Текст книги "Вольные штаты Славичи"
Автор книги: Дойвбер Левин
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
– Хорошо бы, господа, горькой по стаканчику, – сказал офицерик и щелкнул себя по горлу.
– Спирт к обеду, – сказал толстый полковник. – Эй, ты! – повернулся он к матери, – скоро обед?
– Скоро, – сказала мать и стала нарочно тянуть: налила в горшки воды больше, чем надо, горшки отодвинула подальше от огня, а огонь притушила.
Настала ночь, а офицеры все играли в карты и пили.
– Господа! – крикнул высокий офицер, косоглазый, в пенсне, – господа, вино кончается.
– Васька! – приказал офицерик, – тащи спирт!
– Постой! – остановил денщика полковник. – Подождем-те же, господа, обеда. Скоро ты там справишься, дура? – крикнул он матери.
– Сейчас, сейчас! – заторопилась мать.
Наконец обед готов. На стол поставили целую гору цыплят, кур и отдельно на большом подносе – индейку.
Полковник обвязался носовым платком, положил себе на тарелку цыпленка, поперчил его, отрезал ножку, запихнул ее в рот и сказал:
– Теперь и по рюмочке можно.
– Я пойду, принесу, – сказала мать.
– Без тебя обойдется, – сказал полковник. – Васька, тащи!
– Круго-о-м арш! – скомандовал офицерик денщику.
Денщик пошел к двери.
– Господин офицер! – крикнула мать.
Тут вдруг дверь открылась, и в комнату ввалился запыхавшийся ординарец.
– Ваше-родь! – крикнул он, – приказано отступать. Красные переходят реку.
Офицеры вскочили.
– А? Что? Где? – испугался полковник и, как сидел, с платочком, засунутым за ворот, побежал на улицу. Офицеры за ним. Слышно было, как на улице полковник кричал:
– А? Что? Где?
Как только офицеры вышли, в комнату вбежал Миша.
– Ура! – крикнул он. – Наша взяла!
Миша скинул офицерскую шинель и к двери.
– Куда вы, Миша? Что вы? Убьют вас! – сказала мать.
Но Миша махнул рукой и убежал.
Явился Миша поздно ночью, усталый, но веселый.
– Всыпали кадетам по первое число, – сказал он. – Попомнят!
– Как вы попали в город? – спросила мать.
– Я пришел на разведку, – сказал Миша, – пошел с товарищем, с Гришкой Петошиным. Оделись мы кадетами. Я вроде ихний штабной офицер, Гришка вроде денщик мой. Пошли. До города дошли, а за мостом наскочили на патруль. «Пароль?» А кто его знает, пароль-то ихний? Я хотел было на постовых прикрикнуть: как, мол, смеете, собаки, у штабного офицера! Да Гришка тут сплоховал – побежал. Те стрелять. Гришку убили, а я к вам. Вот оно как. А за Гришу Петошина я с ними расквитался. Как выбежал от вас, смотрю – пулемет стоит, пулеметчик сидит. Я пулеметчика скрутил, пулемет повернул и по ним, по белякам, как начал шпарить – не одну дырку просверлил. Будьте покойны. А тут наши подоспели. Попомнят Гришку Петошина.
В ту ночь мы хорошо поужинали. А индейку мы докончили только на другое утро. Не съесть было за раз.
Как Монька Карась спас город от белых[35]35
Рассказ Дони Шаца.
[Закрыть]
Наш детский дом – по-тогдашнему «приют» – стоял за городом на горе. Гора была высокая, и дом был высокий – двухэтажный, так что из окон дома во все стороны было далеко видно. В правое окно посмотришь – весь город как на ладони. В левое посмотришь – степь, холмы, дорога. А город занимали то белые, то красные. Переходил город из рук в руки.
Вышло раз такое дело. В городе стояли красные. Стоят неделю, другую, а вокруг – в городе и в степи за городом – никого: ни белых не слыхать, ни махновцев. «Ну, – говорят ребята, – кончилась война. Амба». Как вдруг вечером – вечер был ясный, лунный – заметили мы в степи движение, как будто подходят к городу люди. Много людей. И эти люди не бегут, не идут, а крадутся, подползают. Сначала одна цепь, проползет несколько шагов, припадет к земле и лежит. За первой – вторая. За второй – третья, четвертая. Все больше и больше. Глядим – вся степь ожила.
