Текст книги "Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии"
Автор книги: Дороти МакГиган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Когда персидский шах[464] прибыл в Вену на всемирную выставку 1873 года, он хотел прежде всего познакомиться с императрицей Елизаветой, о необыкновенной красоте которой он слышал. Когда шах был представлен ей во дворце Хофбург перед званым обедом, то он надел очки и обошел ее кругом, чтобы рассмотреть ее со всех сторон. При этом ее развеселило то, что он все время повторял: «Боже мой! Она прекрасна!»
Даже эрцгерцогиню Софию Елизавета очаровала своей миловидностью. Когда императрица появилась на рождественском вечере в вечернем платье из старинного муара цвета спелой земляники, эрцгерцогиня заявила, что она выглядит как конфета. На балу на масленицу на ней было белое платье, которое было таким воздушным «как облако», ее волосы были украшены камелиями, на шее сверкали бриллианты и сапфиры, она была «чарующей», писала София.
Хотя казалось, что она подчинилась придворным традициям, Елизавета продолжала вести жизнь по своему вкусу. Придворные дамы старшего поколения судачили об эксцентричных привычках императрицы, о строгой диете из бульона и фруктов, о ее утомительных гимнастических упражнениях, благодаря которым она сохраняла свою стройную фигуру и гордую осанку, шушукались, что она сделала в одной из комнат своей квартиры в Хофбурге гимнастический зал, где упражнялась на снарядах и брала уроки фехтования в короткой кольчуге.
Сисси постоянно ездила верхом. В Венгрии, в Годолло, она вместе с императором принимала участие в охоте. Во время ежегодных посещений Англии и Ирландии она никогда не пропускала парфорсную охоту. Она всегда носила красивые платья для верховой езды с пышными юбками и крошечные шляпки, которые, однако, не мешали ей бешено скакать напрямик через поле. В школе верховой езды в Вене она брала уроки у циркового наездника, при дворе даже шептались, что она прыгала со своей лошадью сквозь обруч!
Елизавета была постоянно окружена животными, всегда огромными собаками, однажды в Меране был даже дрессированный медведь. В Годолло она позволила целой толпе цыган расположиться лагерем перед воротами ее замка. К ужасу всех придворных дам, императрица привезла в Хофбург негритянского мальчика, в качестве товарища детских игр для Валерии.
Елизавета была и оставалась романтичной.
На масленицу 1874 года, когда Франц Иосиф отправился путешествовать в Россию, она надела однажды вечером маску, большой парик рыжеватой блондинки и оделась в длинное желтое домино из тяжелой парчи. В таком костюме она тайно отправилась в сопровождении своей подруги и чтицы Иды Ференци[465] в большой зал Музыкального общества, где как раз по вторникам на Фашинг проходил знаменитый бал-маскарад.
Некоторое время обе дамы сидели незаметно на галерее и следили за праздничным оживлением в бальном зале, находящемся ниже. Чтобы сделать их приключение еще более пикантным, Ида Ференци смешалась с толпой, она была в маске, как и императрица, и на ней было красное домино. Вскоре после этого она вернулась под руку с красивым, незнакомым молодым человеком.
Елизавета, которую Ида представила, как «моя подруга Габриэль», несколько минут говорила с молодым человеком, потом она спросила его: «Знаешь, я тут совсем чужая. Что говорят в народе об императоре? Довольны ли его правлением? Зарубцевались ли последствия войны?»
Незнакомец, молодой сотрудник министерства по имени Фриц Пахер, был зачарован манерами и голосом дамы в желтом домино и ломал голову, кем она могла быть. Его ответы были вежливы и сдержанны.
«Ты знаком с императрицей? Нравится ли она тебе и что говорят и думают о ней?» – спросила она его.
Он помедлил мгновение, потом сказал: «Императрицу я знаю, конечно, только в лицо, я видел ее в парке Пратер, когда она скакала верхом. Я могу сказать, что она чудесная, удивительно красивая женщина».
