Текст книги "Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер"

Автор книги: Дуглас Боттинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 49 страниц)

Теперь мечта Джеральда стала выходить за обычные пределы. Он стал буквально одержим этой идеей, которая была заложена в него генетически. Он инстинктивно понял собственное предназначение. Его не волновало, сочтут ли его эксцентричным или нет. Еще меньше беспокоил его титанический труд. «В те счастливые дни, – вспоминал он, – я не представлял, сколько денег и тяжелого труда потребуется для того, чтобы воплотить мою мечту в реальность».

Но где, когда и как это сделать? Обдумывая свой проект, Джеральд решился обратиться за советом к троим выдающимся натуралистам страны – к биологу Джулиану Хаксли, генеральному директору ЮНЕСКО Питеру Скотту, основателю Фонда в Слимбридже, и Джеймсу Фишеру, известному британскому орнитологу и лектору по вопросам естественной истории. Джеральд также посетил Жана Делакура, «самого невероятного орнитолога в мире», который собрал замечательную коллекцию птиц во Франции. «Жан дал мне множество полезных советов, – писал Джеральд. – Советы человека, обладающего таким огромным опытом, оказались для меня бесценными». В конце беседы Джеральд спросил у великого ученого, есть ли надежда для этого мира. Делакур на мгновение задумался, а потом ответил: «Да. Надежда есть – если мы признаем каннибализм».

24 октября 1954 года, через несколько дней после выхода «Гончих Бафута», Джеральд писал Лоуренсу о своем замысле:

«Я хочу рассказать тебе о моей идее, в исполнении которой мне понадобится твоя помощь и поддержка. Полагаю, что сейчас я вполне могу попытаться сделать то, о чем мечтал долгие годы. Не сомневаюсь, что мои планы покажутся тебе безумными и пустыми. Я хочу создать фонд или организацию со штаб-квартирой где-нибудь в Вест-Индии, чтобы разводить в неволе тех животных, которые находятся на грани исчезновения и которые не смогут сохраниться без помощи человека. Я всегда считал, что это слишком смелая мечта, чтобы ее можно было воплотить в жизнь, но, встретившись с Джоном Хаксли (написавшим мне очень милое письмо по поводу «Ковчега»), я изложил ему свои соображения, и он согласился с тем, что это замечательная и очень нужная идея. Но, как он справедливо заметил, даже если все зоологи мира поддержат меня, лишь немногие смогут поддержать меня финансово. Я пишу тебе, чтобы спросить, не знаешь ли ты какого-нибудь богатого человека?.. Я могу предоставить ряд рекомендаций от известных ученых, в том числе от двух знаменитостей. К сожалению, в наше время известность в научном мире не приносит наличных».

Если бы ему удалось найти трех-четырех жертвователей и собрать десять тысяч фунтов, Джеральд мог бы создать собственный зоопарк. Джеральд рассчитывал на помощь со стороны знакомых Лоуренса, среди которых были такие известные люди, как Фрейя Старк, писательница и путешественница, Осберт Ланкастер, Игорь Стравинский и многие другие. Бухгалтеры Джеральда уже работали над созданием будущего Фонда. Следующим шагом должны были стать большие деньги и известные имена.

14 декабря Джеральд пишет Лоуренсу о Лесли. В марте 1952 года он наконец-то женился на своей разведенной подружке Дорис Холл – «громкоголосой, добросердечной хохотушке Дорис». Ей было сорок шесть лет, на одиннадцать лет больше, чем мужу. Молодожены уехали в Кению, где Лесли стал управлять фермой (в брачном свидетельстве его профессия значилась как «механик по сельскохозяйственным машинам»). Джеральд надеялся, что брату наконец удастся осесть и заняться чем-нибудь серьезным. Первые сообщения из Африки обнадеживали. «Из его писем ясно, что он полностью доволен, – пишет Джеральд Лоуренсу. – Ему нравится его работа и образ жизни. Полагаю, это то, что ему нужно».