– Эге! – сказал Александр Велипольский. – У нас его звали Александр Македонский. – Эге, ребята, – сказал он, – а, ведь, дело-то скверное. Дело-то вон какое!
– Какое? – сказал Липа Гухман.
– А дело такое, – сказал Македонский, – что к городу подступают белые.
– Почему белые? – спросил Липа.
– Потому что не черные, – сказал Македонский. – А красные и не ждут, не гадают. Вот оно что. А ну, ребята, посмотри, как там в городе.
Шая Лейбман открыл правое окно и высунулся, чтоб посмотреть, что в городе делается. А в городе ничего не делалось. Там было тихо и темно. Только на вокзале горел фонарь, и по перрону шагал часовой.
– В городе – могила, – сказал Шая, – в городе ничего и не знают.
– То-то и оно-то, – сказал Саша Македонский, – попадут они как мышь в мышеловку, и не выкрутиться им будет.
– Надо б им дать знать, – сказал Липа.
– Герой какой! Поди-ка. Ну! Не видишь, что ли, что внизу-то делается? – сказал Беня Яхнин.
Ребята выглянули в окно и прямо ахнули. Цепи белых уже огибали город. Дело принимало совсем плохой оборот.
– Во, дьяволы! – заругался Саша Македонский. – Дрыхнут как свиньи и не видят, что у них под самым носом.
– Как же быть-то? – сказал Беня.
Тут прозвенел звонок к ужину.
– Заведующему ни слова, – прошептал Саша: – узнает он, нас загонят в подвал, и все пропало. Поняли?
За ужином ребята сидели, как в воду опущенные. Перешептывались, переглядывались и все прислушивались, не началось ли уже. Но – нет. Пока все было тихо.
Покончив с ужином, ребята снова собрались в спальне.
– Где Саша? – спросил Шая Лейбман.
– Он пошел куда-то с Монькой Карасем, – сказал Беня.
Надо вам сказать, что у нас ребята делились на две группы: на «старших» и на «младших». «Старшие» – это были ребята лет тринадцати-четырнадцати, «младшие» – все другие. Хозяевами в доме и в саду были «старшие». Младшие их боялись.
Моньке Карасю шел четырнадцатый год, но старшие его не принимали в свою группу, а не принимали за маленький рост. Для своих лет Монька был очень уж маленький и щуплый, вроде нашего Иеньки Малиновского. Но зато Монька был парнишка ловкий, хитрый – и бегать мастак и плавал как рыба. Оттого-то его и прозвали «Монька Карась».
Прошло минут пять. Ребята не отходили от окна. Белые все ближе и ближе подбирались к городу.
– Надо б дать им знать, – повторил Липа Гухман.
– Не дури, Канашка, – сердито проворчал Беня. Канашка – было прозвище Липы.
– Отстань, – сказал Липа, – трус.
– Кто трус? – крикнул Беня.
– Тихо! – прошептал Шая Лейбман, – заведующий услышит.
Тут появится Саша Македонский, веселый идет.
– Сделано, ребята, – говорит: – послал человека.
– Кого?
– Моньку Карася, – сказал Саша: – такого и не заметят. Только трудно ж его было уломать, скотину. Пришлось принять его в «старшие» и яблоко дать и цветной карандаш подарить. Торговался он как барышник. Еле его уломал, дьявола.
– Он уже пошел? – спросил Шая.
– Пополз, – сказал Саша.
– А не убьют его? – спросил Беня.
Никто не ответил.
– Смотри, ребята, за городом. – сказал Саша, – смотри в оба.
Все полезли к окну. Город, как и раньше, был нем и глух. По вокзалу под фонарем шагал сонный часовой.
Час тянулся как год. Белые все ближе подползали к городу. Вдали показались конные. Было видно, как там устанавливают орудия.
– Плохо дело, – прошептал Саша, – запоздает наш Монька.
– Может, его убили, – сказал Беня.
– Может, ты дурак, – сказал Липа.
– Гляди! – крикнул Шая.
