Текст книги "Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии"
Автор книги: Дороти МакГиган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
Карл резко прервал дискуссию на определенном пункте и заявил, что лучше всего было бы, если оба еще подумали над этим вопросом, прежде чем разговаривать дальше.
Фердинанд срочно послал курьера в Испанию, чтобы вызвать для поддержки своего сына Макса; Карл вызвал на помощь сестру Марию из Нидерландов: «Уверяю тебя, – писал он ей, – что я ничего не могу больше сделать, не закончив все провалом. И можешь быть уверена, что я даже не страдал так от всего, что покойный король Франции сделал мне или хотел сделать, как от той манеры, в которой король, наш брат, выступает против меня».
Мария отозвалась и встала на сторону старшего брата Карла, к которому она испытывала самую большую симпатию в своей жизни. Хотя она уже была женщиной средних лет, она без колебаний села верхом на коня, сопровождаемая всего лишь тремя бесстрашными дамами из своей свиты и епископом Камбраи, для мужской защиты. Она пустилась в путешествие по зимним, покрытым снегом дорогам Нидерландов в Аугсбург, которого достигла через 12 дней – путешествие, на которое выносливому наезднику обычно требовалось 18 дней.
Она приехала в новогодний праздник 1551 года и сразу же ворвалась в самую середину бушующих волн ссоры. Юный Макс приехал в декабре и занял место на стороне своего отца. Час за часом, день за днем продолжались горячие дебаты за закрытыми дверями. Оба двоюродных брата – Филипп и Макс – мрачно уставились друг на друга, их отцы – Карл и Фердинанд – вновь и вновь не хотели уступать. По городу распространились слухи о разрыве между Габсбургами, хотя семья приложила старания и вечером на празднике Трех Королей все вместе публично поужинали и послушали концерт известного хора Фердинанда.
Различия кузенов – Филиппа и Максимилиана – вызвали резкие комментарии посетителей, и все выходили в пользу Максимилиана.
Несмотря на упорные попытки примирения со стороны Марии, спор братьев продлился весь январь и февраль. Карл так разгневался, что признался, что скоро «лопнет от бешенства». Он заболел, у него поднялась температура. Он не мог больше переносить одного только вида своего племянника Макса. Марии пришлось пустить в ход все свое чувство такта и мобилизовать весь дар убеждения, чтобы снова восстановить семейную гармонию.
Наконец, в марте 1551 года Фердинанд уступил и подписал соглашение, согласно которому он обязался поддержать Филиппа и помочь ему получить корону императора. Филипп, в свою очередь, брал обязательство приложить все усилия к тому и организовать так, чтобы Максимилиан стал после него императором – невероятный случай, так как оба принца были одного возраста. Корона должна была в этом случае поочередно передаваться между двумя домами Габсбургов туда и обратно.
Карл покинул Аугсбург в конце лета 1551 года, мучимый подагрой и все еще с горьким привкусом разногласия во рту. Французский посол описал его незадолго перед этим: «Он тащился через покои, опираясь на палку, которая сгибалась под его тяжестью, с белоснежными волосами, бледный как смерть и без усов».
Карл лежал, погруженный в глубокую меланхолию и пораженный болями, во дворце в Инсбруке. В ту зиму до него начали доходить неприятные слухи о предательстве его союзников. Сестра писала ему из Нидерландов и предупреждала, что ее шпионы наблюдали подозрительные передвижения войск вдоль французской границы. Она также слышала, что Мориц Саксонский[152] стал предателем, связался с французами и делает необходимые приготовления, чтобы выступить против Карла.
Карл, из-за своей подавленности и боли, впал в такое состояние вялости и бездеятельности, что он просто отказывался верить такого рода сообщениям. Внезапно пришло сообщение, что слухи подтвердились: Мориц Саксонский со своей армией только что оккупировал Аугсбург и намеревается напасть на Карла.