Он добавил, что в обществе ее осуждают за то, что она так неохотно показывается в свете и слишком много занимается своими лошадьми и собаками.
«Наверняка, к ней несправедливы, – сказал он. – Я знаю, что ее любовь к лошадям и собакам – это наследственная черта. Про ее отца, герцога Макса, рассказывают, что он однажды сказал: «Если бы я не был принцем, я бы стал цирковым наездником!»
Елизавета посмеялась над анекдотом, потом спросила: «Скажи, как ты думаешь, сколько мне лет?»
«Ты? – спросил Франц дерзко обращаясь к ней на «ты». – Тебе тридцать шесть лет».
Лицо Елизаветы невольно дрогнуло: он назвал точный возраст императрицы.
Вначале она импульсивно хотела отослать молодого человека, потом она передумала и позволила ему повести себя вниз в зал, где они прогуливались далеко за полночь, туда и обратно, говорили о Боге и мире, Австрии и о поэзии. Фриц Пахер заметил, как непривычно было для дамы в маске то, что в тесноте ее толкали и пихали; она дрожала всем телом, когда перед ней не расступались. Несколько человек обернулись и рассматривали ее, но только один догадывался о том, кто она была, только граф Николаус Эстерхази, «Мастер» по охоте на лис в Годолло.
Когда бал подходил к концу, Елизавета попросила незнакомца проводить ее до кареты. Он должен был пообещать ей больше не возвращаться в зал: «По рукам!»
В последнее мгновение он склонился и попытался отодвинуть кружево маски, чтобы увидеть ее лицо. Но спутница в красном домино вскрикнула и бросилась между ними. В следующий момент дамы сели в карету и исчезли в темноте.
Молодой герой приключения на балу не мог забыть этот вечер. Целыми днями он бродил в окрестностях Хофбурга и в Пратере в надежде увидеть императрицу верхом на коне. Однажды, ее карета, выезжающая из Хофбурга, проехала совсем близко от него, ее взгляд упал на него и, казалось, она узнала его. Когда карета проехала, он видел, как створка на заднем потайном окошечке поднялась и потом снова опустилась.
Через несколько дней Фриц Пахер получил письмо из Мюнхена, подписанное «Габриэль», в котором она просила его ответить ей «до востребования». Они обменялись многими письмами, но свидание, которое обещала ему дама в маске, никогда не состоялось. На следующий год он напрасно искал во вторник на масленицу на балу – маскараде домино из желтой парчи.
Франц Иосиф любил свою обворожительную жену больше всего на свете. Когда она уезжала, он писал ей письма, которые всегда начинались словами: «Моя любимая восхитительная Сисси», «Мой любимый ангел» и подписывался: «Твой одинокий малыш», «Твой верный маленький муж».
Чрезвычайно добросовестный в исполнении своих обязанностей, Франц Иосиф ежедневно уже в 5 часов утра был за своим письменным столом, два раза в неделю устраивал открытые аудиенции и принимал участие во всех придворных церемониях.
Его личные вкусы были простыми, и он тратил мало денег на собственные нужды. Новый камердинер, который был обязан следить за гардеробом императора, с удивлением отметил, что у императора было, кроме униформы, «едва ли два пригодных ежедневных костюма и один-единственный старомодный вечерний костюм». Нижнее белье его Императорского и Королевского Величества было в ужасном состоянии, оно даже не было льняным, но было из хлопчатобумажной ткани, и не было таким тонким, как у самого камердинера.
Франц Иосиф, определенно, был одиноким человеком. В жизни у него, вероятно, был один-единственный друг – его старший кузен, эрцгерцог Альбрехт. Как только император мог позволить себе сделать небольшую передышку, он писал пару строк Альбрехту, в которых просил его встретиться где-нибудь в горах на охоте. «Я скучаю о хорошем горном воздухе», – писал он ему, или: «Я изголодался по горам». Он вел тщательные записи о своих охотничьих успехах и между 2 декабря 1848 года – днем его восшествия на трон – и июлем 1861 он сделал 28 876 выстрелов.
