Текст книги "Спой мне о любви"

Автор книги: Дорис Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

«Она же не станет…» – скептически подумала я, но она сделала это.

– Извини, папочка, – сказала Магда и по-царски прошествовала с близнецами к двери.

Чувствуя, что сейчас лопну от смеха, я поспешно уткнулась в носовой платок.

Прививать хорошие манеры, разумеется, необходимо, особенно в этом непредсказуемом возрасте, и, поскольку близнецы были сущим наказанием, в общественных местах с ними обходились гораздо строже, чем обычно. Но если двое детишек всю неделю ждут, чтобы их чмокали, тискали и крепко обнимали, а вместо этого получают урок этикета и суровые взгляды…

– Мистер Камерон, – сказала я, занимая стул, который освободил Йен. – Ваш сын снял одежду и пошел умываться. В это время мы видели кого-то у жертвенного костра… Это был не жрец, а жрица, взирающая на дело рук своих.

Колин уставился на меня:

– Вы хотите сказать, что Анни… Нет! Она была напугана до смерти!

Опять «Анни». Адам упоминал, что мать близнецов звали Анной…

– Именно она, – упрямо кивнула я. – Как я понимаю, Йен не увлекался столь специфической одеждой?

– Увлекался? Да он ее ненавидел! Я должен был это понять…

– Когда Дик издевался над ним, Рут почувствовала, что обязана вмешаться, – продолжала я. – Но когда дело было сделано, и вы разозлились, ей не хватило смелости признаться, а Йен ее не выдал.

– Да, он никогда бы ее не выдал, – с довольным видом согласился Колин Камерон. – После того как умерла их мать, я поручил ему опекать Анни. – Синие глаза сейчас были такими же невеселыми, как и тогда, перед аварийной посадкой в Хитроу.

– Но Йен такого же возраста, как и Рут, – язвительно заметила я.

– Не совсем. Он на тридцать минут старше, а за это время можно многому научиться. – Лицо его стало лукавым.

– Вопрос в том, что вы собираетесь делать.

– Я собираюсь попросить кого-нибудь съездить со мной в Плимут и помочь купить им что-то более подходящее.

– Очень правильно, – одобрила я.

– Значит, договорились? – заулыбался Колин.

Я удивленно уставилась на него:

– Но ваша невестка, наверное, лучше с этим справится…

– Магда? Да это же она купила килт!

– Вы должны были решительно воспротивиться. В конце концов, это ваши дети!

«И это я говорю Колину Камерону?» – недоверчиво подумала я. В любом случае одно хорошее дело сделано: я реабилитировала Йена в глазах отца, и справедливость восторжествовала.

Мама сидела со мной на скамейке, когда Камероны толпой вывалились из отеля и начали усаживаться в машину. Зрелище было колоритным, и несколько постояльцев остановились, чтобы на него посмотреть. Как оказалось, Фемида проявила милосердие: Рут не лишили поездки на море. Процесс усаживания затянулся; в суматохе девочка-подросток, которая в столовой все время пристально смотрела на Камерона, робко подошла к нему и протянула блокнотик для автографа. Колин, сияя, наклонился, пристроил блокнотик у нее на плече и расписался. «Театральный жест», – подумала я.

Наконец они уехали. На желтый твид, из которого я шила сарафан для куклы Рут, внезапно упала тень.

– Бог в помощь! – произнес Адам, и мое сердце подпрыгнуло. – Знаешь, я соскучился и заехал, потому что хотел еще разок взглянуть на твое личико, – добавил он, и мое настроение сразу же поднялось.

– Ты видел его и раньше, – пробормотала я, отрезая нитку.

– Да, конечно, – согласился Адам и принялся разглядывать меня, склонив голову набок. – Мне придется быть очень осторожным с тобой… чтобы выбрать правильный ракурс.

Только тут я заметила в его руках фотоаппарат.

– А чем тебя не устраивает, к примеру, мой левый профиль?

– Всем. С этой стороны ты слишком похожа на школьную училку.

– Но я и есть школьная училка! И горжусь этим. Кстати, я что-то не припомню, чтобы просила тебя о такой услуге.

