Текст книги "Демоны степей"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– О, это превосходно, превосходно, – забормотал господин Церинген, разглядывая работу Аксум. – Ты настоящий клад, дитя мое. Настоящий… э… колодезь… И когда работа будет закончена, я… э-э… позабочусь о тебе.

Аксум слегка приподняла бровь. Господин Церинген рассмеялся, похлопал ее по руке:

– Такая девушка, как ты, стоит очень дорого, поверь мне. Я отдам тебя в хорошие руки.

– Я вполне счастлива жизнью в этом доме, господин, – равнодушно произнесла Аксум.

– В этом доме, увы, оставаться слишком опасно. Ты – краденая собственность, не забывай об этом. Рано или поздно прежний владелец сумеет выследить тебя, и тогда… – Он невольно содрогнулся при одной только мысли об этом. – Тогда… э-э… нам несдобровать. Обоим, понимаешь?

Он многозначительно улыбнулся.

– Не думаю, чтобы такую ценную рабыню, как я, подвергли суровому наказанию за чужой проступок, – ледяным тоном произнесла Аксум. – Впрочем, мое дело – угождать тебе, господин.

– Хочешь фруктов? – спросил Церинген. – Или чаю?

– Я бы выпила немного чаю, – согласилась Аксум.

– Тогда налей себе сама. – Церинген слабо махнул рукой в сторону толстостенного чайника, где напиток долгое время сохранялся горячим.

Аксум так и поступила. С маленькой тонкой чашкой в руке она уселась на прежнее свое место. Церинген еще раз пересмотрел переписанные ею листы, с особенным вниманием вглядываясь в рисунки.

Девочка тем временем спокойно прихлебывала свой чай и отдыхала. Ей было немного жарко в этой комнате, где все, казалось, задыхалось от покрывал, ширмочек, подушечек, пряностей, благовоний, цветов…

Неожиданно господин Церинген спросил:

– Скажи мне, дитя, приходилось ли тебе изображать… э-э… живых людей?

– Случалось, – тотчас ответила Аксум с полной искренностью.

Она знала, какое впечатление производит ее детская честность на хозяев…

Разумеется, Аксум было известно, что изображения человеческих лиц в Хоарезме, мягко говоря, не приветствуется, однако лгать Церингену в подобных мелочах она вовсе не собиралась. Пусть он кастрат, как болтают слуги, но высечь лживую рабыню вполне под силу и кастрату. А это было последнее, чего хотелось бы Аксум. Напротив, она желала установить с хозяином возможно более дружеские отношения.

– Превосходно… э… превосходно, – пробормотал Церинген. Он решительно отложил листы в сторону и спросил напрямик: – Не могла бы ты нарисовать для меня изображение женщины, о которой я тебе сейчас расскажу?

– Для своего благодетеля я готова сделать что угодно, – бестрепетно ответила Аксум.

К ее удивлению, глаза Церингена увлажнились.

– Я не ошибся в тебе, дитя! Ты не только одарена богатым… э-э… талантом, у тебя еще и доброе сердце!

«У меня злое, лживое сердце рабыни, – подумала девочка, – только ты об этом знать не должен.»

На ее лице не дрогнул ни единый мускул.

– Благодарю за добрые слова, господин.

– Слушай… Эта женщина – невероятной красоты. Представь себе, перо Павлина…

– Перо?

– Да, Павлина, – нетерпеливо махнул рукой господин Церинген. – Не перебивай! Мировой, Вселенский Павлин – понимаешь? Он раскрывает свой хвост на все небо, глазки на его перьях – это звезды, которые обозревают все происходящее на земле…

Тут он прикусил язык, сообразив, что разболтал девчонке одну из первых тайн, открываемых Сокровенному Адепту Ордена Павлина.

Но Аксум глядела на него так внимательно и спокойно, что Церинген внезапно ощутил в душе странную тишину. В самом деле, чего он боится? Это дитя знает столько секретов своих прежних заказчиков – и ни одной, кажется, не выдало. Ей можно доверять, подумал он. И объяснил:

– То, что я рассказываю тебе теперь, – величайшая тайна.

– Я поняла, – сказала Аксум.

– Милое дитя! – Церинген сунул себе в рот виноградину и с умильным видом пососал ее. – Слушай же меня. Одно перо Павлина упало на землю – ты должна понять, сколь красиво это перо было!

Аксум кивнула.

– О, это прекрасное перо! Оно превратилось в женщину. В удивительную женщину, чье тело исполнено глаз. Везде, где выступ или сгиб – например, локоть или сосок груди – там глаз, ясно тебе?

