Текст книги "Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии"
Автор книги: Дороти МакГиган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Конфликт с ее свекровью вскоре перестал быть секретом в Хофбурге. Хотя эта борьба и разыгралась во дворце между обеими хорошо воспитанными королевскими особами, но была от этого не менее ожесточенной. Елизавета обращалась к своей свекрови «Мадам Мере», но за глаза называла ее «злая женщина».
Когда Елизавета ждала ребенка, постоянные советы и вмешательство ее свекрови стали вскоре невыносимыми. Эрцгерцогиня София входила без приглашения в апартаменты Елизаветы, «чтобы поглядеть, что она делает». София писала своему сыну: «Я также полагаю, что Сисси не слишком должна заниматься своими попугаями, потому что в первые месяцы так легко влюбиться в зверей, и тогда дети получаются похожими на них».
Она настаивала, чтобы Елизавета публично подчеркивала свое состояние, и люди могли видеть, что она справилась с главной обязанностью императрицы. Но Елизавета, воспитанная в духе XIX столетия, стеснялась выставлять себя напоказ.
Когда родился первый ребенок Елизаветы – дочь София[448], названная так в честь матери Франца Иосифа, – то ее поместили в детской комнате, прилегающей к покоям бабушки, довольно далеко от квартиры родителей. София выбрала для малышки воспитательниц, гувернанток, врача и ежедневно в детской появлялись толпы подруг Софии с визитом, точно так же, как и во время рождения первенца Софии. Фактически получалось так, словно Елизавета не родила никакого ребенка, по крайней мере, ей так казалось. Когда родилась вторая маленькая девочка, ее тоже забрали у императрицы, чтобы воспитать под пристальным взором бабушки.
Напрасно Елизавета протестовала, говорила, что она хотела бы сама воспитывать своих детей. Франц Иосиф находился в неприятном положении между обеими женщинами. При этом он ничего не желал сильнее, чем домашнего мира. Он разрывался между молодой красивой женой, которую очень любил, и деловой, властолюбивой матерью, которая постоянно направляла его жизнь, и фактически возвела его на трон.
Однажды Елизавета настояла на своем – с трагическими последствиями. Вопреки совету своей свекрови, она взяла с собой двух своих дочурок во время государственного визита в Венгрию. В Будапеште двухлетняя София заболела и умерла, вероятно от тифа. К ужасающим страданиям молодой матери добавились невысказанные упреки свекрови. Напрасно Елизавета говорила себе, что если вообще кто-нибудь виноват в смерти ребенка, то это выбранный Софией бездарный детский врач.
Когда у императорской пары родился наконец в 1858 году наследника трона, кронпринц Рудольф[449], и его отец с гордостью смог положить в колыбель мальчика цепь Ордена Золотого Руна, его тоже вскоре передали на попечение бабушки.
В это время уже шептались, что дела в императорском доме обстоят не лучшим образом. Вскоре после рождения Рудольфа родители переехали в апартаменты императорского дворца Хофбург, которые можно видеть еще сегодня: скромные, уютные комнаты викторианской эпохи Франца Иосифа с семейными портретами, большим, удобным письменным столом, железной постелью и простым умывальником; и прохладные, светлые помещения Елизаветы, выкрашенные в белый и золотой цвета, в которых осталось немного следов ее личности. Сегодня убедительно напоминают о ней изображения ее любимых лошадей в маленьком салоне, гимнастические снаряды в будуаре, с помощью которых она сохраняла свою грациозную фигуру и узкая монашеская кровать, затерянная посреди большой спальни с ее полированным до блеска полом.
Когда Рудольфу исполнилось 2 года, осенью 1860 года, Елизавету впервые поразила наполовину настоящая, наполовину воображаемая болезнь, которая позднее посещала ее бесконечное число раз и послужила причиной путешествий, которые уводили ее подальше от Вены. Циничные венцы называли это «болезнь императрицы». Она возвращалась из путешествий домой всегда отдохнувшая, свежая и цветущая.
Годы спустя, Елизавета сказала однажды своей младшей дочери: «Супружество – это нелепое изобретение. Тебя продают пятнадцатилетним ребенком и берут клятву, которую ты не понимаешь и которую потом никогда нельзя расторгнуть».
3. Ученические годы Франца Иосифа
В жизни Франца Иосифа 1859 год был одним из самых горьких и одиноких. Для начала, ему нужно было примириться с потерей части итальянских провинций.
