Текст книги "Шикаста"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Так же и завоеватели, прежде чем отобрать для своих хозяев не принадлежащие им земли, клеймят их обитателей как грязную мразь, тупиц, жестоких коммунистов, жестоких фашистов, жестоких капиталистов, негроложцев, белую шваль и так далее, по потребности.
Вряд ли припомнит история Шикасты, чтобы народ или раса одних джентльменов или шевалье захватила страну или территорию других мудро управляющих этой территорией или страной, приятных завоевателям сеньоров или кабальерос.
Жестокие белые варвары, хлынувшие на Первый Южный Континент, использовавшие самые подлые приемы, хватавшие все, до чего только способны были дотянуться, не могли с высоты своей просвещенности общаться с отсталыми негритосами иначе, как напялив маску высокомерного презрения.
Под стать завоевателям и религия Северо-Западных Окраин: самая лицемерная, самая негибкая религия Шикасты, часто насаждаемая силой среди людей, ощущавших полную гармонию с природой и с одухотворенными силами ее. Проводники этой религии, лишенные способности сомневаться в своей правоте, распространяли свою веру с жестокостью, иногда превосходившей зверства войск. В довершение зла некоторые из миссионеров отличались личной храбростью и самоотверженностью, жаждой самопожертвования. Они тоже оказались жертвами этой религии, что отнюдь не облегчает работу хронистов и иных исследователей.
Все мотивы, предлоги и поводы завоевателей покрывала непробиваемая броня правоты их дела, ибо все вершилось именем Монарха и именем Господа. Империя не может ошибаться. Религия не может ошибаться.
Прошло три десятка лет. На захваченной белыми территории никаких следов разрушений, никаких следов людей, которые на ней проживали, земля вырвана у черных и поделена между белыми фермерами. Черные силой согнаны в резервации, устроенные на самых скудных землях. Удаляться оттуда им разрешается лишь для того, чтобы работать на белых. Громадные земельные угодья в тысячи акров отданы белым, находятся в руках отдельных семейств, природа в их пределах нещадно уничтожается, там возникают шахты, предприятия горной промышленности. Почву разъедает эрозия, лес горит или выжигается преднамеренно.
На каждой такой «ферме» имеются компаунды для чернокожих, понуждаемых к работе налоговой системой. Работать те в состоянии, естественно, лишь слугами да на черных работах.
Люди, на кого они работают, не могут считаться типичными представителями общества, которое они покинули на родине. Встречаются среди них и такие, кого выгнали в дальние края бьющая ключом жажда деятельности, предприимчивость, таланты, которым тесно в консервативной закостенелой обстановке. Намного больше преступников, стремящихся ускользнуть от ока правосудия, избегающих наказания за совершенные преступления, а также преступников потенциальных, знающих, что в диких колониях им будет вольготнее, легче проявить свои преступные наклонности. Есть и глупцы, неудачники, которых выдавила с родины конкурентная борьба. Все эти люди, добрые и дурные, хорошие и плохие, здесь весят гораздо больше, чем на родине, некоторые наживают крупные капиталы.
Предлагаю вашему вниманию характерный эпизод с участием интересующих нас личностей.
Место действия – ферма белого владельца, компаунд черных рабочих на этой ферме. Беспорядочное скопление кособоких, с протекающими кровлями хижин из глины с соломой – жалкая копия деревень, в которых эти люди жили раньше, до вторжения колонизаторов.
В центре компаунда полыхает большой костер, как и принято в деревнях, но горят и костры поменьше, и не только для приготовления пищи. Здесь живут люди из нескольких племен, говорят на дюжине языков. Компаунд лишь по форме напоминает деревню, он не объединяет живущих здесь людей. Племена держатся раздельно, иногда враждуют. Вокруг одного из костров поменьше собрались молодые люди, слушают старика, который до нашествия белых был вождем. Один из молодых людей сопровождает речь старика редкими несильными ударами в барабан. Барабанный бой доносится и от других костров. Из зарослей вокруг компаунда слышится жужжание насекомых, иногда крики животных. Но животные умирают, убегают, истребляются; становится меньше и птиц. Природа гибнет.
