Текст книги "Шикаста"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Целенаправленное или «попутное» истребление индейских племен – сгон их с земель, страшные болезни, лишение средств к существованию – эти преступления еще продолжаются, ибо до сих пор сохранились неосвоенные районы, а известно, что если что-то где-то обещает прибыль, то короли чистогана доберутся дотуда. Истребление животных, вырубка лесов, отравление воды и почвы…
Один за другим выходили индейцы и выкрикивали обвинения. Белые, в особенности испанцы, окруженные охраной, чувствовали, что обвинения адресованы непосредственно им, на них направлена ненависть тысяч собравшихся здесь делегатов, – в общем, пожинали то, что посеяли их предки. Белый старик оказался забытым.
Когда индейцы завершили показания, двое испанцев, прорвавшись сквозь охрану, выбежали на арену и остановились перед белым стариком, распростерши руки, в позе, напоминающей распятого Христа.
И снова вознесся к небу леденящий кровь шипящий стон.
Как раз напротив испанцев стояла немногочисленная группа индейцев, некоторые из них были настолько слабыми, что приходилось поддерживать. И тут по сигналу обвиняющей стороны дети принялись гасить факелы. Амфитеатр погрузился во тьму, рассеиваемую лишь светом звезд и поднимающейся луны. Толпа с шумом вставала с мест.
Наши агенты все до одного отметили, что ожидали гибели этих двоих испанцев, однако их никто не тронул.
В полночь все толпились вокруг палаток-столовых, получая скудный ужин. Белые попросили снять охрану – это произвело хорошее впечатление. Оба испанца вернулись к своим, и вскоре завязалась дискуссия, в которой существенную роль играли эти испанцы и братья Шербаны. Прислушивались и к белому старику. Каждую ночь этого месяца с полуночи до четырех все они, особенно Джордж Шербан, выделялись в той или иной группе. Классы, семинары, учебные группы… – эти слова употребляют все агенты. Белый старик интересовал молодежь как участник лейбористского движения, свидетель последних дней так называемой «британской демократии», а также как фигура, реабилитированная стремлением признать свои преступления перед народным трибуналом и употребить последние дни своей жизни на службу рабочему классу.
В четыре часа утра белые снова появились в амфитеатре под охраной, но, посовещавшись, попросили охрану снять и рассеялись по амфитеатру. У некоторых это, как сообщают наши агенты, вызвало возмущение, но на основную массу делегатов произвело благоприятное впечатление. Апогей возмущения миновал.
В этот день, к разочарованию и досаде наших агентов, произошло «смещение акцентов». «Расовый накал» спал, так как свидетели перешли к освещению военных приготовлений, гонке вооружений, наращиванию подводных флотов, в особенности уделяя внимание использованию техники небесной, угрожающей внезапным уничтожением целым континентам. Вспоминали Первую мировую войну как войну европейскую, оказавшую влияние на весь мир, на передел колоний. Затем перешли на Вторую мировую войну, охватившую почти всю планету. Европейцы, затеявшие эту бойню, вовлекли в нее почти весь мир. Кульминацией варварства оказались атомные бомбы, сброшенные белыми на Хиросиму и Нагасаки. Затем варварская Корейская война, гнусная авантюра американских империалистов, французы во Вьетнаме, американцы во Вьетнаме, попытки Африки освободиться от европейского гнета. Должен признать, что прозвучали упреки в наш адрес, наряду с критикой политики Советского Союза.
Таким образом прошли три дня, в течение которых луна увеличивалась и давала все больше света, затмевая факелы. На пятый день, можно сказать, восторжествовала регулярность, рутина, установилась некая самоналоженная дисциплина.
В первую очередь это относилось к алкоголю. Имели место неприятные инциденты. Местные жители все время роились вокруг лагеря, предлагая крепкие напитки и даже пищу. Молодые люди стали покидать лагерь после «завтрака» (агенты констатировали, что трапезы становились все более «невидимыми», исчезающе малыми). Они направлялись к морю, за несколько миль. Там пили вино, ели, что могли добыть, ловили рыбу, хотя и знали, что она отравлена. Плавали, занимались сексом и к пяти возвращались в лагерь. Это снимало напряжение.
Джордж Шербан, казалось, никогда не спал. Почти не покидал лагеря, оставался доступным для всех, часто появлялся вместе с белым стариком. Брат его Бенджамин много внимания уделял детям, которые явно выбивались из-под контроля, грозя превратиться в настоящую шайку.
