Текст книги "Медовый месяц"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– Мы сегодня его проезжали. Очаровательная маленькая церковь с остроконечной крышей.
– Да, это она. Я хотел все-таки разыскать этого джентльмена, поэтому и поехал в Эмблдон. Помните тот старый сарай с черепичной крышей в полумиле от Пэгфорда?
– Помню, – сказала Харриет. – Он стоит прямо посреди поля.
– Правильно. Когда я проезжал мимо него, заметил свет. Как мне показалось, от велосипедной фары. Кто-то ехал по полю. И я вдруг вспомнит, что месяцев шесть назад Кратчли помогал мистеру Моффетту, которому и принадлежит этот сарай. Кратчли тогда работал у него трактористом. Понимаете? Я тут же сопоставил все факты. Потом выбрался из машины. Человек вел велосипед в руках. Поэтому я его очень быстр догнал. Где-то на полпути к сараю. Он, наверное, услышал, что кто-то едет, поэтому остановится и подождал. Я подошел поближе и увидел, кто это был.
Старший инспектор опять замолчал.
– Продолжайте, – сказал Питер. – Теперь вы нас не купите. Это был не Кратчли. Это был мистер Гудекер. Или владелец пивной.
– Опять попались, – весело сказал Кирк. – Это был Кратчли собственной персоной. Я спросил его, что он там делал. Он ответил, что это его дело, и мы немного поспорили. Потом я сказал, что хотел бы знать, зачем ему понадобился ключ от сарая Моффетта. Он сказал, что не понимает, о чем я говорю. Я сказал, что хочу посмотреть, что у него там в сарае. И он чертовски быстро согласился мне его показать. И мы пошли. Он мне сказал: «Вы не там копаете». «Посмотрим», – ответил я. Потом мы подошли, и я сказал: «Давай ключ». Он сказал: «Я же говорил, что у меня нет ключа». «Тогда что ты делаешь здесь, в поле?» Я толкнул дверь, и она тут же открылась. И что было внутри сарая, как вы думаете?
Питер вплел последнюю соломинку и соединил края. Получился замечательный венок.
– Наверное, – сказал он, – там вы увидели Полли Мейсон.
– Теперь в самую точку! – воскликнул старший инспектор. – Как вы догадались? Это была Полли Мейсон. И она ни капельки не испугалась, когда меня видела, ни чуточки. «Так, моя девочка, – сказал я ей. – Мне не нравится, что ты здесь. Что все это значит?» А Кратчли мне и говорит: «Не твое дело, тупой коп! Она совершеннолетняя». «Возможно, – говорю, – Но у нее есть мать. И мать хочет, чтобы она была порядочной девушкой. А все, что у вас тут проводит, нарушение порядка. И мистер Моффетт мне за это ответит». Потом мы с ним переругались, и я сказал девушке «У тебя есть ключ, который ты получила незаконно. И если у тебя осталась хоть капля ума, ты сейчас поедешь со мной домой». На этом все и кончилось. Я отвез ее домой. Ну и задала мне перцу эта малышка по дороге. Что касается меня, я бы таких сволочей, как Кратчли, в тюрьму сажал. Извините, милорд. Не обижайтесь, миледи.
Питер закончил венок и надел его на голову.
– Сущие негодяи, – заметал он. – Эти типы вроде Кратчли. С огромными белыми клыками и сладкими речами.
– Сломать две ветки для лука и стрелы, а третью – так, для удовольствия, – сказала Харриет.
– Фрэнк Кратчли не знает, с кем он связался. Тупой коп! Я ему покажу копа!
– Да, явная нехватка галантных чувств, – сказал Питер. – Офелия – для души, но Хлоя – мое истинное пламя. Но заставлять отца Офелии делать ключ для Хлои? Это просто бестактно.
– Не мое дело – следить за порядками в воскресной школе, – сказал инспектор. – Но эта Полли Мейсон сама напрашивается на неприятности. «Мы в следующее воскресенье венчаемся», – она была твердая, как железо. «Неужели? – ответил я. – На твоем месте я бы сегодня хватал его в охапку и бежал вместе с ним к священнику, пока Фрэнк не передумал. Если у него честные намерения, нет никакой необходимости воровать ключи от чужих сараев». Я ей ничего не сказал о девушке из Лондона, с этим покончено, но где есть одна, там запросто могут оказаться и две.