Семья Габсбургов все еще собиралась на большие семейные званые обеды в императорском дворце Хофбург, но старшее поколение постепенно исчезало: древние дядюшки – эрцгерцоги, которые еще помнили Наполеона или старый дядя Людвиг, последний внук Марии Терезии, который умер в 1865 году, или вдова императора, Каролина Августа, последняя супруга Франца I, умершая в 1873 году. Отрекшаяся от престола супружеская пара, Фердинанд и Мария Анна, скончались вскоре после этого.
Отец Франца Иосифа, старый эрцгерцог Франц Карл, все еще ежедневно выезжал на прогулку в своей запряженной шестеркой лошадей карете с лакеем и форейтором. Жители Вены, которые любили все хорошо знакомое, выстраивались по краям дороги и ликовали, и махали, так что он в течение всей поездки, едва ли успевал надеть свой высокий старомодный цилиндр, как он после рассказывал жене.
Эрцгерцогиня София так никогда до конца и не оправилась от горя после смерти Максимилиана в Мексике. В 1873 году, однажды ночью, она вернулась домой из оперы и села на балконе, чтобы еще немного подышать воздухом. Она уснула и только на следующее утро ее нашли, наполовину замерзшей. Следствием было воспаление легких, ее состояние стремительно ухудшалось. Ее смерть происходила со всем тем достоинством и приличием, которых она только могла пожелать. Родственники и придворные собрались в ее квартире, когда она, держа на груди старинный габсбургский крест, выдохнула свою жизнь.
XIV. Трагедия в Майерлинге
1. Новый наследник трона: Рудольф
«Правительство изменилось и приблизилось на шаг к республике. Монархия потеряла свою старую власть и цепляется за доверие и любовь народа. Монархия – это мощные руины, которые, может быть, продержатся не сегодня-завтра, но, в конце концов, все же упадут…» Из записной книжки четырнадцатилетнего кронпринца Рудольфа
Между тем, в комнате для занятий во дворце Хофбург, овладевал удивительными знаниями смышленый, не по возрасту развитый Рудольф. В течение ряда лет в Бург приходили и уходили не менее 50 домашних учителей, которые до отказа набивали его голову историей, языками и дюжиной других предметов. Кроме латыни и греческого, он бегло говорил на французском, венгерском, чешском и хорватском языках. Его воспитание было государственным делом. Через регулярные промежутки времени его проверяла комиссия профессоров в присутствии отца и высокопоставленных придворных. Рудольф, который был одарен более ясным умом, чем все вместе взятые Габсбурги со времен Иосифа II, бежал после такого трудного испытания, сияя от радости, к бабушке и кричал: «Папа был мной очень доволен!» В действительности, его отец заметил с понятной гордостью, что его сын учится «в самом деле, хорошо не только потому, что он кронпринц».
Кронпринц Рудольф
Рудольф, нежный, впечатлительный ребенок, нервный и легковозбудимый, с его благородными чертами, гораздо больше был похож на мать, чем на отца.
Первые годы его жизни не были счастливыми: фотографии этого времени показывают серьезное маленькое личико с двумя темными, озабоченными глазами, которые порой глядели чрезвычайно мрачно. Неблагополучная домашняя атмосфера, конфликт между матерью и бабушкой, долгое отсутствие его матери, уезжавшей из дома, и полный уход отца с головой в правительственные дела – привели, вместе с хрупким от природы здоровьем ребенка, к его нервной неуверенности и внутреннему страху.
В возрасте шести лет, как это было принято у сыновей Габсбургов, мальчик был отдан на попечение своего первого воспитателя, и это был исключительно неудачный выбор. Генерал Гонрекур[466], закоренелый милитарист, был выбран эрцгерцогиней Софией из-за его необыкновенной набожности. У него не было таланта в воспитании детей и у него было мало терпения для воспитания нервного маленького мальчика, который легко начинал плакать и боялся темноты. Первая инструкция Гонрекура звучала: «закалить» мальчишку, как можно сильнее.