В городе что-то случилось. Город ожил. Из дверей вокзала выскочило несколько человек, на минуту они остановились, поговорили о чем-то, размахивая руками. Поговорили и разбежались в разные стороны. Один побежал в город, второй – по путям, а третий подскочил к вокзальному колоколу и рванул веревку. Зазвенел колокол. Из домов выбегали красноармейцы, заряжая на ходу винтовки. Откуда-то появился броневой паровоз. За ним тянулся ряд желтых бронированных вагонов. Поезд медленно двигался по путям. Когда он вышел из-под вокзального прикрытия, из первого вагона выстрелила пушка.
– Началось! – сказал Липа.
– Ай да Монька! – кричал Саша. – Молодец!
– Думаешь, он? – спросил Беня.
– Он, конечно, он! – кричал Саша.
Перебежка белых прекратилась. Стоило кому из белых приподнять слегка голову, как из города начинали палить.
Тут из города выкатились три желтых броневых автомобиля. Они ползли по дороге и стреляли. А из поезда били пушки. Белые дрогнули и подались назад.
– Ай да наши! – кричал Саша. – Бьют как! Бьют как!
– А ведь белым не устоять, – сказал Шая Лейбман.
– Не устоять! – кричал Саша. – Вишь, пятятся. Что, голубчики, туго? – крикнул он, свесившись в окно.
Беня потянул его за рубаху.
– Очумел ты! – сказал он. – Расстреляют тебя, дурака.
По дому зазвенел колокольчик.
– Дети, вниз! – кричал заведующий, перебегая из комнаты в комнату.
– Чтоб тебе лопнуть, плешивому! – выругался Саша.
– Красные наступают! – крикнул Липа.
– Где? Где? – закричали вокруг.
– Вон видите, бегут. Залегли. Опять бегут! – кричал Липа.
– Опять залегли! Опять бегут!
Верно, из города в степь навстречу белым поползли густые цепи красных. Перед цепью шли броневые автомобили. Пушки из поезда бухали все чаше. Им отвечали пушки белых. Над полем стоял гул.
– Дети, вниз! – вбегая в комнату, крикнул заведующий. – Немедленно спуститься вниз! – тонким голосом кричал он.
Рано утром, когда бой уже отодвинулся далеко в степь, когда мы вылезли из погреба и после бессонной ночи отогревались чаем, явился Монька. Мы все кинулись к нему. Но у Моньки был важный и сердитый вид. Однако ясно было, – лопается парень от гордости и от радости.
– Монька, расскажи! Подробно расскажи! Все расскажи! – теребил его Саша.
– Как же тебя не убили? – кричал Беня.
– Монька, как ты до города добрался? А тебе-то пришлось стрелять, Монька? Это ты, Монька, звонил в колокол? – кричали со всех сторон.
Монька оттолкнул всех и важно сел к столу.
– Перво-наперво, – сказал он Саше, – гони карандаш. Так. Во-вторых, – повернулся он ко всем, – не галдеть. Я и так устал как собака. В-третьих, – попросил он экономку, – налейте мне, Марья Абрамовна, стакан чаю. Только покрепче да посла… Эх, – перебил он самого себя, – и задали ж мы им перцу! Двести пленных взяли! Во как!
– Да ну! – ахнули мы все.
– То-то – ну! – уже кричал Монька, разойдясь вовсю. – Били мы белых как собак. Как наши в наступление пошли, тут и я не выдержал, побежал тоже, бегу и кричу: «Ура! ура!» Я бы до белых добежал, ей богу, если бы меня кто-то вдруг за штаны не сцапал. Посмотрел я – товарищ Ейно из ЧК. «Ты, – кричит он мне, – малец, хоть и герой, а только если на огонь полезешь – высеку».
Мы загоготали. Монька обиделся.
– Да ну вас, – сказал он. – Ржать будете – рассказывать не стану.
– Да нет же, Монька! – закричали мы. – Это не над тобой, это мы над товарищем Ейно смеемся.
– Насчет Ейно – это я все выдумал, – сказал Монька.
– Как же ты все-таки добрался до города? – спросил Саша.
– Да ну вас! – проворчал Монька. – Вы только и знаете, что зубы скалить, а как до дела…
Как его ни упрашивали, он ничего больше не сказал. И только за обедом Моньку уломали, и он подробно рассказал как было.