– Их и было две, – задумчиво сказала Харриет. – Вторая была в Пэгфорде.
– Какая такая вторая? – спросил Кирк. Харриет во второй раз за вечер рассказала печальную историю мисс Твиттертон.
– Господи, кто бы мог подумать! – инспектор хохотал от души. – Бедная старая Агги Твиттертон! Целоваться с Фрэнком Кратчли на церковном дворе! Вот это здорово! – Питер и Харриет ничего не ответили. Постепенно он успокоился и опять задумался. Глаза смотрели в одну точку, губы беззвучно шевелились. – Минуточку, минуточку, – сказал Кирк Питеру и Харриет, которые наблюдали за ним, затаив дыхание. – Агги Твиттертон? И молодой Кратчли? Это наводит меня на одну мысль… Значит, вы говорите… Вот! Я был уверен, что вспомнил!
– Конечно, вы должны были вспомнить, – вполголоса проговорил Питер.
– Двенадцатая ночь! – волнуясь, воскликнул Кирк. – Орсино! Вот кто это! Бела, как лунь, о Боже всемогущий! Старухам пусть остаются старики!.. Я всегда знал, что в Шекспире что-то есть, – он немного помолчал и продолжил совсем другим голосом: – Смотрите-ка! Все это очень поучительно, но вы только посмотрите! Если Агги Твиттертон нужны были деньги для Фрэнка, и у нее были ключи от дома, что могло помешать ей… А?
– Ничто, – сказал Питер. – Только не забывайте, все это нужно доказать.
– Я все это время приглядывал за Агги Твиттертон, – сказал старший инспектор. – И все время думал над тем, что она мне говорила. И потом, она могла знать о завещании. Ведь тот, кто это сделал, должен же был как-то попасть в дом!
– Почему вы так решили? – спросил Питер. – Ноукс преспокойно мог выйти в сад, там все и могло произойти.
– Нет, – сказал Кирк. – В саду ничего не могло произойти, и вы это знаете так же хорошо, как и я. Почему? Да потому что не было ни земли, ни гравия на его подошвах. Его одежда была совершенно чистой. И в это время года, особенно если учесть, что всю последнюю неделю шли дожди, он вряд ли пошел прогуляться по саду перед сном. Уберите свои силки, милорд. Вам не поймать вальдшнепа! В эту ловушку я не попаду.
– Гамлет, – грустно сказал Питер. – Очень хорошо. А теперь мы вам расскажем обо всех путях, которыми можно попасть в этот дом.
Полчаса тихой беседы несколько поколебали решимость инспектора, но не убедили его окончательно.
– Послушайте, милорд, – наконец сказал он. – Мне понятна ваша точка зрения, и в этом вы совершенно правы. Совершенно очевидно, что одних слов недостаточно. Он мог бы или она могла бы, или они оба могли бы… Вижу, что немного небрежно осмотрел то окно и люк на крышу. И мы плохо искали орудие убийства. Но лучше поздно, чем никогда. Завтра утром я к вам приду, и мы опять все осмотрим. И еще одно. Я приведу с собой Джо Селлона. Попробуйте расспросить его еще раз. И посмотрим, как обстоит дело с рамами. Ведь что ни говори, а он раза в два шире, чем вы, милорд. И, что касается вас, милорд, лично вы пролезете в любую дырку, если это потребуется. Включая суд и жюри присяжных, если позволите так выразиться… А теперь не старайтесь унести меня в сторону, а я пока ничего не буду выдвигать против Агги Твиттертон. Я просто выясню, кто убил Ноукса, и докажу это. И я действительно это докажу, даже если для этого придется прочесать всю деревню маленьким гребешком.
– В таком случае, – сказал Питер, – завтра вам придется встать очень рано, потому что наши лондонские друзья явятся за мебелью, замками, сундуками и прочим.
– Надеюсь, они не прихватят с собой люк на крышу, – возразил инспектор. – И, возможно, оставят окна и двери. А теперь мне пора домой. Простите, что побеспокоил вас и ее сиятельство.
– Ну что вы, инспектор, – успокоил его Питер. – Маленькие вечеринки – это самая приятная из неизбежных неприятностей. К тому же у нас получился маленький вечер памяти Шекспира. Вы не находите?