Однажды зимним утром, император Франц услышал во дворе под своим окном приказы по строевой подготовке. Когда он выглянул, то увидел своего маленького сына, который в глубоком снегу должен был, как солдат, заниматься строевой подготовкой. Другие методы Гонрекура были, возможно, еще более грубыми. Императрица Елизавета сказала позже своей знакомой: «Это безумие, пугать ребенка шести лет водолечением и пытаться сделать из него героя».
Следующим летом Гонрекур запер Рудольфа в большом зверинце в Лайнце, предположительно, чтобы научить его смелости. Сам он стоял за стеной и крикнул мальчику, что внутри свободно бегает вокруг дикий кабан. Испуганный Рудольф начал кричать, но учитель еще громче заорал на него, пока ребенок в истерическом страхе совсем не вышел из себя.
Елизавета как раз вернулась из одного из своих долгих путешествий. Она и ее муж жили каждый своей жизнью в разных апартаментах, их жизнь протекала по предписанным, параллельным путям. После этого случая Елизавета села за стол и представила императору письменный ультиматум: или Гонрекур уйдет, или уйдет она сама. Гонрекур уволили. На его место взяли графа Латура из Турнбурга, талантливого, чрезвычайно образованного человека, с ясно выраженными либеральными взглядами. Он руководил воспитанием Рудольфа всю его юность и одновременно был его лучшим другом.
Рудольф был по своему менталитету и темпераменту полной противоположностью своему ровеснику – принцу Вильгельму из Пруссии, наследнику трона вновь образованной Германской Империи. В то время, как Рудольф сформировался, как общительный, толерантный юноша с живым умом, принц Вильгельм был узколобым, легкомысленным франтом. Вена была наполнена в семидесятые годы либеральным духом и либеральные идеи, которые обсуждались в кофейнях, в прессе и дебатировались в парламенте, нашли путь и в классную комнату Рудольфа, к ужасу таких старых консерваторов, как старый кузен его отца – эрцгерцог Альбрехт.
В девятнадцать лет Рудольф был объявлен совершеннолетним. Он получил свой собственный штат придворных и те помещения, которые почти сто лет назад предал его прадедушке – Францу I – его дядя, Иосиф II. Если бы это было возможно, Рудольф предпочел бы продолжить свои занятия в университете, но по традиции для Габсбурга следующим по порядку шагом было обучение в императорской армии и женитьба на подходящей католической принцессе.
Рудольф вырос в полной изоляции из-за своего общественного положения и частного обучения. У него не было близких друзей его возраста, даже в семье не было никого, кому бы он мог полностью довериться. Отношения с отцом были формальными. Хотя Рудольф по своему темпераменту и своим наклонностям был похож на мать – как и она, он был литературно одарен, любил животных и путешествия, – но в его детские годы они были слишком долго разлучены друг с другом, для того, чтобы мог сложиться тесный контакт. Его воспитатель, граф Латур, долгое время занимал в его жизни место отца, но вот его разлучили и с ним. Через несколько дней после прощания с Латуром новый гофмаршал, граф Бомбелли написал предшественнику: «Я видел, что он борется со слезами и сказал ему: «Плачьте спокойно, этих слез вам не надо стыдиться». Он плакал, и мы говорили о Вас. Его сердце открылось мне, он очень тоскует без Вас».
Дети аристократов по традиции служили в кавалерии. Рудольф пошел, вероятно по собственному выбору, в пехоту, офицеры которой почти все происходили из среднего сословия. Он не скрывал своего презрения к праздной жизни, которую вело большинство молодых австрийских аристократов, включая его родственников. В 1879 году Рудольф опубликовал вместе с одним из своих учителей, экономистом Карлом Менгером[467], анонимный памфлет, в котором он призывал австрийских аристократов занять ответственную позицию в общественной жизни или приготовиться к тому, что они лишатся своего привилегированного статуса.