– Это я просила, дорогая, – призналась мама, сидевшая до этого тихо как мышка.

– Ага. Так что лучше побыстрее с этим покончить. – В голосе Адама не слышалось особого энтузиазма.

Я отложила шитье и предложила всем немного прогуляться.

– О, только не я, Деб, если ты не возражаешь, – заявила мама. – Ненавижу вересковые пустоши, мне там как-то неуютно.

«Ты не особенно уютно чувствовала бы себя и на Бонд-стрит, – весело подумала я, – если бы у тебя возник такой шанс оставить меня наедине с Адамом».

Вересковые пустоши потрясали воображение. В траве стрекотали кузнечики, над холмами, как стрелы, мелькали птицы, скалистые вершины впереди блестели в солнечных лучах, и слабо мерцал сам вереск.

– О, я буду помнить об этом, когда вернусь в Лондон, – вздохнула я.

Мы сидели на камне, когда вдруг, будто из ниоткуда, перед нами появились пони: черная кобыла и двое пушистых жеребят, немного посветлее. В отдалении виднелась еще пара серых жеребят, прижимавшихся к своей матери.

– А вот я хотел бы забыть, – вдруг сказал Адам. – Забыть о нашем вчерашнем разговоре – это была бредовая идея. – Он вытащил из кармана яблоко, черная пони подбежала и слизнула его с ладони. – «Будь гордым, будь честным…» Когда-нибудь слышала, как он пел это?

– Колин? – Я была удивлена. Мои познания в области поп-музыки были довольно скудными, но эту песню я хорошо знала, и она была связана совсем с другим именем. Я так и сказала.

– Ну и что? – усмехнулся Адам. – Если песня хорошая и имеет успех, кто-нибудь из звезд непременно добавит ее к своему репертуару. Так сделал и Колин в прошлом году. Он спел ее на новогоднем вечере и заставил меня задуматься.

Я тоже задумалась. Колин казался мне теперь не таким уж идеальным: заимствует чужие песни, как украл мою сказку о льве. Я вовсе не собиралась обвинять его в воровстве, но мне больше нравились люди, которые делали что-то своими руками: писали картины… ткали твид, делали фотографии…

– Эй, очнись! – прервал мои размышления Адам, отбирая у меня яблоко. – Хватит кормить эту попрошайку, – он кивком указал на первую кобылу, – а то жеребятам не достанется. – В таких местах, как это, всегда возникает старомодное представление о честности, – заговорил он спустя некоторое время. – Самое странное во всем этом то, что в последний раз, когда я чувствовал нечто подобное, ты тоже была рядом.

Адам замолчал, и я затаила дыхание, опасаясь, что он услышит, как бьется мое сердце. Мамаша-пони стянула остаток яблока, но я даже не заметила этого.

– В тот вечер мы слушали с тобой кантаты.

– Сто тридцать третью и двести девятую, – мечтательно уточнила я, и Адам внимательно на меня посмотрел.

– Только для меня тогда были не лучшие времена. В тот вечер я собирался попросить тебя поддержать меня. Но… – Он покачал головой. – Но я этого не сделал. Ты когда-нибудь задумывалась, почему?

– Задумывалась, но решила, что это не мое дело.

– А Камероны – не мое. – Адам протянул мне третье яблоко. – Перестали быть моим делом. Два с половиной года назад я еще не мог с этим примириться. И вчера вечером тоже не мог. Теперь я это сделал и хочу, чтобы ты знала. Вот и все.

– Спасибо, – почему-то сказала я. – Если когда-нибудь захочешь поговорить об этом, и я смогу помочь, ты, надеюсь позволишь мне…

– Слишком тяжело об этом говорить. – Его взгляд по-прежнему не отрывался от боязливых жеребят. – Мы с Колином учились в одном музыкальном колледже. На последнем курсе мне любезно намекнули, что я никогда не преуспею на концертном поприще, и каждый последующий год подтверждал, как правы были преподаватели. Надежд у меня оставалось все меньше и меньше. Я занялся хором, и мне это понравилось… Кстати, вечером у нас будет репетиция. Если захочешь прогуляться, Литон всего в полутора милях от Торкомба. – Он замолчал.