Весной этого года он часто навещал ранним утром, когда город еще спал, Меттерниха в его доме на улице Реннвег. Оба прогуливались во время разговора в саду туда и обратно. Старый князь в свои 86 лет производил впечатление пережитка давно утонувшего мира, согнувшийся, бесплотный скелет. Рука, которую он клал на руку императора, была легкой, как пыль. «Меня уже можно считать мертвым, – говорил он, – но мои нервы еще дрожат». Его нервы, должно быть задрожали, когда он услышал, в каком трудном положении находилась теперь монархия, после десятилетия некомпетентного управления государством и неумелой дипломатии. Австрия была так же изолирована, как и ее молодой правитель. Его престиж опустился, как внутри страны, так и за ее границами, до самой низкой отметки.
«Бог пожелал, чтобы я еще под конец своих дней навел порядок в здешнем правительстве. Я – скала порядка. Je suis un rocher», – пробормотал однажды Меттерних. Когда Франц Иосиф ушел, он целый день сидел за столом и напрягал свой старый мозг, чтобы написать на бумаге все те предложения, которые должны были привести к спасению империи.
Во время итальянского кризиса он рекомендовал терпение и осторожность.
«Ради бога, Ваше Величество, никакого ультиматума.»
«Он отправлен вчера вечером», – ответил Франц Иосиф.
К этому моменту война как раз началась, Ломбардия была в огне. Франц Иосиф отправился к своим войскам, которые сражались против французов под командованием Наполеона III. Когда он в августе вернулся в Вену, после поражения у Магенты и Сольферино и потери Ломбардии, Меттерних уже пребывал среди мертвых.
Поражение в Италии означало потерю престижа не только для нации, но и лично для Франца Иосифа, потому что он сам принимал участие в битве у Сольферино. Австрийская армия была плохо организована и недостаточно хорошо возглавлена. «Это – львы под предводительством ослов», – как лаконично прокомментировали состояние австрийской армии в прусском штабе, наблюдавшем за перемещением австрийских войск в Италии.
Но еще большее унижение ожидало Австрию, которая хотела вернуть себе господствующее положение в своих немецкоязычных областях, которое она потеряла вместе с короной Священной Римской империи. Франц Иосиф не мог противостоять здравомыслящему, решительному прусскому государственному деятелю – Бисмарку[450]. Он позволил ему в 1866 году втянуть себя в войну против Пруссии и был быстро и уничтожающе разбит под Кениггрецем. Новый прусский байонет доказал свое превосходство над старомодным, тяжелым австрийским оружием – мушкетом, в котором порох засыпался в ствол.
В наполненных страхом днях, которые последовали за Кениггрецем, пруссаки приблизились к Вене, как за два столетия до них турки. В городе царила паника. Императорская библиотека и содержимое сокровищницы срочно упаковали и спрятали в надежное место, императрица и дети спасались в Будапеште. Франц Иосиф слышал на улицах Вены, как люди кричали: «Да здравствует император Максимилиан!» – призыв к нему отречься от престола в пользу младшего брата.
Однако, пруссаки не собирались заходить слишком далеко в своем триумфе над Австрией. Прусская армия снова отвела войска, и был подписан мирный договор. Австрия потеряла свой последний бастион в Италии – провинцию Венеция. Еще большее значение имела потеря господства в Германии. Неэффективный германский союз, который Меттерних создал в прежние годы, был распущен, и Пруссия получила свободу действий, чтобы объединить Германию и управлять ей.
Франц Иосиф, взойдя на престол, был совершенно не подготовлен к революционно настроенному миру, с которым он вскоре очутился лицом к лицу. Только постепенно он начал учиться и попытался изменить структуру империи.
Вопрос, которым он никогда прежде не занимался, и который стал занимать его последующие полстолетия, был: сумеет ли противостоять охраняющая крыша, которую монархия предоставляла дюжинам народов средней Европы, центробежным силам национализма. В странах, населенных одной национальностью, этот национализм был источником силы; при неоднородном составе Габсбургской монархии он должен был привести к разделению на части.
Монархия была не только сложнейшим государственным образованием в Европе, она сама была маленькой Европой, микрокосмосом континента, со смесью народов, языков и традиций; ее проблемы были теми же самыми, как те, пред которыми позже была поставлена вся Европа. Среди ее населения в 50 миллионов, пятую часть составляли немцы, еще пятую часть – Венгры. Чехи и словаки составляли значительную долю национальных меньшинств, оставшаяся часть делилась между поляками, сербами, хорватами, русинами, румынами, словенцами и итальянцами. Ни одна из этих групп не была ограничена единой географической территорией, но все упорно придерживались своего собственного языка, своих национальных традиций.