Собственная жизнь Лоуренса была довольно напряженной и беспорядочной. В начале 1953 года ему пришлось выбирать между назначением в Россию или в Турцию. Он предпочел уйти в отставку и поселиться на Кипре, чтобы глубже проанализировать свои греческие и средиземноморские корни и обрести новое вдохновение. Он работал над завершением романа «Жюстина», первым томом знаменитого «Александрийского квартета», принесшего ему славу и деньги. Он жил в маленькой деревушке Беллапаис в нескольких милях от Кирении, где купил домик, прилепившийся к холму, на котором возвышались руины средневекового аббатства, утопавшие в апельсиновых и лимонных деревьях. Темноглазая дочка Лоуренса, Сафо, жила с ним. Туда же переехала и мама, ставшая домоправительницей и сиделкой для жены Ларри, Евы, страдавшей серьезным нервным заболеванием.

Кипр в то время переживал сложный момент в своей истории. Греки-киприоты восстали против британского правления и от протестов и забастовок перешли к открытому сопротивлению и вооруженной борьбе за присоединение к Греции. Положение Лоуренса было сложным. Он снова вопреки своему желанию, оказался вовлеченным в политическую борьбу. Он знал греческий язык и понимал психологию греков, поэтому его назначили руководителем информационной службы при британском консульстве в Никозии, из-за чего киприоты стали считать его английским шпионом.

К тому же стало ясно, что брак Лоуренса и Евы уже не спасти. Их совместная жизнь приносила обоим лишь страдания и боль. Осложняли положение Лоуренса и многочисленные гости и посетители. В начале 1955 года на Кипр на два месяца приехали Джеральд с Джеки. «Зная пристрастие Джеральда к киносъемкам, – вспоминала Джеки, – Ларри предложил ему познакомиться с островом и снять о нем фильм. Джерри не пришлось уговаривать покинуть «Остров пудингов», и очень скоро мне снова пришлось собирать всевозможное оборудование».

Была и еще одна причина, чтобы отправиться на Кипр. Как и его брат, Джеральд никогда не чувствовал себя чистокровным англичанином. Он без труда подхватывался и мог жить где угодно. В его памяти были живы картины счастливого детства, проведенного на греческом острове, он надеялся – хотя Кипр мало напоминал Корфу – обрести нечто подобное и во взрослой жизни. Более того, он думал, что, может быть, на Кипре ему удастся найти место для своего зоопарка – зоопарк мечты на острове мечты. В конце 1954 года по просьбе брата Джеральд написал статью для «Сайпрус ревью», правительственной газеты, которую редактировал Лоуренс, в которой писал и о зоопарках: «Я глубоко удивлен тем, что никто до сих пор не создал зоопарка на Кипре… Преимущества этого острова очевидны, и основным является климат. Удивительно, насколько снижает расходы на содержание зоопарка теплый климат. Он позволяет содержать самых удивительных, редких и деликатных животных. В таком зоопарке их вполне можно было бы разводить».

Джеральд и Джеки прибыли на Кипр 31 марта 1955 года. Джеральд вновь увидел Средиземное море после того, как покинул Корфу еще до войны. «Мой младший и чрезвычайно удачливый брат приехал утром, – писал Лоуренс Фрейе Старк. – Он собирается пробыть здесь два месяца, чтобы закончить книгу и снять два цветных фильма для телевидения. Он просто кипит энергией и энтузиазмом». Среди знаменитостей, гостивших У Лоуренса, был писатель и эллинофил Патрик Ли Фермор с женой. Они на пару дней пересеклись с Джеральдом. «Было очень приятно и удивительно видеть, как похожи братья друг на друга, – вспоминал Ли Фермор. – Они были совершенно одинаковы по внешности, голосу, смеху, юмору и одинаково любили жизнь».