– Вышел я за ворота, – рассказал Монька, – вижу: ползут. Много их. Может, тысяча. Ну, думаю, поползу-ка и я. Будто я тоже белый. Пополз. А они-то ползут медленно, а я-то ползу быстро, так что скоро я обогнал передовую цепь и дальше пополз один. Вдруг слышу – солдат из передовой цепи шепчет мне вслед. «Стой, черт! – шепчет. – Стой, стрелять буду!» – «Врешь, – думаю, – стрелять не будешь. Стрелять будешь – шум сделаешь, шум сделаешь – в городе услышат». Подумал я так да поднялся на нога, да бегом. Прибегаю на вокзал, вбегаю в какую-то комнату – вижу: сидит у стола человек в кожаной тужурке, без шапки, сидит, свесив голову, и спит. А на лавке у стены лежат двое, военные. Этого у стола я узнал. Это был товарищ Ейно из ЧК. «Товарищ Ейно!» – крикнул я.
Товарищ Ейно открыл глаза, посмотрел на меня и говорит:
– Ну, что тебе?
– Товарищ Ейно! – говорю, – белые подступают.
Товарищ Ейно вскочил. Схватил меня за плечо, кричит:
– Где белые? Что белые?
Я рассказал. Товарищ Ейно к военным. «Встать!» кричит. А сам побежал в город. Один из военных кинулся к бронепоезду. Другой – ударил в колокол. Дальше известно, что было.
– Да, – сказал Саша, – спас ты, Монька, город, что говорить.
– Не я один, – сказал Монька, – все мы.
– Мы-то как? – сказал Беня.
– Да так уж, – сказал Монька, – посоветовали пойти. То да се.
На другой день к нам в приют пришел товарищ Ейно из ЧК. Нам он сказал речь, а Моньке он подарил часы.
– На, – сказал он, – Орлеанская дева, носи во славу республики.
Моньку с тех пор мы так и прозвали «Орлеанская дева».
Глава шестая
Потешный бой
Ледин давно заметил, что у Семена, – фамилия его была Острогорский, – неладно с правой рукой, а что – Ледин никак не мог разглядеть: Семен прятал эту руку, не показывал.
Ледин раз не удержался и спросил:
– Что у тебя, Семен, с рукой?
Семен почему-то сконфузился.
– Чепуха, – сказал он, – глупость.
И показал руку. Она была вся исковеркана: нехватало двух пальцев, указательного и безыменного.
– Отморозил? – спросил Ледин.
– Да нет, – сказал Семен, – глупее вышло.
– А что?
– А рано больно в вояки пошел, и вот – довоевался…
И рассказал эту историю о потешном бое, который начался у плотины на лугу, а кончился в больнице, в хирургическом отделении.
– Местечко наше большое, – сказал Семен, – тысяч в восемь населения. Из них большая часть живет в самом местечке, меньшая – на слободах. У нас четыре слободы. В одной живут кузнецы, в другой – гончары, в третьей – огородники, в четвертой – мужики-землеробы. Встречаются они только по воскресеньям на базаре и друг на друга глядят косо, недружелюбно. А ребята – те воевали. Крепче всех воевали кузнецы и гончары. Силы у обеих сторон были равные, примерно по тридцати ребят у каждой. Но воевали они разно. Кузнецы были храбрее, гончары – хитрее. Во главе «кузнецов» стоял Мотька Косой, или Чумовой. Во главе «гончаров» – Берка Длинный, или Крыса.
Я попал к «гончарам». Там у меня были друзья: Ошер, Тана, Мейлах. Берка Длинный долго меня расспрашивал и заставил поклясться. Я повторил за ним клятву слово в слово:
Попал я в отряд в неудачное время, весной.
Настоящие бои были зимой и летом. Весной и осенью мало дрались. Бывали иногда стычки, но пустяковые – так, забава, после которых враги садились рядом и с тоской вспоминали славные бои, когда сворачивали носы, выбивали зубы. «Чем бы заняться пока?» говорили ребята. «Придумайте что-нибудь, гончары», говорили кузнецы. «А вы-то что – котелки, что ли, дома забыли?» отвечали гончары.
И вот раз кто-то сказал: «А порох?»