За сохранение монархии говорил тот несомненный факт, что земли по течению Дуная были единым, жизнеспособным и даже процветающим экономическим пространством. Габсбургская монархия, с ее сходящейся в столице сетью улиц и железнодорожных путей, была в то время, – наряду с царской Россией, – крупнейшей зоной свободной торговли в Европе. Какая сила, какая идея была способна удержать от развала эту империю, теперь, когда власть абсолютизма была сломлена? Этот вопрос не давал покоя ни императору, ни его министрам.
Сразу после потери итальянских провинций, правительство Франца Иосифа предприняло, – правда без всякого энтузиазма, первые робкие шаги по изменению формы правления – на конституционную монархию. Франц написал в 1860 году своей матери: «Мы получим немного парламентской жизни, но власть останется в моих руках».
В мрачные дни после Кениггреца, Франц Иосиф призвал к себе в качестве министра иностранных дел и первого советника, одного из самых опытных дипломатов Европы: графа Фердинанда фон Бойста[451]. Хотя, в некотором отношении, этот выбор был необычным – Бойст даже не был гражданином габсбургской империи, а занимал ранее пост премьер-министра Саксонии – он все же отвечал космополитической сущности Австрии. Бойст с очаровательной иронией сам прокомментировал, что он «вроде государственной прачки», которую позвали, чтобы она постирала грязное белье Австрии.
Бойст принял решающее участие в первом мероприятии по реорганизации империи: в венгерском «Компромиссе».
Венгерские вожди освободительного движения сочли после Кениггреца, что пришел подходящий психологический момент, чтобы добиться венгерской автономии и молодая, красивая императрица Елизавета убедительно поддержала их требования. Она сама чувствовала все больше и больше симпатии к Венгрии, и проводила все больше времени в Венгрии. Она научилась бегло говорить по-венгерски, заменила австрийских фрейлин, которых выбрала для нее эрцгерцогиня София, на венгерских.
Благодаря «Компромиссу» Венгрия получала собственный парламент и почти полную автономию; с Австрией она делила только армию, внешнюю политику, финансы и лояльность по отношению к одному государю.
Австро-Венгерский «Компромисс» вступил в силу в июне 1867 года. Франц Иосиф и Елизавета преклонили колени в соборе Буды, чтобы принять корону и стать королем и королевой Венгрии.
Казалось, что «Компромисс» продвинул на шаг решение проблем национальностей. Как, однако, выяснилось вскоре, он создал почти столько же проблем, сколько и разрешил. Господствующая венгерская аристократия оказывала отчаянное сопротивление дальнейшей федерализации империи, потому что она принесла бы отдельным национальным группам, как например чехам, большее влияние на правительство. С другой стороны, аристократия отказывалась предоставить право голоса в правительстве Венгрии, живущим в Венгрии меньшинствам. Дуалистическая монархия, появившаяся после 1867 года, была подобна, во многих отношениях, ситуации в Соединенных Штатах после гражданской войны: большая часть страны, с полуфеодальной структурой, предприняла напрасную попытку освободиться. Наконец, господствующая в этой стране олигархия принялась систематически отнимать у своих собственных национальных меньшинств избирательное право и в зародыше подавила все либеральные стремления во всей империи.
С течением лет Франц Иосиф овладел такими точными знаниями об империи, что ему удавалось почти интуитивно реагировать на появляющиеся напряженности и проблемы отдельных областей. Он обладал единственным сочетанием качеств, которые позволяли держать империю в единстве: независимый, стоический, исполненный благородства и обладающий невероятным чувством долга. Такой человек, как Иосиф II, свихнулся бы, решая эту задачу.
4. Столица империи Вена
Вена, столица империи, город полный очарования и красоты, переживал расцвет во второй половине XIX столетия. Иоганн Штраус правил в бальных залах. Тут все было императорским и королевским, а не только императорским. Вскоре, через год после Кениггреца, впервые прозвучал вальс «На прекрасном голубом Дунае» на вечере венского мужского певческого общества в Дианабаде, где бассейн был переоборудован в бальный и концертный зал.