Император, собрав все свои силы, выступил с горсткой людей из своей свиты в Нидерланды, чтобы собрать армию под свои знамена. Слишком поздно! Курьер сообщил, что враг находится прямо перед ним и Карл должен был поспешно вернуться в Инсбрук.
Карл был вынужден ночью 19 мая, в дикую бурю и дождь, бежать от наступающих протестантских войск. От боли он не мог больше сидеть на коне: его несли на носилках по заснеженному горному перевалу Бреннер в сопровождении только двух камергеров, двух слуг и парикмахера. Он вспоминал позднее, что когда они бежали через горы, то встретили двух посланцев от протестантов. Они пообещали, что все протестанты Германии будут помогать императору против турок до тех пор, пока он не войдет победителем в Константинополь, если сейчас он примет их предложения. Карл ответил, что если бы он раньше знал об этой заманчивой возможности, то с удовольствием выслушал бы их предложения. Но, поскольку он не хочет больше никаких царств, а хочет только послужить Спасителю, это не имеет больше смысла. После этого Карл отвернулся и его паланкин исчез из глаз в ночной темноте.
Через день Мориц с французами вошел в Инсбрук и разграбил императорский дворец. «У меня нет клетки, которая была бы достаточно большой для такой птицы», – сказал Мориц, пожимая плечами, когда он увидел, что императора нет. Брат Карла, Фердинанд, подписал немного позже в Пассау позорный мир.
В последний раз Карл двинулся на войну. Французы заняли Метц – императорскую крепость, которая со времен средневековья вместе с Тулем и Верденом защищала западную границу Священной Римской Империи. Карл, невероятным усилием воли, встал во главе армии, чтобы завоевать обратно Метц. Безрезультатно. В январе он вернулся обратно в Нидерланды, побежденный и внутренне сломленный. Он предоставил своему брату разобраться с возникшими проблемам, как тот сумеет. На заседании Рейхстага в Аугсбурге в 1555 году был заключен религиозный мир, в котором признавалось право каждого князя на своей территории вводить религию по своему усмотрению.
Карл собрался с силами для еще одной, последней, политической и брачной авантюры. Старшая дочь Генриха VIII, Мария Тюдор[153], стала королевой Англии, а в планы Карла входило женить на ней своего сына и сделать его, таким образом, еще и королем Англии. Карл, вместо Филиппа, писал некрасивой старой деве любовные письма в старинной галантной манере. Его сестре приходилось водить пером больного подагрой.
Филипп согласился жениться, но без особого восторга: «Как всегда послушный сын, и не в моих правилах иметь в этом вопросе свою волю», – писал он отцу. Чтобы подсластить англичанам партию, его снабдили к свадьбе поместьем в 60 000 фунтов. Свадьба состоялась в Лондоне в июле 1554 года.
Вскоре после этого Мария Тюдор возвестила всему миру, что она ждет ребенка, чудесного наследника трона, который сохранит для Англии католическую веру. Однако, ребенок отказался появиться на свет, и вскоре стало ясно, что Мария носила в чреве не наследника трона Габсбургов, а семя смерти.
9. Изгнание
Карлом овладело ужасное чувство усталости, слабости и несостоятельности.
Священная империя, за сохранение которой он считал себя ответственным перед Богом, была раздроблена. Два огромных враждебных лагеря стояли друг против друга в поделенном надвое христианском мире, в то время как турки продолжали походы в сердце Европы.
Карл был в 55 лет старым человеком, с подорванным здоровьем и так мучимый болями, что он едва ли мог вскрыть конверт и написать свое имя. В эти последние годы он часто часами стоял на коленях в помещении, занавешенном черной тканью, или сидел один, тихо размышляя и иногда заливаясь слезами, не говоря при этом ни слова.