В те годы в наших местах была гражданская война. В нашем местечке появлялись то петлюровцы, то деникинцы, то красные, то поляки. Иногда бои бывали совсем близко от местечка, и тот, кто отступал, бросал по пути ранцы, винтовки, консервы, одеяла, ручные гранаты, порох. Ребята все это подбирают. Ранцы, одеяла, консервы отдают родителям, винтовки, ручные гранаты несут в городскую охрану’, а порох оставляют себе, чтобы потом на дворах устраивать взрывы.
Теперь мы решили этот порох пустить в дело. Устроить пороховой бой. Берка Длинный написал условия боя:
1. Бой начать в среду, в 12 часов дня.
2. Место боя – у реки.
3. Порох пустить в дело только к концу боя.
Условия подписали в воскресенье, а бой был назначен на среду. Эти два дня мы, «гончары», готовились. Надо нам было, во-первых, достать побольше пороху, во-вторых, сделать так, чтоб он легко взрывался, и, наконец, устроить «пушку».
Порох достали. Но сделать так, чтоб он легко взрывался, было не просто. Сначала мы пробовали так: порох всыпали в пустую бутылку, к бутылке привязывали шнур, и шнур зажигали. Но взрыва не получалось. Шнуры не горели, или порох был сырой, или другая какая причина, но не получалось взрыва – и точка. Берка долго думал и придумал. Он взял бутылку, насыпал на дно сухой песок, утрамбовал его, сверху насыпал порох, затем забил бутылку паклей, смоченной керосином, к бутылке приделал короткий шнур из пакли, тоже смоченной керосином, и шнур зажег. Бутылка с треском разорвалась на мелкие куски.
– Снаряд готов! – крикнул Берка. – Теперь нам, ребята, нужно сколотить пушку.
Снова Берка ходил по двору, думал-думал и придумал. Он взял доску. Вбил в доску два гвоздя. К гвоздям приделал две резинки. К резинкам привязал палку. Палку оттянул вдоль дощечки до самого конца. На дощечку перед палкой положил бутылку пороха с горящим фитилем. Потом палку отпустил. Резинки потянули палку вверх, палка толкнула бутылку, бутылка полетела через забор, упала и взорвалась.
– И пушка есть! – крикнул Берка. – Теперь нам нужны пушкари.
Берка выбрал самого здорового детину из гончаров, рябого и курносого Зелика, и назначил его «главным пушкарем». Меня и Ошера Берка назначил помощниками Зелика и назвал нас «младшими пушкарями».
Весь же отряд он назвал так: «команда усиленных пушкарей имени товарища Буденного».
– Держись, ребята! – крикнул Берка Длинный. – Покажем же теперь кузнецам. Не обрадуются!
В среду, в десять часов утра, оба отряда собрались у реки. После долгих споров луг поделили так: часть луга, так называемый «выгон», дали нам, гончарам, часть луга у моста – «Заливной» – дали кузнецам. Стали мы каждый на своем месте и ну ругаться.
– Переломаем вам горшки, гончары! – кричали кузнецы.
– Пошли бы лучше кляч ковать! – кричали гончары.
– Чего нам уходить! – кричали кузнецы. – Нам плевать. Не нас бить будут.
– А то нас, что ли? – кричали гончары.
– А то кого же? – кричали «кузнецы». – Бабку Гапку, что ли?
Между тем, начальники, Чумовой и Крыса, договаривались, чем драться. Сошлись на мелких камешках и на небольших палочках. Берке потребовал еще песок. Мотька удивился, пошел к себе в лагерь посоветоваться. Но потом вернулся и сказал, что согласен. О пушках пока не говорили.
Тогда выступили трубачи с бумажными трубами в руках. Они сыграли зорю. Над лугом полетели первые камешки.
Бой начался.
Наша позиция – «выгон» – была во многом выгодней позиции кузнецов. Во-первых, рытвины, во-вторых, постройки. Было их на нашей стороне две: направо – пустой домик с выбитыми окнами и с развороченным полом, налево – ближе к мельнице – широкий навес, под которым лежала груда бревен. Так что у нас были и «окопы» и «форты».