– Как день, – сказала Аксум. Церинген обтер влажные губы платком.

– Женщина должна быть женщиной и в то же самое время напоминать птичье перо, понимаешь? Нарисуй мне ее! С тех пор, как я узнал о ее существовании, она не дает мне покоя! Мне теперь довольно будет одного лишь созерцания красоты. Я даже не стремлюсь ею обладать!

– Скромность, воздержанность и изящный вкус – вот что всегда отличало моего господина, – подтвердила Аксум, тщательно скрывая издевку за бесстрастной миной. – Это стоит за каждой строкой твоих сочинений, господин, за каждым твоим жестом и распоряжением.

– Ты действительно так считаешь? – Церинген разволновался и обрадовался, как ребенок.

Аксум едва не рассмеялась ему в лицо. Однако усилием воли она сумела сохранить серьезный вид и только кивнула.

– Создай для меня этот рисунок, дитя! – жарко попросил господин Церинген. Он откинулся на подушки, чувствуя себя совершенно обессиленным. – А теперь оставь меня, я утомлен.

– Беседа была волнительной, – согласилась девочка, собирая свои чернильницы и перья.

* * *

Ватар покрывался холодным потом при мысли о том, что скажет Арифин, когда узнает о пропаже. Лучший каллиграф школы, девчонка, которая знала слишком много и которую должны были убрать через несколько дней! Боги, это почти провал…

Разумеется, Инаэро может и не знать, где прячется Аксум. Насколько Ватар знал юную мастерицу, она всегда держалась особняком и ни с кем не заводила тесных отношений, хотя в детском возрасте это выглядело противоестественным. Впрочем, она была единственной девочкой среди мальчишек – возможно, этим отчасти объясняется ее нелюдимость.

Кроме того, Аксум всегда была высокомерной и очень хорошо знала себе цену. Даже слишком хорошо.

Да, не исключено, что Инаэро не лжет и действительно ничего о ней не знает.

Теперь предстояло решить проблему с Арифином. В отличие от Церингена, Ватар очень хорошо знал, что Павлин далеко не так всеведущ, как того хотелось бы главе Тайного Ордена. В истинное существование всевидящего божества Ватар, в принципе, не верил. Хорошо поставленная слежка, сбор данных, шпионаж – это да, это реально. Божество? Возможно…

Но не исключено, что как раз в сторону школы каллиграфов ни одно перо этого Павлина обращено не было. И не исключено также, что Арифин и не узнает о бегстве Аксум.

И тогда…

Тогда можно рискнуть и не сообщать об этом. Ведь девчонка, что вероятнее всего, попросту удрала из Хоарезма, прихватив с собой все свои драгоценные умения. Беглая рабыня не станет оставаться там, где ее могут узнать и схватить. Небось, спешит сейчас по дороге вдоль побережья, направляясь куда-нибудь в сторону Аграпура. Там она найдет себе работу, за пару лет скопит достаточно денег, чтобы приобрести дом и открыть собственное дело.

И пусть себе уходит. Лишь бы держала язык за зубами и не проговорилась о планах господина Арифина. Да и то – вряд ли хоарезмийские дела будут волновать владык Аграпура или какого-нибудь другого города, где осядет Аксум.

Да, стоит рискнуть и скрыть случившееся. Иначе Арифин вполне может убрать самого Ватара. Просто в качестве наказания за ужасную оплошность.

Поэтому Арифину было доложено, что Аксум скоропостижно умерла от неизвестной, но не заразной болезни (должно быть, врожденный порок сердца или что-то в том же роде). Девчонку закопали в общей могиле, где обыкновенно хоронят рабов. Все проделано тайно, ночью, без свидетелей. Один лишь Павлин созерцал происходящее с небес. Арифин остался сообщением доволен, и таким образом Ватар временно избежал неприятностей.

Оставалась, правда, возможность, что девчонка все-таки осталась в Хоарезме. Сидит где-нибудь в таверне и переписывает контракты для наемников и любовные записки местных развратников к изнывающим от скуки толстым дочкам местных толстосумов, которых отцы до замужества запирают на женской половине.

И если в один прекрасный день в руки Арифину попадет лист, исписанный слишком хорошо знакомым ему тонким ровным почерком… И если на полях этого листа будут красоваться неповторимые виньетки… Не узнать руку Аксум – невозможно. И Арифин, несомненно, узнает ее.

Но о такой возможности Ватар старался даже не думать.

