Текст книги "Медовый месяц"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
ТЭЛБОЙЗ Трубы небесные
После предварительного слушания в магистрате они были свободны. До суда. Поэтому остаток медового месяца провели все-таки в Испании.
Графиня написала, что выслала мебель в Тэлбойз, и что ремонт уже закончен. Ванную придется отложить. Пока не кончатся морозы. Но в доме уже можно жить.
Харриет ответила, что они успеют вернуться до суда, что у них самый счастливый брак на свете, только Питеру опять стали сниться кошмары.
Сэр Аймпи Биггс, перекрестный допрос:
– И вы хотите убедить присяжных, что убитый не заметил это сложное устройство с шести двадцати до девяти часов?
– Я ничего не хочу. Я просто описал устройство, с помощью которого можно поднять и опустить цветочный горшок.
Судья:
– Сэр Аймпи. Свидетель не может высказывать предположения, он описывает только то, что видел или знает.
– Вы совершенно правы, милорд.
Но дело сделано. В душах присяжных удалось заронить сомнение.
– Итак, когда вы устроили подсудимому эту ужасную ловушку…
– Насколько я понял, устройство было сделано в целях эксперимента, но неожиданно вошел подсудимый, и оно сработало прежде, чем его успели предупредить.
– Все так и было, милорд.
– Я хотел бы задать вопрос его сиятельству… Что случилось, когда цветочный горшок упал в результате неосторожных действий подсудимого?
– Он очень испугался.
– Мы легко этому верим. Он был потрясен?
– Да.
– В состоянии сильного потрясения и испуга мог ли он рассуждать и говорить спокойно?
– Подсудимый был далек от спокойствия.
– Вы думаете, он понимал, что говорит?
– Мне трудно судить об этом. Я и сам был взволнован.
– Можете ли вы назвать его поведение в тот момент безумным?
– Да, это слово лучше всего отражает его состояние в тот момент.
– Он потерял рассудок от страха?
– Я бы так не сказал.
– Хорошо, лорд Питер. Вы нам очень хорошо объяснили, как работает это устройство. Вы утверждаете, что его нижняя точка находилась на высоте шести футов?
– Да, я это подтверждаю.
– И это устройство не причинило бы никакого вреда любому, чей рост был ниже шести футов?
– Совершенно верно.
– Мы знаем, что рост подсудимого пять футов и десять дюймов. В таком случае, устройство не представляло для него никакой опасности?
– Ни малейшей.
– Если бы подсудимый сам соорудил это устройство с целью убийства, он, наверное, лучше других знал бы, что оно его даже не коснется?
– Он должен был об этом знать.
– И все-таки он очень испугался?
– Да, все-таки он очень испугался.
Точные и беспристрастные свидетельские показания
Сердитая и взволнованная Агнесс Твиттертон, чья откровенная неприязнь к подсудимому не могла принести ему ничего, кроме вреда. Доктор Джеймс Крейвен с краткими и точными показаниями. Марта Руддл с многословными свидетельскими показаниями, среди которых было много ненужных подробностей. Преподобный Саймон Гудекер, очень медлительный свидетель. Томас Пуффетт с осторожными и обдуманными свидетельскими показаниями. Леди Вимси, очень тихая и спокойная свидетельница. Мервин Бантер, свидетельские показания в изысканных выражениях. Констебль Джозеф Селлон, очень немногословные показания. Старший инспектор Кирк, краткие и беспристрастные показания. Незнакомый торговец скобяными изделиями из Клеркенвелла, который продал подсудимому медную цепь, крючок и гвозди. Убийственные показания.
Наконец, показания подсудимого. Речь в свою собственную защиту. Очень плохие свидетельские показания, дерзкие и упрямые.
