенное только для бессмертных!

– Входи, – сказал Хейто. – Садись здесь.

Он пытался держаться с Арифином, как и подобает наследному принцу Хоарезма, – с достоинством, милостиво снисходя к ничтожеству, которому посчастливилось услужить сиятельной особе. Но ничего не получалось. Хейто зависел от Арифина, и оба знали об этом. Если Арифин не появится со своим зельем, принц вновь окажется во власти страшных видений, и все закончится очередным припадком.

А Арифину принц был нужен живым. До тех пор, пока не умрет его отец, правитель Хоарезма. Несчастный случай должен произойти с владыкой во время ежегодного жертвоприношения коней богине Бэлит. Один из коней, предназначенных для заклания, взбесится и нападет на того, кто будет стоять рядом.

А рядом будет стоять тот, кто приносит жертву от имени всего города Хоарезма.

То есть – правитель.

И тогда на троп взойдет Хейто, послушная марионетка в руках Арифина. Какая великолепная наступит жизнь! Сколько дел можно будет совершить, имея такого чудесного правителя! Правителя, которым так легко управлять: подсыпал одного снадобья в зелье – примет одно решение, подсыпал другого снадобья в то же зелье – лежит без сил и жалобно стонет, умоляя избавить свое величество от страданий и жутких кошмаров…

Арифин не был магом. Он являлся великим организатором. И всегда ухитрялся оставаться в тени. Тайная власть доставляла ему величайшее наслаждение.

Но не будучи магом, Арифин охотно имел дело с колдунами. Последней его удачей можно было счесть Велизария. Как только колдун обосновался на берегах озера Вилайет, Арифин сразу начал думать: какие выгоды можно извлечь из этого вторжения. И придумал.

Явившись как-то раз к Хейто, Арифин принялся сыпать перед ним порошок черного лотоса и рассуждать о Велизарий. Слыханное ли это дело, чтобы какой-то вояка из Ксапура устраивался на берегу Вилайет и строил там замки?

– Какое нам дело, – отвечал Хейто, жадно подрагивая ноздрями и бросая на Арифина умоляющие взгляды: «Еще! Еще!».

– Может быть, и никакого, – соглашался Арифин, – но, с другой стороны, кто знает? Вдруг Велизарий захочет переметнуться поближе к Хоарезму? Торговые связи с Тураном будут из-за него затруднены… Могут возникнуть поводы для недовольства среди купцов Хоарезма…

– О, да, – соглашался Хейто, приникая к порошку и нюхая его. – Ты прав, Арифин. У тебя государственный ум.

Арифин скромно потупил глаза.

– С другой стороны, – произнес он вкрадчиво, – совершенно незачем драгоценной персоне наследника рисковать собой, выступая против Велизария.

– Но у нас есть другой брат, – сказал Хейто, – Не так ли? Пусть Бертен защищает наши границы. Я хочу, чтобы мой младший брат Бертен выступил против Велизария. Только как бы это устроить? Бертен изнежен, он лакомка и бездельник…

– Но у Бертена есть гордость, – напомнил Арифин. – У него даже развито чувство чести.

– Очень неудобное чувство, – сказал Хейто с отвращением.

– Для кого – как. Для нас это очень удобно, – проговорил Арифин и поцеловал руку Хейто. – Предоставь это мне, господин. Бертен захочет выступить против Велизария.

«И останется в его заколдованном замке навсегда», – добавил про себя Арифин, улыбаясь так, чтобы Хейто этого не видел.

И план удался. Бертен отправился в заведомо безнадежный поход и пропал бесследно. Теперь оставалось избавиться от правителя. День жертвоприношения близился. Отраву для коней должны были доставить. Оставалось подкупить жреца. Это было довольно сложно, потому что все жрецы, как правило, искренне почитают своих богов и ни за что не согласятся осквернить ритуал. Следовало найти слабого духом и предложить ему сумму, от которой останавливается сердце. Всегда найдется сумма, способная уговорить человека, если только он – не религиозный фанатик. Даже среди жрецов всегда найдется сговорчивый.

Деньги Арифин собирался выудить у Церингена. Разорение Эйке – приятная забава, разминка перед настоящим делом. Заодно эта забава сулит огромную выгоду.