Семья, между тем, торопила его, чтобы он выбрал себе жену. Из немногих католических принцесс, которые могли приниматься в расчет, сочетание с бельгийской принцессой Стефанией[468], казалось, давало наибольшие преимущества. Она была бледным, бесцветным ребенком 15 лет, даже не достигшим половой зрелости.
Стефания Бельгийская, жена кронпринца Рудольфа
Свадьба, которая по требованию императрицы Елизаветы была отложена, состоялась, в конце концов, в мае 1881 года. Мемуары Стефании, которые она написала, будучи старой женщиной, озлобленной жизнью, не содержат ни единого доброго слова о Рудольфе и ее супружестве с ним, но они открывают ненароком ее собственный характер. Она была ужасным снобом, эгоистичной, и у нее не было ни единой искры тепла и юмора. Брак не был счастливым. «Мои иллюзии были разрушены ужасным переживанием в свадебную ночь», – лаконично писала Стефания. Оба имели еще меньше общего, чем большинство пар высшей аристократии. Рудольф взял с собой жену в «Хойриген» – один из маленьких винных погребков на окраине Вены, куда он охотно ходил, чтобы послушать венские песни, но это не доставило ей удовольствия: «Я оделась, как девушка среднего класса. Воздуха не было, можно было задохнуться. Пахло чесноком, горелым жиром, вином и табаком. Люди танцевали, девушки прыгали на столы и лавки и пели снова и снова те же самые банальные, сентиментальные песни».
После рождения дочери, которую назвали Елизавета, врачи выразили сомнение в том, что Стефания сможет иметь детей.
Рудольф страдал от вынужденного бездействия, которое так часто было судьбой сыновей правящих особ. «Я приговорен к праздности», – писал он.
Ему не давали возможности принимать хоть какое-нибудь участие в делах управления государством, хотя это было его заветным желанием. После короткого флирта с либерализмом в семидесятые годы, правительство Франца Иосифа под руководством отъявленного консерватора, графа Эдуарда Тааффе[469], все больше подвигалось вправо.
Рудольф же оставался убежденным либералом. В 1881 году он написал и направил своему отцу «Меморандум о политической ситуации», подобный тому, который Иосиф II за сто лет до того адресовал своей матери. В нем Рудольф высказывался за радикальную земельную реформу, за повышение налогов на крупных землевладельцев и за признание гражданских прав славянских национальных меньшинств. В то время, как Австрия в своей внешней политике на Берлинском конгрессе 1878 сблизилась с Германией, Рудольф выступал за более тесные отношения с Францией. «Что такое Германия, по сравнению с Францией? – спрашивал он в своем меморандуме. – Ничто иное, как раздутое милитаристское государство».
Придворным старой школы, графу Тааффе и эрцгерцогу Альбрехту, главнокомандующему императорской армией, такие взгляды казались не только дерзкими, но и опасно радикальными. Об ответе его отца ничего не известно.
Огражденный от участия в управлении государством, Рудольф начал вести двойную тайную жизнь. Он близко сошелся со многими авторитетными либеральными журналистами, особенно с умным Морицом Сцепсом, главным редактором газеты «Нойе Винер Тагблатт». Рудольф регулярно писал статьи для либеральной газеты Сцепса, которые, конечно, появлялись анонимно. Сцепс часто навещал Рудольфа после полуночи в Хофбурге. Его впускали через боковые ворота и слуга сопровождал его прямо в комнаты Рудольфа, где оба часами сидели за бутылкой вина и разговаривали о политических проблемах.
В восьмидесятые годы в Австрии, а также в других европейских странах, впервые открыто выступила праворадикальная группа, которая была настроена исключительно на антисемитский лад и дружелюбно относилась к Германии. От ее предводителя, Георга фон Шенерера[470], получал позднее свои импульсы Гитлер. Осенью 1888 года, меньше, чем за два месяца до его смерти, на Рудольфа напали одновременно: правая пресса в Германии, антисемит Эдуард Дрюмон[471] во Франции и Шенерер в Австрии. Правда, Шенерер не решился открыто обвинять принца, но сделал это косвенным образом.
