Текст книги "Спой мне о любви"

Автор книги: Дорис Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Если я вам доверяю? – Колин лукаво взглянул на меня. – А где в это время буду я?

– Вы сами только что сказали, что собираетесь в Германию и в Штаты, – холодно заметила я.

– Мама, как ты могла солгать Колину, что меня нет? – возмущенно выпалила я с порога.

– О, только не говори, что вы случайно наткнулись друг на друга!

Судя по всему, она не испытывала никаких угрызений совести и извиняться не собиралась.

– Ты влюбилась в него, дорогая, вот почему.

На несколько секунд я лишилась дара речи.

– Я? Я влюбилась в Колина? Я в него, а он в меня, так по-твоему? – Почему-то мои слова прозвучали не так язвительно и саркастично, как хотелось бы.

– Нет, я так не сказала. Он всего лишь решил использовать тебя в своих интересах. О, Деб, разве ты не понимаешь? Он поднял такой шум по поводу того, что Адам пользовался твоей добротой несколько недель, а сам собирается сделать то же самое, если ты не будешь осторожной, но только в его сети ты попадешь на долгие годы. Дорогая, это так очевидно! С такой, как ты, у него не будет домашних проблем, и он сможет уезжать, куда и когда ему будет угодно!

– С такой, как я?.. – ошарашенно повторила я.

– Вот именно, – сердито заявила мама. – Он видел, как ты добра с детьми, и знает, что твоя специальность – домоводство. Дай ему шанс, и он сделает тебе предложение… О, я уверена, он хорошо тебе за это заплатит.

– Хорошо заплатит за что? – пролепетала я. У меня голова пошла кругом от ее слов.

– Дорогая! – сочувственно покачала головой мама, поражаясь моей недогадливости. – За то, что ты станешь его экономкой!

– Экономкой… – Мне потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание. – Но это полнейшая чепуха! Я не смогу… Он знает, что не смогу… Я…

Мне не хотелось говорить прямо, что это было бы для меня оскорблением. Если честно, мне вообще больше ничего не хотелось говорить. Я просто не могла себе представить, что Колин, который сам когда-то был моим коллегой по профессии и прекрасно знал, как я уважаю и почитаю се, не сумел разобраться в моих чувствах. Но оставить мамины слова без внимания я тоже не могла.

«Берегитесь, как бы однажды я не попросил вас помочь мне уладить некоторые мои проблемы», – сказал Колин. У него столько денег, что он вполне может позволить себе нанять домоправительницу и доверить ей своих детей. Тем более, что на него сейчас оказывают давление, требуя продать «Слайгчен». Теперь неудивительно, что он хочет познакомить меня со своими родителями… Я упорно пыталась сложить два и два и так и эдак, но результат получался один и тот же. Боже, я просто не смогу произнести слова отказа, глядя ему в лицо! Остается только одно – я порву карточку с его адресом и телефоном, а вместе с ней выкину все свои воспоминания о семействе Камерон.

Две недели в Глазго прошли в суете и хлопотах. В колледже расписание составили так, что я вела и первый, и второй, и третий годы обучения, поэтому готовиться к лекциям пришлось всерьез и на совесть. Еще в учебном плане было несколько экскурсий, и я заранее осмотрела местные достопримечательности, чтобы рассказать студентам об архитектуре: один раз съездила в Пейсли, с его старинным аббатством, стоявшим на зеленом лугу, где все еще цвели розы, и один раз – в Килмарнок. Из последней поездки я возвращалась в Глазго на автобусе, думая об отчете, который нужно было отправить в департамент образования, когда вдруг мимо нас промчалась синяя машина. Мысли о работе тут же испарились, как утренняя роса в летний день, я вскочила и вытянула шею, чтобы получше разглядеть, кто был за рулем. Слишком поздно. Передо мной расстилалась лишь широкая дорога с розовыми черепичными крышами домов по обеим сторонам и склоненными деревьями. Но я уже поняла – прощай душевный покой. Карточку Колина я порвала, зато запомнила адрес: «Слайгчен», Криллу. Криллу – городок на маршруте автобуса. В прошлую субботу я ездила в Эдинбург и, прежде чем мы добрались до автострады, заметила дорожный указатель с этим названием. Интересно, что собой представляет «Слайгчен»? Хорошенький домик вроде тех, мимо которых я сейчас проезжаю, с двумя входами и верандами, выступающими по бокам? На что похож Криллу? Завтра суббота… Это безумие, осадила я себя решительно, безумие!