Сэр Аймпи Биггс красноречиво поблагодарил свидетелей от лица «трудолюбивого и скромного молодого человека», намекнув на предвзятость «леди, у которой, возможно, были личные причины чувствовать себя обиженной». Затем остроумно пошутил по поводу «хитрого устройства, изобретенного джентльменом, чьи технические способности заслуживают всякого уважения» и подверг сомнению признание молодого человека, которое невольно вырвалось перед лицом «нависшей» опасности. В заключение, он выразил недоумение, что суду присяжных представлено дело, в котором «нет прямых улик», и обратился к присяжным со страстным призывом не губить юную, многообещающую жизнь.
Суд присяжных начал собирать обвинения, мастерски разбросанные уважаемым адвокатом, и вить из них толстую веревку.
Судья подергал за ниточки, чтобы убедиться, насколько эта веревка прочна, и с достоинством удалился, вручив аккуратно сложенные материалы дела присяжным.
Присяжные совещались час.
Подошел сэр Биггс:
– Если они еще не пришли к единому мнению, есть надежда, что Кратчли все-таки оправдают. Несмотря на все его старания.
– Нужно было бы вывести его на свежий воздух.
– Мы советовали ему прогуляться, но, по-моему, он уже никого не слышит.
– Тише, присяжные идут.
– Господа присяжные, вы пришли к единому мнению?
– Да.
– Признаете ли вы подсудимого виновным в убийстве Вильяма Ноукса?
– Виновен.
– Вы признаете его виновным. Является ли это решение единодушным?
– Да.
– Подсудимый, вы совершили убийство и вручили свою судьбу в руки закона. Закон признает вас виновным. Хотите ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание, пока закон еще не вступил в силу?
– Я скажу. Плевать я хотел на всех вас. У вас нет никаких доказательств против меня. Его сиятельство – богатый человек, он вас купил. Он и Агги Твиттертон.
– Подсудимый, присяжные подробно ознакомились с материалами дела и пришли к выводу, что вы виновны в убийстве Вильяма Ноукса. Я целиком и полностью поддерживаю решение жюри присяжных. Согласно приговору суда, вас заключат под стражу в том городе, в котором вы совершили преступление. Затем вас привезут к месту казни, где вы будете повешены, ваше тело будет сожжено, а останки будут погребены в тюрьме, в которую вас заключат до исполнения приговора. Боже, спаси вашу душу.
– Аминь.
Одна из отличительных особенностей английского уголовного права – отсутствие задержек. Преступник предстает перед судом почти сразу после ареста. Суд длится не более трех-четырех дней. Приговор приводят в исполнение в течение трех недель после признания подсудимого (если он, конечно, не подает апелляцию).
Кратчли от апелляции отказался, заявив, что это он убил Ноукса, что он сделал бы это еще раз, что абсолютно ни в чем не раскаивается, и пусть все быстрее кончится.
Харриет, напротив, пришла к выводу, что три недели – самый жестокий срок для исполнения приговора. Приговор нужно приводить в исполнение на следующее утро после суда, пока чувства преступника еще находятся в полном смятении, и пока он не осознал весь ужас происшедшего. Или пусть все это растягивается на месяцы и годы, как в Америке. Тогда осужденный настолько привыкает к мысли о смерти, что у него уже не остается никаких эмоций.
Самыми ужасными в течение этих трех недель для Харриет были вежливая сдержанность и какая-то деланная веселость Питера. Все это время он постоянно был чем-то занят. Ездил в городскую тюрьму, чтобы спросить, не сможет ли он что-то сделать для осужденного, следил за ремонтом и меблировкой Тэлбойз, ездил с Харриет по деревням в поисках пропавших печных труб. Эта сдержанная вежливость сменялась неистовой и опустошительной страстью, которая тревожила ее не столько своей силой и неутомимостью, сколько какой-то полной отстраненностью. Харриет с готовностью шла ему навстречу, потому что после этого он засыпал, как убитый. Но с каждым днем он становился все задумчивее и все больше отдалялся от нее. Она с грустью думала, что сейчас ему вообще никто не был нужен.