И Ватар предпринимал некоторые действия – очень осторожные, еле уловимые даже опытным глазом. Например, установил почти постоянную слежку за Инаэро. Инаэро, в свою очередь, также приглядывал за Ватаром и за всеми, кто приходил к распорядителю школы. Наивное выражение лица, репутация дурака и неудачника служили ему великолепным прикрытием.

Однажды он сделал попытку встретиться с прекрасной Татинь. Девушка наотрез отказалась видеть своего бывшего жениха. Доброхоты уже рассказали ей обо всем: и о пропаже шелка из лавки, где распоряжался Инаэро, и о подозрениях Инаэро, и о том, что сам молодой приказчик был с позором уволен… «Сам вор, а на других хочет свалить! – возмущалась девушка. – Слышать о нем ничего не желаю!»

О своей беде Инаэро не преминул доверительно рассказать Ватару. Тот кивал с понимающим видом:

– Теперь ты видишь… Теперь ты сознаешь, кто твои враги… Этот Эйке разрушил твое счастье – неужели ты допустишь, чтобы он невозбранно наслаждался жизнью?

Инаэро поддакивал, как мог. Его и в самом деле поначалу переполняла горечь… Но постепенно это чувство начинало проходить. Любил ли он прекрасную Татинь так, как ему казалось прежде? Кем она была для Инаэро? Красавицей, желанной и кроткой? «Такие красотки, – бывало, морщила лоб Аксум, – только об одном и мечтают: выйти замуж за толстый кошелек и наплодить как можно больше толстых детей. С появлением первенца у таких портится характер, после третьего ребенка у них портится фигура, а после пятого с ними вообще не о чем разговаривать.»

Инаэро спорил, приводил свои доводы, но Аксум сердилась уже нешуточно: «Поживем – увидим, только бы не было поздно».

И вот теперь Аксум – во власти бессильного развратника Церингена, а Инаэро, потерявший навсегда свою невесту, именно с Аксум связан тайными узами преступления.

«Неудачник ли я?» В сотый раз задавал он себе этот вопрос и не находил на него ответа. В конце концов, он решил, что это не так уж и важно.

А важно было другое: время от времени Инаэро угощал, господина Ватара новой историей о своих взаимоотношениях с Татинь и отпрашивался в город – повидаться с невестой, успокоить ее, договориться о новой встрече. Ватар, глядевший на любовные муки Инаэро как на причуду безнадежного болвана, время от времени отпускал того на целую ночь. Поначалу за парнем следили – о чем он, разумеется, знал. Но все донесения были одинаковы: Инаэро бродил, как потерянный, возле дома Татинь, сидел на земле у ее ворот, вздыхал, лохматил на голове волосы, даже плакал, а наутро отправлялся в школу.

В конце концов, господин Ватар распорядился снять слежку. У него не хватало людей.

Выждав еще немного, Инаэро нанес первый визит Аксум: подкрался к дому Церингена и перебросил в сад связанные вместе палочки для письма. Это были его собственные палочки – Аксум сама дала их новичку, когда он только что прибыл в школу.

Девочка не могла не узнать их. А у остальных обитателей дома они не вызовут никаких подозрений. Там, где Аксум, – там вечно повсюду чернила, заостренные палочки, кисточки, обрывки шелка, мягкие ткани для протирания кистей, бутылочки с красками и так далее, и так далее… Лишь бы эти вещи попали к Аксум. Впрочем, Инаэро надеялся на исполнительность слуг балованного господина: обнаружив в траве палочки, они непременно доставят их девочке. Еще и расскажут, где нашли, и попросят не разбрасывать свои вещи повсюду – вдруг, мол, господин Церинген уколет ножку…

Именно так и произошло, как надеялся Инаэро. Медха обнаружил две палочки утром и торжественно доставил их девочке в ее покои. Та еще не вставала с постели – нежилась, подобно своему новому господину, и жевала фрукты.

Завидев негра, она улыбнулась:

– Здравствуй, Медха! Все еще носишь свою душу под одеждой?

Он ответил ей приветливой улыбкой:

– Ты угадала, прекрасная! – Он похлопал себя по груди широкой черной ладонью. – Только знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты нарисовала мою душу куда более красивой, чем она есть на самом деле.

– Ну уж нет, – возразила девочка и капризно нахмурилась. – Я всегда рисую только правду.

Ну, а пишешь? Пишешь ты тоже всякую правду?