– Видишь, – сказала Харриет, когда Питер проводил инспектора и вернулся в гостиную, – у него все-таки были причины врываться к нам за полночь. Но, Боже мой! Хоть бы сегодня больше уже никого не было!
– У меня уже давно не было такого трудного дня. Бантер уже стал похож на собственную тень. Я отослал его спать. А что касается меня, за этот день я стал каким-то другим человеком!
– Мне тоже кажется, что до завтрака я была совсем другой. И знаешь, Питер, я испугалась. Всегда этого терпеть не могла, всегда боялась оказаться собственницей. Ты же знаешь, всю жизнь старалась этого избежать.
– Уж я-то знаю, – он скорбно посмотрел на нее. – Бежала, как Красная королева.
– Да, ты прав. А теперь я вдруг обнаружила в себе это мерзкое качество. Понять не могу, что на меня нашло! Ужасно! Неужели это опять когда-нибудь может произойти?
– Не знаю, – улыбаясь, сказал он. – Не могу себе представить. Весь мой опыт общения с женщинами, а были женщины многих национальностей с трех отдельных континентов…
– Почему отдельных? Разве обычные континенты перемешаны, как сорта чая?
– Не знаю, но так гласят древние книги. Три отдельных континента. Весь мой опыт не помогает мне объяснить тебя. Ты совершенно беспрецедентный случай. Ты ни на кого не похожа.
– Почему? Разве собственнический инстинкт беспрецедентный случай?
– Наоборот, это так же обычно, как грязь после дождя. Но чтобы распознать его в себе и попытаться избавиться от него – это необычно. Если ты хочешь быть обычной женщиной, милая, ты должна его в себе холить и лелеять. И превратить в ад собственную жизнь и жизнь окружающих. И еще ты должна придумать этому какое-нибудь другое название: самопожертвование, преданность или что-то в этом роде. Если ты будешь так себя вести, все подумают, что мы безумно любим друг друга.
– Хорошо. Но если я еще хоть раз буду так себя вести, ради всего святого, не поддавайся… Ты мне обещаешь?
– Если тебя это успокоит, обещаю. Терпеть не могу ссориться. Особенно с тобой.
– Я и подумать не могла, что ты окажешься таким слабохарактерным. Если ты поддашься этому один раз, потом это повторится снова, потом еще раз и так до бесконечности. Как у Дейнгельда.
– Не сердись на меня, Домина. Обещаю, если это случится еще раз, я возьму в руки хлыст. Так, о чем же я думал до этого? О женской ревности или о том, что тебе возразить, или о браке вообще? Или о нашей странной женитьбе? Мы женаты и будто не женаты. Разве так может быть? Или о том, можно ли мною управлять? Или я собирался тебе объяснить, как это лучше сделать? Не помню, о чем я думал. Я просто услышал твой голос, и мне опять трудно дышать.
– Я вела себя просто ужасно. Питер, я тебя очень расстроила? Я все испортила? Все, что ты мне раньше говорил?
– Знаешь, я верю тебе, как самому себе… Послушай, дорогая, ради Бога, давай возьмем слово «собственность», обмотаем вокруг его шеи веревку и вздернем? Терпеть не могу это слово. Не хочу ни говорить, ни слышать его. Оно совершенно бессмысленное. Мы не можем быть собственниками кого-то другого, мы можем только отдавать и жертвовать всем, что имеем… Шекспир, как сказал бы Кирк… Не знаю, что случилось со мной сегодня вечером. У меня такое чувство, что распались какие-то цепи. Я говорю совершенно неожиданные вещи. Такие, которых никогда от себя не ждал, будто прожил лет сто.
– Я тоже сегодня много чего наговорила. Кажется, я сказала все, кроме…
– Это правда. Ты еще ни разу мне об этом не сказала. Ты всегда находила для этого какие-то другие слова. И я их, наконец, хочу услышать.
– Я тебя люблю.
– Очень мужественный поступок. Хотя мне пришлось выдирать их из тебя, как пробку из бутылки. И почему так трудно произносить эту простую фразу? Я – личное местоимение, именительный падеж; ЛЮБЛЮ – глагол, действительный залог, означает… По принципу мистера Сквиерса, идем в постель и будем изучать его значение.