В мае 1555 года в Нидерландах до него дошла весть о том, что его мать, бедная потерянная душа замка Тордесиллас, наконец, скончалась в Испании. Карл рассказывал друзьям, что в ее смертный час он слышал ее голос, зовущий его. Странные узы, связывающие друг с другом мать и сына, пресеклись.
Он решил, наконец, сложить с себя корону.
Портрет Карла V в кресле
В Брюсселе, в октябре, множество верноподданных собралось в зале герцогов Брабанта, в том самом зале, где Карл пятнадцатилетним юношей преклонил колени, полный гордости и надежды, чтобы принять свой первый высокий пост. Собрались рыцари Золотого Руна, аристократы страны, его верные придворные и слуги, его сын Филипп и сестры Элеонора и Мария – вдовствующие королевы. Его брата Фердинанда не было.
Карл вошел в зал, опираясь на руку юного друга, принца Вильгельма Оранского[154]. Его лицо было изборождено морщинами, волосы полностью поседели.
Голос Карла дрожал, когда он обратился к тем, кто собрался послушать его. Император сказал, что пришел, чтобы отказаться от трона и отдать все свои королевства, которыми он правил так долго. Он говорил о своей усталости, о беспредельно далеких путешествиях, которые он совершал на суше и по воде и сказал: «Ересь Лютера и его сторонников, притязания на власть некоторых христианских князей, доставили мне много хлопот, но я не жалел сил, чтобы привлечь их на свою сторону. Для выполнения этой задачи я девять раз приезжал в Германию, шесть раз в Испанию, семь раз в Италию, десять раз я приезжал сюда в Нидерланды; во Франции я был четыре раза во время войны и в мирное время, дважды в Англии и два раза в Африке; всего в целом сорок путешествий».
Ни один самодержец до него не ездил так часто и так далеко.
Карл заявил, что никогда преднамеренно не поступал несправедливо по отношению к человеку, и если он сделал это, сам того не зная, то он просит прощения. Император сказал, что всю свою жизнь сражался «не из честолюбия и желания иметь еще больше земель», но во благо своих государств.
«Я даю волю моим слезам, благородные господа, и не думайте, что это из-за власти, которую я оставляю в это мгновение. Дело в том, что я должен покинуть страну, где я родился и распрощаться с такими подданными, которые у меня здесь были».
Словно ветер сквозь эскорт больших парусных кораблей, так прошел вздох от слушателя к слушателю, когда он произнес эти слова; ни один император до него не говорил никогда ничего подобного. Когда Карл закончил, последовавшая за его речью глубокая тишина прерывалась время от времени подавленными всхлипываниями.
Карл попросил убрать знаки императорской власти со стен его комнаты. «Мне достаточно имени Карл», – сказал он.
И все же, последнее путешествие, к которому он так горячо стремился, пришлось отложить, потому, что не было достаточно денег, чтобы заплатить слугам и подвести бюджет. Только в августе 1556 года он ступил вместе со своими сестрами – Элеонорой и Марией – на корабль, идущий в Испанию.
Освободившись, наконец, от жизни, заполненной постоянным выполнением долга, он хотел испытать, не найдется ли еще хоть капля сладости на дне сосуда. Он велел построить себе дом вблизи монастыря Святого Иеронима де Юсте в центральной Испании. Туда трудно было добраться. Старого человека пришлось нести в кресле по горным тропам.
«Я больше не ступлю в своей жизни, ни на какую другую дорогу, кроме дороги смерти, – сказал он, – и я не слишком многого требую, добираясь до такого прекрасного места, как Юсте, только такой ценой».
Жизнь, которую он выбрал, не была строго аскетической. Это было желанное место изгнания созерцательного, высоко духовного человека и, в то же время, князя, который достаточно долго жил в мире Ренессанса. Ценные фламандские гобелены покрывали стены его красивого дома, толстые персидские ковры приглушали шаги. Содержимое шкафа Карла насчитывало 16 шелковых ночных рубашек на подкладке. К его столу вглубь страны, лошаки приносили упакованные в бязь свежие устрицы с Атлантики, а Нидерланды присылали печеночные паштеты, птицу и копченую семгу.