Но ожидания Джеральда не оправдались. Лоуренс устроил небольшую вечеринку, чтобы познакомить брата и невестку с кипрским обществом. А ночью в городе произошло несколько взрывов, в том числе и на местной радиостанции. Началась террористическая борьба киприотов против английского правления. Лоуренс выскочил из дома с криком: «Мои записи!» Джеральд бросился за ним. «Подожди! – кричал он. – Если ты собираешься совершить величайшую глупость в своей жизни, я не отпущу тебя одного. Куда бы я ни отправился, везде происходят революции!»

С планами съемок фильма о Кипре пришлось распроститься. Джеральд и Джеки остались в Беллапаисе и стали снимать фильм о важности водоснабжения для кипрских деревень – довольно странный выбор темы для такого человека, как Джеральд. Ему удалось быстро вспомнить греческий, что облегчило общение с местными жителями. Его по-дружески принимали в самых враждебно настроенных регионах острова. Но на острове, раздираемом гражданской войной, нет места для зоопарков, а в раздираемой скандалами семье нет места для брата. Когда стало ясно, что с телевизионными планами придется проститься, Джеральд и Джеки покинули Кипр и предоставили Лоуренсу и Еве самим разбираться в своих проблемах.

Глава 13. Идиллия: 1955

12 июня 1955 года Джеральд и Джеки вернулись в Англию и сняли квартиру на северной окраине Лондона. Джеральд заболел желтухой, и ему приходилось придерживаться строжайшей диеты из паровой рыбы, сухарей и полностью воздерживаться от алкоголя – «такого не вытерпит ни один человек в здравом уме!».

Никогда еще Джеральду не было так плохо. Его бил озноб, его мутило, он был заперт в своей комнате, полностью оторван от повседневной жизни. Единственной его опорой была Джеки. Джеральд получил редкую возможность передохнуть, разобрать камни и подумать – ведь больше заняться он ничем не мог.

Вступая в четвертое десятилетие своей жизни, Джеральд начал по-иному оценивать второе – счастливые довоенные годы, проведенные на Корфу. Этот остров всегда жил в его памяти. Он постоянно говорил о нем. Детские годы были связаны с таким счастьем и радостью, что забыть о них было попросту невозможно. Именно Корфу сделал Джеральда тем, кем ой стал. Именно там он почувствовал и развил в себе интерес к естественной истории, именно здесь он ощутил вкус к исследованиям природы и животных, чего никогда не смог бы сделать в старой, склеротической Англии. Во время болезни Джеральд полностью погрузился в воспоминания о счастливом детстве, отдался ностальгии по любви, которая ушла и не вернется. «Корфу, – говорил он гораздо позже своему другу Дэвиду Хыозу, – это Рождество каждый день».

На Корфу Джеральд впервые понял, что такое наслаждение. «Солнце и море. Музыка. Цвета. И фактура: скалы, бревна, ощущение вещей. А потом купания, плавание, теплая вода на разгоряченной коже… Остров идеально подходил для этого. Здесь, как на съемочной площадке, кипарисы вонзались в небо, оливковые рощи были тонко прорисованы на фоне ночного пейзажа, огромная луна отражалась в спокойной воде – Голливуд для чувств».

Впервые Джеральд задумался над тем, чтобы систематизировать воспоминания детства тремя годами раньше, когда готовил радиопередачу «Мои учителя на острове» для Би-би-си в декабре 1952 года. Тогда он рассказал о своих четырех учителях-эмигрантах, которых он назвал Томас Джонсон (то есть Джордж Вилкинсон), Майкл (Пэт Эванс), бельгийский консул и поляк-горбун (Краевски). Этих несчастных приглашали, чтобы вбить хоть что-нибудь в голову юного упрямца. Характеры учителей были великолепно выписаны. Уже тогда Джеральд задумался над тем, чтобы написать о чудесном острове и о том, что нравилось ему в те годы больше всего, – о пыльных козьих тропах через оливковые рощи, о белоснежных пляжах, о кристально-чистом и теплом, как кровь, море, об узких улочках и ярких прилавках еврейского квартала, где кишели кошки, об удивительном мире пауков, о спичечном коробке со скорпионами, о веранде, где пели птицы…