Вена, которую Франц Иосиф знал с детства, росла вместе с ним: литературно выражаясь, она взрывала свои границы. В 1857 году император дал согласие на слом городских стен, что побудило Иоганна Штрауса сочинить «Польку-демолирер», о разрушении. Эти бастионы сопротивлялись турецкой осаде в 1529 году, во времена Фердинанда I, канонаде Богемии и Швеции во время тридцатилетней войны, пережили большую осаду турок в 1683 году и артобстрел наполеоновских войск.
Цены на землю поднялись так высоко, что окружающая городскую стену полоса земли, так называемый «гласис», была продана в целом за 50 миллионов долларов, выражаясь в сегодняшних деньгах. Земля стоила 500 гульденов за квадратную сажень (принадлежавшая эрцгерцогу Альбрехту[452] была еще на 250 гульденов дороже.) Выручка была использована для строительства одного из самых роскошных бульваров Европы – венской Рингштрассе.
Рингштрассе охватывала все барочные дворцы и костелы, древние дома и вымощенные булыжником узкие улочки внутреннего города. Хотя население стремительно увеличивалось, а город расширился далеко за прежние предместья, он так и не потерял своего сельского характера: из центра города все еще временами открывался вид на силуэт зеленого холма Венского леса.
За широкими полосами травы и двойными рядами еще очень тоненьких липовых деревьев, поднялись в последующие годы пышные муниципальные строения Рингштрассе: роскошно оборудованная опера, Бургтеатр, оба музея, парламент, ратуша. Императорский дворец Хофбург, который прежде граничил с городской стеной и был больше похож на крепость, чем на дворец, приобрел свою окончательную форму. Было пристроено новое крыло, новая улица связывала его, через ухоженный парк, с улицей Рингштрассе.
По Рингштрассе проезжали самые элегантные кареты, кучера правили самыми великолепными упряжками. Маленький Фрейд[453], прогуливаясь по воскресеньям со своим отцом по Рингштрассе, мог с первого взгляда узнать, находится ли в карете, выезжающей из Хофбурга, император или императрица: их кареты имели полностью позолоченные колеса, если же это был только кронпринц, то карета его имела только наполовину позолоченные колеса, если это был всего лишь обыкновенный эрцгерцог или эрцгерцогиня, тогда позолота была на четверть, а милые венцы прозвали его достаточно непочтительно – «потертый».
На Ринге можно было увидеть самые роскошные, живописные униформы Европы: пестрые гусарские венгерки, темно-синие мундиры и небесноголубые брюки императорской дворцовой гвардии, венгерскую лейб-гвардию в ярко-красных, украшенных серебряными шнурами жакетах и лимонно-желтых сапогах.
Императорская армия была одной из тех двух крупных сил, которые удерживали империю от распада. Ее солдаты говорили на венгерском, чешском, хорватском, сербском, польском и русинском, но приказы отдавались по-немецки и все войска присягали на мече и произносили одну и ту же клятву верности лично императору.
Самыми молодцеватыми и заносчивыми воинами были кавалеристы; офицеры скакали на самых быстрых конях, заключали самые сумасшедшие пари, смело сражались на дуэлях и завоевывали самых красивых девушек. Лошади и искусство верховой езды были главной темой разговоров, как в казармах, так и в салонах. Говорили о «виртуозных выступлениях» безумно смелого графа Зденека Кински, который сломал себе уже все кости на теле, кроме затылка, и про его еще более удалого дядю, который однажды поспешил с четверкой лошадей по наружной лестнице прямо в банкетный зад дворца.
Генерал-майор Адам фон Берсевич заключил знаменитое пари. Он поспорил со своими друзьями-офицерами что сможет, сидя задом наперед на своем только наполовину объезженном коне, преодолеть все восемь препятствий школы верховой езды. За ним признали одну ошибку, но даже это оказалось неважным.
Этот героический поступок принес ему восхищение императрицы Елизаветы, которая сама была бесстрашной наездницей. Она назначила его своим дворецким, и он служил ей до конца ее жизни.
5. Максимилиан в Мексике
Через несколько дней после коронации в Венгрии, пришло известие о трагедии, об одном из первых кровавых злодеяний, которые почти положили конец династии Габсбургов и придали атмосферу греческой трагедии последнему акту господства этой династии. Младший брат Франца Иосифа, симпатичнейший, любезный, но непрактичный Максимилиан, был расстрелян, как предатель 19 июня 1867 года на солнечном холме вблизи Куеретаро в Мексике. Он пробыл императором Мексики только 3 года.