Карл взял с собой часы и астрономические инструменты, а также свои любимые книги, переплетенные в красный бархат и украшенные серебряными уголками: Августин[155], Цезарь[156], Макиавелли[157] и волшебный роман «Шевалье де Либере» Оливье де ла Марша.
Его строго продуманный придворный штат состоял из 50 мужчин, включая среди других врача, секретаря Вильяма ванн Мале[158], который читал ему, когда он обедал, его придворного шута Перико и часовщика Юанелло, который первым приходил к нему каждое утро. После утренней молитвы и завтрака Карл обычно сидел над своей сотней часов. Хотя он часами работал над ними, он не мог заставить хотя бы две пары длительное время идти совсем одинаково. «Часы как люди», – прошептал он однажды Юанелло.
В последнее лето его жизни в Юсте прибыл примечательный ребенок, чтобы оказывать Карлу услуги пажа: живой мальчик 13 лет, с лучистыми голубыми глазами и располагающей внешностью. Его имя было Иероним, в истории он остался, как Дон Хуан Австрийский[159]. Он был ребенком, происходившим от любовной связи с девушкой по имени Барбара Бломберг[160], которая была у Карла в 1546 году в Регенсбурге, когда Карл был уже не молод. Должно быть, старому Габсбургу казалось загадочным, что этот внебрачный ребенок, только наполовину королевских кровей, проявлял так много грации, ума и остроумия. Он был намного умнее, чем его единственный внук и законный наследник, Дон Карлос[161], которого он однажды, недолго видел в Мадриде – ребенок Филиппа II и его первой жены.
В последний день августа 1558 года Карл присутствовал на мессе, посвященной его покойной жене. Он попросил принести ее портрет, который написал его друг Тициан, и долго смотрел на веселое спокойное лицо с серо-зелеными глазами и светлыми волосами. После этого он захотел увидеть свое любимое произведение Тициана «Глория», на котором он изображен со своей супругой и детьми на облаках, коленопреклоненным перед Святой троицей. Сразу после этого он повернулся к своему врачу и сказал с дрожью: «Я чувствую себя плохо».
Глория. Тициан. 1551–1554
Он больше не вставал с постели. Его последними словами был вздох по-испански: «Ay, Jesus!»
IV. Австрийские и испанские братья и сестры
1. Семья Фердинанда
За четыре месяца до смерти Карла в Юсте, его брат Фердинанд взошел на престол и стал императором.
В Брюсселе, во время отречения Карла от престола, бросалось в глаза отсутствие Фердинанда: пропасть между братьями никогда больше не закрылась. Поэтому, тем более неожиданно было чрезвычайно ласковое письмо, которое Карл написал брату через неделю после своего отречения. Он подчеркивал в нем, как ему было больно отправиться в последнее далекое путешествие без свидания, которое дало бы ему утешение: «Где бы я ни был, Вы всегда найдете во мне все то же братское и сердечное расположение, которое я оказывал Вам, соединенное с искренним желанием, чтобы та дружба, которая всегда связывала нас, продолжала бы существовать и между нашими детьми. Я хочу способствовать этому и сделать все, что в моих силах, и я убежден, что Вы сделаете то же самое не только из-за кровных уз, но и потому, что этого требуют наши общие интересы».
Император Фердинанд I
Превосходная практическая нота его последнего предложения оставалась на протяжении полутора столетий ключом габсбургской политики: эти «общие интересы» должны были значительно повлиять на историю Европы. Обе ветви дома Габсбургов: основанная Карлом и его сыном Филиппом испанская линия и австрийская линия Фердинанда и его сыновей, должны были встать, как подвижный колосс над Европой, левой ногой в Мадриде, а правой ногой в Вене.