– Ну, записываю-то я всякое вранье, какое только диктуют мне господа. А чтобы было понятнее, что это вранье, рисую правду – на полях. Правда на моих пергаментах прячется в начерченных мною листьях, цветах, ветках, она таращится из пасти чудовищ, высовывается из-под юбок красавиц, изливается из нарисованных чаш…

– Ты думаешь, господа диктуют тебе сплошь вранье?

– Видишь ли, Медха, я не верю, чтобы наш господин вытворял все те отвратительные вещи, о которых он рассказывает. Мне думается, он все это сочиняет, Он странный… Смешной.

– О, он добрый, я говорил тебе! – горячо поддержал ее Медха. – Никогда никого не обижает.

– Поговаривают, будто всех своих прежних рабов он продал в каменоломни, – заметила Аксум. – Чтобы те не болтали о случившемся. Это было уже после того, как его наложницы сбежали, а все евнухи и стражники были перебиты.

– Да, – слегка смутился Медха, – я тоже слыхал что-то подобное… Все слуги действительно новые… Но он, может быть, переменился.

– Может быть, – согласилась Аксум. – Во всяком случае, он забавный. И придумывает просто замечательно. Не сочинение, а какой-то фантастический сад из переплетенных женских и мужских тел.

– Тебе нравится его сочинение? – спросил Медха.

– Оно меня удивляет, – призналась Аксум. – Значит, будет удивлять и других. Вот увидишь, наш господин еще прославится.

– От души желаю ему этого! – воскликнул Медха. – Смотри, прекрасная, что я тебе принес.

Она чуть приподнялась на постели и вытянула шею.

– Цветы?

– Цветы? – озадаченно протянул негр. – Нет, не цветы. Я никогда не приношу тебе цветов без твоего повеления. Кстати, сегодня – какие ты желаешь?

– Жасмин. У меня жасминовое настроение.

– Жасмин вчера был запрещен для тебя из-за слишком резкого запаха. Господин считает, что от жасмина у тебя разболится голова.

– Какой он заботливый… Ну, тогда белые розы.

Медха кивнул в знак того, что понял, и вытащил из-за пазухи две палочки, которые нашел сегодня утром в саду. Они были еще влажными от росы.

– Ты разбрасываешь свои вещи по саду, прекрасная. Хорошо, что я их нашел прежде, чем кто-нибудь успел пораниться – погляди, какие острые!

– Дай! – Аксум в волнении схватила палочки и быстро осмотрела их. Так и есть! Она не могла не узнать их: здесь спиралевидный узор, а вот тут – следы зубов, это Инаэро как-то раз в задумчивости погрыз палочку, за что Аксум ругала его на чем свет стоит.

Итак, Инаэро побывал здесь ночью. Вероятно, он нашел способ назначить ей свидание… Но где?

– Где ты их подобрал?

– В саду, у западной стены. Там, где куст шиповника, – пояснил Медха.

– Да, я гуляла там, – легко соврала Аксум. – Хотела порисовать насекомых с натуры. С натуры рисовать интереснее, чем по памяти, знаешь?

– Будь в другой раз аккуратнее, – еще раз повторил Мехда. – Наш господин очень не любит беспорядка.

* * *

Аксум страшилась невзгод и лишений и больше всего на свете боялась заболеть. Болезнь могла повлиять на ее зрение или гибкость пальцев, а допустить этого она не имела никакого права. Поэтому она стремилась жить в тепле, следила за тем, чтобы хорошо питаться, и лишь крайняя необходимость могла заставить ее выбраться ночью из дома и несколько часов просидеть в траве у западной стены, возле куста шиповника.

Ожидание было наконец вознаграждено. Над стеной показалась голова.

– Аксум! – прошипел тихий голос.

– Я здесь! – отозвалась она.

– Я не мог прийти раньше, за мной следили, – зашептал Инаэро.

– Мне здесь неплохо живется, – фыркнула Аксум. – Что ты еще затеял? Убирайся!

– Скоро тебе придется отсюда бежать, – торопливо говорил Инаэро. – Ватар повсюду тебя разыскивает. Он наврал Арифину, будто ты померла, и тот, вроде бы, поверил. Однако шила в мешке не утаишь – Ватар понимает, что рано или поздно твои рисунки и рукописи попадутся на глаза Арифину, и он все поймет.

– И что?

– Думаю, вероятнее всего, к тебе зашлют убийцу, – сказал Инаэро, сам ужасаясь собственным словам.

– Знаешь, мне это не нравится, – помолчав, заявила Аксум.