Максимилиан I, и мператор Мексики
Оба брата, Франц Иосиф и Макси, родились с разницей только в два года и с колыбели соперничали за любовь матери. В то время, как старший унаследовал все разумные достоинства Софии – самодисциплину, прилежание и сознание своего долга, – у Максимилиана было природное обаяние, он был веселым, легко следовал велению сердца. У него был поэтический дар, он пел приятным баритоном и любил музыку, как большинство Габсбургов, за исключением Франца Иосифа. Максимилиан страстно любил играть в театре и имел склонность к широким жестам: так однажды он послал своей матери к рождеству букет из цветов в два с половиной метра в обхвате.
Максимилиан женился на красивой и честолюбивой принцессе Шарлотте Бельгийской[454]. Этот брак был очень счастливым за исключением двух обстоятельств: у них не было ни детей, ни профессии.
Шарлотта Бельгийская, императрица Мексики, жена Максимилиана I
Как и многим младшим братьям и сестрам монарха, Максимилиану ничего не оставалось делать, как замещать своего брата на официальных церемониях. Он был послан генерал-губернатором в Милан, когда итальянцы начали выступать за свободу. Но у него было слишком мало авторитета и, кроме того, было слишком поздно, чтобы можно было унять националистические настроения просто присутствием брата императора. Он любил все, что было связано с кораблями и мореплаванием, и был назначен комендантом скромного австрийского флота. Но Максимилиан нажил врагов в военном министерстве, когда потребовал увеличения флота и собственное морское министерство. Советники Франца Иосифа дали понять, что было бы неразумно с его стороны увеличивать как раз тот род вооружения, которому так очевидно посвятил себя его любимый брат. Максимилиан и Шарлотта построили для себя волшебный замок Мирамар с видом на порт Триеста, и ожидали благоприятного случая для осуществления своих честолюбивых планов.
В начале шестидесятых годов в Европу прибыла группа богатых мексиканских эмигрантов, которые бежали от революции под предводительством Хуареса[455]. Католически и консервативно настроенные, они искали в Европе поддержку своих планов: они хотели установить в Мексике монархию. Им нужны были деньги, войска и настоящий европейский отпрыск императорского рода. Король Франции Наполеон III проявил интерес к их намерениям и дал им войска; французские финансовые круги тоже оказали содействие.
Однако, все их надежды превзошли ожидания, когда им удалось привлечь в качестве претендента на трон подлинного Габсбурга. Максимилиан согласился принять корону, которую они так заманчиво ему пообещали.
Роль, которую сыграл Франц Иосиф в афере Максимилиана, не совсем однозначна. Братья часто расходились во мнениях, редко выступали с одинаковой точкой зрения в делах монархии. Австрийский министр иностранных дел, граф Рехберг[456], отрицательно относился к мексиканской авантюре, также относилась эрцгерцогиня София и многие другие при дворе. Франц Иосиф, вероятно, предоставил событиям развиваться своим чередом. Он не дал согласия на военную поддержку со стороны Австрии и настоял на том, чтобы Максимилиан, до того, как он примет мексиканскую корону, отказался от своего права на престолонаследие в Австрии. Братья ожесточенно спорили по вопросу отказа от наследования; в конце концов Францу Иосифу самому пришлось поехать в Триест, чтобы склонить своего брата поставить подпись.
Несколько дней спустя Максимилиан и Шарлотта вышли в море на фрегате «Наварра». Они использовали солнечные дни во время плавания для того, чтобы наметить придворный церемониал.
Все это предприятие было с самого начала до конца бессмысленным. Плебисцит, который Максимилиану показали, как доказательство того, что «народ желает, чтобы им правил благородный и знатный князь», оказался фарсом. В примитивной, полутропической стране они нашли, кроме посланного Наполеоном III армейского корпуса, только горстку сторонников и полностью погрязшее в долгах, почти обанкротившееся правительство.
Максимилиан предпринял отчаянные усилия, чтобы привлечь на свою сторону мексиканский народ. Он объехал страну с сомбреро на голове и говорил с людьми на плохом испанском языке. Шарлотта и он давали блестящие государственные банкеты в своем дворце Чапультепек, прикрепляли на грудь сверкающие ордена тем, кто был предан им, и усыновили маленького мексиканского мальчика, хотя его мать позже потребовала его обратно.