Карл сумел в эти последние дни в Брюсселе, в конце своего правления, хитро и умело протянуть длинную, худощавую руку и, таким образом, значительно повлиять на будущее своего рода.
В мае 1556 года он приказал своей дочери Марии и своему племяннику, эрцгерцогу Максимилиану, отправиться из Вены в Брюссель и в его планы входило обвенчать старшую дочь этой пары, семилетнего ребенка – эрцгерцогиню Анну[162] с сыном Филиппа, Доном Карлосом. Взаимная ненависть обоих отцов не имела при этом никакого значения. Карл был убежден, что в будущем обе линии Габсбургов отложат в сторону свою ревность, недоверие и отвращение друг к другу ради тесной связи, и будут так часто жениться друг на друге, что только обзор родословного дерева поможет внести ясность в запутанные родственные отношения.
Горький спор о наследовании в Аугсбурге, как это часто бывает при семейных разногласиях, оказался бесполезным: когда подошло время, курфюрсты все равно сделали свой собственный выбор.
Фердинанд I, который став императором занял место Карла V, был по своему складу совсем другим человеком, чем его старший брат.
Хотя на его детство пала тень трагической судьбы его родителей, на его характере это не отразилось. Он родился в 1503 году Испании, был ребенком глубоко разочарованной матери, которая все больше погружалась в умопомешательство. Когда Хуана вернулась в Нидерланды, она оставила его в Испании и, почти до самой смерти отца, умершего молодым, он не видел никого из своих родителей до 1506 года. Маленьким четырехлетним мальчиком он должен был следовать за гробом отца и путешествовать через всю Испанию с мрачной похоронной процессией. После этого Фердинанд жил некоторое время со своей матерью в замке Тордесиллас, похожем на тюрьму, пока королю, его дедушке с материнской стороны, не удалось переманить его.
Несмотря на все мрачные переживания детства, Фердинанд рос веселым бойким мальчиком, без тени уныния и печали в характере.
Он обладал гораздо более статной внешностью, чем его брат Карл, у него были выразительные темные глаза, рыжеватые волосы и борода. Однако, по крепкой нижней губе и выступающему вперед подбородку, в нем тотчас можно было признать подлинного Габсбурга. Как и все члены этой семьи, он любил музыку и был страстным охотником и спортсменом и к тому же, достойным любви, любознательным, любящим людей, с бьющим через край темпераментом, подобно своему деду Максимилиану I. Терпеливость Карла и его холодная замкнутость были чужды ему. Фердинанд был вспыльчивым человеком, а один современник сказал о нем: «Бочка с порохом, которая каждое мгновение может взорваться».
Когда Карл в 1517 году появился в Испании, Фердинанд, не раздумывая, примирился с ролью младшего брата и отправился в Нидерланды, чтобы усовершенствовать там свое образование. Испанцы, однако, оказались не такими толерантными: некоторые мятежники потребовали в 1521 году возвращения Фердинанда и хотели, чтобы он правил ими, как «принц, рожденный на этой земле».
В апреле 1521 года, в последние недели религиозного кризиса в Вормсе, после того, как Карл поделил наследство со своим младшим братом, Фердинанд немедленно отправился в путь в Линц на Дунае, в австрийские кронные земли, чтобы там вступить в брак с венгерской принцессой Анной. Фердинанд с благодарностью принял земли, которыми наградил его Карл, хотя их протяженность была намного меньше, чем ему было обещано. Он был так доволен всем, что в письме от 17 апреля к своей тете, королеве Маргарите – знаменательный день в истории протестантства – даже не упомянул о том, что Лютер накануне выступил перед Рейхстагом. Кажется, это мало заботило Фердинанда, потому что он бредил только странами, которые теперь принадлежали ему, которыми он будет править, и мечтал о том, что у него скоро будет свадьба.