Этим вечером подрались двое молодых людей из разных племен. Подрались из-за пустяка, просто срывая досаду. Белый фермер отругал их. Драться – фу, как примитивно, сказал он. Дикие привычки! Смотрите на белых, учитесь у них, привыкайте к цивилизации.
Старик сидит, выпрямившись, языки пламени бросают блики на его улыбающееся лицо. Он развлекает народ. Все в его семье по традиции рассказчики. Молодые люди слушают, смеются. Рассказчик обозревает культуру белых снизу, с точки зрения покоренного. Он перечисляет фермы белых и поминает их владельцев.
Прошло пять лет после окончания Первой мировой войны, которую представляли этим черным людям как войну за сохранение непреходящих ценностей цивилизации. Но неподалеку находятся фермы, хозяева которых воевали на стороне противника. Они, оказывается, воевали за те же фундаментальные ценности.
– На ферме за холмами человек с одной рукой…
– Да, да, у него одна рука, только одна…
– А на ферме за рекой человек с одной ногой.
– Да, да, одноногий он, одноногий…
– А на дороге к станции человек с железным животом, чтобы кишки не потерял…
– Да, да, смотри ты, у него ведь железо кишки держит!
– А на ферме, где рядом золото копают, у человека железная голова…
– Да, да, у него без железа мозги бы выплеснулись.
– А на ферме, где встречаются реки, одна и вторая, там человек с одним глазом…
– Да, верно, только один глаз у него, один…
– А здесь, на этой ферме, где мы, но где земля не наша, а его земля, у него, у этого человека, тоже только одна нога…
– Да, да, ужасное дело, столько их, и у всех чего-то не хватает.
– А на ферме…
Бывшим воинам, согласившимся эмигрировать и хозяйствовать в колониях, предоставлялись крупные льготы. Поэтому черному народу казалось, что белые все стали инвалидами. Так выглядит поле после отлета туч саранчи, оставляющей после себя множество безногих, бескрылых издыхающих членов стаи. После отлета туч саранчи, сжирающей все на своем пути, покрывающей землю сплошным ковром, роящейся в воздухе…
– Саранча съедает нашу пищу…
– Ох, съедает, съедает…
– Под ней скрываются наши поля…
– С севера, с севера несутся тучи саранчи, летят они с севера и сжирают наши жизни…
Очень популярная в компаундах песня.
Снова и снова хохочут люди у костра, складывая и раскладывая белых калек округи. Смеются над суровой проповедью одноногого фермера, над двумя здоровыми юнцами, валявшимися в пыли, смеются, держась за животики, завывая от смеха.
Как раз в это время на холме, в доме фермера, одноногий мужчина собирается улечься в постель. Ногу ему отрезали намного выше колена. Однако это спасло ему жизнь, ибо через две недели после того, как ему оторвало снарядом ногу, его рота погибла вся до единого человека. Конечно, он размышлял после этого на тему, не лучше ли было и ему погибнуть вместе со всеми. Выздоровление протекало тяжело, он чуть не лишился рассудка. До войны тело его вело активную жизнь: он танцевал, играл в футбол, в крикет, охотился с земляками-фермерами, скакал, бегал, ходил… Теперь приходилось обходиться одной ногой. Он научился и справлялся неплохо. Когда он по утрам просыпался, на лице его появлялось знакомое окружающим упрямое выражение. Он подползал к краю кровати, поднимал обрубок ноги, напяливал на него несколько:– до десятка – специальных носков, затем приспосабливал тяжелый, подогнанный но мерке цилиндр из дерева и металла и подтягивался к столу. Встав, застегивал пряжки поясного и плечевого ремней.
И начинался рабочий день. Он ходил, ездил верхом, спускался в шахту, заходил в табачные амбары, проверял в них температуру, объезжал поля, ирригационные каналы, ковылял по пашне, спотыкаясь о свежевывернутыё пласты земли. Распределял рационы, стоя возле мешков и корзин зерна.