На пятую ночь хлынул непродолжительный, но сильный ливень, прибил пыль, охладил воздух.
После осуждения войн перешли к Африке, заслушали свидетелей из разных ее концов. Их показания снова резко изменили атмосферу. Как бы мне это сформулировать? Разнообразные, разноаспектные, они, тем не менее, представляли живую, яркую, запоминающуюся, боевую даже картину. Не надо забывать, что иные из правительств континента проявляют такую, мягко говоря, некомпетентность, что лишь боевой настрой помогает гражданам этих стран выжить. Разнообразило их показания и то что, хотя на белых африканцам есть за что пожаловаться, ничуть не меньше, если не больше, чем жителям других континентов, они подвергали критике также и действия других небелых.
Первая свидетельница – молодая товарищ из Зимбабве. Выслушали ее внимательно и молча, без шипящего стона, упомянутого нашими агентами. Это тоже один из признаков изменения настроя; кроме того, реакцию слушателей можно также объяснить текущей обстановкой в Африке, раздираемой гражданскими и межнациональными войнами, экономическими неурядицами. То, что рассказала делегатка, звучало древней историей, что само по себе вызвало удивление, ибо завоевание Матабеле и Машона Родсом и его прихвостнями имело место лишь сто с небольшим лет назад, о чем она неустанно напоминала слушателям.
Ее выступление затянулось с четырех до восьми утра шестого дня слушаний, хотя в течение последнего часа африканке помогал белый юрист, наглядно иллюстрировавший соответствующие места ее выступления цифрами из документов. Выделялось оно, в частности, еще и потому, что столетие, в течение которого разыгрывались упомянутые события – всего лишь миг в сравнении с тысячелетиями истории человечества.
Во главу угла своего обвинения африканка, как ни странно, поставила не то, что белые варвары силой оружия покорили беззащитный гостеприимный народ, не ожидавший подлого обмана, с готовностью предложивший свою страну этим мерзавцам только для того, чтобы подвергнуться истреблению и порабощению. Она выделила то, что следовало бы спокойно проанализировать в менее парадной обстановке.
На этой обширной территории британское правительство в 1924 году предоставило белым «самоуправление» во всех вопросах, кроме двух. Первый – оборона. Второй, гораздо более существенный – дела туземцев, оставленные за империей на том основании, что британская нация несет ответственность за покоренное местное население, следит за соблюдением его законных прав, за тем, чтобы белые не притесняли цветных. Ибо белые рассматривали себя как носителей прогресса и просвещения. Белые, которым доверили управление территориями, без промедления отобрали у черных земли, права, свободы и превратили их в рабов, используя в этих целях самые отвратительные приемы, не гнушаясь применением грубой силы, но чаще прибегая к обману, запугиванию и всяческим жульническим уловкам. В Британии это не вызвало никакой реакции. Никто не протестовал, никто ничего не замечал. Ни парламент, ни правительство не слышали жалоб местного населения. Ни один британский губернатор ни разу не возмутился многочисленными нарушениями обязанностей, принятых на себя белым меньшинством Южной Родезии. Правительство Британии и ее народ просто забыли о своих обязательствах, потому что презирали народы, отличающиеся от них. Более того, даже когда Африка вздрогнула в своих оковах (эта фраза доставила особое удовольствие агенту Ци Куань), когда отдельные белые «либералы» подняли в Британии голос против жестокостей колонизаторов, даже они, казалось, не знали, что британское правительство приняло на себя обязательства по защите черных. И даже когда черное население поднялось на борьбу против поработителей и британское правительство вынуждено было занять какую-то позицию, даже тогда никто не оказался в состоянии вспомнить, что главным виновником сложившейся ситуации был не некий Смит, не его предшественники, а сама Британия, предавшая интересы черного населения, забывшая принятые на себя обязательства.
И по какой же причине это стало возможным?
– Я вам скажу, по какой, – раздался голос из публики. – Это произошло потому, что британское правительство и народ Британии не видели нас, черные в счет не шли. Англичане заметили бы страдания собак или кошек, но что им чернокожие… Во время освободительной войны эти филантропы рыдали, когда убивали белого, но гибель полусотни черных, даже детей, проходила незамеченной. Если мы не шли в счет, то с чего же им было огорчаться из-за нарушенных обязательств?