В тишине внезапно раздались радостные голоса и топот. Все пони тут же удрали галопом.

– Осторожно, Анни! – прокричал мужской голос. – Йен, лучше держись тропинки!

– Ты слишком толстый, папа, – захохотал Йен. – Ты не можешь бегать!

В поле зрения, шумные и веселые, как всегда, появились трое Камеронов. Йен, бегущий задом наперед, вдруг споткнулся о камень, плюхнулся с размаху на тропинку и, развеселившись от этого еще больше, начал перекатываться по траве.

– Я думала, вы отправились в Торки, – растерянно сказала я, ставя хохочущего и вырывающегося мальчишку на ноги.

– Увы и ах, – вздохнул Колин. – Нам не повезло. Не удалось даже припарковать машину – такой наплыв туристов.

«Увы и ах» – этими словами можно было выразить и мое душевное состояние. Минуту назад я так тихо и спокойно сидела здесь, наблюдала за пони, слушала Адама… Теперь же вновь наступил хаос, тот хаос, к которому приучили меня несколько часов общения с Камеронами, по крайней мере с представителями мужской половины. Рут всегда была тихой. Вот и сейчас, взяв Адама за руку, она покорно пошла с ним вслед за пони.

– Беги, – приказал Колин сыну, – посмотрим, сможешь ли ты их догнать.

– Даже не собираюсь, – фыркнул Йен. – Меня не интересуют эти маленькие лошади.

Вчера мне показалось, что я нашла ахиллесову пяту Йена Гордона Чарлза Камерона, и теперь убедилась в этом окончательно: он панически боялся пони.

– Дебора, отгадай, что я сейчас делаю? – крикнул Йен и принялся что-то чертить в воздухе.

Включаясь в игру, я сделала вид, что пытаюсь угадать, и в конце концов пожала плечами: мол, мне это не под силу.

– Я даю автограф! Папа один раз сегодня уже расписался. Ты видела?

– Нет, – соврала я не моргнув глазом.

– Какая жалость, – сокрушенно покачал головой Колин. – А я так лихо это проделал, хотя у меня не так много опыта, как хотелось бы.

По дороге к отелю мы наткнулись на маленького жеребенка, лежавшего в папоротниках. Он открыл рот в зевке, и Колин сфотографировал его за этим занятием. Йен, покраснев, сделал шаг в сторону, я обняла его и шепнула:

– Он просто улыбается.

– Улыбается? – озадаченно переспросил мальчик.

– Ну да, его же фотографируют, – засмеялась я, щекоча его шею.

Раздался еще один щелчок, но, когда я оглянулась, Колин уже успел убрать фотоаппарат в чехол.

Йену еще нет и семи, а отец уже относится к нему как к настоящему мужчине, думала я, и, несмотря на свой возраст, мальчик понимает это и чувствует ответственность, поэтому стыдится проявлять слабость и бояться того, чего не боится Рут.

– Ешьте что хотите и сколько хотите! – С этими неизменными словами официантка толкала мимо столиков свою тележку с соблазнами по темно-красному ковру комнаты отдыха во время дневного чая.

Я набрала себе много вкусностей, не заботясь о фигуре, и Колин взглянул на меня с веселым одобрением. У него самого был зверский аппетит: гора воздушных булочек с джемом и кремом испарилась в мгновение ока. За ней последовали слоеный пирог, песочное печенье, фруктовый кекс и набор самых соблазнительных пирожных. Йен прогуливался вокруг стола и таскал сладости со всех тарелок.

– Даже не мечтаю повлиять на тебя, Йен, – шутливо заметил его отец. – Но предупреждаю: твой крошечный желудок далек от размеров слоновьего, зато если ты возьмешь еще кусок кекса, дело закончится слоновьей болью. – Эффект предупреждения был тут же смазан, когда говорящий сам потянулся за плиткой шоколада.

– А у тебя живот не заболит, папа? – хихикнул Йен.

– Если и заболит, это будет моя проблема.

В первый раз я была солидарна с Магдой, которая вставила:

– Папуля, не бери больше ничего, нам не нужны никакие проблемы в выходные.