Точные обстоятельства последних месяцев жизни Рудольфа неизвестны. В его семейной жизни отношения становились все более натянутыми. Когда он был еще жив, его обвиняли в разгульном образе жизни и пытались создать из него образ аристократического прожигателя жизни. Эта кампания по распространению слухов еще усилилась после его смерти. Теперь уже нельзя установить, какова доля несомненной правды о нем в этих скандальных слухах. Наверняка, его часто путали с его пользовавшимся дурной славой кузеном, эрцгерцогом Отто. Сегодня не без основания подозревают, что многие из сплетен о Рудольфе сознательно распространялись с тем, чтобы опорочить его политические взгляды.
Молодой кронпринц был, без сомнения, в подавленном настроении: он пессимистически относился к будущему Европы и меланхолически к своему собственному. Полицейским шпионам было поручено следить за каждым его шагом и сообщать обо всем, явно по приказу Тааффе. Рудольф писал Сцепсу, что ему перестали доверять, за ним ведут наблюдение и он с каждым днем видит все яснее, какое кольцо шпионажа, доносов и надзора окружает его.
Стефания позднее объясняла в своих мемуарах, что в последние месяцы его жизни она заметила в Рудольфе основательные изменения, которые так бросались в глаза, что она поговорила об этом с его отцом. Франц Иосиф не придал никакого значения ее наблюдениям. По-видимому, Рудольф начал неумеренно пить. О том, что он задолго до того намеревался покончить с собой, нет никаких достоверных доказательств.
В свой 30-й День рождения, 21 августа 1888 года, он писал Сцепсу, что нужно верить в будущее, и что он надеется и рассчитывает на ближайшие годы.
2. Мария Вечера
«И если вы спросите его еще о чем-то – он молчит. Потому что молчание – великое право мертвых». Роберт Хамерлинг
Через месяц после Рождества, в воскресенье вечером 27 января 1889 года, император Франц Иосиф с сыном Рудольфом и невесткой был на приеме в немецком посольстве по случаю 30 дня рождения императора Германии. Императрица Елизавета, чья антипатия к императорскому дому Германии была известна, и на которую такого рода званые вечера наводили скуку, на приеме отсутствовала.
В этот день Рудольфу унизительно напомнили о вещах, которые он неохотно осознавал: о том, что он сам не играет ни малейшей роли в руководстве государством, хотя еще в августе прошлого года ему исполнилось 30 лет, и о том, что бывший германский кронпринц Вильгельм, которого он ненавидел, теперь правит Германским Рейхом.
На приеме присутствовала также некая баронесса Вечера[472] и обе ее дочери. Мария[473], младшая дочь, притягивала в этот вечер многие взгляды, а ее мать, до ушей которой дошло, что кронпринц интересуется девушкой, озабоченно заметила, что оба обменялись многозначительными взглядами. Хотя его жена присутствовала на приеме, кронпринц весь вечер держался вблизи Марии.
Мария фон Вечера
Марии Вечера было 17 лет, ослепительно красивая малютка с тем очарованием, которое непреодолимо привлекает взгляды мужчин. Ее лицо и фигура были приятно округлыми, ее голубые глаза с белыми чувственными веками оттенялись темными ресницами. Принц Уэльса, позднее Эдуард VII[474], несомненно, знаток женской красоты, побывал в Вене за два месяца до этого и обратил на нее внимание Рудольфа в ложе Бургтеатра. Позднее он описал Марию своей матери, королеве Виктории, как «одну из самых красивых девушек Вены, вызывающих наибольшее восхищение».