Но вечером, когда я взялась за сочинение отчета, волнение вновь вернулось. Не далее чем в двадцати милях отсюда стоит дом, и в нем трое людей… А на моей кровати сидит кукла по имени Хани, точная копия той, что сгорела в «Тор-Рок», и глупо мне улыбается. Да, я купила ее и одела, сшила для нее шотландскую юбку, маленький меховой кошелечек и белую рубашку с кружевами, связала свитер…

Для того чтобы прогуляться по округе в солнечный день, повод искать не надо. Но суббота оказалась туманной, прохладное утро предвещало заморозки с наступлением темноты, и мы с Хани, одетой в килт и шерстяной свитер, взяли один билет на двоих до Криллу. Туда и обратно. Я знала, что мы обе вернемся.

Дорога бежала через индустриальную часть города с унылыми облупившимися зданиями, затем мимо особняков предместий и внезапно испугала меня огромным открытым пространством и зигзагом гор. Горы были не так красивы, как низкие холмы Пентлендса, взирающие на Эдинбург, и все же… Сегодня их вершины, прячущиеся в легком тумане, казались стражами на границе волшебной страны. И Криллу по нелепой случайности вполне мог оказаться всего лишь моей выдумкой. Но городок – реальный или иллюзорный – все же предстал передо мной в движении, проносясь за окнами автобуса, как кадры киносъемки. Его название было и на указателе: «Классическая школа Криллу». И такая тишина царила вокруг, что у меня появилось странное чувство, от которого щемило сердце: не очень уютное, не особенно приятное это было местечко, но если существуют в мире города, где время остановилось, как будто зачарованное золотыми кострами осени, так это Криллу. Я смотрела и насмотреться не могла на небрежно разбитые сады, сполохи огненно-красной листвы, старинные приземистые домишки…

Автобус, не останавливаясь, продолжал медленно и неуклюже ползти к центру города. Вскоре кирпич и бетон уступили место живым изгородям, пасущимся овцам и указателю: «Криллу. Гольф-клуб», и мы вновь оказались в предместьях. Мимо нас проезжали фургоны с надписями «Глазго» на бортах. Знакомый парк… Оскорбительная для глаз картина: запущенный индустриальный район, облупившаяся краска на стенах угрюмых зданий… Повернув налево, автобус осторожно подкатил к остановке, прямо туда, откуда началось наше путешествие.

Я побывала в Криллу, но ничего не сделала. Просто сидела в автобусе и ждала с детской наивностью, что он сам остановится.

Обычно я никогда не чувствую себя одинокой в незнакомом месте, но в этот момент, когда мы с Хани, по-прежнему лежавшей в сумке, подходили к двери моей квартиры в Глазго, одиночество превратилось почти в физическую боль.

Глава 11

В понедельник, когда я торопилась на свою первую лекцию, привратник протянул мне письмо. Почерк на конверте был незнакомый, стоял почтовый штемпель Глазго. Я вскрыла его и вначале увидела номер палаты, затем название госпиталя. Письмо было коротким:

«Дорогая Дебора!

Помните, как жестоко вы со мной поступили, потащив пешком в Литон? Надеюсь, наша следующая долгая прогулка будет более удачной: я наконец-то решил привести ноги в порядок – давно пора, вот и улучил минутку. Если у вас найдется свободное время, хотел бы вас увидеть. Часы посещения с 17 до 19. Это, кстати, опять тот парень, Джон Маккензи. Все еще держу пальцы скрещенными!»

Палата оказалась общей, с шестнадцатью кроватями, все были заняты. Радио работало на полную громкость – передавали футбольный репортаж. Повсюду опрятные простыни, мужчины в пижамах, и мой взгляд словно магнитом притянуло лишь к одной из них – темно-синей в желтую и белую клетку. И почему я всегда считала, что поджарая мускулистая фигура Адама куда привлекательнее этой – крупной, коренастой, статной?