Окно в гостиной все еще было открыто. Для конца октября воздух был необычайно теплым и спокойным. Где-то совсем рядом кот – наверное, тот самый, Рыжий – замяукал требовательно и пронзительно. В темноте Питер подошел к подоконнику, его рука наткнулась на каменное пресс-папье. Он хотел получше его рассмотреть, но передумав, разжал пальцы.
– Кто я такой, – вслух сказал он, – чтобы бросать камни в других смертных?
Он зажег свечу, потушил лампы и пошел наверх.
Глава XIX Колючее чудовище
– Питер, что тебе снилось сегодня утром? Ты меня напугал.
Он еще не совсем проснулся и смотрел на нее непонимающим взглядом.
– О, Боже мой! Неужели опять? Я думал, что перестал разговаривать во сне. Скажи, что я говорил. Можешь меня не щадить, начинай с худшего.
– Я не поняла, что ты говорил. Но мне показалось, как бы это помягче сказать, что тебя что-то беспокоит.
– В миленькую компанию ты попала, – горько сказал он. – Я знаю. Мне и раньше об этом говорили. Отличный сосед по постели. Пока не засну. Я обычно старался не рисковать, но всегда надеешься, что все как-то обойдется. В будущем буду вовремя убираться.
– Не будь идиотом. Ты успокоился сразу, как только я тебя обняла.
– Да, так и было. Теперь я вспоминаю… Нас было пятнадцать. Мы шли по палящей пустыне, и все были скованы цепью. Вокруг были какие-то огромные колючие растения. Я должен был то ли что-то сказать, то ли сделать – не помню – но мне мешала цепь. Рот был полон песка, а вокруг летали огромные мухи. Мы были в синей форме и должны были идти дальше… – Он замолчал. – Не знаю, почему синяя форма – это всегда ассоциируется с войной. Но рассказывать кому-то свои сны – крайняя степень эгоизма.
– Расскажи дальше. Мне очень интересно. Очень запутанный сон.
– Да, запутанный… Наша обувь была совсем разбита… Когда я посмотрел вниз, то увидел свои ноги, они были совсем черными от цепей. Мы страшно устали. Да, именно так. Очень похоже на эту балладу. Только было жарко, и над нами свинцовое небо. И мы знали, что конец пути будет ужаснее, чем его начало. И все это было по моей вине, потому что я что-то забыл.
– Что было дальше?
– Дальше ничего не было. Ты обняла меня, как будто пошел дождь, и я увидел букет белых хризантем… Думаю, это какие-то давние впечатления, вытесненные в подсознание. Но самое интересное, что я действительно что-то должен вспомнить. Когда я проснулся, мне это почти удалось, но сейчас я опять все забыл.
– Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь, если только не будешь из-за этого переживать.
– Хорошо бы. Потому что сейчас я чувствую какую-то непонятную вину… Да, Бантер, что там? Почта? Боже всемогущий, что ты там принес?
– Ваша шелковая шляпа, милорд.
– Шелковая шляпа? Не смеши меня, Бантер. Зачем она здесь, в деревне?
– Сегодня утром похороны, милорд. Я подумал, что ваше сиятельство решит присутствовать. Молитвенники в том же ящике, что и ваш черный костюм.
– Но разве я не могу пойти на деревенские похороны без траурного костюма и этой шляпы? Разве нельзя надеть что-то другое?
– В сельских общинах очень трепетно относятся к традициям, милорд. Но, конечно, это, как ваше сиятельство захочет. За мебелью приехали два фургона, а старший инспектор Кирк внизу разговаривает с мистером Макбрайдом и мистером Соломоном. С разрешения вашего сиятельства я мог бы послать машину в Броксфорд и заказать две походные кровати и чайник.
– Питер, – Харриет, разбиравшая почту, посмотрела на мужа, – здесь письмо от твоей матери. Она говорит, что возвращается домой. Охота не состоялась, Джеральд и Хелен едут на выходные к лорду Эттенбери. И она спрашивает, не хотим ли мы приехать к ней на пару дней. Она считает, что нам нужны перемены и что нам нужно отдохнуть. Не друг от друга, как она пишет, а от того, что называют домашним хозяйством.