– Я попробую подыскать тебе другое убежище.

– Нужно уходить из Хоарезма. Другое убежище в этом же городе меня не спасет.

– С тобой хорошо обращаются? – вдруг забеспокоился Инаэро. Ему все время казалось, что он не так и не о том разговаривает с Аксум.

– Говорю тебе, я не жалуюсь. Я ем, сплю, любуюсь изящным и работаю, – нетерпеливо оборвала Аксум. – Жаль оставлять этот дом. Однако ты прав: из Хоарезма надо уходить как можно скорее. Мой хозяин лопается от счастья, когда видит свои дурацкие мемуары переписанные моим почерком с завитушками. Скоро он не выдержит и покажет их кому-нибудь.

– У него самого начнутся неприятности, если он это сделает.

– Да, но он тщеславен. И тщеславие может взять верх над осторожностью.

– Я приду сюда через три дня, Аксум. Возьми с собой все свои деньги, одежду – что захочешь.

– Успеешь подготовиться за три дня? – спросила она недоверчиво.

– Постараюсь…

– Не «постараюсь», а подготовься. Кроме того, я не люблю сидеть по ночам в холодной траве, по росе.

– Через три дня будь готова, – повторил Инаэро. – Прощай, Аксум.

– Прощай, прощай… – пробормотала она и направилась к дому.

Ее взволновал этот разговор. Взволновал и огорчил. Конечно, она знала, что господин Ватар будет ее разыскивать. Но вот так запросто услышать, что к тебе собираются заслать наемного убийцу… И не в лапы ли к господину Ватару заманивает ее Инаэро? Недоверие поднялось откуда-то из глубин ее существа и захлестнуло горло жесткой петлей. Кому доверилась? Кому в руки предала свою судьбу? Мужчине, свободному? Откуда ей знать, что у него на уме?

Она даже застонала сквозь стиснутые зубы. Недоверие мучило ее хуже болезни. Она плохо спала, невнимательно вела записи. По настоянию Медхи, питалась в эти дни только молоком и медом, но болезнь не проходила. Ей было страшно. По ночам к ней приходил один и тот же сон: она спускается по веревке через стену, и уже у самой земли веревка вдруг оживает, поднимается, как змея, обвивает ее горло и принимается душить. Аксум просыпалась от собственного беззвучного крика и долго еще лежала в темноте, широко раскрыв рот и жадно глотая воздух.

И ни одной живой души не было поблизости, чтобы поделиться с нею этой бедой.

Церингену она сказала, что у нее обычное женское недомогание. Церинген охотно «вошел в положение» и даже захлопотал как-то совсем по-женски: бедняжечка, пусть тебе дадут молочка, полежи в постельке, побереги себя – у многих девочек в такие дни очень дурное самочувствие…

* * *

Но бежать ей не пришлось. События повернули совершенно не так, как предвидел Инаэро. В его судьбу вновь вмешались посторонние силы.

На сей раз злой рок Инаэро принял облик черноволосого синеглазого варвара, который нанялся охранником в кхитайский караван, снаряжаемый Эйке.

Прочие наемники только тем и занимались, что отдыхали перед долгим путешествием. Наедали жирок, играли в кости, болтали. Женщина, что была с ними, – подруга одного из солдат, – проводила дни на женской половине. Она возилась с ребенком, чинила и чистила одежду хозяйки и явно наслаждалась обычной оседлой жизнью. Инаэро видел ее раз или два, но она всегда прикрывала лицо рукавом и торопилась уйти.

На писца мало кто обращал внимания. Когда Эйке в первый раз увидел, что к нему прислали «негра» вместо Аксум, он не смог скрыть разочарования.

А где та девочка, которая так чудесно и быстро писала? – спросил хозяин.

– Она сейчас приболела, – соврал Инаэро, как его учили, и склонился в низком поклоне. Он чуть исказил голос и пригнул голову, чтобы Эйке не узнал его.

Впрочем, как учил Инаэро многоопытный Ватар, человека редко узнают, если видят его в непривычной ситуации. Если бы тот же «негр» находился в старой лавке, где некогда заправлял делами Инаэро, – в этом случае Эйке, возможно, и разглядел бы знакомые черты. Но поскольку Эйке не ожидает встретить Инаэро в роли писца, то и не поймет, кто перед ним на самом деле. Так оно и случилось. Эйке сказал:

– Перепиши набело вон те документы. Таблички приготовлены на столе справа, пергаменты слева, чернила свежие. Тебе принесут фруктов и разбавленного вина.