– Джон! – улыбнулась я. – Как вы себя чувствуете? – И тепло пожала его руку.

– Разве так здороваются со старым другом? Мои соседи по палате ждали этого весь день!

«Что ж, если они ждали…» – подумала я, удивляясь самой себе. Он подставил губы. Они были мягкие, нежные, но решительные.

– Колин, – прошептала я, – что вы делаете…

От поцелуя, не похожего ни на один из тех, что я когда-либо получала, закружилась голова.

– Ладно, думаю, для начала достаточно, – смилостивился Колин, весело прищурившись. – У меня до этого визитеров не было, понимаете ли, кроме родителей, так что ребята меня ужасно жалели. Но я успокоил их – сказал, что, когда вы придете, все наверстаю.

Операция на ступне – дело серьезное и болезненное, но Колин совсем не выглядел пациентом, удрученным недугом.

– О, мы тут вовсю веселимся, – сообщил он. – Я, между прочим, отлично провожу время!

Контраст между этим и моим последним визитом к мужчине в госпиталь был очевиден. Да, Колин умеет получать от жизни удовольствие при любых обстоятельствах. Только вот в тот вечер на концерте в Сикоуве ему не повезло… И в этом виновата я.

– Двадцать четвертого уже лечу в Германию, – радостно сообщил он.

Я ужаснулась:

– А вы будете в состоянии?

– Ну конечно! Я же не ногами пою. А если я выйду на сцену босым – вряд ли мне удастся в ближайшее время надеть ботинки – и спою «Босоногого бродягу», эффект будет потрясающий!

Тут я решила – теперь или никогда.

– Колин… о том вечере, в Сикоуве. Глупо было с моей стороны не спросить вашего разрешения. Простите. Мне очень жаль.

– Не берите в голову, – сразу же ответил он. – Я тоже вел себя по-идиотски. Надеюсь, без обид?

Я робко кивнула, думая, что на этом он закончит, но Колин, однако, продолжил:

– Понимаете, я дал обещание, которое всегда пытался держать. Поклялся не водить детей на свои концерты.

Вновь, но только на мгновение, его взгляд стал печальным, и мне уже не было необходимости спрашивать, кому он дал это обещание. Анне. Но почему? Жена должна радоваться успехам мужа и понимать, что дети имеют право гордиться своим отцом.

– Я знаю, вам это кажется странным. Но видите ли… – Колин неопределенно махнул рукой. – В общем, Анна хотела, чтобы я бросил эстраду.

– Не может быть! – недоверчиво воскликнула я.

– Она считала, что популярные песни, которые я исполняю, звучат вульгарно. – Он пожал плечами. – Анна была не от мира сего, с утонченным чувством прекрасного. Она признавала только классическую музыку.

«Может, она и была такой утонченной, – подумала я, – только явно с бельмом на глазу. Во-первых, вульгарность – последний эпитет, который можно употребить по отношению к тому, что Колин делает на сцене. Мир стал бы беднее без него. А во-вторых, он и сам многое потерял бы, если бы его лишили любимого занятия».

– Это, конечно, не мое дело… но… – Я собиралась сказать: теперь ваше обещание никому не нужно, но поняла, что не смогу.

– Разумеется. Анна умерла, – спокойно закончил за меня Колин. – Только не все так просто. У нас было джентльменское соглашение: я продолжаю исполнять популярные песни, а Анна держит детей подальше от сцены, по крайней мере пока они маленькие.

«Джентльменское соглашение!» – сердито подумала я и тут же в моих ушах зазвенел детский голосок: «Папочка не поет за деньги, это дурно!» Анна добилась только одного: посеяла в душах детей семена презрения к отцу.

– Анна всегда надеялась, – продолжил тем временем Колин, – что я вернусь к преподаванию. Наверное, она могла бы прожить дольше, если бы я так и сделал.

– Нет! – пылко прервала я его. – Нельзя отказываться от того, что у вас так хорошо получается!