Для той передачи Джеральд лишь скользнул по поверхности своих воспоминаний, даже не упомянув о своем главном учителе – Тео Стефанидесе. Он считал его другом и наставником, а не нанятым учителем. В этом с Джеральдом были согласны и все остальные члены семьи. Но это было лишь начало. Сейчас же, лежа в постели и не имея возможности заниматься делами, он стал обдумывать эту идею гораздо глубже и серьезнее, чем раньше. Перед ним возник целый мир, о котором можно было рассказать. Он понимал, что все эти воспоминания подобны товарам на восточном базаре. Все это – сырой материал, из которого можно создать книгу, которую он хочет и должен написать, – историю счастливого детства на сказочном острове Корфу. «Об этой книге, – вспоминает Джеки, – он говорил годами».

Джеральд прекрасно осознавал, что если он сделает все правильно, то выиграет. Идея стала воплощаться в жизнь. С одной стороны, целые сцены, порой даже целые главы лились свободно и легко. Они появлялись полностью готовыми, никто не мешал памяти изливаться на бумагу. С другой стороны, Джеральд прекрасно сумел обработать довольно сырой материал, придав ему вид совершенно профессиональный.

Много лет спустя, беседуя с Дэвидом Хьюзом, Джеральд утверждал, что он «совершенно сознательно написал бестселлер». Хьюз записал: «Дар-релл, как хороший повар, соединил три компонента, которые хороши сами по себе, но вместе становятся просто восхитительны. Он взял сказочный ландшафт греческого острова, удивительных его обитателей – животных и самих греков – и добавил ко всему этому эксцентричные характеры членов своей семьи. Остров придал его повествованию покой, рай, солнечный свет, радость. Мир природы обеспечил авантюрную увлекательность. Родственники же внесли в эту книгу веселье, легкость, комедийность». Главным для Джеральда было соблюсти равновесие между всеми тремя составляющими, чтобы читатель не заскучал и мог переключиться с одного на другое.

«Я совершил огромную ошибку, впустив на первые страницы своих родственников», – писал Джеральд в предисловии к своим воспоминаниям. Стоило им появиться, жаловался он, «как они тут же заполонили всю книгу, как это всегда делают герои книг, и зажили собственной жизнью». Единственная трудность заключалась в том, чтобы втиснуть между ними своих животных.

Нет сомнений в том, что Джеральд очень тщательно продумал план будущей книги. «Я очень внимательно отнесся к плану книги, – писал он позже, – и к той очередности, в которой я писал главу за главой. Моя книга – это слоеный торт». Даррелл добавляет немного описаний там, чуть-чуть юмора сям, а за этим следуют сведения из естественной истории – словом, повествование никогда не становится однообразным и скучным для читателя.

Сначала нужно было выбрать название. Если название выбрано неправильно, то книга становится похожа на сражение без цели. Хорошее название не только вдохновляет, но и определяет концепцию книги. Джеральд записывал все варианты, когда они приходили ему на ум. Он думал назвать книгу «Детство со скорпионами», «Мир в Наутилусе». Потом, когда основная тема книги стала яснее, появилось название «Карта рая», «Карта детства». Б конце концов он решил остановиться на названии «Человек с золотыми бронзовками». В отличие от других, это название сразу же вызывало в воображении четкий визуальный образ и к тому же могло служить метафорой по отношению ко всей книге в целом.

Затем возникла структура книги. В ней должно было быть три части» по одной для каждого дома, где жила семья Дарреллов – землянично-розового дома в Пераме, нарциссово-желтого дома в Кондокали и белоснежно-белого дома в Кризеде. Каждая часть состояла из четырех глав (впоследствии это количество было увеличено до шести) и была объемом примерно в двадцать тысяч слов. Неразборчивые цифры, нацарапанные на страничке оглавления, дают нам удивительно точное количество – 105 076 слов – таков объем книги. Дополнения, в том числе предисловие, добавили к объему еще 45 076 слов.