Харриет была так благодарна графине за то, что та в свое время предупредила ее и тем самым дала хоть какую-то защиту! Она постоянно размышляла, было ли ее собственное решение «не быть собственницей» таким уж разумным. Наконец, не выдержав, она написала обо всем графине. В ответ пришло милое и очень веселое письмо, в котором среди всяких мелочей Харриет отыскала строки: « Пусть сам найдет выход».И ниже в постскриптуме: «Еще одна важная вещь, дорогая. Он все еще там, и это обнадеживает. Любой на его месте уже давно бы сбежал».
Примерно за неделю до казни к ней пришла взволнованная миссис Гудекер.
– Этот негодяй Кратчли! – сказала она. – Я знала, что с ним Полли Мейсон попадет в беду. Так все и случилось! Что же теперь делать? Даже если ему разрешат сейчас на ней жениться, он вряд ли согласится. Ведь он даже ни разу не вспомнил о бедной девушке! Что будет с ребенком? Расти без отца или быть сыном человека, повешенного за убийство? Я не знаю. Даже Саймон не знает, что делать. Хотя он, конечно, думает, что Кратчли обязан на ней жениться. Я тоже думаю, что должен. Какая теперь ему разница! Но теперь девушка не хочет выходить за него. Она говорит, что не пойдет замуж за убийцу! И я ее понимаю. Ее мать совершенно убита горем. Нужно было получше приглядывать за Полли или устроить ее на хорошую работу. Я ей сто раз говорила! Я говорила, что Полли слишком молода и… она не такая… стойкая, чтобы работать в магазине. Но что сейчас об этом говорить!
Питер спросил, знает ли об этом Кратчли.
– Девушка говорит, что не знает… И Боже мой! – в сознании миссис Гудекер родилась ужасная мысль. – А если бы старый Ноукс не потерял свои деньги, и если бы так и не узнали, что это сделал Кратчли? Что тогда случилось бы с Полли? Он постарался бы получить эти деньги любой ценой! У бедняжки не было никакого выхода!
– Ну что вы! Думаю, до этого бы не дошло, – сказала Харриет.
– Может быть, и нет. Но одно нераскрытое убийство рождает другое. Хотя не это сейчас самое главное. Самое главное – что делать с ребенком?
Питер сказал, что обязательно нужно сказать об этом Кратчли. Нельзя лишать человека шанса поступить честно. Он предложил отвезти миссис Мейсон к начальнику тюрьмы. Миссис Гудекер ответила, что это было бы очень мило с его стороны.
Харриет проводила миссис Гудекер до ворот. Она тихо сказала, что было бы хорошо, если бы Питер смог что-то сделать для осужденного: он очень переживает.
– Конечно, переживает, – сказала миссис Гудекер. – Саймон ведет себя точно так же, когда ему приходится быть с кем-то строгим. Но все мужчины таковы. Обязательно доводят дело до логического конца и совсем не думают о последствиях. Бедняги! Но с этим ничего не поделаешь. Так уж они устроены. У них напрочь отсутствует логическое мышление.
Вечером Питер рассказал, что Кратчли пришел в ярость. Он заявил, что не хочет иметь ничего общего ни с Полли, ни с какой-либо другой «чертовой бабой». Он отказался говорить с миссис Мейсон и Питером и потребовал у начальника тюрьмы, чтобы его, черт возьми, оставили, наконец, в покое. Теперь Питер волновался из-за девушки: чем ей можно помочь. Харриет решила, что пусть уж лучше мучается из-за Полли Мейсон, здесь хоть что-то можно сделать. Потом она сказала:
– Давай я свяжусь с мисс Климпсон. У нее такие связи в церкви! Может, она подыщет ей подходящую работу. Я видела эту девушку, она производит неплохое впечатление. А ты поможешь ей деньгами.