– Но по поводу моего преподавания тоже не было никаких жалоб, когда я работал в Криллу, – сказал Колин, лукаво глядя на меня. – И они думали, что это будет неплохим компромиссом, если я стану учителем музыки.

– Они?

– Анна и Адам. Я не могу представить себе жизни без музыки и постоянно испытываю в ней потребность. Во всяком случае, я всегда это чувствовал. Адам же думал, что я гонюсь за большими деньгами, а Анна… Ладно, теперь это не имеет значения.

– Да. Вы заплатили свой долг Анне. Подумайте о детях. Разве они не имеют права на то, чем наслаждается весь мир? – Я почувствовала, как запылали мои щеки. – У вас удивительный голос!

Молчание было мне ответом, и в первый раз я увидела Колина ошеломленным и растроганным.

– Вы не понимаете, что значит для меня услышать это от вас, Дебра, – тихо произнес он.

Ну вот, я опять невольно выдала свои чувства, поэтому сразу решила пойти на попятную.

– Все, кто слышал ваше пение, так считают, – отрезала я, но, увидев на его лице разочарование, не выдержала и добавила: – Нет, серьезно, я привыкла думать как Адам и только недавно обнаружила, как много в жизни упустила.

Опять в нашем разговоре наступила пауза. Синие глаза стали строгими и очень внимательными.

– Мы все еще говорим о музыке?

– Разумеется, – быстро ответила я, окончательно смешавшись.

– Жаль.

Прозвенел звонок, возвещавший об окончании приемных часов, и я поспешно вскочила.

– О, кстати, я вам кое-что принесла. Закройте глаза и протяните руку. Нет, оба закройте, – приказала я, когда он лукаво посмотрел на меня одним глазом.

Через секунду я положила ему на ладонь куклу в килте. Он долго благодарил меня и за нее, и за фрукты.

– Я еще к вам зайду, – небрежно бросила я.

– Знаете что? Буду держать вот так! – Он поднял обе руки вверх и решительно скрестил пальцы.

– Джон Маккензи, ты все такой же!

– А ты другая. Вот почему мы любим друг друга.

– А кто сказал, что мы любим друг друга?

– Во-первых – я, и ты – во-вторых.

Этот диалог конечно же предназначался для ушей его соседей по палате. Колин даже решил подкрепить слова действием – собрался поцеловать меня, но я почему-то оробела и не позволила ему. Мы пожали друг другу руки, и я поспешно вышла вслед за остальными посетителями.

Через два дня меня позвали к телефону.

– Мисс Белл? – раздался в трубке женский голос с отчетливым шотландским акцентом. – Я мать Колина. Он приезжает сегодня днем из госпиталя и просил меня сообщить вам об этом. Он сказал, что вы согласились заглянуть к нам в гости. Когда вам удобнее – в субботу или в воскресенье?

Чувство радости переполнило меня. Криллу, казавшийся мне после субботней глупости сказочным миражем, обрел форму и занял свое законное место на земле. Суббота, конечно, настанет скорее, но надо учесть и то, что Колин приезжает из госпиталя только сегодня, во вторник, ему нужно отдохнуть.

– Я тоже думаю, что лучше в воскресенье, – согласилась со мной миссис Камерон. – Посоветовав ехать поездом, а не автобусом, она пообещала, что кто-нибудь встретит меня на станции в 12.30. – Подоспеете как раз к обеду!

– О, пожалуйста, никаких обедов! Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

– Глупости, дорогая! Что такое одно лишнее место за столом? Только ничего не перехватывайте по дороге.

Криллу, когда поезд прибыл туда в воскресенье утром, уже не имел никакого налета уныния. Он был прекрасен, и близкие склоны гор, залитые солнечным светом, теперь весело зеленели и желтели. На лугах паслись коричнево-белые стада, в лощинах прятались домики под красными черепичными крышами. На маленькой станции я оказалась единственным пассажиром, так что не удивительно, что меня сразу же узнали, как только я сделала первые шаги по платформе.

Радостный вопль: «Дебора!» – и маленькая фигурка в синем блейзере бросилась в мою сторону. Круглая голова ткнулась мне в живот, руки обхватили за талию.