На этом она сочла свою миссию выполненной. Но у меня, когда Йен после безответственного заявления Колина: «Не советую рисковать», – все-таки взял еще одно пирожное, кровь закипела от негодования, потому что великий педагог отреагировал на поступок сына в своей обычной невозмутимой манере: «Ну вот, сам виноват, теперь точно ночью живот разболится».

– Не забудь, Деб, – напомнил Адам, садясь в машину после нашего совместного чаепития, – если у тебя возникнет желание пройтись вечером в Литон, ты будешь там желанной гостьей.

– Что, вечеринку устраиваете? – поинтересовался подошедший в это время Колин.

Адам с явной неохотой объяснил ему, в чем дело, и подытожил:

– Едва ли тебе будет интересно.

– Почему же, – неожиданно возразил Колин, – мне очень интересно. Кроме того, в студенческие годы я пел в церковном хоре.

– Да, я помню, – напряженно произнес Адам, запуская мотор. – Ладно, если хочешь, заходи.

«Вот оно значит как, – озадаченно подумала я. – Если и есть хоть один человек, которого Адам не хочет видеть на репетиции своего хора, – так это Колин Камерон».

– Договорились! Если Дебра пойдет, я отправлюсь с ней.

– Зависит от Деб, – сухо заметил Адам. – Если она выдержит твое присутствие, я и подавно.

– Я предпочла бы пройтись пешком, – решительно сказала я, когда мой напросившийся попутчик поинтересовался, во сколько мы выезжаем. У меня не было желания путешествовать на его роскошной машине, которая непременно вызовет интерес в деревне. Хотя ее владелец, видимо, будет упиваться таким вниманием к своей особе.

– Пешком? – ужаснулся он. – Это почти две мили!

– Ходить полезно, – безжалостно заявила я.

Он ничего больше не сказал, и мы отправились в путь. После Торкомба дорога принялась петлять и извиваться, то и дело дразня ложными надеждами – мне казалось, что вот-вот из-за поворота покажется Литон. Я думала о своем, когда вдруг над ухом послышался голос:

– Ладно, я все равно знаю, что вы думаете не обо мне.

Он смеется надо мной? Странно, но мне так не показалось. Синие глаза (знает ли кто-нибудь, что они скрывают в своей глубине?) были ясными и простодушными.

– Думать о вас – не мое дело. Но раз уж вы завели об этом разговор… – Воспоминание о Йене придало мне силы. – Я думала о том, что ваш сын еще слишком мал, чтобы самостоятельно решать, что можно, а что нельзя. Сегодня ночью ему будет совсем плохо.

– Если так, то завтра плохо будет мне – Мегги пленных не берет. – Синие глаза смешно округлились от ужаса. – Так что держите за меня пальцы скрещенными, ладно? – И вдруг он серьезно добавил: – Я знаю, что нужно моим детям, Дебра. Им нужна мать, которая была бы с ними все время, одевала их как следует и рассказывала им сказки, а если бы у них что-то заболело, усмиряла боль поцелуями. Моя мама всегда так делала, когда мы с братьями были маленькими, и я думаю, что это очень важно для каждого ребенка. Она точно так же окружает любовью и внуков, благослави ее Господь, но все-таки не может заменить им мать. Кроме того, она уже не так молода, у нее просто не хватает сил… – Колин внезапно взглянул на меня. – Я вам не надоел своей болтовней?

– Нет, – ответила я сдавленным голосом.

– И я надеюсь, женщина, которая станет матерью моим детям, будет любить их. Они на самом деле не такие уж плохие. Йен, правда, порой доставляет много хлопот… Но все, что вам нужно с нами делать, с каждым из нас, – это ставить время от времени на место.

Колин сказал «вам», вместо «ей», но мне не было нужды краснеть от смущения, поскольку на свой счет я этого, естественно, не приняла.

– Хотя мне не на что жаловаться, – продолжил он. – Магда была очень добра к детям в эти каникулы, а моя мама заменит ее, как только мы вернемся в Шотландию. И я считаю, будет лучше, если Йен поймет, что он мужчина, и научится самостоятельно принимать решения. С Анни, конечно, все по-другому…

– Анни? – наконец решилась спросить я. – Я думала, ее зовут Рут.