– Моя мать – выдающаяся женщина. У нее удивительная способность попадать в яблочко. Особенно если учесть, что все свои выстрелы она обычно делает наугад. Домашнее хозяйство! Из домашнего хозяйства у нас, похоже, остаются голые стены.
– Что ты думаешь о ее предложении?
– Решай сама. Нам все равно нужно куда-нибудь на время выехать, если только ты не предпочтена походные кровати и чайник, которые нам так настойчиво навязывает Бантер. Но вряд ли разумно рассказывать свекрови о том, что у нас с первых дней начались трудности.
– Бывают свекрови и Свекрови.
– Ты права. Тебе ведь не нужно встречаться с тем свекровями, а это существенная разница. Мы веера» но собирались рано или поздно ее навестить.
– Я бы поехала, Питер.
– Отлично, значит, ты поедешь. Бантер, пошли ее милости телеграмму. Мы приедем сегодня вечером.
– Хорошо, милорд.
– Он, похоже, очень обрадовался, – сказал Питер, когда Бантер вышел. – Ему, конечно, жаль бросать расследование, но походные кровати способны сломить даже его дух. В некотором роде я даже благодарен мистеру Соломону за то, что он ускорил события. Мы не бежим с поля боя, мы отдаем приказ отступить и поэтому можем удалиться со всеми военными почестями. – Ты действительно так думаешь?
– Я так думаю. Да, именно так.
Харриет посмотрела на него и вдруг расстроилась, потому что подумала, что он давно этого хотел.
– И ты никогда больше не захочешь сюда вернуться?
Он тяжело вздохнул.
– Не знаю. Я чувствую, будто меня засунули в ореховую скорлупу… если это, конечно, не из-за моего плохого сна. Но ему всегда будут сниться в этом доме плохие сны, пока над ним будет висеть тень неудачи… Он перевел разговор: – Что еще пишет мама?
– Больше никаких особых новостей. Конечно, ей ужасно жаль, что все так случилось в нашем доме. Еще она нашла нам парочку хороших служанок. Они смогут начать в ноябре. Повесили люстру, специально закрепили все хрусталинки, чтобы не звенели. Приобрели рояль. Озирис во вторник поймал мышку, принес в спальню Фрэнклин и положил в ее тапок. У твоего племянника Джерри были небольшие разногласия с полицией, но он объяснил, что был на свадьбе у своего дяди и отделался штрафом и предупреждением. Вот, пожалуй, и все. Остальное о том, что мне пора подарить тебе милую крошку и что не так уж плохо, что мы начали свою жизнь с такой широкой известности.
– Может, она и права. Очень рад, что она прислала такое милое письмо. Кстати, вот тебе записка от дядюшки Пандаруса, я имею в виду дядю Пола. Он вложил ее в письмо для меня. С нетерпением ждет когда мое увлечение, которое он называет «дикими оргиями ума» не позволит мне долго киснуть без работы в глуши. Только дядюшка Пандарус мог вложить в свои добрые советы столько цинизма.
– В моей записке тоже много добрых советов, но они совсем не циничные.
На самом деле мистер Делагардье писал:
«Моя дорогая племянница,
надеюсь, что мой совершенно невозможный, но в общем и целом терпимый племянник наполняет твою чашу вином жизни. Могу ли я, старый человек, который знает его, как никто другой, напомнить: это вино для него – хлеб насущный? Думаю, ты достаточно разумна, чтобы не обижаться на cette franchise. Мой племянник – дитя неразумное, вернее, он разумен, но не в общепринятом смысле этого слова…»
Питер усмехнулся.
– Я не спрашиваю, что он тебе написал. На все советы дяди Пола нужно смотреть с позиции его времени. Он, например, до сих пор считает меня романтиком, что здорово действует на мои крепкие нервы и глубоко реалистичный ум.
Питер с усмешкой отложит свое письмо в сторону и спросил:
– Ты пойдешь на похороны?
– Наверное, нет. У меня нет черного платья, которое подошло бы к твоей шелковой шляпе. Я лучше останусь здесь и присмотрю за всеми этими Соломонами и Макбрайдами.
– Это мог бы сделать и Бантер.
– О, нет! Он так мечтал побывать на этих похоронах. Я только что видела, как он начищал свой телок. Ты уже спускаешься?