– Боже мой, Йен, ты такой нарядный! – воскликнула я и тут увидела подходившего к нам пожилого статного мужчину. Таким же, наверное, будет Колин лет через тридцать.

– Мисс Белл… – Он протянул руку. – Позвольте вас поздравить. Мой внук впервые в жизни без напоминаний причесался сам – и все ради вашего приезда.

– Это мой дедушка, – поспешно вставил Йен. – Он вел машину. А папа около станции. Он не смог прийти, потому что он в шлепанцах!

Мистер Камерон смущенно кашлянул и проводил меня к припаркованному у станции синему автомобилю. Из окна мне помахал Колин. Рут, как всегда ревностно охранявшая отца, сделала то же.

– Ну, Дебра, – большая ладонь сжала мои пальцы, – добро пожаловать в Криллу. Мы даже заставили выглянуть солнце ради вас.

– И надели шлепанцы! – засмеялась я. Необходимо было сказать что-то легкое, чтобы справиться с натиском эмоций, которые меня охватили.

– Ну, это лучшее, что я смог найти.

– Я тоже хочу, чтобы туфли на меня не налезали, – заявила вдруг Рут. – Тогда я не смогу ходить в школу.

– И я хочу, чтобы туфли на меня не налезали, – подхватил Йен. – Тогда я не смогу ходить в церковь.

– Что за разговоры! – Дед так строго посмотрел на внуков, что у них даже щеки порозовели.

Колин ласково обнял близнецов, продемонстрировав мне, чья точка зрения ему ближе.

– Не знаю, что вы скажете об этом мавзолее, – заметил он, когда машина подъехала к высокому дому, построенному на холме.

– Она, скорее всего, вежливо промолчит, – хмыкнул его отец, и машина миновала слегка покосившиеся ворота.

«Слайгчен» оказался красивым местечком, но довольно запущенным. Нужно смести золотую листву каштанов с покатых лужаек, удалить увядшие георгины с больших полукруглых клумб, поправить ворота и перекрасить дом… Ну вот, опять эта дурная привычка расписывать по пунктам все то, что я могла бы сделать с чужой собственностью, дав волю воображению! И все же кто выбрал этот ярко-зеленый цвет? Со своей розовой черепицей дом напрашивался на черно-белые тона.

– По-моему, вы не выглядите разочарованной, – осторожно сказал Колин. – Мне бы очень не хотелось ошибиться…

И я тотчас вспомнила мамины слова о том, что Колину нужна экономка. Он хотел, чтобы мне понравился дом, и дом мне понравился. Вернее, не совсем так. Я любила дома современные, с центральным отоплением и оборудованием по последнему слову техники. Я знала о них все, от «А» до «Я». Этот же, по моим предположениям, относился к Викторианской эпохе, когда ручной труд считался полезным, а семьи были большими. Возможно, именно последнее тронуло меня больше всего. У мужчины, который его купил, были жена, сын и дочь. Он, вероятно, хотел и других детей, которые заполнили бы своим смехом просторные комнаты и весело возились на огромных лужайках…

– Вот наша лодка! – ворвался в мои мысли голос Йена. Меня схватили за руки с двух сторон и потащили к трейлеру, на котором стояла гордость Камеронов.

В этот момент с крыльца раздался голос хозяйки:

– Осмотр достопримечательностей будет потом. Ну-ка, живо все сюда! Обед на столе.

У миссис Камером были седые волосы и такие же синие глаза, как у Колина. Вязаный синий костюм отлично гармонировал с ними. Пожав мне руку, она бросила нетерпеливый взгляд на остальную компанию. Только Рут поднялась вслед за мной по ступенькам. Йен, его отец и дед задержались, чтобы осмотреть заднюю шину автомобиля.

– По-моему, ее надо подкачать, – озабоченно сказал Колин.

Миссис Камерон свирепо посмотрела на него.

– Вы только взгляните на них, мисс Белл! Колин! Пожалуйста, иди сюда! – повысила она голос. – Врачи запретили тебе работать!

Ее слова и тон чуть было не заставили меня захихикать. Конечно же она видела в Колине не всемирную знаменитость, а маленького мальчика, и он останется для нее таким навсегда. Все матери так относятся к своим детям, даже если те уже выросли.