Анна Ягеллонка Венгерская, жена императора Фердинанда I
Попробуем представить себе восемнадцатилетнего Фердинанда, каким он был тогда: счастливый, радостный, он скакал в мае по цветущей долине Дуная, по дороге к своей невесте, которую он никогда не видел.
Обе принцессы – Анна из Венгрии и младшая сестра Фердинанда – Мария, которые детьми были обручены во время знаменитой Венской свадьбы в 1515 году, должны были ожидать 6 лет в Инсбруке, пока они не достигли совершеннолетия, чтобы соединиться со своими мужьями. Анна даже не знала до декабря 1520 года, за кем она, собственно говоря, замужем, пока не появились уполномоченные Фердинанда вместе с представителями короля Венгрии Лайоша, и от их имени не завершили брачную церемонию. Две принцессы, в усыпанных драгоценными камнями платьях, покорно преклонили колени в придворной церкви Инсбрука, чтобы принять благословение, потом обе легли на шелковое, расшитое золотом покрывало церемониальных постелей в большом зале дворца, после чего представители обоих супругов, одетые в бархат и шелк, каждый с обнаженной ногой, легли рядом с ними. Таким немного необычным, но всегда веселым образом, символически осуществлялся акт супружества.
Наконец, на Троицу 1521 года, Анна и Мария смогли отправиться в путешествие в Линц, чтобы встретиться с Фердинандом, и чтобы, наконец, состоялась настоящая свадьба. Фердинанд решил проводить свою сестру до венгерской границы, чтобы передать ее там супругу Лайошу, но государственные дела позвали его обратно в Нидерланды, и он отослал Марию одну в Будапешт.
Придворная жизнь Фердинанда в Инсбруке – позже семья проводила долгое время и в Праге, и в Вене – была бурной и веселой. Чрезвычайно своеобразное и рискованное заключение брака, нити которого его дед связал, исходя из политических интересов, тем не менее, оказалось успешным. Фердинанд называл Анну: «после Бога мое величайшее и дражайшее сокровище», – и его супружеская верность стала в Европе Генриха VIII и Франциска I предметом злободневного разговора при дворе. Он часто брал с собой в путешествия свою супругу. Его советники сокрушались из-за возникающего в связи с этим увеличения расходов, потому что Фердинанд, как и Карл, всегда нуждался в деньгах. Говорят, он отвечал им: «Лучше потратить некоторые суммы на свою любимую супругу, чем на распутство».
Фердинанд находился на заседании Рейхстага в Шпейере, когда Анна ожидала в Линце в 1526 году своего первого ребенка. В своих письмах к нему она писала о большом одиночестве и тоске, когда его не было рядом с ней. Она подчеркивала, что предвкушает большую радость, когда сможет последовать за ним, как только оправится от родов.
Фердинанду и Анне было подарено пятнадцать детей, из них остались в живых двенадцать, девять дочерей и трое сыновей: драгоценный политический капитал, который не был превзойден никаким другим государем Европы. Космополитическое наследство Габсбургов получило еще один международный корень, так как мать Анны была французской принцессой, а ее отец – Ягеллоном польским.
Дети воспитывались строго и добросовестно под внимательным присмотром своих родителей. Кардинал легат Алеандр называл их «сонм ангелов» и убежденно констатировал, что все они удались красивыми, умными и благовоспитанными. Фердинанд, который в 1531 году был коронован Римским императором, настаивал на соблюдении мальчиками придворного этикета, чтобы пробудить у них чувство почтения и послушания. В его присутствии они должны были стоять с непокрытой головой с беретом в руке и садиться только тогда, когда им дадут разрешение. Еще существует записка, написанная почерком Анны, которая адресована воспитательнице ее дочерей: «Дайте им кусок черного хлеба и разделите, а если они захотят пить, дайте им кислого вина или слабого пива; если они не захотят это пить, то принесите им кувшин с водой, тогда им станет лучше».