Возможно, мне не следовало бы описывать это столь подробно. Ведь ты и сам интересовался Африкой, в молодости провел два года с силами сопротивления Мозамбика. Я останавливаюсь на этом, лишь чтобы подчеркнуть удивительную устойчивость некоторых тенденций и явлений в данной географической области. Надеюсь, что во имя нашей старой дружбы ты простишь мне некоторую расплывчатость мысли и фразеологии, возможно, даже некоторую неуместность моих рассуждений относительно целей борьбы за освобождение народов; но уже четыре утра, за окном штаб-квартиры я слышу шаги патруля – это наши солдаты, но кто может полагаться на постоянство чего-либо в эти ненадежные времена…
Нет конца обвинениям в адрес белого человека. Какую ни назови страну, и сейчас же всплывают в памяти многочисленные обличающие факты. И без процесса все ясно.
Но эта молодая женщина выделяла не то, что другие. Глупость, невежество, самодовольная заносчивость – эти слова встречались почти в каждом выступлении свидетелей обвинения. Она же сделала упор на другом. Как случилось, что громадная территория, равная по площади провинции Хэнань, оказалась захвачена горсткой авантюристов и забыта империей? Да, жестокость. Да, невежество. Да, да, да. Но подобных фактов в истории множество. А вот передать громадную территорию в нечистые руки горстки белых – их число никогда не поднималось выше полумиллиона – и забыть… О, конечно, высылались туда губернаторы, представители короны. Наверняка финансисты иногда толкались в правительство с напоминаниями о соответствующих интересах – и все. Наиболее важного же просто не замечали. Были слепы до такой степени, что, когда родезийский кризис вызрел и его принялись всерьез обсуждать, о самом важном никто и не вспомнил.
Теперь к моему замечанию об устойчивости тенденций.
Этот «процесс» с точки зрения участников имеет целью дать выход возмущению бывшими колониальными притеснителями, агрессорами и империалистами. Американская девушка четыре часа изливала свои жалобы, воспользовалась помощью юриста, ее слушали с большим вниманием. И все же она не достигла цели. Смысл сказанного ею, что большая империя может забыть такую территорию, не дошел до слушателей. Не удивительно ли? Но можно заметить, что именно это характерно именно для этой территории. А в нескольких сотнях миль к северу, в Северной Родезии, ставшей ныне Замбией, народ поднялся на борьбу по той же самой причине. Там успешно. Здесь – нет. Почему?
Что ж, хоть я на эту тему поразмышляю. Все-таки имеют географические ареалы какую-то свою ауру, определяющую их судьбу, их историю. Взять хотя бы прискорбно известный Советский Союз, многострадальную Россию. События там идут заведенным порядком, независимо от того, как эта страна называется, какая в ней господствует идеология, образ мыслей. Можно сослаться и на другие примеры. Думаю иногда, что с этой мысли следует начинать в школе курс географии. Или сделать ее вводной в курсе истории? Извини, если начинаю заговариваться. Уже заря занимается, хочу закончить это длинное письмо, вечером отбывает гонец.
Возвращаюсь к событиям в амфитеатре. Африка заняла несколько дней. В лагере между тем росла напряженность, порядка становилось все меньше. Голод, грязь, жара, спать невозможно. На день почти все торопились к морю, путь не близкий, уставали.
С процессом как будто спешили. Полная луна упраздняла необходимость в факелах. Скорым шагом прошли Тихоокеанский бассейн, уничтожение старых родовых обществ, насильственное насаждение христианства, разрушение островов в интересах западной индустрии и сельского хозяйства, использование островов для ядерных испытаний, как будто океан принадлежал лишь белым. Затем обратились к Ближнему Востоку, к взаимоисключающим обещаниям и заверениям, адресованным арабам и евреям, и опять: презрение, глупость, заносчивость, невежество…
Хочу отметить мимоходом, что бывшие заклятые враги арабы и евреи во время «процесса» продемонстрировали полное единение, не упускали возможности подчеркнуть для всех интересующихся свои общие корни, схожесть религий, культур и единство целей на будущее.
Обсуждалось на «процессе» также и поведение белых в Австралии, Новой Зеландии, в Канаде, в Антарктике.
Ты заметил, конечно, что Россию я едва помянул. Основная причина – отсутствие русских, хотя колонии их – Польша, Болгария, Венгрия, Чехословакия, Румыния, Куба, Афганистан, ближневосточные – были представлены.