Поэтому Арифин явился к принцу Хейто в отменном расположении духа. Он принес порошок черного лотоса – чистейший и крепчайший, а заодно несколько золотых колец тонкой работы. «В подарок», – пояснил Арифин, с поклоном надевая колечки на пальцы ног молодого господина.

Тот пошевелил пальцами, глянул на них. Одно из колец неожиданно сверкнуло изумрудным блеском, и зеленое пламя на миг ослепило Хейто. Принц поморщился.

– Возможно, они слишком хороши для меня, – заметил он.

– Нет такой вещи, которая была бы слишком хороша для моего принца и повелителя! – воскликнул Арифин.

Но у Хейто было дурное настроение. И черный лотос отнюдь не улучшил его.

– Я получил известие о Велизарии, – сообщил Хейто.

– О, это тот злодей, который убил брата моего принца! – воскликнул Арифин.

– Угу, – отозвался наследник Хоарезма. – Велизарии мертв, его замок сгорел, а люди разбежались.

И он, подняв голову, уставился на Арифина.

– Что скажешь, Арифин?

Тот посерел, вжал голову в плечи. Впрочем, растерянность длилась недолго.

– Не может этого быть! – воскликнул Арифин, расправляя плечи и выпячивая грудь. – Невозможно!

– О, еще как возможно, – уныло протянул Хейто.

– Откуда сведения?

– Донесли отцу. В город приехали какие-то

наемники. Маленький отряд. Четверо, кажется. Или пятеро. Невелико событие. Они остановились на постоялом дворе… Арифин сморщил нос.

– Фи, какими ничтожными вещами кто-то посмел обременить мысли моего повелителя!

Однако Хейто остановил его, подняв руку.

– Погоди, ты не знаешь главного. Эти люди рассказывали, что были возле замка Велизария и видели все своими глазами. От замка остались одни угли. Голая скала. И сам Велизарий убит, а заодно погиб и его колдун…

– И что это значит? – осведомился Арифин.

– Это значит, что мой брат, возможно, теперь на свободе! – произнес Хейто таким тоном, что невозможно было понять: радуется он спасению младшего брата, или же наследника это чрезвычайно огорчает.

– А еще вероятнее – если твой брат, господин, не был убит с самого начала, – что Бертен погиб во время пожара! – резонно возразил Арифин. – Вряд ли спасающиеся из горящего замка стражи побеспокоились о пленнике.

– Может быть… – протянул Хейто.

И вновь приник к порошку черного лотоса.

Арифин покидал своего «повелителя» в мрачном настроении. Смерть Велизария кое-что меняла. И прежде всего Арифина беспокоило то, что он не знал ничего о судьбе Бертена. А вдруг младший сын спасся? Это было бы очень неприятно.

Как жаль, что всеведение Павлина – ложь, придуманная для дураков, вроде Церингена! Как жаль, что всеведение этой магической птицы основано на данных, поставляемых Арифину разветвленной сетью шпионов! И как назло, ни одного шпиона не было у него в замке Велизария, чтобы выяснить, наконец, что же там делалось на самом деле!

* * *

Конан со своими спутниками достиг Хоарезма ровно в полдень, и все остановились, как по команде, созерцая прекрасный город, возникший прямо перед путешественниками. Ослепительная гладь моря Вилайет сверкала, как мокрое зеркало, и бросала яркие блики на крепостные стены Хоарезма. Высокие башни словно таяли макушками в знойном небе. Марево плавало над раскаленными камнями. В воздухе чуть дрожала белая пыль.

– Как красиво! – воскликнула Рейтамира, прижимая руки к груди. Она никогда не видела таких высоких зданий, такой роскоши, такой безопасности, которую дарили прочные городские стены. – Боги, как, должно быть, счастливы люди, которые здесь живут!

Конан скривил неприятную физиономию.

– Поверь мне, женщина, в этих городах люди страдают точно так же, как в степи, в лесу или в жалкой деревушке, вроде той, где ты родилась.

Арригон молча кивнул, а Бертен вспыхнул:

– Ты говоришь о городе, в котором я рано или поздно стану правителем!

– Если ты будешь рассказывать всем и каждому о том, кто ты такой на самом деле, то не станешь не только правителем – ты даже не успеешь стать взрослым человеком! – оборвал его Конан. – У тебя есть сильные враги, не забывай об этом. И будет лучше, если эти враги не узнают до поры о том, что принц Бертен избежал смерти.