После этого был составлен список персонажей книги. Многих из них Джеральд нарисовал на полях и дал им краткие характеристики. Вот примеры таких описаний: «Ларри – елейный, позер, комичный», «Мама – задумчивая и затравленная», «Спиро – типичный грек, неуловимый, взрывной, грубый, добрый».

Затем Джеральд стал работать над передачей речи и манер каждого из персонажей. Помимо людей в книгу проникли и животные – Роджер, Вьюн, Пачкун, Алеко, Улисс, Додо и масса безымянных, но не менее интересных – гекконы, морские уточки, муравьиные львы, крабы-пауки, осы, гигантские жабы и многие, многие другие.

Потом следовало продумать порядок появления в книге каждого персонажа, будь он человеком или животным, обосновать их отношение друг к другу. Внезапно осознав, что те, о ком он пишет, могут оказаться живы и недовольны своим описанием, Джеральд решил переименовать некоторых из них. Так его учитель-поляк Краевски прошел длинный путь, на котором его именовали и Кваренским, и Петрогубским, и Ведзардопским, и Мулумнивицким. Но в конце концов Джеральд остановился на английском произношении его фамилии – Кралевски.

И наконец, Джеральд написал коротенькое вступление к своей книге, озаглавив его «Слово в свое оправдание», которое решил поместить в качестве предисловия к новой книге (которая теперь уже называлась «Только звери»). В нем он писал: «Эта книга – история довольно любопытного ученичества», рассказ о том, как шестилетний мальчик стал «убежденным зоофилом», живя на старинной вилле на уединенном греческом острове в Эгейском море, где ему удается увидеть огромное множество всяческих животных.

Писать книгу в Вудсайде не удалось. Домовладелец постоянно скандалил из-за того, что Джеральд держал в квартире двух обезьянок. Когда болезнь немного отпустила и лицо Джеральда приобрело относительно нормальный цвет, в Лондон приехала Маргарет, чтобы перевезти брата в семейное гнездо в Борнмут. Здесь он и начал писать свою книгу. «Эта книга была написана в постели в доме моей сестры, когда в мою комнату тянулась бесконечная череда родственников и друзей, которые хотели посплетничать, выпить чаю или вина или просто посоветовать мне, как писать эту книгу Тогда я стал записывать все, что вызывало во мне искреннее удивление».

Почти все свои книги Джеральд написал случайно. Эта же отличалась ото всех остальных. Он писал ее с радостью, со страстью, в его памяти снова оживали счастливые годы райской жизни. Оглядываясь назад, он приводил к выводу, что до этого вообще не писал. «Иногда мне кажется, что все это создал за меня гремлин». Джеки вспоминает: «Я никогда не видела, чтобы Джерри так работал прежде. Текст буквально изливался на бумагу, и бедная Софи должна была перепечатывать страницу за страницей. Через шесть недель было написано 120 тысяч слов. Даррелл окончательно изнемог. Книга была закончена – и автор тоже чуть не кончился вместе с ней».

Дарреллу удалось написать чудесную утопию об идиллии на острове, классическое воспоминание о детстве, увиденном глазами взрослого, которому удалось в сердце своем остаться тем же мальчишкой, что и прежде.

В ходе работы Джеральд не переставал думать о названии для книги. На этот раз он решил назвать ее «Как счастливо мы жили».

Но очень скоро после того, как книга была закончена, в приливе вдохновения Джеральд зачеркнул последнее название и написал новое, предложенное зятем его литературного агента: «МОЯ СЕМЬЯ И ДРУГИЕ ЗВЕРИ».