Он боролся с бедностью, используя путь, который перед собой видел.
Вечером он отстегивал от тела металл и дерево протеза, падал на кровать, закрывал глаза, вздыхал.
– Слава Богу, – вырывалось у него, – на сегодня все.
И он засыпал под бой барабанов, доносившийся из компаунда.
«Пляшут, должно быть, – думал он. – Пляшут до упаду. Музыкальные ребята. И работу на танец перекладывают. На танец и на песню».
ЗАРИСОВКИ К ОБСТАНОВКЕ НА ШИКАСТЕ
(Этот доклад Джохора кажется нам весьма полезным добавлением к его зарисовкам. – Примечание архивариусов.)
Некоторые ареалы Северо-Западных Окраин остались почти не затронутыми техническим прогрессом. Люди здесь живут по старинке, чуть ли не так же, как столетия назад. Некая деревня одной из таких зон бедности выделилась из множества других благодаря ежегодному Фестивалю Младенца, притягивавшему множество жителей окрути, а впоследствии, с развитием эры туризма, и приезжающих издалека. Гостиницы в деревне не было, приезжие останавливались у родственников, но затем администрация инициировала открытие кемпинга, к фестивалю подтягивались лавки – фургоны. Почуял выгоду и близлежащий городок, тоже приложил руку к благоустройству.
События фестиваля концентрировались на церкви, но украшали всю деревню: центральную площадь, лавки, бар и, разумеется, жилые дома. Жители не хотели оставаться в стороне.
С тех пор, как было получено последнее сообщение Агента 9, кое-что изменилось. Вечером накануне главного события устраивается фейерверк, на площади и прилегающих улицах танцуют. К этому времени подгадывает большинство туристов, которых сразу можно отличить от местных по одежде и поведению. Местные воспринимают богатых гостей с юмором, с изрядной долей иронии.
Вечерними танцами ведает местная администрация, но клир восстанавливает себя в правах, появляясь перед закатом на ступенях церкви с кадилами и псалмами. С первыми лучами следующего дня жители смиренно занимают свои места в церкви, выслушивают наставления и поучения святых отцов.
Действо в церкви продолжается все утро, народ меняется, ибо всем сразу места не хватает.
Ровно в полдень разряженное духовенство отпирает заднюю дверь церкви и выносит Младенца. Это пестрого вида кукла с широко открытыми глазами, ярким румянцем щек и яркими волосами, закутанная в кружева и всякого рода украшения. Фигуру, укрепленную на небольшом паланкине, украшенном цветами, несут отобранные священниками местные детишки, одетые не менее пестро, чем сама кукла. Шествие трижды обходит деревенскую площадь, представляющую собой пыльную площадку, обсаженную несколькими деревьями, а клир и население сопровождают процедуру пением (без танцев). Процессия возвращается к церкви, носилки со статуей устанавливают на возвышении, ее окружают священники, пение продолжается до заката.
Родители тем временем выстраивают детей в колонну по два и проводят мимо священников, которые совершают процедуру так называемого «благословления», после чего их ждет награда в виде сластей и безалкогольных напитков – в скромных масштабах, насколько может позволить себе небогатая община.
В прежние годы это празднество устраивалось исключительно для детей, но финансово увесистые туристы сдвинули акценты, теперь программа праздника учитывает и взрослых. В этом году на Фестиваль Младенца впервые прикатило телевидение, и все действо обставили гораздо более пышно, чем когда-либо раньше. Когда статую убрали в издавна отведенный ей шкаф, начались увеселения, танцы, затянувшиеся за полночь.
Прекрасный праздник для людей, жизнь которых достаточно сера и неприглядна. Она не намного изменилась после последнего доклада 76 нашего эмиссара четыреста лет назад. Можно не сомневаться, что, пока существует туризм, каждый год будет приносить что-то новое.
Пользы от этого фестиваля, с нашей точки зрения, никакой.