Еще до начала боя Берка Длинный разбил нас на четыре отряда и поставил по местам. Двенадцать бойцов во главе с Мейлахом Хромым залегли в рытвины. Они должны были выдержать первый натиск. Восемь бойцов во главе с Айзиком Казаковым спрятались под навесом за бревнами. Это была засада. Мы втроем – «команда усиленных пушкарей» – залезли на крышу домика, который мы называли «штабом». Пока что, до «пушки», у каждого из нас был мешок с песком. Наконец, семь бойцов во главе с Калманом Коротеньким засели внутри дома. Это был резерв. Сам Берка перебегал от отряда к отряду, указывал, приказывал, проверял запасы камешков и палок, хлопотал, одним словом.
Кузнецы, глядя на нас, посмеивались. Сами они ничего не делали. Мотька ни о каких резервах, засадах и не думал. Сам он знал только открытый бой.
Трубачи сыграли зорю. Над лугом полетели первые камешки. Бой начался.
Мотька Косой крикнул своему отряду: «Ребята! На штурм!» и кинулся вперед. Кузнецы с криком: «На штурм! на штурм!» побежали за ним. Они бежали как стадо, наскакивая друг на друга и сбивая друг друга с ног. Но дрались они здорово. Главное сам Мотька. Он летел впереди своего отряда как бешеный и кричал: «На штурм! на штурм!»
Но Берка Длинный, должно быть, знал, что делал, когда на передовую позицию назначил отряд Мейлаха Хромого. В этом отряде были крепкие, надежные ребята. Они не испугались кузнецов и с места не двинулись, а подпустили кузнецов поближе и тогда по команде – бац камнем в лоб.
Кузнецам на бегу трудно было целиться, а наши ребята, лежа на месте, ловко стреляли. Чем ближе к рытвинам, тем чаще кузнецы останавливались. Наконец они совсем стали. Один Мотька пробежал еще несколько шагов. Но тогда все камни полетели в него. Мотька остановился, постоял минуту и не выдержал – повернул назад. Вместе со своим отрядом он отступил к мосту.
Наши ребята обрадовались.
– Что, кузнецы, попало на орехи? – кричали мы. – Один гончар троих кузнецов побил. Бойцы! Курицы вы, а не бойцы.
Кузнецы не отвечали. Они собрались у моста и о чем-то советовались.
– Погодите, ребята, – сказал нам Берка, – рано еще прыгать. Это только начало.
И правда. Эта атака была только началом боя. Бой был впереди.
Кузнецы что-то затевали. Посовещавшись, они разбились на два отряда. Один остался сторожить мост, другой перешел на правый берег в кусты.
– Кузнецы что-то затевают. Это ясно, – сказал Берка Длинный. – Но вот что они затевают? Не понять! Кто из вас, ребята, узнает?
– Я! – сказал Айзик Казаков.
– Ладно, иди, – сказал Берка, – только смотри.
– Слушаю, товарищ командир! – сказал Айзик.
Чтобы сбить с толку кузнецов, он сначала пошел в местечко. Но на полпути повернул назад и – задворками, огородами – добрался до реки. У реки он пролежал минут десять и, вернувшись, доложил:
– Кузнецы нарезают свежую лозу, товарищ командир.
– А что они делают с этой лозой? – спросил Берка.
– Не мог рассмотреть, – ответил Айзик, – кусты мешают.
– А много их на том берегу? – спросил Берка.
– Ребят двадцать, не меньше, – сказал Айзик.
– Мейлах, – сказал Берка. – Возьми свой отряд и ударь на мост.
– Ребята, за мной! – крикнул Мейлах и, прихрамывая, побежал к мосту.
Кузнецы у моста не ожидали нашего наступления. Они сидели на земле и лущили семечки. Когда кузнецы вдруг увидали Мейлаха, они, вместо того, чтобы отбивать атаку, побежали на мост. Но с того берега уже спешила подмога.
– Ребята, назад! – крикнул Берка Длинный.
Берка уже понял, в чем дело, зачем кузнецам нужна была свежая лоза. Кузнецы держали в руках щиты, сплетенные из лозы.
Берка Длинный долго стоял и думал. Но потом вдруг повеселел и отдал два приказа.
Первый приказ: Мейлаху Хромому разделить свой отряд на два отряда: в девять и в три человека. Первый отряд, в девять бойцов, остается на месте, второй, в три бойца, забирается на крышу к пушкарям.
Второй приказ: отряду на передовой позиции боя не принимать. Когда кузнецы пойдут в наступление, он, отстреливаясь, должен отступать к штабу.