– Не сейчас. Я получил письмо от агента. Мне нужно его просмотреть. Я думал, мне удалось подчистить все дела до свадьбы, но нашелся один арендатор, который портит всем нервы. И Джерри вляпался в историю с женщиной. Ему очень неловко меня беспокоить, но у ее мужа в глазах загорелся шантажистский огонек, и, Боже мой, что же ему теперь делать?
– Боже всемогущий! Опять этот мальчишка!
– Вот чего я действительно не собираюсь делать – так это высылать ему чек. Так случилось, что я немного знаю этих леди и джентльмена. Все, что сейчас нужно – это строгое письмо и адрес моего юриста, который тоже имеет о них некоторое представление. Но я не могу писать внизу. Там Кирк ползает по подоконникам, а Соломон с Макбрайдом роются в буфете.
– Конечно, не можешь. Я пойду и посмотрю, как там идут дела. Работай и будь хорошим мальчиком… А я-то думала, что ты лентяй без всякого чувства ответственности!
– Деньги, к сожалению, не растут сами по себе. Точно так же, как и племянники.
Когда с делами было покончено, Питера, несмотря на все его протесты, облачили в черный костюм и крахмальный воротник. Он спустился вниз и сразу столкнулся со старшим инспектором. Кирк уже собирался уходить. В комнате накалялись страсти. Макбрайд что-то горячо объяснял мистеру Соломону и какому-то пыльному джентльмену, который представился, как душеприказчик покойного. До чего они, в конце концов, договорились, Питер так и не узнал, да и собственно, знать не хотел, тем более результат все равно был бы одним и тем же: полный и безоговорочный вывоз всей мебели. Харриет (от имени Питера) объявила, что: а) за аренду мебели они заплатили так мало, что не стоит об этом и говорить; б) она не позволит им приступить к работе без чашки чая; в) они с Питером собираются уехать на выходные; г) все будут рады, если этот хлам вывезут как можно скорее и, наконец, освободят дом для приличной мебели.
Когда все было улажено, Макбрайд попросил у Кирка разрешение начинать. Старший инспектор печально кивнул.
– Не повезло? – спросил Питер.
– Не продвинулся ни на йоту, – сказал Кирк. – Как вы и говорили. Наверху все в отпечатках Пуффетта и Берта Руддла, но совершенно невозможно определить, когда они там появились: неделю назад или только вчера. На полу нет никаких вмятин от каменного пресс-папье. Хотя старому дубу все нипочем: можно швырять в него валуны, даже царапины не останется. Очень запутанное дело. Я еще с таким не сталкивался. Ни одной зацепки.
– Вы уже попытались протолкнуть Селлона в окно?
– Джо Селлона? – Кирк хмыкнул. – Он сейчас в деревне. Там такое столпотворение, вам и не снилось. Я такого за всю свою жизнь не видел. Собралась добрая половина Пэгфорда и чуть ли не весь Броксфорд. Набежала целая армия репортеров. Естественно, приехали ребята из «Броксфорд и Пэгфорд Гэзетт» и «Норт-Харт Эдветайзер». Есть даже один тип с кинокамерой. Там столько машин, что в «Корону» просто попасть невозможно. Джо совсем зашивается, я послал ему на помощь сержанта. И, – раздраженно добавил инспектор, – двадцать машин нам удалось припарковать на поле мистера Гидди. Вдруг приходит мальчишка и начинает ныть: пожалуйста, мистер, я привел нашу корову к быку». Естественно, мы были вынуждены убрать оттуда машины. Чем дальше, тем хуже. Единственное, что успокаивает, – должно же это когда-нибудь кончиться! И тогда я приведу сюда Джо, после похорон.