Приключение быстро приближалось к катастрофическому концу. Политические трудности во Франции, особенно растущий страх перед Пруссией, заставили Наполеона III отозвать свои войска из Мексики. Максимилиан, у которого не было ни наличных денег, ни возможности достать их, попросил кредит у императора Франции, но тот был глух к просьбам. Хуарес, между тем, собрал на севере страны свои революционные войска и ждал момента, чтобы нанести удар. Все это время письма, которые Максимилиан писал домой в Хофбург, были такими веселыми и довольными, как описания юноши из летнего лагеря.
Летом 1866 года положение стало таким отчаянным, что Шарлотта отплыла в Европу, чтобы привезти помощь своему мужу. После того, как в Париже Наполеон III бесцеремонно выпроводил ее, она поехала дальше в Рим, чтобы передать просьбу императора Папе Римскому. В Ватикане Шарлотта была совсем сломлена и погрузилась в сумрачный мир шизофрении. Максимилиан получил печальное известие о душевном умопомешательстве своей жены как раз тогда, когда французские войска покидали город Мехико. После этого он послал депешу своей семье в Вену, где сообщал, что он еще до Рождества прибудет домой.
Между тем в Австрии поражение при Кениггреце и, в особенности, правительственный кризис, обескуражили всю Австрию. Популярность Франца Иосифа упала до самой нижней отметки за почти 68 лет его правления. Ходили слухи, что определенные круги планировали принудить Франца Иосифа к отречению от престола и привезти обратно Максимилиана из Мексики, чтобы назначить его регентом при несовершеннолетнем кронпринце Рудольфе. Франц Иосиф, должно быть, не особенно радовался предстоящему возвращению своего брата. В Вене, однако, никто не подозревал, что симпатичный, жизнерадостный «Макси» находился в серьезной опасности. Эрцгерцогиня София писала ему в категорическом тоне, что как бы она ни стремилась к его возвращению: «Я все же желаю тебе, чтобы ты так долго выдержал в Мексике, как только возможно, и чтобы это произошло с честью».
Максимилиан уже отправился в путь домой и находился на пути к порту Вера Крус, когда его бельгийские и австрийские советники настроили его на другой лад и переубедили не отрекаться от трона. В его свите находился подлый пастор, патер Фишер, который незадолго до этого присоединился к нему. Максимилиан решил, на свою погибель, повернуть назад. Со своими до смешного незначительными вооруженными силами, он наткнулся на Хуареса, был вскоре побежден, взят в плен, поставлен перед военным судом и приговорен к смерти.
Это сообщение ужаснуло и привело в смятение его друзей в Европе. Никто даже отдаленно не подумал о том, что это романтическое приключение может окончиться трагически. Были пущены в ход все средства, чтобы спасти Максимилиана – были отосланы прошения о помиловании, министры сделали представления. Франц Иосиф попросил американского госсекретаря Сьюарда[457] о вмешательстве и пообещал снова вернуть Максимилиану его право престолонаследия.
Напрасно, все усилия были предприняты слишком поздно. Сияющим утром 19 июня 1867 года Максимилиана и двоих его мексиканских генералов повели на расстрел на холм вблизи Куэретаро.
«Я не мог бы выбрать себе лучшего дня для смерти», – заметил он. Он дал каждому солдату из команды, исполнявшей приговор, кусочек золота и просил их, чтобы они целились точно ему в сердце. Его последние слова были: «Пусть моя кровь, которая сейчас прольется, принесет этой стране добро».
Это не было его самым последним словом. Первый залп не убил его, а одна из пуль разорвала ему лицо. Его последним словом по-испански был крик удивления и боли: «Hombre!» Только второй залп, который дали по приговоренным, извивающимся в пыли, положил конец его жизни.
Вскоре после коронации Франца Иосифа и Елизаветы в Венгрии 30 июня, ужасное известие было доставлено в семью Максимилиана.
Целыми днями слышно было, как эрцгерцогиня София ходила по своей комнате в Хофбурге взад и вперед и всхлипывала: «Мой любимый, добрый сын! Расстрелян, как преступник!».