– Я тебе не верю, – проговорил Бертен. – Не может быть, чтобы у меня были враги!

– Поверь мне, – вздохнул Конан. – Ты знатен и имеешь права на престол. У таких, как ты, всегда найдутся враги.

– Мой брат? – пробормотал Бертен. – Но он подвержен болезни…

– Да, и курит порошок черного лотоса, – добавил Конан. – Очень удобно для тех, кто желает устранить тебя и твоего отца. С таким правителем, как Хейто, можно наворотить кучу дел, и никто с тебя не спросит.

– Ты говоришь ужасные вещи, киммериец. – Казалось, Бертен готов заплакать. – Я не желаю тебя слушать! Мой брат никогда не согласился бы убить отца и меня.

– Твой брат – жалкий раб собственного порока, – возразил Конан. – Поэтому, если хочешь остаться в живых, спасти отца и родной город, то слушайся меня.

Бертен перевел взгляд на своих спутников, но не встретил понимания ни у Арригона, ни у Вульфилы. Все они считали, что Конан прав. В конце концов, Бертен понурил голову.

– Я сделаю так, как ты советуешь, варвар, – сказал наследный принц. – Но это не означает, что я с тобой согласен.

– Большего и не требуется, – фыркнул Конан. – Сделаем так. Войдем в город и наймемся к какому-нибудь из здешних купцов в охранники. Тем временем попробуем разобраться в происходящем. Сдается мне, в Хоарезме дурно пахнет. Бертен будет считаться таким же наемником, как и мы сами. Рейтамира – жена солдата, стряпуха нашего отряда. В общем, даже врать почти не придется.

Арригон засмеялся, блестя зубами на смуглом лице. Вульфила хмыкнул и потянул вожжи. И все пятеро двинулись навстречу распахнутым городским воротам.

В маленькой таверне, где путники устроились для отдыха, Вульфила вовсю рассказывал о пожаре замка Велизария. Стоило посмотреть, кого этот рассказ затронет и какие силы придут в движение. Точно – вскоре после того, как Вульфила повторил увлекательное повествование о горючей воде и прочем в третий раз один из посетителей, молча сидевших в углу, поднялся и, стараясь держаться незаметно, вышел из таверны.

«Кого-то эта история точно заинтересовала, – с удовлетворением подумал Конан. – Странно. Правитель Хоарезма лично направил меня разобраться с Велизарием. Видимо, он сделал это тайно, не предавая свои планы огласке. Стало быть, он подозревает о наличии заговора против правящей семьи. Интересно было бы еще узнать, как много ему известно… Но показываться при дворе пока что не стоит. Подождем».

– Я пойду поспрашиваю насчет работы для нас, – сказал киммериец, обращаясь к своим товарищам. – А вы оставайтесь здесь, хорошо? И постарайтесь никого не убить, иначе у нас возникнут неприятные осложнения.

Бертен, дочерна загорелый, с пыльными волосами, в простой одежде, с огрубевшими руками, сидел в углу и не без отвращения сосал кислое вино. Несколько раз он просил воды и разбавлял пойло, чем приводил прислугу в таверне в полное изумление.

– Обычно это д-делают с-слуги, – сказал Бертену Вульфила. – И д-до того, к-как подать на с-стол.

Бертен хмыкнул, но ничего не ответил.

* * *

Конан довольно быстро выяснил, где можно подзаработать. Один из здешних купцов собирает караван до Кхитая.

– Хороший купец, – сказал Конану туранец с золотой серьгой в ухе (второго уха у этого субъекта не было). – Я хотел было к нему наняться, но больно уж далеко идти. Кхитай! Там, говорят, водятся драконы.

– Драконы, друг мой, водятся везде, особенно на кухне у твоей тещи, – сказал Конан. Шутка вышла плоская, но туранец с готовностью расхохотался.

– Его зовут Эйке, – сказал он, облизывая губы. – Ты легко найдешь его дом – синие ворота с золотыми звездами, а рядом растет платан. Почти в центре города. Платит он честно, с людьми обращается хорошо. Если бы не Кхитай…

– Благодарю тебя, – сказал Конан. – Привезу тебе из Кхитая шелковую птицу с бумажными крыльями. Подаришь теще.

И хлопнув туранца по спине, Конан поспешил уйти.