Наблюдая за этим живым – хотя нельзя сказать, что спонтанным, неотрепетированным – действием, я не мог удержаться от мысли: что было бы, если бы я выступил вперед и поведал собравшимся об истоках и причинах, о происхождении этого праздника.
Свыше тысячи лет назад забрел в деревню странник. Тогда все Северо-Западные Окраины почитались дикими населением более развитых областей, сосредоточенных по берегам большого внутреннего водоема. Теперь эти области называют Средиземноморьем. Из преуспевшего в развитии культуры Средиземноморья часто отправлялись на север путешественники, стремившиеся просветить дикарей, обучить их чему-то полезному, передовому. Странник, о котором идет речь, прибыл в сопровождении троих учеников, набиравшихся у него мудрости и умения нести свет прогресса отсталым племенам. Прибыв в это жалкое селение, они обнаружили, что на него покамест не распространялось ничье благотворное влияние, ибо те несколько монахов, которые жили поблизости, ни с кем не общались, приземленными нуждами крестьян не интересовались, блюли какой-то обет.
Обстановка показалась прибывшим подходящей, крестьяне готовы были слушать рассказы о цивилизации, которой они не понимали, равно как и географии, как и прошлого или будущего своего.
Странники задержались в деревне на несколько недель. Они ненавязчиво внушали местным жителям идеи чистоты, полезности мытья для поддержания здоровья, необходимости пользоваться только чистой водой, обучали началам медицины, ухода за больными, о чем до них никто здесь даже не задумывался. Когда наиболее сообразительные из обучаемых усвоили азы, пришла очередь таких навыков, как перегонка, красильное дело, хранение пищи впрок для использования в голодные периоды, новые методы животноводства и земледелия.
Наконец пришельцы добрались и до рассказов о прошлом и о возможном будущем, о влиянии прошлого на будущее. В упрощенной форме, разумеется: в виде сказаний, легенд, песен.
Люди, упорно трудившиеся, чтобы выжить, прокормить себя и детей, одеться и согреться, слушали спокойно, и это уже хорошо, ибо напряженная жизнь могла довести их и до полной неспособности воспринимать информацию, причем не только дурные вести, но и добрые.
Вечером, когда сгущались сумерки, крестьяне возвращались с полей, поужинав, собирались на деревенской площади, выглядевшей тогда почти так же, как и теперь, общались, рассказывали легенды, затягивали песни. Над крышами хижин вились дымки, в пыли деревенской улицы играли дети, костлявые собаки скреблись, дрались и грызлись. Сонно стояли тощие ослики. Женщины возились с младенцами. Одна из них сидела на камне чуть в стороне, укачивала свое дитя, мурлыча ему что-то вполголоса.
Старший из пришельцев вдруг попросил женщину передать ему на время ребенка. Женщина удивилась, но тут же, не колеблясь, протянула ему завернутого в тряпье младенца. Он принял сонное дитя и негромко, чтобы не обеспокоить, заговорил. Все придвинулись ближе, чтобы лучше слышать. Он предложил им взглянуть на этого младенца, которого все они знали, который ничего не отличался от остальных детей ни внешностью, ни образом жизни.
Женщина торопливо сообщила ему, что у него в руках девочка.
Он кивнул и продолжил речь. Он сказал, что это дитя, неважно, мальчик или девочка, не то, чем оно кажется. Не обращая внимание на волну легкого беспокойства, прокатившуюся по собравшимся, он указал далее, что важно то, что это дитя такое же, как и все в этой деревне, во всех окружающих деревнях, даже в больших городах, где мало кто из них побывал, и в городах заморских, о которых они слышали, ибо один из односельчан стал моряком и, заехав однажды в родную деревню, много каких чудес нарассказал – они даже на всякий случай поостереглись ему верить. Эта деревня, которая им кажется большой, – всего лишь крохотная частица мира. Таких деревень в населенном мире что зерен в поле… Свет дня уже совсем угас, взошла луна, слушатели сидели тихо, внимательно слушали, доверяя рассказчику, как верят ангелам. Верить-то они верили, но понять услышанное иной раз оказывалось трудновато. Если известный тебе мир кончается у соседней деревни, как понять и поверить в существование многих городов, во много-много раз больших?