После этого Берка сказал:
– А ну-ка, Мейлах, – сказал он, – раздразни-ка гусей.
– Эй, кузнецы! – крикнул Мейлах. – Чего засели на плотине, как куры на насесте?
– Заткнись, хромой козел, не то вторую ногу обломаем! – ответили кузнецы.
– Мне ноги ни к чему, – сказал Мейлах, – я ни от кого не бегу.
Кузнецы поняли, в чей огород камень.
– Побежишь, хромой козел, – закричали они, – подожди-ка!
– Больно долго жду-то, – отвечал Мейлах, – да, видать, не дождаться.
– Домой удерешь? – смеялись кузнецы.
– Вас, дураков, домой погоню! – крикнул Мейлах.
– Погонишь! Держи карман!
– А что – в кармане спрятаться хочешь? – спросил Мейлах.
– Нам прятаться нечего, – крикнули кузнецы, – а вы вот от страху даже в могилки залезли.
– Мы-то сами залезли, да сами и вылезем, – крикнул Мейлах, – а вас вот мы так зароем, что не встать будет!
– Живых в могилки не зарывают! – кричали кузнецы.
– Вы скоро от страху подохнете! – крикнул Мейлах.
Тут уж Мотька Косой не стерпел.
– Ребята, на штурм! – крикнул он.
– На штурм! На штурм! – закричали кузнецы и кинулись на нас.
Кузнецы наступали теперь осторожней. Они растянулись длинной цепью, и каждый держал перед собой щиток из лозы. Мейлах, по приказу, боя не принял. Да ему с девятью бойцами против тридцати все равно не устоять было. Отстреливаясь камешками и палками, он отступал к штабу. Кузнецы напирали со всех сторон, теснили, окружали его.
И вот тогда, когда кузнецы были уже в трех шагах от штаба, Берка отдал приказ: «Песок!» И с крыши штаба на кузнецов посыпалась куча сухого, мелкого песку.
Кузнецы от неожиданности присели. Они было попробовали залезть на крышу штаба, но оттуда все сыпался песок. Песок кусался, попадал за воротник, слепил глаза, залеплял рот. Кузнецы не знали что делать. А тут Мейлах Хромой повернул свой отряд и стал напирать на них справа, а слева из-за бревен с криком выскочила засада – отряд Айзика Казакова. Кузнецы дрались отчаянно, что говорить, но все же не устояли – побежали.
Остался один Мотька. Прямо взбесился парень. Подбежал к Мейлаху, схватил его за горло и – душить. На Мотьку набросились человек пять, но он всех раскидал и опять к Мейлаху. Тут на него насели человек десять, скрутили ему руки и связали.
Кузнецы, увидав, что командир их остался один, стали пробиваться к нему на выручку. Тогда Берка выпустил резерв – отряд Калмана Короткого. Кузнецов загнали за мост, на правый берег реки.
Победили мы.
Целых три часа продержали мы кузнецов на правом берегу. И в местечко и на слободы они могли попасть только через мост, а на мосту стояли мы. Пробовали было кузнецы пробиться с боем, да не тут-то было – мы их с треском погнали назад. Тогда они прислали парнишку одного для переговоров.
Сначала договорились о Мотьке. Сторговались на двенадцати плетеных щитках. Затем парнишка осторожно повел разговор о том, чтобы пропустить «кузнецов» через мост, и предлагал за это еще десять щитков. Мы не соглашались.
– Куда вам торопиться? – сказал Берка. – Посидите, отдохните. Может, соберетесь с силами и нас прогоните.
– Да брось ты, – ответил парнишка, – пойми: нашим ребятам шамать хочется. Мы ведь с утра не жрали. Не бузину же лопать, в самом деле.
– А хоть бы и бузину, – сказал Берка, – не бойсь: от бузины не околеешь.
Наконец сошлись вот на чем: мы получаем тридцать один щиток, по числу бойцов, двенадцать за Мотьку и девятнадцать за мост. Объявляется перемирие, и мы расходимся по домам. Но через два часа все опять на месте, и бой продолжается.
После обеда бой шел лениво. Все ждали чего-то. Наконец, решили перейти к «пушкам». У нас были четыре бутылки с порохом, у кузнецов – три.