Дом Эйке отыскался по названным приметам без особого труда. Хозяин Конану понравился – приветливый, спокойный, уверенный в себе человек. Сперва пригласил в дом, а потом уже начал выспрашивать: зачем пришел гость и откуда он взялся. И откровенно разбойничий вид пришельца Эйке не смущал.

Конан устроился на низком сиденье, с благодарностью принял чашку с подслащенной холодной водой.

– Я командую небольшим отрядом, – сказал киммериец, отхлебнув воды и изобразив на лице полный восторг от угощения. – Нас четверо мужчин и еще женщина-стряпуха. Мне сказали, что ты намерен отправить караван до Кхитая и нанимаешь людей в охрану. Мы могли бы взяться за эту работу.

Эйке просиял.

Оки поговорили еще немного, обсудили условия в подробностях. Киммериец был в отменном расположении духа и потому решил помучить торговца. Как известно, солдаты торгуются не хуже, чем купцы, а иногда и лучше. Поистине, нет такого порока, который не был бы родным для наемника!

Поэтому Конан предложил составить контракт и начал перечислять:

– Если воин, защищая твое добро, лишится большого пальца правой руки, то ты выплатишь ему по возвращении пять золотых. Если он потеряет указательный палец правой руки – четыре золотых… – И так далее, до мизинца левой ноги.

Эйке кивал, не столько вникая в условия договора, сколько разглядывая своего нового начальника охраны. Киммериец, рослый, с мощными плечами, с пронзительным взглядом синих глаз, представлялся молодому торговцу человеком вполне подходящим. Он явно был не так прост, как притворялся, но это и к лучшему. Некоторыми повадками Конан напоминал Эйке сводного брата.

Киммериец, в свою очередь, раздумывал о своем нанимателе. Благополучный человек. Во дни процветания государства такие люди незаменимы: они щедры, милосердны и стараются не обращать большого внимания на мелкие недостатки окружающих. В эпоху смут они погибают первыми, поскольку мало знакомы с человеческими пороками и не умеют увидеть беду, пока та не ступит на порог и не расположится по-хозяйски в комнатах.

Почему-то киммерийцу захотелось защитить этого человека. А в тем, что защищать Эйке придется, Конан не сомневался. Варварским чутьем он улавливал, каким хрупким было благополучие этого богатого, счастливого дома. Конан слышал, как в доме вокруг открытого в садик помещения, где велась беседа, кипит жизнь: в глубине женских покоев плакал ребенок, слышались быстрые легкие шаги, доносилось звяканье посуды. Но в садике было тихо, и эту тишину лишь подчеркивало неумолчное журчание струй фонтана. И киммерийцу хотелось, чтобы этот тихий шум благополучия никогда не стихал в доме хоарезмийского купца.

В заключение беседы Эйке сказал:

– Мне бы хотелось познакомиться с твоими людьми поближе.

– Нет ничего проще, – учтиво отозвался киммериец. – Мы тотчас придем к тебе, и ты сможешь переговорить с каждым из отряда, когда пожелаешь.

– Я могу предоставить вам кров у себя дома, – добавил Эйке. – Места здесь хватит. Заодно будете охранять товар, пока мы не выступили в путь. В последнее время участились кражи. Недавно у меня самого утащили из лавки целую штуку отменнейшего шелка, а это, согласись, не дело.

* * *

В Хоарезме – глубокая ночь. На узкой темной улочке – ни души, только жмется под забором, в грязной траве, жалкая тощая тень – бездомный пес, тоскуя от голода, рыщет в поисках объедков.

Не на что смотреть тут звездам, вот и не заглядывают небесные очи в этот проулок – мрачный, как преисподняя.

Но вот там, у стены, – странное шевеление… Как будто сама темнота ожила, сгустилась и движется… Но если приглядеться, то можно в конце концов различить две человеческие фигуры, закутанные в темные покрывала, – одну повыше, другую совсем маленькую.

– Сними свои бубенчики, – шипел тот, что повыше.

– В ночь, когда волки съедают луну, злые духи бродят прямо по городу и пожирают человеческие сердца, – шептал второй голос, сердитый. – Пора бы знать такие простые вещи.

– Ты своим звоном полгорода перебудишь, – говорил первый. – Насчет злых духов я не уверен, а вот охранники прибегут – это как пить дать.

– Не смей меня учить! Ты жизни не видел, злой доли не хлебал!