Далее делегаты сменяли друг друга через каждые десять минут, стоя в проходах в очередях, выходя на арену, чтобы перечислить свои обиды, изложить свои мысли, провозгласить свои обвинения и вернуться на места.
Процесс дошел до половины: пятнадцатый день. В донесениях всех агентов сквозит досада, они дышат разочарованием. Наши агенты – сплошь члены тех или иных организаций, не какие-нибудь отщепенцы-одиночки. Они работают на нас, как правило, безвозмездно, движимые чувством благодарности за наше благотворное влияние. Они члены молодежных армий и не могут избежать влияния господствующих в этих организациях настроений.
Снова спрашиваю себя: чего ожидали эти молодые люди, чего им не дали? Ибо на первый взгляд они получили именно то, ради чего прибыли.
Цитирую Ци Куань:
«Неверный дух царит здесь. Организаторы мероприятия не в силах преодолеть сложности ситуации. Разброд, шатания, много ошибок. Не чувствуется достаточной готовности дать бой буржуазным искажениям, использовать ценный опыт искренней молодежи…» И несколько страниц в том же духе. Все наши агенты в те дни записывали примерно одно и то же.
А вот мнение Бенджамина Шербана:
«Центр не выдерживает, на мир спускается анархия». Мне сказали, что этим строкам тысячи лет. Хотел бы я услышать этот источник целиком, ибо высказывание представляется весьма поучительным в данной обстановке.
Ясно, что делегаты достигли предела выносливости, что лишь гибкость и терпимость организаторов спасает процесс. Алкоголь поступает в лагерь во все больших количествах. Секс, поначалу стыдливо скрываемый и лишь «между своими» теперь нагло выпирает на передний план, причем активно участвуют и местные жители. В лагере беспокойное движение: все копошатся, снуют среди палаток, от места проведения одного семинара к другому, между лагерем и берегом.
В качестве транспорта используются ослы и древние армейские грузовики, откуда-то добывается горючее. Полный разброд в настроениях, попадаются сломленные духом, рассуждающие о самоубийстве; цветет буйным цветом трагическая любовь обреченных расстаться навсегда.
Все это, однако, не означает оттока участников заседаний. Амфитеатр полон внимательных слушателей, внимание присутствующих устремлено на арену, с четырех до восьми, затем с пяти вечера до полуночи. Сейчас все, однако, стали активнее, иной раз перебивают выступающих, дополняют их, исправляют. Можно сказать, что публика и… чуть не сказал «актеры»… полностью понимают друг друга.
Кажется, поток свидетелей никогда не иссякнет, однако кое-кто уже интересуется, когда наконец белый старик начнет «отбиваться». От частных вопросов в перерывах Брент – Оксфорд, однако, не увиливает, охотно беседует со всеми желающими, пользуется популярностью, и заметно, что эпитеты, которыми награждают его наши агенты, утратили язвительную остроту.
Открыто говорится, что на месяц процесс никак не растянуть.
А тем временем случилось нечто новое. Над амфитеатром появился летательный аппарат, очевидно, наблюдатель. В свете полной луны прямо над ареной на несколько минут завис вертолет без опознавательных знаков, став причиной вынужденного перерыва в заседании. Все агенты отмечали возмущение, даже ярость делегатов. Гадали, кто шпионит с воздуха. Русские? Китайцы? (Привожу без комментариев.) В следующую ночь повторилось то же самое. Снова возмущенная реакция делегатов. В дальнейшем самолеты и вертолеты без опознавательных знаков (в основном летящие низко, хотя иногда поднимающиеся так высоко, что превращались в крохотную точку; иной раз летательные аппараты каких-то неизвестных типов) стали появляться по нескольку раз в сутки, днем и ночью. Делегаты шутили насчет инопланетян, международной полиции, неизвестных террористов.
Эти полеты привлекли внимание к теме неизбежности войны. Не исключено, что именно это и было целью пославших воздушную разведку.
Луна пошла на убыль, стала появляться в небе позже, факелы снова заняли достойное место в ночных бдениях.
Неожиданно для всех на девятнадцатую ночь выступил вперед до этого упорно хранивший молчание Джордж Шербан и как-то мимоходом, к раздражению всех без исключения агентов, заметил, что, мол, пора бы и закругляться. Этого, конечно, никто не ожидал, но едва Шербан закрыл рот, как все поняли, что он прав. Что еще можно добавить к услышанному?