– Я только что подумал: какая жалость, что я не умею ходить на руках, – вздохнул Колин и заковылял к крыльцу.

Я была уверена, что ему больно наступать на прооперированную ногу. И все же через одиннадцать дней он улетает на гастроли. Действительно, у него твердый характер.

«Обычный» обед состоял из бифштекса, цветной капусты в сметанном соусе, золотистого картофеля и йоркширского пудинга, за которым последовал яблочный пирог с кремом. Воскресная трапеза в полном составе была, похоже, настоящим праздником для этой семьи.

– А теперь, ребята, – обратился Колин к близнецам, когда те закончили есть, – нам с Деброй нужно поговорить о делах, и я не хочу, чтобы вы попадались мне на глаза в течение часа.

Поговорить о делах… Мое сердце вновь тревожно забилось.

Колин прежде всего показал мне ту часть «Слайгчена», которую я еще не видела. Квадратные комнаты с высокими потолками так и просились быть детскими спальнями и игровыми, как приятно будет выбирать для них яркие цвета и узорчатые обои. Имея деньги, можно сделать этот дом уютным, теплым и очаровательным, думала я. Последнее помещение было самым большим. Окна выходили на равнину.

– Прекрасный вид. Наверное, помогает в работе, – заметила я.

Это был репетиционный зал, отделанный звуконепроницаемыми панелями. Мне оказана честь находиться здесь, я это чувствовала, и во мне крепла уверенность в том, что голос Колина – не подарок судьбы, как я раньше думала, а результат упорной работы. Да, несмотря на все его недостатки, этот человек, стоявший сейчас рядом со мной, стремился добиться совершенства собственными силами. Такой же была и я сама, так что мне следовало бы понять это давным-давно.

– Присаживайтесь, – указал он на диван и опустился на него рядом со мной, пристроив больную ногу на низенькой табуретке. – Мама хочет, чтобы я продал «Слайгчен», – неожиданно произнес он. – Уверен, она вам это уже сказала.

Да, сказала, когда мы с ней мыли посуду. «Мы не можем так жить дальше, – вздохнула она. – Джеймс перенес тяжелый бронхит и чувствует себя в Криллу не так хорошо, как в Ланарке. „Слайгчен“ слишком велик, его даже протопить-то толком не получается. А наш особнячок совсем крошечный, и в нем есть центральное отопление. Колин хотел проложить трубы и здесь, но это займет слишком много времени. Мне в любом случае придется забрать мужа в Ланарк в ноябре, поскольку зимние месяцы для него – самые тяжелые. К тому же… – Миссис Камерон осеклась, и я вдруг поняла: будучи сдержанной шотландской леди, она внезапно ужаснулась тому, что оказалась слишком разговорчивой при первой встрече с чужим человеком. – Ну да ладно, я и так уже много чего вам наговорила, так что вполне могу продолжить, – снова вздохнула она. – Вы знакомы с Магдой, вдовой моего старшего сына? Возможно, глупо с моей стороны, но я никак не могла отделаться от мысли, как было бы удобно, если бы Колин и она… Поэтому я и предложила, чтобы Магда взяла на время детей и вывезла их этим летом на юг. Теперь-то я понимаю, что не нужно было этого делать. Магда любит Колина, но никогда не примет детей. А Колин и слышать об этом не захочет».

– Составьте мне компанию, – прервал мои размышления голос Колина, – снимите туфли.

– Зачем? – удивилась я.

– Моя нога болит и требует компании.

Я отчаянно помотала головой, но мои руки уже сами стаскивали узкие лодочки. Какое наслаждение – пошевелить пальцами на ногах!

– Давайте их сюда, здесь свободная парковка. – Он задвинул мои туфли под стул, откинулся на спинку дивана и обнял меня за плечи одной рукой, как будто это был самый естественный жест в мире.

Но я знала, что это не так, это был сон, в котором я жила с тех самых пор, как поезд подошел к станции Криллу. О, как же не хочется просыпаться!

– Дебби, помогите мне. Подскажите, что делать.