Люди Макбрайда были настоящими профессионалами. Не успела Харриет опомниться, как ее свадебный домик рассыпался на грязные кучи щепок и соломы, груды ящиков и коробок, скомканные шторы и сваленные в углу картины. Остались голые стены, в которых сиротливо торчали ненужные теперь крючки и гвозди. Харриет думала, неужели теперь вся ее замужняя жизнь будет похожа на этот безумный калейдоскоп. Посеешь характер, пожнешь судьбу… Наверное, что-то такое было и в ней и в Питере. Ни одно событие в их жизни не дошло до своего мирного и спокойного логического конца. Постоянно были какие-то неожиданные удары и повороты судьбы. Один из рабочих безуспешно пытался собрать каминные принадлежности. Харриет ему помогла. Улыбнувшись, она вспомнила, как ее замужняя подруга рассказывала о своем медовом месяце:
– Джим хотел, чтобы наш медовый месяц прошел тихо и уединенно. Поэтому мы поехали в маленькую рыбацкую деревушку. Там было, конечно, замечательно, но все время шел дождь, поэтому мы вынуждены были все время сидеть дома. И я думаю, это была наша ошибка. Конечно, мы очень любили друг друга, иначе и быть не могло. Но мы столько дней провели один на один, что нам совершенно нечего было делать. И вся наша идиллия кончилась тем, что мы тихо сидели и читали книги каждый в своей комнате. Лучше бы мы отправились в путешествие. В этом есть своя прелесть: там тебе предлагают какую-то программу.
Их с Питером медовый месяц не вписывался ни в программу. Харриет, наконец, удалось кое-как закрепить непослушные железки, она встала и с удивлением увидела Фрэнка Кратчли.
– Вам нужна какая-нибудь помощь, миледи?
– Не знаю, Кратчли. Вы сегодня утром свободны?
Кратчли рассказал, что привез людей из Пэгфорда на похороны, они сейчас ушли завтракать в «Корону», и он сейчас свободен.
– А разве ты не пойдешь на похороны? Ты ведь поешь в хоре, да? А викарий, насколько я помню, говорил, что во время службы будут петь.
Кратчли покачал головой.
– Я поговорил с викарием. Вернее, это он со мной поговорил. Этот Кирк… во все сует свой нос. Наши отношения с Полли Мейсон никого не касаются. Особенно жены викария. Я пришел поговорить о помолвке, а она на меня набросилась.
– Правда? – сказала Харриет. Ей и самой не очень нравился Кратчли. Но раз он решил все-таки узаконить свои отношения с Полли и никому не рассказывать о позоре мисс Твиттертон, наверное, не стоило сейчас бить во все колокола. Сегодня мисс Твиттертон, должно быть, и сама жалеет о том, что все рассказала Харриет. А выяснение отношений с Кратчли еще больше ранит ее самолюбие. В это время один из рабочих начал аккуратно раскладывать на подоконнике бронзового всадника и другие антикварные безделушки другой снял со стены зеркало и пытался дотянуться до часов.
– Хорошо, Кратчли. Вы можете помочь этим людям, если они не против.
– Да, миледи. Может, я начну выносить вещи?
– Нет, не сейчас. – Она подошла к человеку у окна, который уложил в ящик последнего железного уродца и пытался закрыть крышку.
– Вы не возражаете, если мы пока на этом закончим? После похорон мой муж приведет с собой нескольких знакомых. Нам будут нужны стулья.
– Хорошо, миледи. Можно, мы пока поработаем наверху?
– Да, конечно. Мы скоро освободим эту комнату.
– Очень хорошо. Идем, Билл. Сюда.
Билл, худой человек с уныло повисшими усами, послушно слез с лестницы.
– Хорошо, Джордж. Снимем часы потом. С ними придется повозиться.
– Может быть, вам поможет этот человек? Он здесь работает садовником.
Джордж внимательно посмотрел на Кратчли, сложил лестницу и поставил ее в углу.
– Разве что с цветами, – сказал Джордж. – У нас нет специальных распоряжений, но приказано вывезти все.
– Да, все цветы нужно увезти. Эти можно снять позже. Кратчли, может, вы пока будете выносить цветы из оранжереи?
– И там еще во дворе есть работа, – сказал Джордж. – Джек будет рад, если вы ему поможете.
Кратчли вышел. Джордж и Билл пошли наверх. Харриет вспомнила, что нужно забрать из буфета табак и сигары Питера. Внезапно она услышала какой-то звон внизу и выскочила в коридор. Не помня себя от злости, Харриет рванула дверь в подвал и сбежала по ступенькам, даже не вспомнив, что здесь совсем недавно нашли. В подвале было темно, как в преисподней. Она зажгла спичку и облегченно вздохнула. Все было в порядке. Две с половиной дюжины бутылок портвейна были аккуратно сложены на полках, а рядом стояла табличка, на которой большими буквами было написано: «СОБСТВЕННОСТЬ ЕГО СИЯТЕЛЬСТВА. НЕ ДОТРАГИВАТЬСЯ». Она медленно поднялась в коридор. Открылась задняя дверь и вошел Кратчли. Увидев ее, он остановился.