От него ожидали какого-либо итогового, подводящего черту заявления, но он просто сказал:
– На этом я завершаю обвинение и призываю Джона Брент-Оксфорда ответить.
Первая реакция – недоумение, но она тут же вылилась в гул одобрения. Молодые люди считали, что обвинитель верно выбрал момент, да и подход его считали правильным.
В наступившей тишине белый старик, не вставая – никто от него этого и не ожидал, все знали, насколько он слаб здоровьем, – но очень четко произнес:
– Я признаю белую расу виновной по всем пунктам обвинения. Что я могу еще сказать?
И снова тишина. Затем бормотание, смех, возмущенные возгласы. Раздался перекрывающий шум шутливый вопрос:
– Ну и что теперь? Линчевать его, что ли?
Смех. Хотя некоторые агенты записали, что лично они не видят в этом моменте ничего смешного. Ци Куань отметила «недостаток уважения к историческим решениям».
Через несколько минут белый старик поднял руку и заговорил снова:
– Хочу спросить всех присутствующих: почему вы, обвинители, столь рьяно перенимаете повадки обвиняемых? Конечно, у некоторых из вас нет выбора. Например, у индейцев Северной и Южной Америки. Но остальные могли выбирать. Почему столь многие из вас, вовсе к этому не понуждаемые, скопировали материализм, алчность, потребительское отношение к жизни, хищность – словом, все недостатки технократического общества белого человека?
Он замолчал, вслушиваясь в возмущенную реакцию амфитеатра.
И тут снова заговорил Джордж Шербан:
– Поскольку уже почти полночь, предлагаю прерваться и продолжить завтра в четыре часа, как обычно.
Ярусы амфитеатра быстро опустели. В эту ночь мало кто покинул лагерь. Повсюду жужжали голоса; преобладающее настроение, на основании тщательного анализа агентских донесений, я бы назвал несколько несерьезным.
Четыре часа прошли в энергичных дискуссиях. Повсеместно гадали, что же кроется за тем, что они услышали от белого старика. Никто не мог припомнить, чтобы хоть раз выяснилось, что он ошибся. Полагали, что Брент-Оксфорд обвинит их, особенно те из небелых наций, которые усвоили технологические достижения белых – включая и китайцев – во многих преступлениях, которые приписывались белым. Составлялись варианты таких обвинительных речей, и кое-кто даже предлагал их для использования белому старику.
Наши агенты единогласно осудили такой поворот событий, называя его несерьезным и оскорбительным.
Ближе к рассвету прошел сильный дождь, затем, перед самым зажжением факелов, еще один. Утро ожидалось влажное и даже прохладное. Прошел слух, что заседание откладывается, чтобы дать время амфитеатру просохнуть. Многие улеглись спать, пользуясь наступившей прохладой и общим спадом напряжения.
Утром и днем дебаты продолжались, но без задора и напряжения, однако более серьезно, без шуточек. Выдерживался общий спокойный и дружелюбный тон. Стало ясно, что фактически процесс подошел к концу, однако всех терзало любопытство, что же случится дальше.
В пять делегаты снова заняли места в просохшем амфитеатре. Все ждали выступления белого старика, но в центр арены вышел Джордж Шербан, поднял руки, призывая к тишине, и начал:
– Вчера обвиняемый привел контрдоводы. Понимаю, что вы живо обсуждали его заявление. Сегодня я хочу выступить с самообвинением, не выходящим за рамки тематики нашей встречи.
Этого никто не ожидал. К Джорджу подошла и остановилась рядом с ним Шарма Пател. А он продолжил:
– Вот уже много дней мы слышали обвинения в адрес белой расы – ее обвиняли в преступлениях против небелых рас, к коим, как вам известно, специально для целей нашего процесса, имею честь принадлежать и я.
Это высказывание встретили громким смехом – причем смех этот был разного оттенка, от простодушно веселого до сардонического. С разных сторон послышалось: «Мой бабуля хиндустани…. Мой дедуля иудей…»
Джордж Шербан чуть выждал, поднял руку.
– Дед мой польский еврей. Одна из бабушек родом из Индии. Стало быть, два неевропейских предка из четырех. А еще во мне по двадцать пять процентов ирландской и шотландской крови, то есть двух порабощенных Британией наций.