Он посмотрел на нее так, будто впервые увидел за эти две недели.
– Конечно, почему бы и нет. У меня, наверное, за эти две недели случилось размягчение мозга. Мисс Климпсон – это то, что нужно. Давай ей напишем сегодня же.
Он взял ручку и листок, написал адрес и «Дорогая мисс Климпсон». Потом замер с ручкой в руках и, в конце концов, растерянно посмотрел на нее:
– Знаешь, я думаю, у тебя лучше получится. И потом это ты видела эту девушку. Ты сможешь объяснить… Боже мой! Как я устал!
Это была первая брешь в обороне.
Последнюю попытку встретиться с Кратчли Питер сделал в ночь накануне казни. Он вооружился письмом от мисс Климпсон, в котором сообщалось, что она сумеет прекрасно позаботиться о Полли.
– Не знаю, когда вернусь, – сказал он. – Не жди меня, ложись спать.
– Питер…
– Прошу тебя, ложись спать.
Харриет пошла разыскивать Бантера. Он драил и без того сиявший «даймлер».
– Его сиятельство берет тебя с собой?
– Не могу сказать, миледи. Я не получал никаких распоряжений.
– Постарайся поехать с ним.
– Сделаю все, что от меня зависит, миледи.
– Бантер… А что обычно бывает в таких случаях?
– По-разному, миледи. Если осужденный не будет вести себя враждебно, окружающие легче все это перенесут. С другой стороны, я помню, мы как-то садились в первый попавшийся самолет или поезд и мчались в другие страны за тысячи миль. Но обстоятельства, конечно, бывают разные.
– Да, Бантер, его сиятельство только что просил меня не ждать его. Но если он вернется вечером и… если он будет взволнован… – Харриет не знала, как закончить фразу. – Я буду наверху, но вряд ли усну. Я буду сидеть у камина в своей комнате.
– Хорошо, миледи.
Их глаза встретились. Им уже не нужно было продолжать.
Машина подъехала прямо к двери.
– Спасибо, Бантер. Ты свободен.
– Я больше не нужен вам, милорд?
– Конечно, нет. Мы же не можем оставить миледи в доме одну.
– Ее сиятельство разрешила мне поехать.
– Неужели?
Наступила долгая пауза. У Харриет, стоявшей на балконе, было время подумать, что сейчас он спросит: «Неужели она думает, что мне нужна нянька?»
Затем голос Бантера с упреком сказал: «Я подумал, что ваше сиятельство, как обычно, возьмет меня с собой. Поэтому заранее отпросился».
– Понятно. Ну ладно, запрыгивай.
* * *
Старый дом стал единственным другом Харриет во время этого грустного ночного дежурства. Злые духи из него уже давно ушли. Чисто вымытый и нарядный, он ждал вместе с ней прихода… Прихода ангела или дьявола?
Было уже два часа, когда она услышала шум подъезжающей машины. Тихий шорох гравия, звон ключей, хлопок закрывающейся двери, приглушенные голоса. Потом наступила тишина. Через несколько минут шаркающие шаги на лестнице и осторожный стук в дверь.
– Входи, Бантер.
– Мы сделали все, что могли, миледи. – Они говорили шепотом, будто в доме все еще лежал покойник. – С большим трудом его уговорили встретиться с милордом. В конце концов, начальник тюрьмы его все-таки убедил, и его сиятельство показал ему письмо и рассказал, что о девушке позаботятся. Мне показалось, что ему было все равно. Говорят, он очень упрямый и грубый заключенный. Его сиятельство уехал совсем расстроенный. Но я уже привык. Такая у нас традиция: он всегда просит прощения у осужденного. Но потом всегда чувствует себя ужасно. Лучше бы он этого не делал!
– И вы сразу поехали домой?