Сначала Джеральд отправил экземпляр рукописи своему наставнику Тео Стефанидесу. Тео просмотрел ее через микроскоп, поправил греческие названия и имена и уточнил детали корфиотской истории и местной биологии. «Апельсины не краснеют раньше ноября, – писал он Джеральду, – это зимний фрукт… Ты уверен, что наземные черепахи едят слизняков, – считается, что они вегетарианцы… Я никогда не видел на Корфу светлячков после мая. Лишь на горе Олимп мне доводилось видеть их в июле… Слово «турецкий» лучше было бы заменить на «персидский» – исправь эту ошибку, пока тебя не обвинили в том, что в битве при Фермопилах сражались турки!».[3]3
  Удивительно, что Тео совершил ошибку. Речь шла о сражении при Марафоне, а не Фермопилах, на что постоянно указывали греческие издатели книги.


[Закрыть]

Когда рукопись благополучно прошла первичное испытание, экземпляры были отосланы Кертису Брауну и Руперту Харт-Дэвису. Они отреагировали мгновенно. Оба с восторгом заявили, что это лучшая книга, когда-либо написанная Джеральдом. Несомненно, она станет бестселлером. Харт-Дэвис собирался напечатать книгу немедленно, но, поскольку она должна была стать рождественской книгой, публикацию отложили до осени 1956 года, хотя пришлось ждать почти год. Агент и издатель с сожалением узнали, что книга чуть не прикончила автора, но зато она вышла отлично и практически не требовала редакторской правки.

Джеральд почти полностью лишился сил. Алан Огден рекомендовал ему длительный отдых – и физический, и психологический. Доктор предложил отправиться на острова Силли. Джеральд и Джеки провели там два месяца. Они гуляли, наблюдали за птицами, пили домашнее вино из пастернака и старались ни о чем не думать. Джеральд попытался позабыть о Корфу.

А тем временем книгу прочли члены семьи. Они не просто удивились, они были ошеломлены. Кроме Ларри, никто из них не был объектом пристального публичного внимания. Они с трудом узнавали себя такими, какими видел их маленький Джерри. Мама, которой была посвящена книга, заявила: «Самое ужасное в Джеральдовой книге то, что я начинаю верить, что все было именно так, хотя и знаю, что это неправда».

Ларри же пришел к совершенно обратному заключению: «Джерри обратил свой внимательный взгляд любителя животных на собственную семью и описал ее с ужасающей биологической достоверностью. Он прекрасно воссоздал свою семью, какой она представала перед глазами тринадцатилетнего мальчика. Это плутовская, очень веселая и, боюсь, правдивая книга – лучший аргумент в пользу того, чтобы держать тринадцатилетних мальчишек в закрытых школах и не позволять им вертеться в доме и подслушивать разговоры тех, кто лучше и старше их». В книге младшего брата Ларри выделил два великолепных портрета. С любовью и глубоким чувством Джеральд описал маму и сам остров, красота и покой которого описаны очень поэтично и нежно. А портрет самого Ларри, «брюзги с золотым сердцем», по словам одного из критиков, был, по его собственному признанию в письме к Ричарду Олдингтоиу, «чудовищным портретом гения в возрасте двадцати одного года».

Маргарет, которая предстает на страницах книги довольно пустой девицей, целиком поглощенной мыслями о мальчиках, оказалась достаточно добросердечной, чтобы смириться с этим. Реакция Лесли осталась неизвестной. Джеки, которой места в книге не нашлось, хохотала как безумная, читая рукопись, причем не только из-за того, что детство было описано с точки зрения ребенка, но и потому, что книга была написана с ошибками, свойственными ребенку.

Правда ли все, о чем написано в этой книге? Или, как считают некоторые критики, это плод воображения автора? Может быть, воспоминания Джеральда так же похожи на реальную жизнь, как сахарная вата на обыкновенный сахар? Не уподобился ли автор своему поляку-учителю Краевскому, об одной из историй которого он написан: «Это была замечательная история, которая вполне могла бы быть правдивой… И даже если все это неправда, так должно было случиться, я чувствую это».