Снова взрыв смеха. Запеть, однако, не успели, ибо он продолжил:
– Я хочу привести одно наблюдение. В течение трех тысячелетий Индия жестоко преследовала и преследует часть собственного населения. Я имею в виду касту неприкасаемых. Варварски, жестоко, бессмысленно – знакомые эпитеты, не правда ли? И сейчас многие миллионы индийцев терпят такое, чего не выпадало на долю черного южноафриканского населения. И это не временное порабощение, не результат британской колонизации, не десятилетний взрыв дикости гитлеровского режима, не пятьдесят лет злодеяний русского коммунизма, а нечто настолько неразрывно связанное с религией, культурой, образом жизни, что люди, живущие по канонам кастового общества, просто не замечают его дикости и жестокости.
Шарма Пател продолжила без паузы:
– Я родилась и выросла в Индии, во мне течет индийская кровь. Я не принадлежу к неприкасаемым, иначе я не могла бы стоять здесь перед вами. Но я заверяю вас, что все жестокости, о которых мы здесь слышали, применяются индийцами против индийцев на протяжении тысяч лет. До сих пор мы не можем избавиться от этого зла. Что не мешает нам осуждать других.
Она отошла назад, в группу обвинителей, за ней последовал Джордж Шербан.
Наступившую тишину через минуту нарушили признаки зарождающейся активности слушателей, но тут раздался голос Джона Брент-Оксфорда:
– Мы знаем, что сейчас на планете есть небелые нации, подавляющие силой другие, среди которых как белые, так и небелые.
Молчание.
– Могу привести множество примеров из истории, когда черные, коричневые, желтые с варварской жестокостью обходились с покоренными народами вне зависимости от цвета их кожи.
Молчание.
– К примеру, кто не знает, что работорговля в Африке, сосредоточенная главным образом в руках арабов, не могла бы приобрести такого размаха без активного содействия черного населения?
С места раздался чей-то выкрик:
– Самое время для семинара «Человек человеку друг»!
– Хватит уже твердить о жестокости человека к человеку! – выкрикнул женский голос. Кричала девушка из Германии.
– Понятно, почему тебе хватит! – через весь амфитеатр закричала ей в ответ полька. – Расскажи лучше о зверствах немцев во время Второй мировой!
– Ой, хватит!.. Ради бога!.. Давайте кончать!.. – раздались выкрики с разных сторон.
Забурлила неразбериха голосов, народ зашевелился, частично двинулся к выходам. Кто-то призывал воздержаться от перехода к личным сварам. Немка с торчащими в стороны косичками бросилась на арену, где уже возвышалась ее крупная польская оппонентка, одетая в костюм, который все агенты определили как «безнравственный»: грязные белые шорты и бюстгальтер. Столь непристойным костюмом, однако, могла похвастаться не она одна.
Джордж Шербан поспешно объявил заседание закрытым. И сразу же низко над амфитеатром, мигая странным набором огней, навис тяжелый вертолет. Все возмущенно заорали, грозя кулаками, покидая места, отступая к палаткам. Всю эту ночь над голодными, немытыми делегатами, уже обсуждающими как результаты процесса, так и способы возвращения домой, кружили и проносились самолеты и вертолеты. Спать под их грохот оказалось невозможным. С рассветом почти все направились к морю.
Почти, но не все.
Около семи утра над лагерем появился одинокий летательный аппарат и с большой высоты сбросил точно нацеленную бомбу, полностью разрушившую амфитеатр. Осколки посыпались на палатки. Белый старик, одиноко сидевший неподалеку, получил камень в висок и упал замертво. Больше никто не пострадал.
Вернувшиеся с моря делегаты тут же начали покидать лагерь. Палатки снимали, сворачивали; засыпали вонючие ямы сортиров. За китайской делегацией прибыли автобусы, в них доставили питание. Многие тут же принялись утолять голод.
На следующее утро по опустевшей территории бродили лишь тощие собаки.
Так закончился «процесс».
Еще в течение «процесса» я получал сообщения о слухах, распространяемых, по большей части, в Индии и Африке, что существуют планы массового переселения населения во все части Европы. Подразумевалось, что эта миграция должна сопровождаться погромами, экспроприациями и тому подобным. Красной нитью проходила тема виновности белого человека, показавшего себя «недостойным занимать почетное место в братстве народов».
Предполагалось, что мы должны занять позицию благожелательного невмешательства.