– Хлебал! – свистящим шепотом выкрикнул первый.

Крепкая узкая ладошка человека с бубенчиками закрыла упрямцу рот.

– Погубишь нас! Молчи! Я зажму бубенцы в кулаке, вот они и не будут звенеть. Только там, в кулаке, они все равно живые, и злые духи нас не тронут.

– Лишь бы злые охранники нас не тронули, – прошептал под ладонью Аксум Инаэро, – а с духами как-нибудь справимся.

Они крались вдоль стены, но переулку, охраняемые темнотой и подгоняемые тревогой за собственное неясное будущее.

Неизвестно, кто из двоих рисковал больше. Аксум – рабыня. Если ее поймают, то снова отдадут в руки прежнего господина, а уж как Ватар распорядится непокорной девчонкой – это личное дело Ватара. Может, снова приставит к делу, только на цепь посадит. Может, прикажет забить до смерти. А может быть, ничего он с нею не сделает, оставит все как есть: была Аксум лучшим каллиграфом мастерской – и останется лучшей, и снова будет работать с утра до ночи, беспокойно спать от переутомления, жаловаться на резь в глазах, прятать в матрасе деньги, полученные от добросердечных заказчиков, и безнадежно мечтать когда-нибудь выкупиться на волю… Впрочем, что касается денег, то придется начинать все сначала: свои сбережения Аксум прихватила с собой, так что, попадись она в руки стражи, отберут у нее все до последнего медяка. На этот счет можно даже и не обольщаться.

А вот Инаэро – свободный. Если их с Аксум схватят вместе, то он будет считаться вором, посягнувшим на чужую собственность. А с теми, кто крадет рабов, поступают очень жестоко.

Если же «повезет» и поймают одну Аксум, то Инаэро, конечно, не попадет в руки правосудия. Зато ему обеспечена тайная расправа со стороны господина Ватара – человека весьма могущественного. И что с того, что господин Ватар скрывает реальную мощь своей власти! Инаэро подозревал, что знает о своем работодателе далеко не все, – но и того, что было известно, довольно, чтобы бояться этого человека.

И все же, несмотря на все эти опасности, оставаться в каллиграфической мастерской было слишком рискованно. Инаэро узнал чересчур много, чтобы не сознавать этого. Аксум, которая по поручению своего господина, шпионила за Эйке, сделалась для собственных хозяев чрезвычайно «неудобной», и ее могли убрать в любой момент.

А Инаэро успел привязаться к девочке – язвительной учительнице и талантливой рисовальщице, которая в каждой букве умела увидеть забавную змейку, потягивающегося кота или спящего тигра. Не станет он сидеть сложа руки и ждать того дня, когда по школе каллиграфов разойдется слух: Аксум нашли задушенной! Шнурок на шее! Лицо синее, язык высунут! Бедная девочка! Поохают, попереживают – а через неделю забудут.

На бегство решились быстро и сразу. Ничего с собой не взяли, даже переодеваться не стали. Аксум только вытащила заветный кошель с собранными для выкупа деньгами и спрятала его под одежду.

Они выбрались из здания школы через окно и оказались в темном переулке. Инаэро чувствовал, как его начинает бить дрожь, и хотел думать, что это – от ночной прохлады.

А Аксум казалась совершенно спокойной. И даже ворчала, совсем как обычно:

– Мы до рассвета будем тут стоять? Идем!

Она потянула его за руку, и Инаэро послушно двинулся следом.

– Они хватятся нас только утром, когда все проснутся, – рассуждала девочка шепотом. Ее босые ступни шуршали по камням, бубенцы предательски глухо позвякивали в кулачке. – Времени еще несколько часов.

Инаэро вдруг остановился. В темноте блеснули его зубы – он широко улыбнулся:

– Аксум! Я знаю, куда нам идти!

Даже в темноте он видел, что она крепко в этом сомневается.

– Ты уверен?

– Аксум, почему ты считаешь меня полным ослом?

– Потому что ты и есть…

– Ладно, без тебя знаю. Но скажи: ты хотя бы доверяешь мне?

– А ты как полагаешь? Я сбежала из школы, где мне было тепло и хорошо, где все меня обожали…

– Ну да, не секли за ворованные пирожки, – попытался съязвить Инаэро.