Стали по местам. Наши – у штаба. Кузнецы – у моста. Вперед выступили пушкари. У кузнецов, собственно, пушкарей не было, так как у них и пушки-то не было. У них был один метальщик – сам Мотька. У нас же пушкарей было трое: Зелик, Ошер и я. Зелик метал. Мы с Ошером приготовляли снаряды, зажигали фитили и подавали их Зелику. Бросили жребий: первым метать вышло кузнецам.
Мотька Косой широко расставил ноги, достал бутылку с порохом, зажег фитиль, взял затем бутылку за горлышко, размахнулся и, крикнув: «Гончары, отойди!» – кинул ее к нам. Бутылка не долетела, упала на землю, разбилась, но не взорвалась. Когда минуты через две мы решились подойти к бутылке поближе, мы увидали груду битого стекла, перемешанного с порохом, и наполовину обгоревший фитиль.
– Эх ты, стрелок! – крикнул Мотьке Зелик. – Посмотри, как мы стреляем. Это да!
– Кузнецы, расступись! – крикнул Ошер, подавая Зелику бутылку.
Зелик придвинул пушку. Он натянул палку, положил перед ней на середину доски бутылку, отпустил – и бутылка полетела. Но полетела она как-то криво, упала, не долетев до кузнецов, и тоже не взорвалась.
Кузнецы заржали.
– Стрелок тоже! – кричали они. – Тебе бы из этого полена по клопам стрелять да мух бить.
Мотька Косой долго целился, долго выбирал удобное положение и наконец, размахнувшись, кинул вторую бутылку. И опять бутылка, не долетев, упала на землю, разбилась на кусочки, но не взорвалась.
– Чем у вас бутылки-то набиты?! – закричали мы. – Уж не горохом ли?
– Это у вас бутылки и котелки набиты трухой! – отвечали кузнецы.
– Сами вы труха! – кричали мы.
– Смотри, Зелик, – сказал Берка Длинный, – не осрамись. Покажи кузнецам.
– Помолчи, – сказал Зелик, – сам знаю.
Он что было силы натянул резинку, отпустил. Бутылка взлетела высоко вверх, перелетела мост и плюхнулась в воду.
– Стрелок! – загоготали кузнецы. – Всех рыб перепутал! Червяку ус оторвал! Рыболов!
– Подождите-ка! – крикнул Зелик, – мне еще два раза метать.
– Хоть двадцать! – кричали кузнецы. – Нам-то что? Нам в реке не жить.
Снова Мотька Косой кинул бутылку. Снова она не долетела и не взорвалась.
– Ты что, кидать разучился? – кричали мы Мотьке. – Кидаешь как баба.
– Да это он, ребята, в лапту играет, – смеялся Мейлах.
– Сами вы в лапту играете, рыболовы! – кричали кузнецы.
– Смотри, Зелик, – сказал Берка.
– Замолчи! – крикнул Зелик. Он был бледный и злой. – Подай бутылку, – сказал он Ошеру.
Ошер зажег шнур и подал Зелику бутылку. Зелик положил ее на доску, натянул резинки и отпустил. Но бутылка не полетела совсем. То ли у Зелика дрожали руки, то ли резинки ослабели, но бутылка не удержалась на доске и упала на траву.
– Ого-го! – гоготали кузнецы.
Зелик еще больше побледнел. Он отбросил пушку, схватил бутылку с горящим шнуром за горлышко и кинулся к кузнецам.
– Зелик, куда? – крикнул Берка.
– Стой, Зелик! – крикнул Мейлах. – Взорвет!
Тут вдруг раздался грохот и гром, что-то ударило меня по руке, и я упал. Ну, а дальше-то я не помню ничего.
Пришел я в себя только на другой день в больнице.
Рядом на койке стонал Ошер. Он стонал, кричал, бредил, плакал. Ему было от чего плакать: раздробило ногу. Я-то все-таки выздоровел, а Ошер на всю жизнь остался калекой, хромым.
Зелика убило на месте. Его хоронили на другой день.
Берку и Мотьку таскали к коменданту. С них взяли слово, что не будет больше боев, не то – тюрьма. Мотька и Берка поклялись, что не будет боев.
И верно, в нашем местечке потешных боев больше не было.