Были в мире города, людей в них что звезд на небе. Люди, подобные ангелам… Хотя эти пришельцы внешне ничем не отличаются от жителей деревни.
Крестьяне внимательно слушали.
Были в мире города, где люди не знали недостатка в пище. У них хватало и одежды, чтобы прикрыть тело, содержать его в тепле и сухости. Дома их во много раз превосходили размерами деревенские хижины. Да, все это так. Но не это главное. Люди эти находили время и способы изучить и узнать много-много нового, не только, как приготовить сыр или вылечить корову от вертячки. Нет, люди эти учились, думали, мечтали. Познавали истину.
Эти люди, к примеру, изучали движение звезд, законы этого движения. Они выяснили, что звезды не так далеко от нас, как это кажется, узнали, что каждая звезда – это целый мир, сделанный из земли, камня, воды, огня.
И на следующий вечер, и вечером после следующего пришельцы просили какого-нибудь младенца, неважно, чьего, неважно, мальчика или девочку, брали его на руки, объясняли, что если этого ребенка – нет-нет, они не собираются этого делать, вот он, у них на коленях, никуда не делся! – если этого ребенка перенести в один из этих чудесных городов, где люди не должны все время проводить в тяжелом отупляющем труде, а могут размышлять, учиться, и воспитать там, то ребенок это вырастет таким же, как те люди. И если его.», или ее… взять вон на ту…. или на вон ту звезду, то…
Слушатели смеялись, глядя на звезды, усеявшие небо.
Да, вон на ту. Этот ребенок стал бы звездным мальчиком… или звездной девочкой. А может быть, у него выросли бы крылья, перья… Или гигантом бы он стал… Кто знает, что бы с ним произошло?
Они смеялись. Громко смеялись, но весело и доверчиво.
А вдруг он мог бы жить в воде… Или даже в огне…
Вот в этом-то и суть, в том, что в каждом ребенке кроются многие возможности. Каждый ребенок – это чудо. В любом младенце запечатлелась вся человеческая история с самых ее истоков. Да-да, вот эта крошка Отилия, еще не научившаяся говорить, в сути своей, в своем крохотном тельце и мыслях содержит все, что за всю историю человечества случилось с каждым человеком. Так же, как каравай хлеба в наших руках содержит всю суть всех зерен, которые в него вошли, и суть всех зерен урожая того поля, на котором эти зерна выросли, точно так же ребенок – сгусток всего урожая человечества.
Такие слова и идеи, никогда ранее не беспокоившие умы сельчан, преподносились им ежевечернее, и всегда на коленях рассказчика спал, хлопал глазенками или мурлыкал какой-либо из деревенских младенцев.
Знайте, что когда-нибудь, через долгое время, не при вашей жизни, даже не при жизни ваших детей или внуков, но придет то время, когда все ваши труды, все ваши тяготы окупятся, принесут плоды, и дети этой деревни и всех остальных деревень и городов мира станут тем, что в них заключено… Запомните это, запомните… Как будто люди с той маленькой мерцающей звезды спустятся в вашу деревню и наполнят ее добром и надеждой. Помните, что это дитя не то, чем оно кажется, в нем гораздо больше, в нем всё: в нем, в ней, все настоящее, прошлое, будущее. Помните это.
Однажды рано-рано утром, еще затемно, четверых спящих пришельцев разбудила запыхавшаяся девчонка, работавшая в монастыре, и сказала, что монахи прослышали о пришельцах, написали «самому королю» и вызвали солдат, и что солдаты уже идут.
Солдаты действительно пришли утром, но странников не застали. Они исчезли в непроходимых окрестных лесах, оставив на склоне холма нагромождение камней в каком-то странном сочетании, ожерелье на шее одной из девочек да узоры, нарисованные цветной глиной на стенах единственного каменного сооружения деревни, оказавшегося хранилищем. Крестьяне уверили солдат, что их зря побеспокоили, мало ли что наболтает взбалмошная девчонка, желающая, чтобы на нее обратили внимание. Слухи о пришельцах дошли до монахов именно от кухонной девчонки.