Фердинанд получил воспитание в духе гуманизма, в Испании ему преподавал кардинал Хименес де Сиснерос, в Нидерландах его учителем был Эразм. Поэтому он прилагал огромные усилия, чтобы дать своим детям широкое образование. Он настаивал на том, чтобы как его дочери, так и сыновья читали классику, и каждый из его детей должен был владеть многими языками. Наследник трона, юноша эрцгерцог Макс, оказался особенно одаренным, он изучал языки и владел без труда семью языками.
Вся семья вместе наслаждалась музыкой, детей обучали пению и игре на различных инструментах. Превосходно выученный хор и оркестр Фердинанда сопровождали императора во всех официальных путешествиях. Хотя ему всю жизнь не хватало денег, он никогда не жалел вознаграждения своему хору мальчиков – «Cantorey knaben», как можно заключить из записей в бухгалтерских книгах королевского двора. Некоторые инструменты семьи, чудесно вырезанная лютня и ряд своеобразных свирелей в форме дракона, которые, вероятно, использовались на костюмированных балах, сохранились до сегодняшнего дня и находятся в венских музеях.
Дочери, с их дорогим приданым, были разорительной «обстановкой» для бюджета любого двора XVI столетия, но Фердинанд всегда брал девять своих дочерей под защиту: «Принцы должны принимать дочерей, – так он написал однажды, – с большей благодарностью, чем сыновей; потому что сыновья разрывают родовые государства, в то время как дочери, наоборот, развивают дружбу и создают родство по супружеской линии».
Когда его дочери были еще в младенческом возрасте, Фердинанд не жалел сил, завязывая нужные связи, чтобы выдать их замуж туда, где желательно было иметь друзей: в Италии, Германии и Польше. Временное соглашение в Регенсбурге в 1546 году, которое потрясло всю Германию и привело ее на грань религиозной войны между католиками и протестантами, было, вне всякого сомнения, тяжелым и серьезным конфликтом. В семье Фердинанда, это время, наоборот, ознаменовалось бесконечной чередой праздников, потому что этим летом он выдал замуж сразу четырех своих дочерей.
2. Турецкая кривая сабля
Как только Фердинанд вступил в наследство, у него возникли те же самые разнообразные и мучительные проблемы, с которыми уже приходилось справляться его брату Карлу. Он прибыл в Австрию, как испанский принц с супругой из чужих стран, он говорил на ломаном немецком языке, его испанские советники, не колеблясь, наполняли карманы австрийскими деньгами, точно так же, как это делал бургундский штаб Карла в Испании.
Фердинанду мучительно не хватало двух вещей: денег и опыта. Его дед, император Максимилиан, оставил австрийские земли в долгах; даже семь его внебрачных детей явились на порог к Фердинанду и ожидали, что их обеспечат. Социальные и экономические волнения, из-за которых вспыхнули мятежи комунеро в Испании, тоже проявились в Австрии в 1520 году в форме сословных и крестьянских войн.
Однако, все эти проблемы были незначительными, по сравнению с гораздо большей заботой: опасностью турецкого нашествия.
Султан Сулейман, сразу же после своего прихода к власти в 1520 году, объявил войну Венгрии, прикрываясь сомнительной причиной, будто бы с курьером, который привез к венгерскому двору известие о восхождении на престол Сулеймана, обошлись недоброжелательно. Летом 1521 года, когда Фердинанд праздновал свадьбу, турки уже вторглись на Балканы и осадили Белград. С взятием этого города для нападающих открывалась дорога в Венгрию и даже в Вену.
В этой критической ситуации Фердинанд снова попробовал предупредить своего брата Карла о турецкой угрозе и попросил денег на формирование армии. Карл, однако, и сам запутался в своей первой войне с Францией. Ему нужны были для этого не только все его собственные средства, но он обязал Фердинанда, послать войска в Италию для деблокирования императорской армии. Все предупреждающие сигналы он пропустил мимо ушей.