Вскоре после того, как делегаты покинули Грецию и рассеялись по планете, слухи эти угасли.
Следует ли на основании вышеизложенного считать, что все это громогласное сотрясание воздуха, все эти несколько примитивные и прямолинейные, но верные по сути «обвинения», высказанные на «процессе», исчерпали потребность в проявлении эмоций, утолили жажду мщения? Или же эти молодые люди, вернувшись домой и отчитавшись перед пославшими их, перечтя аргументы и контраргументы сторон, отрезвили тех, кто вынашивал страшные планы?
У меня нет рационального объяснения, но факт остается фактом: уж по случайному совпадению или нет, но истребление населения Европы планировалось на официальном уровне, хотя сейчас об этом ничего не слышно.
Этот курьез, событие по сути незначительное и подозрительное, этот «процесс» широко обсуждается и комментируется, несмотря на отсутствие там представителей СМИ. Конечно, отчеты об этом мероприятии появились в разных газетах мира, включая и официальные органы Воли Народа, но всегда публиковались где-то на втором плане, как бы между прочим. Телевидение обошло «процесс» своим вниманием, по радио тоже упоминаний почти не встречалось.
Теперь что касается Джорджа Шербана.
Этот «процесс» способствовал укреплению его позиции как бесспорного лидера, несмотря на то что в ходе данного мероприятия он произнес всего десятка два фраз. Чего Шербан добивался, выдвигаясь таким образом на передний план? Оставляя этот вопрос открытым, напоминаю, что он исчез сразу после процесса. Исчезли и многие делегаты, а также лица, тесно с ним общавшиеся. Не могу сделать определенных выводов и из докладов о его контактах в лагере. Джордж Шербан ловкий оратор, остроумный собеседник, умелый спорщик, но при этом не похоже, что он стабильно придерживается какой-то определенной точки зрения. Более того, этот человек сторонится классовой точки зрения, политической позиции. И тем не менее ему доверяют в высшей степени политизированные молодые кадры.
Агент Ци Куань, на которую он произвел сильное впечатление, отмечает: «Делегат Джордж Шербан не соответствует возвышенным устремлениям боевого духа Народа. Ему не присущ революционных размах. Он не способен действовать в интересах широких трудящихся масс. Шербан страдает идеалистической расплывчатостью взглядов и оторванностью от конкретных требований момента. Его следует разоблачить и подвергнуть перевоспитанию».
Я вновь отдал распоряжение устранить Джорджа Шербана по обнаружении.
Посылаю тебе свой братский привет. Воспоминания о старой дружбе скрашивают мне досуг в здешней ссылке.
(Вскоре после отправления данного письма этого Надзирающего отозвали. Его друг Ку Юань был смещен еще раньше. Обоих арестовали и направили на «перевоспитание», в процессе которого они и скончались. – Примечание архивариусов.)
«История Шикасты», том 3014. «Период между Второй и Третьей мировыми войнами».
Это был период бешеной активности. Нельзя сказать, что поглощенные процедурами самоуничтожения обитатели Шикасты не ощущали приближения конца. Зловещими предчувствиями, казалось, был напитан сам воздух, однако они не ассоциировались с конкретной обстановкой. Внимание уделялось частным проблемам, то и дело возникавшим кризисам локального значения, и лишь немногие были способны представить себе общую картину грядущего.
Жители какой-либо страны или местности, подобно обитателям муравейника или пчелиного улья, бросались заделывать ту или иную брешь, в отличие от насекомых сопровождая свои действия всяческими конференциями, советами, консилиумами, дискуссиями. Участники этих в высшей степени осмысленных действий пытались подняться над узкоместными устремлениями, но чаще всего не обладали необходимыми для этого данными.
О существах из космоса никто ничего толком не знал. Подозревали, что правительствам было известно больше о посещениях инопланетян, но власти утаивали информацию от населения, среди которого постоянно ходили толки о всяческих «видениях», «посещениях», «летающих тарелках» и «неопознанных объектах» в атмосфере и звездном небе. Между тем прямо под носом у непосвященных разыгрывались драматические события.
Прежде всего, наш бывший враг, а ныне беспокойный союзник Сириус. За долгую историю Шикасты Сириус, по большей части с нашего ведома и согласия, проводил всевозможные эксперименты в южном полушарии планеты, выводил новые виды животных, которых, в случае успеха, расселял на других планетах в пределах своей сферы влияния.