– Ну, сначала я скажу вам, чего делать не следует, – весело откликнулась я. – Две вещи: вам не следует беспокоиться и ни в коем случае нельзя больше тревожить больную ногу.

– А если серьезно? Что вы думаете о «Слайгчене»? Если бы вы оказались на моем месте, вы бы продали этот дом?

– Ни за что на свете! – решительно заявила я. Колин любит «Слайгчен» и Криллу, почему он должен от них отказываться? К тому же ничто не помешает сделать ремонт в особняке, уж мне-то это по плечу…

– Тогда мне очень хотелось бы, чтобы вы оказались на моем месте, – по-детски обрадовался он. – Или я на вашем. Или чтобы мы с вами объединились.

Воцарилось молчание.

– Вы слышали, что я сказал? – спросил Колин и поднял голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Да. Вы прочли мои мысли.

Странно, но он выпрямился и удивленно уставился на меня.

– Я готова помочь вам, – объяснила я. – Я уже думала об этом и понимаю, что у вас на уме. Могу признаться, поначалу это было для меня шоком.

– Шоком? – чуть слышно повторил он.

– О, не обижайтесь, пожалуйста. Просто у меня были довольно амбициозные планы. – Я рассказала, что собиралась еще немного поработать за границей, набраться опыта, а венцом своей карьеры представляю пост директора колледжа. Увидев, что изумление, написанное на лице Колина, сменилось разочарованием и даже унынием, я поспешно продолжила: – Ничего, все это может подождать. А пока я просто перееду к вам. Думаю, вы не будете возражать…

Колин энергично замотал головой: мол, не буду, – зачарованно глядя на меня. Я даже усомнилась, понимает ли он то, что я говорю.

– Три года я буду вести хозяйство в этом доме и присматривать за Йеном и Рут, а вы в свою очередь обещайте заглядывать сюда почаще, потому что без вас я не сумею сделать ремонт. Ваши родители могут с чистой совестью уехать в январе домой в Ланарк. К тому времени, когда срок нашего договора истечет, дом станет мечтой каждой хозяйки, близнецам исполнится по девять лет, и они большую часть времени будут проводить в школе. Мне стукнет тридцать – самый подходящий возраст для учительницы, которая хочет чего-то добиться в жизни. Многие женщины отказываются от карьеры преподавателя на год или даже больше, когда выходят замуж, и…

– Мне как раз было интересно, доберемся ли мы до этого? – робко улыбнулся Колин.

– Ну вот и добрались. Итак, что вы думаете? – спросила я.

– Я против! – решительно заявил он. – Даже представить страшно, что через три года я останусь один-одинешенек!

– Не раньше, чем я найду вам другую экономку, – пообещала я. – А это будет нетрудно, потому что дом к тому времени будет в образцовом порядке.

Эффект, который произвели мои слова, оказался просто поразительным. Колин с грохотом опустил ногу на пол и замычал, но только совсем не от боли, как я поняла.

– Экономка?! Вы это предлагаете? Вы хотите прийти сюда в качестве экономки?

– Разумеется. А как же еще?

Он упрямо закусил губу, его плечи почему-то поникли.

– И вы еще заявляете, что мои родители смогут со спокойной совестью отправиться в январе домой в Ланарк? Дебби, моя дорогая девочка, вы же видели их!

– Дайте мне полчаса поговорить с вашей мамой, и я гарантирую, что у нее не останется никаких сомнений, – заверила я. – Я уже рассказала ей о своем образовании и теперь могу объяснить, в чем заключается мой план перестройки особняка. Моя мама тоже поначалу была не в восторге, но я и се смогу переубедить.

– Нет! – отрезал Колин.

– Нет? – Я не могла в это поверить.

– Нет, – повторил он. – И не смотрите так на меня, ради бога. Только подумайте, в каком положении мы с вами окажемся! Что вообразят себе люди? Незамужняя женщина в доме, где растут дети? О, конечно, я знаю, – сердито сдержал он меня, когда я было открыла рот, – ничего такого между нами случиться не может, потому что вы об этом хорошенько позаботитесь!