Между тем, турки завоевали Родос и готовились к тому, чтобы напасть на Европу. В апреле 1526 года Султан Сулейман снова выступил из Константинополя с войском свыше ста тысяч человек – «достаточно, чтобы истребить весь мир», – писал тогда венецианский купец из Будапешта. В мае 1526 турки штурмовали венгерскую пограничную крепость Петервардейн, которая охраняла венгерскую границу, и их великий визирь хвастался: «Это был только кусок, откушенный на завтрак».
В авангарде армии скакали спаги, нерегулярные, недисциплинированные всадники, которые опустошили страну как рой саранчи сжигая, грабя, забирая в плен тысячи христиан, чтобы продать их на невольничьих рынках Азии и Африки. Снова и снова турецкая конница устремлялась через границы Австрии и несла с собой разрушения и отчаяние. Фердинанд писал своей тете Маргарите в 1524 году, что турки только что похитили из его страны 4000 человек.
Основу турецкой армии составляли «спаги» – кавалеристы и «янычары» – выносливая, вымуштрованная, твердая как камень пехота, которая состояла из юношей, отбиравшихся по их уму и силе в завоеванных христианских деревнях и воспитанных как мусульмане. Свидетель, епископ Паоло Джиовио фон Ноцера[163], особо подчеркивал в письме к императору Карлу, насколько турецкие солдаты превосходят европейских солдат. Каждый человек был абсолютно послушным, потому что у него не было страха смерти благодаря вере в то, что смерть для каждого заранее предопределена и, не в последнюю очередь потому, что они, как говорил епископ, «жили без хлеба и вина, довольствуясь преимущественно рисом и водой».
Венгрия приближалась к катастрофе. Уже после смерти Матьяша Корвина, когда венгерские магнаты выбрали королем Владислава, слабовольного человека, «короля, чью бороду они держали в руках», в стране начались трагически опасные разногласия. Жадность и эгоизм аристократических классов были так велики, что после получения денежного пожертвования от папы Клемента VII для защиты Венгрии папский легат написал в Рим следующие строки: «Если бы Венгрию можно было спасти тремя гульденами, то, тем не менее, не удалось бы найти трех человек, которые готовы были бы оказать своей стране такую услугу».
В противоположность могущественным магнатам, которые владели большей частью венгерских земель, молодой король Лайош был так беден что, по словам венецианского купца, «в кухне иногда не было продуктов, и придворные вынуждены были посылать слугу, чтобы одолжить 14 дукатов». Его габсбургская невеста Мария оплатила достойный короля гардероб для Лайоша из собственного кармана.
Когда турки стояли на границах Венгрии, то у короля не было генералов, не было национальной армии и не было денег, чтобы успешно выступить против врага. Влиятельные магнаты такие, как Ян Запольяи, воевода Трансильвании (семи крепостей), которые объявили себя соперниками короля, выставили свои собственные, личные войска.
Лайош снова и снова посылал отчаянные прошения своему шурину Фердинанду, умоляя о помощи. Он опять написал 15 июня 1526 года и предупреждал Фердинанда, что австрийские кронные земли тоже будут потеряны, если Венгрия падет.
В августе, как раз, когда Фердинанд выступал на заседании Рейхстага в Шпейере и просил о поддержке, появился последний посланец его тестя Лайоша с сообщением, что его королевство находится в величайшей опасности. Фердинанд, в свою очередь, послал курьера дальше к Карлу в Испанию и потому, что путь через Францию из-за войны был на замке, посланец должен был пойти обходным путем через Нидерланды и потом отплыть на корабле в Испанию. Фердинанд дал посланцу письмо к своей тете, в котором он просил ее как можно скорее отправить гонца в Испанию на первом же отплывающем корабле. «Этим Вы окажете огромную услугу королю Венгрии, королеве Венгрии и мне самому», – добавлял он.