Последние письма Максимилиана пришли в Хофбург только много недель спустя, словно были посланы из гроба. Францу Иосифу Максимилиан написал: «Дорогой брат, по воле судьбы вынужденный безвинно и незаслуженно поплатиться жизнью, я посылаю тебе эти строки, чтобы от всего сердца поблагодарить тебя за твою братскую любовь и дружбу. Пусть Бог щедро вознаградит счастьем, радостью и благосЛувением тебя, императрицу и милых детей. Я прошу у тебя прощения от всего сердца за ошибки, которые я совершил, за печали и огорчения, которые я тебе причинил в жизни. Я обращаюсь к тебе с одной единственной просьбой: чтобы ты с любовью вспомнил о тех верных бельгийских и австрийских военных, которые с преданностью и самопожертвованием служили мне до конца моего жизненного пути. Максимилиан. Куэретаро, в тюрьме Лас Капучинас, июнь 1867».
Один за другим прибывали в Хофбург свидетели последнего акта мексиканской трагедии: австрийским консул фон Тавера появился с завещанием Максимилиана, старая венгерская повариха Максимилиана передала его шляпу и его пропитанный кровью носовой платок и последними в Вену прибыли его адъютанты и солдаты, по одному, в надежде на императорскую милость.
Под конец, в сентябре того же года в Хофбурге появились три своеобразных индивидуума, которые выдавали себя за сторонников Максимилиана и назвались: патер Роккатани, Антонио де ла Роза и Дон Хосе Марото. Они попросили аудиенции у Франца Иосифа и утверждали, что владеют бесценной тайной, которую они могут сообщить только ему лично. Их невероятное предложение было следующим: они хотели выдать тайную формулу превращения серебра в золото Францу Иосифу и семье Габсбургов, «этой последней твердыне законности и подлинной веры». Чтобы провести эксперимент им потребовалось в совокупности пять миллионов серебряных гульденов из монетного двора. Франц Иосиф пригласил профессора химии из политехникума, который должен был присутствовать при их опытах. Этому трио удалось, тем не менее, облегчить императорскую шкатулку на 90 000 гульденов, прежде чем их мошенничество было разоблачено.
6. Жизнь семьи в семидесятые годы
Годы после коронации в Венгрии были, пожалуй, самыми гармоничными в жизни Франца Иосифа и Елизаветы. В следующем – 1868 году – родился их последний ребенок, девочка по имени Валерия[458]. Елизавета освободилась, наконец, от вмешательства своей свекрови и больше не позволяла ей подчинить себя. Она оставила этого последнего ребенка у себя и осыпала его страстной любовью, которую ей не давали проявить к другим детям. Она устроила так, что этот ребенок родился в Венгрии в замке Годолло, где императорская семья подлогу останавливалась каждый год.
В Хофбурге император и императрица вели, некоторое время, относительно нормальную семейную жизнь. Елизавета реже убегала из дома, она сопровождала мужа во время его проверок гарнизонов, посещений столиц земель, на открытии выставок, короче, на всех тех официальных мероприятиях, которые были так неприятны ей. В Страстной четверг она, одетая в длинное черное платье, мыла ноги беднякам, а во время процессии праздника Тела Господня она шла вместе со всеми и несла горящую свечу.
На Рождество 1866 года эрцгерцогиня София писала Максимилиану в Мексику: «Наши четыре внука и их родители пришли 26 декабря к папе и ко мне, чтобы посмотреть на елку. Гизела[459] и Рудольф очень радовались тому, что смогут провести Рождество со своими маленькими кузенами (детьми Карла Людвига[460], младшего брата Франца Иосифа), которых они очень любят. Все они были прелестны и показывали друг другу свои игрушки, которые они принесли с раздачи рождественских подарков.
Император, который нежно умел забавляться с маленькими детьми, усадил маленького толстого Отто[461] в сани и катал его, потом Рудольф проделал то же самое с остальными. Но Франци (трехлетний эрцгерцог Франц Фердинанд[462]) придумал кое-что получше: он вскарабкался на диван и сел возле твоей невестки Сисси, с которой он долго болтал».
Елизавета, с ее чарующей красотой, могла завораживать и пленять, когда она этого хотела. Эту власть над людьми она сохранила до конца жизни.
Американский посол Джон Лотроп Мотли[463], который был представлен императрице в 1863 году, писал: «Она чудесное создание, двигается с грацией и достоинством. Она намного красивее, чем на фотографиях, которые конечно не могут передать впечатления цветущей молодости, которое она пробуждает. У нее красивая фигура и лицо поблескивает той матовой белизной, которая по вечерам так эффектна. У нее темные глаза и выражение ее лица невероятно мягкое, даже немного застенчивое. Она говорила с нами тихим голосом на английском языке, который она знает очень хорошо».