– А мне и не приходилось воровать пирожки! – парировала Аксум. – Мне их приносили, когда я требовала. Вообще жила как наследница престола…

– Ты – талантливый художник, – серьезно сказал Инаэро, – а они обращались с тобой как с воровской отмычкой, которая подходит к любому туго набитому сундуку.

Аксум опустила голову.

– Ты и вправду считаешь, что я талантлива?

– Да! – горячо отозвался Инаэро. – Тебе нужно жить иначе – в собственном доме, среди слуг…

– Ну уж нет! – почти крикнула Аксум. – Если милостью богов я стану когда-нибудь свободной, никогда никаких рабов у меня в доме не будет! Я-то хорошо знаю, на какие низости способны несвободные люди. Мне-то лучше всех известно, как они подглядывают за господами, как судачат потом, перемывая им кости, как ненавидят рабы хозяев. Видеть сладкую улыбку служанки, которая приносит тебе поднос с фруктами, и знать, что на кухне она только что именовала тебя «шлюхой»!

– Откуда ты…

– Я сама так делала! – зашипела Аксум. В ее глазах закипали слезы. Неожиданно она схватила Инаэро за руку и прижалась к нему всем телом. Он почувствовал, что она дрожит. – Мне страшно! Если Ватар меня схватит, он не простит! Я не знаю, что он со мной сделает, но у него нет сердца! И я видела, что он делает с другими…

– Он тебя не схватит, – сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу уверенность, которой вовсе не испытывал. – Доверься мне. Я – бедный неудачник, но ты многому меня научила. Мой план очень прост и обладает завидными рабскими достоинствами – он… только не смейся, Аксум… он подлый.

– Подлый? – Она недоверчиво улыбнулась.

Инаэро закивал:

– Вот именно.

Аксум лишь слегка отодвинулась от своего товарища.

– Идем. И ничего я не боюсь, не надейся.

Сколько бы лет ни прошло после этого ночного бегства, никогда Инаэро не забудет ни безлунной тьмы над Хоарезмом, ни шороха быстрых босых ножек идущей рядом девочки, ни крепкой горячей ладошки, доверчиво просунутой в его ладонь.

Он и сам не знал, как относиться к Аксум. В сердце юноши по-прежнему жила прекрасная Татинь, с ее нежным лицом, ленивой улыбкой, легкими быстрыми движениями рук. Татинь была создана для любви, для шелковых покрывал, для мягкой постели. А Аксум – дитя, Аксум – сгусток пламени, искорка таланта, сокровище, которое надлежало любой ценой уберечь от алчных и злых людей.

Аксум художник. Когда-нибудь она станет великим мастером.

Если доживет.

И Инаэро вдруг понял: не имеет никакого значения, достигнет ли он в своей жалкой жизни своего собственного, маленького личного счастья. Не это важно. Лишь одно обладает настоящей ценой: спасти Аксум, дать ей возможность вырасти, создать все те шедевры, что таятся сейчас, скрытые, точно в коконе, в этом юном существе.

И когда он понял все это, исчезли и страхи, и неуверенность в себе. Теперь Инаэро знал, ради чего живет, и это знание придало ему небывалых сил.

Они остановились перед высокими, прочными воротами богатого дома. Уже занимался рассвет. За высокой оградой угадывался сад с павлинами, белыми фазанами, прудом, крытая колоннада с резными деревянными колоннами, расписанными красной, синей и золотой красками, где так приятно в жару пить прохладный чай…

– Это же дом… господина Церингена! – прошептала Аксум.

– Вот именно. И он давно мечтал заполучить тебя, не так ли?

Аксум окинула Инаэро странным взглядом.

– Что ты задумал?

– Доверься мне, – попросил он. – Я скажу, что украл тебя у Ватара, что желаю продать лучшего каллиграфа школы ему, Церингену, ибо прослышал, что он мечтает написать книгу. А таланты господина Церингена таковы, что его книгу должен записывать, несомненно, лучший каллиграф из возможных… То есть – ты.

– Ты хочешь меня продать? – Аксум побледнела, как смерть, на ее щеках мгновенно расцвели пятна болезненного румянца. – Ради этого ты и уговорил меня бежать? Может быть, для того ты и придумал всю эту историю – ну, что Ватар, мол, собирается меня придушить?

Она схватила Инаэро за ворот и принялась трясти.