– Да, Рут. Анни – всего лишь моя глупая прихоть, за которую меня ругает мать.

Я слушала, и мое сердце обливалось кровью от жалости. Было легко представить себе добрую благоразумную шотландку, с болью глядящую на то, как ее сын цепляется за прошлое. Мне почему-то вдруг ужасно захотелось его поддержать.

– Колин… То есть, извините, мистер Камерон… Если вам потребуется помощь… то есть вашим детям… я готова помочь… – Я совсем запуталась в словах, смутилась, покраснела и поспешила спросить: – Как долго вы пробудете в Сикоуве?

К моему облегчению, синие глаза перестали буравить меня странным пристальным взглядом, посыпались факты: гастроли заканчиваются 13 сентября, но дети к этому времени уже вернутся домой – его родители приедут сюда на выходные и заберут близнецов с собой; потом у него намечено два тура до конца года, один из них пройдет в Штатах.

– Вы знаете, что я впервые встретил свою жену в хоре Адама? – спросил он вдруг, когда мы оказались за последним на пути поворотом. – Собственно говоря, именно он нас и познакомил. Я часто бывал у него. Слишком одиноко чувствовал себя вдали от дома, а мистер и миссис Баллестай были очень добры ко мне… Слава богу! – Этот радостный вопль прозвучал, когда в нашем поле зрения появился указатель с надписью «Литон». – Еще немного – и ноги отказались бы меня нести!

– Извините, – сказала я, пряча улыбку, – я не знала, что артисты эстрады такие неженки, а то обязательно согласилась бы поехать па машине.

– О, Дебра, только держите это в тайне! – с притворным смирением взмолился Колин. – Поклонники считают меня полубогом, они не знают, что при моей работе можно подцепить страшные болезни: во-первых, люмбаго, во-вторых, радикулит… – Он озорно посмотрел на меня, в его глазах заплясали лукавые искорки. – Я уж не говорю про нервное истощение и вирусные инфекции!

Дома в Литоне были из коричневого камня, крыши – из тростника. На треугольной площади возвышалась церковь. Было слышно, как распевается хор. Я затаила дыхание. Мыс папой любили петь на два голоса, часто представляя себе, что переносимся в Средние века. Ничто со дня его смерти не вызывало еще во мне такой сладкой горечи. Теперь больше, чем когда бы то ни было, мне хотелось побыть одной. Нить, связавшая меня с прошлым, казалась столь непрочной, что один смешок мог разорвать ее. Но Колин Камерон не проронил ни звука.

– Чудесно! – прошептала я, не в силах сдержаться.

– О да, – с готовностью согласился он. – Вполне профессионально.

Какая снисходительность! Его снобизм начинал меня раздражать.

– Войдем? – предложил он и открыл дверь церкви.

В этот момент после короткого перерыва вновь зазвучал орган, мы быстренько проскользнули на последний ряд и уселись. Было трудно поверить, что эти сильные, сладкозвучные голоса, сплетающиеся в божественную мелодию, принадлежат обычным фермерам. Но стоит ли придавать музыке Сибелиуса и словам «Забудь метания, душа, – Господь на твоей стороне» такое страстное и даже гневное звучание? Мне всегда казалось, что они должны не вселять ужас, а дарить тепло, как будто огромная дружеская рука обнимает тебя за плечи, обещая поддержку и участие… Отец и Его дети… Отец и его дети…

– Вы понимаете, что я не смогу теперь дойти до дома? – спросил мой спутник, когда репетиция закончилась, и расшнуровал правый ботинок.

– Прости приятель, – усмехнулся присоединившийся к нам Адам, и его лицо сморщилось от смеха. – Но это лучшее, что я могу тебе предложить. – Он выкатил из-за скамьи старый велосипед.

Колин в страхе уставился на это чудо техники:

– Могу я спросить, где у него… перед?