– Я посмотрела, все ли в порядке с вином. Бантер оставил записку, но, пожалуйста, сходите к рабочим и напомните им еще раз, что к этим бутылкам нельзя даже пальцем прикасаться.
Кратчли улыбнулся, и Харриет поняла, что это лицо может быть красивым и из-за него могли потерять голову не только мисс Твиттертон и Полли Мейсон.
– Не думаю, что они забудут, миледи. Мистер Бантер сам с ними поговорил и строго приказал даже не смотреть в сторону бутылок. Похоже, он очень переживает из-за этого вина. Видели бы вы, как он вчера чуть не разорвал Марту Руддл.
Харриет пожалела, что не видела, и она с удовольствием порасспросила бы очевидца знаменательного события, но подумала, что откровенность Кратчли вряд ли вызвана благими намерениями. Кроме того, знал он об этом или нет, но этого человека Харриет уже занесла в «черный список». Поэтому она сказала только:
– Ладно. Проследите, чтобы они об этом не забыли.
– Хорошо. Но бочку они могут забрать?
– Конечно, бочка не наша. Только бутылки.
– Хорошо, миледи.
Кратчли вышел, так и не взяв то, за чем пришел, а Харриет вернулась в гостиную. С какой-то жалостью она вынула аспарагусы и кактусы из кашпо и собрала их в маленькую грустную клумбу на полу. Она всегда была равнодушна к этим цветам, но сейчас они пробудили в ней сентиментальные воспоминания: они говорили о них с Питером. Харриет подумала, что совершенно потеряла голову из-за Питера, раз может грустить над каким-то кактусом только потому, что он на него посмотрел. Она представила себе Питера, и ее захлестнула теплая волна. Конечно, она была вчера последней дурой, но все-таки они предназначены друг для друга самой судьбой.
– Ну и замечательно, – вслух сказала Харриет. – Пусть я потеряла голову. – Она погладила пушистую веточку аспарагуса и поцеловала ее. – Но, – весело сказала она кактусу, – тебя я целовать не буду, во всяком случае, пока ты не побреешься. – В окне неожиданно появилась чья-то голова и уставилась на нее.
– Извините, миледи, – сказала голова. – Та коляска во дворе – ваша?
– Что? О Боже, нет, – сказала Харриет, – это прежний владелец на какой-то распродаже купил.
– Я так и думал, миледи, – сказала голова – очевидно, Джека – и исчезла.
Ее одежда была уже собрана. Когда Питер писал письма, Бантер поднялся наверх и обнаружил, что Харриет безуспешно сражается с оранжевым платьем. Несколько мгновений он задумчиво за ней наблюдал, а потом предложил свою помощь. С огромной благодарностью Харриет протянула ему оранжевого монстра. Интимная часть ее вещей была, естественно, уже упакована ею самой. Хотя, когда Харриет позже распаковывала белье, ее удивила собственная аккуратность и обилие оберточной бумаги.
В любом случае, все было собрано.
В гостиную вошел Кратчли. Он держал в руках поднос с бокалами.
– Я подумал, может, вам это еще понадобится, миледи.
– О, спасибо, Кратчли. Как хорошо, что вы об этом вспомнили. Конечно, еще понадобится. Поставьте, пожалуйста, на стол.
– Да, миледи. – Кратчли не спешил уходить.
– Тот парень, Джек, – помолчав, вдруг сказал он, – спрашивает, что делать с банками и бутылками.
– Скажите ему, пусть все пока остается в подвале.
– Он не знает, какие из них ваши.
– Все банки и бутылки с этикетками «Фортнум и Мейсон». Все остальное – Ноукса.
– Хорошо, миледи… Могу ли я спросить, вы и его сиятельство еще вернетесь сюда?
– Да, Кратчли, конечно, вернемся. Ты спрашиваешь из-за работы? Мы уедем, пока дом не приведут в порядок, а потом вернемся обратно. И мы бы хотели, чтобы ты и дальше занимался садом.