Инаэро взялся за работу, попутно делая выписки для хозяина, – раз уж взялся шпионить! Когда «негр» уже уходил, Эйке вновь остановил его и дал немного денег.

– Это тебе за труды, – сказал хозяин, улыбаясь, но глядя немного в сторону. – А это, – тут он вытащил из-за пояса тонкий браслетик с двумя изумрудами, – для Аксум. Пусть она скорее поправляется.

– Аксум не носит браслетов, – сказал Инаэро, невольно протягивая руку к красивой вещице.

– Это на лодыжку, – улыбнулся Эйке. – Я и сам видел, что она оставляет руки свободными от всяких украшений. Но на ногах у нее есть кольца, не так ли?

Инаэро молча кивнул. Эйке слегка коснулся его плеча, повернулся и ушел. Инаэро невольно потер плечо. Его бывший хозяин остался все тем же, добросердечным и внимательным. Даже странно, что он не узнал своего бывшего приказчика…

«Негр» уже собрался было уходить, когда его окликнул новый голос:

– Эй, черномазый, постой-ка!

Инаэро обернулся. Перед ним, широко расставив ноги и ухмыляясь, стоял варвар.

– Ты обращаешься ко мне, господин? – вежливо осведомился Инаэро.

– К тебе, черномазый, – согласился Конан.

– Прости, если тебе покажется, будто я осмелился тебя поучать, – очень осторожно проговорил Инаэро, – но нельзя ли, обращаясь ко мне, выбрать другое слово? Ты называешь меня «черномазым», а мне это очень неприятно. Я, кажется, ничем тебя не оскорбил. Для чего же ты обижаешь меня?

– Но я тебя вовсе не обижаю, – еще шире улыбнулся Конан. – Ты ведь не негр. Тебя измазали черной краской, вот я и называю тебя черномазым. Разве это неточное определение?

Инаэро похолодел, несмотря на то, что день был очень жарким. Руки его задрожали, кончики пальцев онемели.

– О чем ты говоришь? – пролепетал писец.

– Я знаю, о чем говорю, – заверил его Конан. – И ты, естественно, тоже.

И он схватил Инаэро за пояс крепкой ручищей, а затем подтянул к себе.

– Что у тебя в поясе? Таблички? Ты делал копии с документов, которые переписывал для нашего хозяина, не так ли? Тебя заслали шпионить за ним? Кто это сделал?

Инаэро молча мотал головой. Конан тряс его, как собака крысу, и тихо рычал сквозь зубы. От ужаса Инаэро не мог вымолвить ни слова. Наконец губы его разжались, и он пробормотал:

– Отпусти… Я все тебе расскажу, только…

– Что только? – оскалился Конан. – Ненавижу шпионов!

– Только не здесь!

– Почему?

– Я не хочу, чтобы Эйке видел…

– Ладно, – вдруг смилостивился Конан, потому что «негр», едва его выпустили, повалился ему в ноги и принялся хватать колени варвара трясущимися пальцами. – Поднимайся. Нечего валяться тут, как старая тряпка. Глядеть и то противно.

Инаэро протяжно всхлипнул.

Конан уселся рядом. Подняв голову, Инаэро уставился на него немигающими глазами, в которых стремительно набухали слезы.

– Мне высморкать тебе носик, или сам справишься? – осведомился киммериец и плюнул почти приветливо.

– Сам… Я расскажу тебе все, а ты обещай, что поможешь мне. У меня большая беда…

– Хм, – сказал Конан.

– Я не негр, – сообщил Инаэро.

– Я это уже понял, – напомнил ему киммериец.

– Когда-то я служил приказчиком в лавке, принадлежащей нашему теперешнему хозяину, Эйке. Вот как все началось.

Конан присвистнул.

– Ты неправильно понял, господин, – торопливо проговорил Инаэро, – я не держу на него зла. Наоборот, я хочу помочь ему, спасти его…

Ему угрожает большая опасность. Ему и еще одному человеку. Их могут убить. Ну, того человека – его точно собираются убить. Он слишком много видел. Был свидетелем того, как составлялся заговор. А мне этот человек… очень дорог.

– Женщина, – подсказал киммериец.

– Девочка.

– Твоя дочь?

– Моя учительница. Она бывала здесь. Аксум. Она каллиграф. Настоящий художник…

– О девочке и ее добродетелях расскажешь потом, – наморщил нос киммериец, – сначала поговорим об этой большой и неведомой опасности. Все, что тебе известно. Во всех деталях и подробностях.