Я не верила, что он и в самом деле решится ехать на велосипеде. И не думала, что у него действительно так сильно болит нога. Когда Колин узнал, что и Адам прибыл сюда без машины, его глаза округлились и он застыл в оцепенении, что-то бессвязно бормоча.

– Вот так, – небрежно сказал Адам, описав для примера круг перед церковью, – если, конечно, не боишься.

Без дальнейших церемоний неподражаемый шотландец Колин Камерон взгромоздился на седло. Я тут же вспомнила, как он однажды исполнял со сцены проникновенную балладу, а слушательницы роняли слезы, внимая ему. Если бы поклонники могли его видеть сейчас, с вытаращенными от ужаса глазами вихляющим на велосипеде! Я рассмеялась.

– Я не буду вас ждать, Дебби! – донесся до меня хрипловатый голос. – Уберите кошку!

– Дебби! – фыркнула я. – Нет, ты это слышал?

– Думаю, весь Литон слышал. – Адам устало покачал головой. – Дважды извиняюсь, Деб. Во-первых, тебя опять ждет пешая прогулка, а во-вторых, очень скучный, после такого весельчака, эскорт.

Я уже давно заметила, что между бывшими однокашниками и друзьями сейчас существуют странные, натянутые отношения, и на этот раз прямо спросила:

– Ты его не любишь, да?

– Что, так заметно? – с обманчивым спокойствием усмехнулся Адам.

– Конечно нет, – поспешно сказала я. – Прости, я не имела права спрашивать об этом.

– Но если я не отвечу тебе, ты можешь сделать из мухи слона. Да, мы поссорились… восемь лет назад… из-за того что он решил загубить свой талант, растратить себя на мелочи. Такой дивный голос должен звучать в опере, а не на эстраде. Я не смог простить его, когда он сделал этот выбор – в пользу больших денег, – и, вероятно, никогда не смогу. Во имя музыки.

– Во имя музыки?

– Да, оперы, классики, той музыки, которой я отдал всего себя. Мы вместе учились четыре года в колледже. Он был лучшим, но теперь, получая очередную премию зрительских симпатий, как будто теряет частицу мастерства, капельку искренности, и… – Адам грустно махнул рукой. – Знаю, я говорю как фанатик.

– Ты не фанатик, – мягко возразила я. – Только я не думала, что он такой уж мастер. Мне казалось, что его голос – просто дар свыше, доставшийся ему без малейших усилий.

– Поверь мне, ты сильно ошибаешься, – тихо и убежденно произнес Адам. – Его голос – результат огромного труда. Этот человек знает об искусстве вокала все и даже больше.

Остаток пути мы прошагали в молчании. Я переваривала новую информацию. Мне казалось, что Адам несправедлив к Колину и не хочет с ним помириться только из глупого упрямства. Мой спутник угрюмо смотрел себе под ноги, погруженный в собственные мысли.

Всадник и его «конь» ждали нас у гостиницы.

– Ну, что ты думаешь о моем хоре? – слишком небрежно спросил Адам, и я почувствовала угрызения совести – да, он упрям и непримирим, его душу раздирают противоречивые эмоции, но он живет и дышит музыкой, а Колин до сих пор даже словом не обмолвился о своих впечатлениях.

Впрочем, ответ нашей звезды эстрады показал, что не так уж он равнодушен к достижениям друга.

– Как руководитель хора ты не знаешь себе равных! Только пусть ребята поумерят страсти при исполнении Сибелиуса – у него проникновенная, ласковая композиция. Выведи на первый план один голос, пусть остальные его поддержат. И убедись, что слова произносятся четко.

– Ты не предлагаешь своих услуг? – внезапно спросил Адам.

Колин, по-видимому, смутился.

– К сожалению, я слишком занят сейчас, почти нет свободного времени, – пробормотал он, отводя взгляд.

– Расслабься, парень, я пошутил, – резко произнес Адам. – К тому же это всего лишь деревенский хор, а не запись пластинки, которой суждено стать «платиновой».

Секунду назад я переживала за него, теперь – за Колина, который покраснел до корней волос, и я знала, что это не от злости, а от обиды. Как печально, что музыка, которая свела двух удивительных мужчин, теперь разъединила их так жестоко…