Мать Марии Вечера, овдовевшая баронесса Елена, была наполовину гречанкой. Семья была новой в Венском обществе и еще никогда не была принята при дворе. Старинные аристократы, полные снобизма, считали Вечера выскочкой, но никто не отрицал, что это была интересная, симпатичная и веселая семья, которая щедро распоряжалась деньгами и давала блистательные званые вечера. Дяди Марии были светскими людьми, которые прекрасно знали толк в лошадях, женщинах и скачках. При всей их небрежной светскости, такие семьи, как Вечера, чрезвычайно бдительно следили за своими красивыми незамужними дочерьми. Мария находилась под постоянным присмотром: она покидала дом только в сопровождении своей камеристки или вместе с дамой «для прогулок», нанятой для такого случая. Если женщина была замужем, то это был другой случай.
Семья Вечера рассчитывала на то, что Мария рано или поздно сделает выгодную партию. Над ее влюбленными речами о кронпринце снисходительно посмеивались, как над увлечением, потому что, в конце концов, половина всех девочек-подростков в Вене была влюблена в красивого кронпринца.
Как Мария познакомилась ближе с кронпринцем, не установлено. Может благодаря письму, которое она ему нескромно написала, но возможно, при посредничестве кузины Рудольфа – графини Марии Лариш[475], которая играла во всей афере значительную и довольно сомнительную роль. Она была дочерью брата императрицы Елизаветы от его морганатического брака с актрисой. Кроме того, она была дружна с матерью Марии Вечера. Под тем предлогом, что она берет Марию на прогулку или за покупками, или приглашает ее на чай, она устраивала свидания с Рудольфом. Свидания проходили в ее квартире в Гранд Отеле, или на одиноких дорожках в парке Пратер, или в апартаментах Рудольфа в Хофбурге. Марии иногда удавалось с помощью своей камеристки вечером выскользнуть из дома и быстро вскочить в фиакр Рудольфа, который ждал ее на улице за особняком Вестера.
Это была очень короткое, печальное приключение, которое началось только в ноябре 1888 года – пара тайных свиданий, несколько писем, след которых никогда не был найден. Однако, сохранились письма Марии к ее бывшей гувернантке, в которых она доверила ей все. Эти письма были позже процитированы в описании происшедшего, изложенном ее матерью: «Я не могу жить, не увидев его или не поговорив с ним. Не заботьтесь обо мне, дорогая Гермина, я знаю – все, что вы говорите, правильно, но я ничего не могу изменить. У меня две подруги: Вы и Мария Лариш. Вы печетесь о моем душевном счастье, а Мария о моем моральном несчастии».
Немного позже она писала своей подруге: «Сегодня Вы получите счастливое письмо, потому что я была у него. Мария Лариш взяла меня с собой за покупками, потом мы пошли к Адели, чтобы сфотографироваться, конечно, для него; затем мы снова зашли за Гранд Отель, где нас ожидал кучер Братфиш (фиакр).
Мы хорошенько закутали наши лица в боа из перьев и помчались быстрым галопом в Бург. Возле маленькой железной двери нас ожидал старый слуга, который провел нас по многим мрачным лестницам и комнатам и, наконец, остановился перед дверью и велел нам войти. Когда я вошла, то черная птица, похожая на ворона, слетела мне на голову и голос в соседней комнате воскликнул: «Пожалуйста, мои дамы, проходите дальше, я здесь». Мы вошли, Мария представила меня, и мы сразу же углубились в венскую беседу. Наконец, он сказал: «Мне нужно поговорить с графиней наедине», – и пошел с Марией в другую комнату. Я, тем временем, все осмотрела. На его письменном столе лежал револьвер и череп. Я взяла последний в руку и оглядела его со всех сторон. Неожиданно Рудольф вошел и испуганно взял его у меня из рук. Когда я сказала, что я совсем не боюсь, он улыбнулся».
Семнадцатилетняя Мария написала 13 января 1889 года своей старой гувернантке: Я была вчера с 7 до 9 вечера у него. Мы оба потеряли голову. Теперь мы принадлежим друг другу телом и душой».
Рудольф дал девушке железное кольцо и медальон, на котором были таинственные буквы: ILV-BIDT. Когда она спросила его, что они обозначают, он объяснил: Любовью соединены до смерти».