В предисловии к своей книге Джеральд написал: «Мне пришлось все перекраивать, складывать, подрезать, так что от истинной продолжительности событий почти ничего не осталось». Чтобы сохранить цельность семьи, Джеральд вырезал жену Ларри, Нэнси, и ввел самого Ларри, который на самом деле жил отдельно и лишь навещал родственников. Порой он присваивал действия Лесли себе, в частности, так в книге появился разговор с арестантом, которого отпустили из тюрьмы.

Как заметил Гек Финн о книге Марка Твена, посвященной его другу Тому Сойеру: «Конечно, кое-что он выдумал, но в основном он говорил правду». Конечно, это свойственно нехудожественной литературе. Тот же самый принцип лежит в основе всех серьезных автобиографий, особенно в той их части, которая касается детства, – вспомните книгу Лори Ли «Сидр с Рози» или «Дом Элрига» Гэвина Максвелла. Но тем не менее многие удивляются, как мог Джеральд так точно и детально запомнить события, отделенные от него больше чем двадцатью годами? Как он мог вспомнить стольких персонажей, мест, ландшафтов, поступки и слова множества персонажей?

«Невероятно популярная книга Джеральда в большей своей части правдива, – заявила Джейн Лагудис Пинчин, профессор английского языка из Нью-Йорка. – Но истина в ней не главное. Джеральд Даррелл пишет художественную прозу. Более того, он пишет художественную прозу особого вида. Настоящие имена и реальные места – всего лишь иллюзия, которая позволяет нам полностью ощутить себя внутри идиллии на острове».

Сам Джеральд это отрицает. «Я бы хотел подчеркнуть, что все анекдоты об острове и его жителях совершенно справедливы», – пишет он в предисловии. Впоследствии он утверждал, что может вспомнить события каждого дня из тех пяти лет, что он провел на Корфу. Эти события хранились в его памяти, как фотографии в альбоме. «Моя память – точно такая же, как у всех. Но моя обладает цветом, хранит ароматы и звуки». Звуки, ароматы и виды Корфу он запомнил с удивительной четкостью и точностью:

«Я могу вспомнить изгиб запястья, тень улыбки, бородавку, прыщ, старческую руку, изуродованную артритом, гладящую меня по светлым волосам, беззубые десны, желтые белки глаз и голос, произносящий традиционное греческое приветствие. Я помню запах старой одежды, напоминавшей бинты мумии, вонь мочи, запах хлеба, масла, оливок и чеснока, запах выстиранных носков. Под мышками, откуда торчат клочья волос, гораздо более густых, чем на голове старухи, ее бюстгальтер посерел от пота. Крестьяне, пьющие чай, когда мы уже закончили, попкорн в доме Марии, теплые дожди…»

Точность, с которой Джеральд описывал поведение животных, и удивительная достоверность описаний ландшафтов Корфу, что может подтвердить любой, кто побывал на этом острове, подтверждает, что он обладай уникальной памятью. Персонажи книги правдивы: порой автор придает животным чисто человеческие черты, порой дает карикатурное изображение, порой что-то преувеличивает, а о чем-то умалчивает в традициях семьи Дарреллов – и они полностью отражают первую реакцию ребенка на удивительную жизнь на средиземноморском острове в те замечательные предвоенные годы. О достоверности книга говорит и тот факт, что она была прочитана и подтверждена Теодором Стефанидесом, большим педантом и любителем точности.

Образ Корфу в книге Джеральда резко отличается от того, какой мы видим в книге Лоуренса Даррелла «Пещера Просперо». Оба брата вспоминают о рае, но рай у них получается совершенно разным. Лоуренс становился мужчиной. Мир Джеральда был миром ребенка, невинным, наивным, не ведающим зла, домашним миром, в котором всегда была мама, где супницы были полны, а к столу мог сесть любой. Это дом, куда он всегда мог прийти сам и привести своих друзей вне зависимости от количества их ног – здесь были одинаково рады и двуногим, и четвероногим, и шестиногим, и стоногим, и даже тем, у кого ног вообще не было. Время доказало, что, однажды покинув этот рай, в него невозможно вернуться – разве что с помощью ручки и бумаги, памяти и воображения.