– Нет, миледи. Мы выехали из тюрьмы в полночь. А потом его сиятельство поехал на запад, очень быстро, больше пятидесяти миль в час. Но сегодня все было не совсем так, как обычно. Раньше мы ездили всю ночь напролет. А сегодня он доехал до перекрестка, неожиданно остановился, постоял несколько минут, как будто ему нужно было принять какое-то решение, повернул и мы на бешеной скорости помчались домой. У него сильная нервная дрожь, и он отказывается хоть что-нибудь съесть. И не может спать, поэтому я растопил камин в гостиной и ушел. Я пришел сюда по боковой лестнице, потому что он, наверное, не хотел бы, чтобы вас беспокоили.
– Ты сделал все правильно, Бантер. И я рада, что ты пришел. Что ты собираешься делать?
– Я буду в кухне, миледи, чтобы он в любой момент мог меня позвать. Вряд ли я ему буду сегодня нужен, но, если он все-таки меня позовет, я буду под рукой. Буду готовить себе ужин.
– Отличный план. Думаю, сейчас лучше ему побыть одному. Но если он спросит обо мне… Вряд ли, конечно, но все-таки, если он обо мне спросит, скажи, что я…
– Да, миледи?
– Скажи, что в моей комнате все еще горит свет. Скажи, ты думаешь, что я очень беспокоюсь о Кратчли.
– Очень хорошо, миледи. Может, вы выпьете чашку чаю?
– О, Бантер, спасибо. Я бы выпила чашечку. Бантер принес чай.
Харриет жадно выпила и села у камина, прислушиваясь. Было очень тихо, только часы на церковной башне отбивали каждые четверть часа. Но когда она зашла в соседнюю спальню, услышала беспокойные шаги в гостиной внизу.
Харриет вернулась назад и опять начала ждать. Она могла думать только об одном, и эта мысль не давала ей покоя, возвращаясь снова и снова. Мне нельзя идти к нему. Он должен прийти ко мне. Если я ему сейчас не нужна, я проиграла. И это поражение будет с нами всю жизнь. Но это должно быть его решение, не мое. Я должна его принять, а сейчас изо всех сил нужно терпеть. Что бы ни случилось, я не должна идти к нему!
Часы пробили четыре часа, когда она, наконец, услышала то, чего так давно ждала. Внизу скрипнула дверь. Несколько минут ничего не было слышно. Харриет решила, что Питер передумал. Она затаила дыхание и вдруг опять услышала шаги. Очень медленные и тяжелые. В соседней комнате открылась дверь. Она испугалась, что теперь шаги остановятся, но широко открылась внутренняя дверь, и он вошел.
– Харриет…
– Входи, милый.
Питер подошел очень близко. Его била сильная нервная дрожь. Она протянула ему руку, и он благодарно ее сжал и неуверенно обнял Харриет.
– Ты совсем замерз, Питер. Иди поближе к огню.
– Я не замерз, – немного сердито ответил он. – Это мои чертовы нервы. Ничего не могу с собой поделать. Это началось на войне, я себя за это ненавижу. Не могу справиться сам…
– Я тебе помогу.
– Харриет, я больше не могу ждать, когда это кончится…
– Понимаю. Я тоже не могу уснуть.
Он сидел отрешенный, протянув руки к огню. Лихорадка постепенно стихла.
– Тебе сейчас тоже очень тяжело. Прости, я о тебе совсем забыл. Звучит по-дурацки, но я так долго был один…
– Конечно. Я тоже. В такие минуты я всегда старалась уползти в темный угол и там спрятаться.
– Теперь, – сказал он, – ты мой угол. И я пришел прятаться.
– Да, любимый.
(И она услышала ангельские трубы на небесах).
– Бывает хуже. Самое ужасное, когда они так и не признают себя виновными. Тогда начинаешь снова и снова перебирать в уме факты и улики, мучительно думая, а вдруг ошибся… А иногда они ведут себя так достойно…
– Как вел себя Кратчли?