Меня словно горячей волной окатило, как в минуты самого неистового раздражения. Колин хочет воспользоваться мной в своих интересах! Не может быть, чтобы у него не было подружки – Хани, например, – но только не в Криллу. Криллу – дом, здесь дети, все приличия должны свято соблюдаться. Он только дразнит меня. Ничего подобного не может произойти со мной…

Внезапно Колин улыбнулся и нежно взял меня за руку:

– Вы должны простить меня, Дебра. Никто не знает лучше, чем я, что значит для вас ваша работа и как вы ей преданы. Это заставляет вас проявлять больше доброты и великодушия, чем я могу ожидать. Я действительно хочу, чтобы вы остались в этом доме. Но если вы не согласитесь на мое предложение, вопрос останется вне обсуждения.

– Ваше… п-предложение? – повторила я, запинаясь.

– Да, которое вы так и не услышали, – терпеливо сказал он, – потому что решили, будто я хочу предложить вам должность экономки. Но это не так.

Я ждала, затаив дыхание.

– Извините, но вам придется выйти за меня замуж, – сказал Колин почти виновато. – Ничего иного я обсуждать не стану. И никогда больше не побеспокою вас, если вы откажете. Я понимаю, что вы чувствуете. Но… Адам никогда не женится на вас, Дебра, или еще на ком-то. У меня есть веская причина так думать, поэтому не позволяйте пустым надеждам повлиять на ваше решение. К преподаванию можно будет вернуться, когда мы полностью устроимся. Я не миллионер, но и не нищий. Нам будет вполне комфортно, а я сделаю все, чтобы вы были счастливы. Итак, что вы на это скажете?

– Ничего, – выдохнула я. – Я имею в виду – мне нужно подумать.

– «И не быть обманутой легко, бессмысленно и неразумно», – процитировал Колин, к моему удивлению, совершенно серьезно. – Со своей стороны я могу гарантировать, что поступлю честно.

– Я тоже, – прошептала я, чувствуя себя пристыженной.

И все равно, убеждала я себя, это всего лишь деловое предложение. Он будет меня содержать, а я предоставлю ему за деньги другие ценности. Я не подведу его и не разочарую, он меня – тоже; об этом можно судить по его первой женитьбе, преданности детям, верности обещанию, данному Анне, и дому, который он для нее купил… И пусть я не обладаю ее достоинствами, зато умираю от любви к нему. Да, пришла пора в этом признаться самой себе. То утро, когда Колин упал в бассейн, тот вечер, когда мы вместе шли на репетицию церковного хора Адама, тот день в Плимуте, – я ощущала в сердце их пульсацию и могла продолжить счет драгоценных моментов, но в этом не было необходимости. Почему предательство Адама оказалось для меня не столь болезненным? Почему я почти забыла о нем, когда вернулась в Лондон? Потому что давно отдала свое сердце самому невероятному в мире мужчине, несмотря на отчаянную борьбу с самой собой и непроницаемую раковину, в которой пыталась спрятать свое сердце. А теперь самое лучшее, что я могла сделать, – это не дать ему догадаться о моих чувствах…

– Прекрасно! – воскликнул Колин. – В таком случае я не вижу никаких препятствий к свадьбе.

– Но вы понимаете, что брак соединит нас навсегда? И кольцо на пальце может оказаться тяжким бременем…

Он нахмурился, в его глазах отразилась странная смесь печали и сожаления – почти как тогда, на концерте в Сикоуве.

– Вот в чем загвоздка! Я приму это во внимание.

– Я думала не о себе, – поспешно сказала я. – О вас.

– Обо мне? – Его лицо просветлело, теплые ладони нежно сжали мою руку. – Думаю, у вас создалось неверное представление обо мне, Деб. Я умею петь романсы, возможно, лучше, чем кто бы то ни было, но это не делает из меня Лотарио [6]6
  Лотарио – в пьесе Роу «Кающаяся красавица» бездушный соблазнитель женщин.


[Закрыть]. Я обычный человек и для меня семья – очень важная часть жизни. – Он вновь нахмурился, но тут же улыбнулся. – Конечно, у меня были подружки, но любил я всего два раза в жизни.