– Говори! Отвечай! Подлец! Вор! Знаешь, что? Знаешь, что я с тобой сделаю? Я сама тебя выдам властям! Скажу, что ты выкрал меня насильно, что ты… ты вор, ты работорговец!

– Тише ты, тише!.. – Инаэро осторожно высвобождался из крепких маленьких рук девочки, но она снова и снова хватала его за одежду, трясла, молотила кулачками, щипала, захватывая кожу ногтями. – Аксум, тише! Послушай меня!

Наконец ему удалось схватить ее за плечи и слегка отодвинуть. В розоватом свете зари ее лицо казалось белее фарфора, узкие глаза расширились и почернели, из них глядело черное отчаяние ночи.

– Ты хочешь меня продать! – повторила она. – Вот что ты задумал!

– Аксум, выслушай меня, – сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу твердость. – Ты для меня – великий мастер, учитель, из тебя со временем вырастет непревзойденный художник…

– Со временем? – кривя губы, переспросила она. – По-твоему, сейчас я еще не художник?

Инаэро нашел в себе мужество кивнуть:

– Ты, несомненно, одаренный художник, но пока что у тебя связаны руки… Когда ты начнешь работать на собственные идеи, когда ты перестанешь копировать скучные документы или записывать чужие любовные бредни – вот тогда твой дар расцветет по-настоящему…

– Ты хочешь меня продать! – сказала она в третий раз и сжала губы. – Нельзя было доверяться свободному. Все вы – подлецы, всем вам только одного и надо…

– Нет! – быстро отозвался Инаэро. – Выслушай и пойми. Церинген мечтает создать книгу – кажется, «Назидание в любви» или что-то в том же роде. Я как-то раз слышал, что он выпрашивает тебя у Ватара, а тот отказывал. Говорил – мол, не время, мол, она нужна нам для других дел. Я скажу, что выкрал тебя для него. Он заплатит немалую сумму – эти деньги мы добавим к тем, что ты уже собрала. Я отдам тебе все, до последнего гроша, клянусь! Не думай обо мне плохо, Аксум.

Она хмуро молчала. Уголки ее рта подрагивали, ноздри слегка раздувались.

– Все равно, мне трудно тебе поверить.

– Слушай дальше. Церинген ни за что не выдаст тебя Ватару. Он будет прятать тебя, как самое драгоценное сокровище, – во всяком случае, до тех пор, пока сочиняет свою книгу.

Она медленно кивнула: – Пожалуй, ты прав.

– Подумай, – горячо продолжал Инаэро, снова беря ее за руку, – подумай, какое убежище лучше этого? И к тому же, ты сможешь увеличить свои сбережения.

– А ты? – спросила она вдруг.

Инаэро не ожидал этого вопроса и отпрянул:

– Что – я?

– Где будешь прятаться ты?

– А я не буду прятаться. Я вернусь в школу. В конце концов, я не обязан отчитываться перед Ватаром в том, где провел ночь. В крайнем случае скажу, что был у женщины. Мне-то это не возбраняется.

Аксум наконец расслабилась и тихонько вздохнула.

– Прости, если я обидела тебя. Твой план исключительно хорош. Просто…

– Просто что?

– Просто вся моя жизнь научила меня не доверять свободным людям.

* * *

Господин Церинген был поражен. Господин Церинген велел немедленно доставить к нему обоих беглецов. Господин Церинген принял их, полулежа на шелковых подушках у себя в саду, в окружении павлинов, бабочек и цветов. Вокруг небольшого пруда, где плавали лилии, были расставлены крошечные чашечки, толстостенные чайники, сохраняющие надлежащую температуру жидкости при любой – погоде, кувшины с прохладительными напитками, вазочки с фруктами, изящные тарелочки со сладостями и тонкие кружевные салфетки для обтирания уст и перстов.

Полуголый чернокожий слуга с бесстрастным лицом и кольцом в носу ввел стучавшихся у ворот и тотчас скромно удалился.

Господии Церинген, обмахиваясь веером, воззрился на пришельцев. Оба выглядели не лучшим образом – после тревог бессонной ночи Инаэро был страшно бледен, а на скулах Аксум горели пятна.

– Ну-с, любезные мои, – проговорил Церинген своим тонким голосом, – я внимательно слушаю вас. Какое дело привело вас… э-э… в сию скромную обитель отшельника и анарехо… то есть, анахорета?