– Мне кажется, он ни в чем не раскаялся и жалеет только о том, что его поймали. Он ненавидит старика Ноукса так же сильно, как в тот день, когда его убил. О Полли он даже говорить не хотел. Сказал, что она блудливая сука, а я законченный дурак, что трачу на нее деньги. А Агги Твиттертон пусть вообще пропадет пропадом вместе со всеми нами. И чем скорее, тем лучше.
– Питер, какой ужас!
– Если есть Бог или справедлив ость, Харриет, что дальше? Что мы с тобой сделали?
– Не знаю. Во всяком случае, мы нашли ему лучшего адвоката. Но ему уже нельзя было помочь.
– Ты права, нельзя. Но нужно еще раз проверить все улики…
Пять часов. Он встал, подошел к окну и начал вглядываться в темноту. До рассвета было еще далеко.
– Осталось три часа… Им дают снотворное… Это великодушно… Остается только страх ожидания… Какая отвратительная смерть… Старик Джонсон был прав, лучше бы их расстреливали… «Палач в красном колпаке открывает кованую дверь…» Один раз я добился разрешения присутствовать на казни… Думал, лучше, если я буду обо всем знать… Но это не отучило меня вмешиваться…
– Если бы ты не вмешался, это мог быть Джо Селлон или Агги Твиттертон.
– Я знаю. И постоянно себе об этом твержу.
– Если бы ты не вмешался шесть лет назад, это могла быть я.
Питер, нервно ходивший из угла в угол, резко остановился.
– Если бы тебе тогда, Харриет, пришлось пережить эту ночь, я пережил бы ее вместе с тобой. Хотя ты тогда для меня так мало значила по сравнению с тем, что я чувствую сейчас… Черт возьми, что я делаю? Опять напоминаю тебе о том кошмаре!
– Если бы тот кошмар не случился, мы не были бы сейчас здесь. Мы бы даже не встретились с тобой! Если бы Филиппа не убили, я бы тебя так и не узнала. Если бы я не жила с Филиппом, я бы не вышла замуж за тебя. Грязь и слезы, ошибки и поражения. И после всего этого я вдруг получила тебя. Какой можно сделать вывод?
– Никакого. Во всем этом не было ни логики, ни смысла.
И опять быстрые, нервные шаги без конца…
Неожиданно он спросил:
– Моя милосердная кротость – кто так называл свою жену?
– Кориолан.
– Еще один мучитель… Спасибо, Харриет… Нет, я не так начал. На самом деле ты была не добра ко мне, ты была самой собой. Ты, наверное, смертельно устала.
– Ни капельки.
Харриет не могла думать о Кратчли, о его ухмылке и наглом презрении к смерти. Он похож на пойманную крысу. Она старалась вытеснить на самый краешек сознания мучительную мысль о его лице, искаженном предсмертной агонией. Но сквозь ужасные образы и мучительные страхи к ней настойчиво пробивался серебряный голос небесных труб.
– Они ненавидят казни. Все заключенные начинают волноваться. Они барабанят в двери и кричат. Наступает настоящий кошмар… Как звери в клетках… Настоящий ад… Все мы в клетках, только у каждого эта клетка своя… Я не могу вырваться на свободу, сказал скворец… Если бы только можно было хоть на секунду вырваться, или уснуть, или перестать думать… Эти проклятые часы!.. Харриет, умоляю, обними меня… держи меня… разбей клетку, Харриет!..
– Тише, любимый. Я здесь. Мы вместе вырвемся на свободу.
В комнате стало светлее. На небе появились первые солнечные лучи. Предвестники рассвета и заката.
– Не отпускай меня!
Они ждали. На улице было уже совсем светло. Совершенно неожиданно он сказал:
– Черт! – и заплакал, неуклюже и некрасиво. Она крепче его обняла, прижала его лицо к своей груди и закрыла ладонями его уши. Чтобы он не услышал восемь гулких ударов на церковной башне.