Мария купила с помощью графини Лариш золотой портсигар для Рудольфа, на котором она попросила выгравировать: «В благодарность счастливой судьбе, 13 января 1889 года».
На следующий день, после приема в посольстве Германии, в мрачный понедельник января, графиня Лариш подъехала к дому Вечера, чтобы взять Марию с собой на прогулку по магазинам. Баронесса Вечера поцеловала на прощание свою дочь и никогда больше ее не увидела – ни живой, ни мертвой.
Много лет спустя, Мария Лариш описала, чтобы защитить себя от нападок, последовательность печальных событий того дня. По ее рассказу она, Мария Лариш, сразу же поехала в наемном фиакре на улицу Августинцев к маленькому боковому входу в императорский дворец Хофбург. Там обеих дам ожидал Лошек, камердинер Рудольфа. Он провел их по задним лестницам и коридорам через чердак в апартаменты кронпринца. Мария Вечера осталась там, а Мария Лариш поехала в ювелирный магазин, в котором был куплен золотой портсигар. После этого Мария Лариш вернулась в дом Вечера, где она взволнованно сообщила, что Мария исчезла, в то время, когда она задержалась в магазине.
Между тем, Марию Вечера отвезли в карете в трактир, который был на пути к Майерлингу, где находился охотничий домик кронпринца, в 20 милях южнее Вены у подножья горы.
Рудольф беспокойно ходил туда-сюда по своим комнатам во дворце. Он собирался только на следующий день поехать в Майерлинг, куда он пригласил друзей поохотиться. Однако теперь, он в полдень заказал карету, которая должна была отвезти его в охотничий домик, и сказал слуге, что он поедет, как только получит письмо и телеграмму. Когда слуга доставил письмо и немного позже телеграмму, он увидел принца, стоящего у окна, глубоко погруженного в свои мысли и уставившегося вниз, во двор. В руке у него были часы.
«Он поспешно развернул телеграмму, быстро прочел ее, снова сложил и как раз, когда я уходил из комнаты, он бросил ее на стол, воскликнув при этом: «Да, это должно произойти».
Через несколько минут он быстро попрощался со Стефанией и со своей маленькой дочерью и уехал в Майерлинг. Офицер полиции, который должен был следить за кронпринцем, телеграфировал своему начальнику, что кронпринц проехал мимо него в 11 часов 50 минут в направлении Шенбрунна, та же дорога вела в Майерлинг. После этого Рудольф забрал Марию из трактира, где она ждала его, и они вместе поехали в охотничий домик.
В глубокой тишине заснеженного Венского леса они провели вместе время в понедельник после полудня и вечер. Старый слуга Рудольфа выехал раньше, чтобы приготовить ему еду. Мария и кронпринц ужинали одни при свете огня из камина, они пили шампанское, при этом Братфиш – верный кучер Рудольфа – пел им венские песни.
Утром следующего дня, во вторник 29 января, приехали ранним поездом гости Рудольфа, чтобы поохотиться: граф Гойос и шурин Стефании, принц Филипп фон Кобург[476]. Рудольф тотчас принял их и трое господ позавтракали вместе. Но Рудольф не пошел на охоту и извинился, ссылаясь на то, что накануне он простудился. Его и принца Филиппа ожидали во вторник вечером в Хофбурге на семейный обед. Рудольф позже попросил Филиппа извиниться за него перед императором и императрицей, объяснив, что простуда помешала ему поехать в город.
Этим вечером во вторник граф Гойос поужинал с Рудольфом. Ни гости, ни слуги, за исключением камердинера Рудольфа – Лошека, чья комната была рядом со спальней Рудольфа, не ночевали в охотничьем домике, их устроили на расстоянии нескольких минут ходьбы оттуда. Гойос и Рудольф ужинали в этот вечер в биллиардной комнате охотничьим деликатесами: паштетом из гусиной печенки, ростбифом, жарким из косули и выпечкой из слоеного теста. Гойос объяснял потом, что он представления не имел о присутствии Марии Вечера в помещении, расположенном одним лестничным пролетом выше.