Солдаты отбыли, после них налетели не столь доверчивые монахи. Они иногда посещали деревню. Крестьян они презирали, хотя мало чем от них отличались, оставаясь почти столь же бедными и почти такими же невежественными. Частенько в те времена мужчины и женщины, собравшись группой, провозглашали себя монахами, чтобы хоть как-то облегчить себе существование.
Солдаты короля приказали монахам проследить, чтобы нежелательные посетители не находили убежища в крестьянских жилищах. Монахи этот приказ передали крестьянам, на них же возложили его исполнение и возвратились в свои кроличьи садки за холмы.
Крестьяне послушно покивали головами и остались при своем особом мнении. Им казалось, что звезды приблизились к крышам их хижин, даже вошли в их дома, но затем вдруг исчезли. Они продолжали трудиться, применять приобретенные навыки, обучая соседей. Они тоже брали на руки младенцев и вспоминали то, что слышали от пришельцев. Ничего из услышанного они не забыли. Дети, которых держали на руках странники, считались отмеченными, выделенными. Иногда с ними случалось что-то необычайное, и они сразу понимали, в чем дело. И окружающие тоже понимающе кивали головами. И дети этих детей переняли что-то у своих родителей. Но народ уже не помнил всех деталей происходившего. Кто они были, эти пришельцы, ангелы, что ли? С крыльями?
Однажды пыльным летним вечером люди сидели на порожках, дети бегали вокруг, тощие собаки дрались и чесались, ослы тыкались мордами в заборы в поисках клочка травы, а люди спрашивали: «Помнишь? Помнишь?» – «Нет, нет, не так это было…» – «Да мне мать все рассказала!» – «Да, но только…»
Тогда мужчина, мать которого лежала на руках у пришельца, поймал пробегавшего мимо своего сына, посадил его себе на колено и сказал: «Давайте попытаемся вспомнить все точно, и будем это повторять каждый год, чтобы сохранить навсегда».
И каждый год с тех пор этот мужчина держал своего сына перед всеми, и они смотрели в небо, смеялись и вспоминали: «Вон, вон та звезда!» – «Нет, та, рядом…» – «Люди из огня!» – «Нет, из перьев!»
Как и многое другое, это проделывалось тайком от монахов и солдат, но, как водится, тайное стало явным. Монахи пронюхали, строжайше запретили, но все равно ежегодно в одном из домов деревни выбирали ребенка, поднимали его, и взрослые повторяли фразы, которые хотели запомнить. В наступившие времена это можно было уже трактовать как бунтовские речи, как помыслы бедных против богатых, со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Я не хуже тебя, и мой ребенок ничем не хуже твоего, разодень меня в шелка, и я буду шикарная леди».
Нагрянули монахи и солдаты, кого-то схватили, пытали, казнили. Бунт против короля и религии!
Кто-то поумнее в религиозных верхах спустил приказ учредить ежегодную церемонию в честь Младенца, что и выполнили с похвальными усердием и поспешанием. В деревне вдруг появилась церквушка, которую впоследствии расширяли и перестраивали. Младенец, естественно, стал Христом, но корни выдрать не удалось. Народ упрямо верил, что благословили их, а не монахов, что им, а не монахам показали Младенца. Кто показал? Пришельцы со звезд? Нет, это ведь невозможно! С Луны? Вот еще глупости! Но ведь кто-то откуда-то приходил, что-то говорил, и его изгнали…
Но однажды они снова появятся, и придет конец мучениям, и можно будет вздохнуть и выпрямиться, и поднять взор к звездам….
Такова, добрые люди, туристы и священники, студенты и фермеры, приезжие из соседних деревень, такова история происхождения вашего ежегодного праздника. А мне пора смазывать пятки…
(Передавая информацию в этот период, Джохор расширил спектр интересов вне рекомендованных пределов, полагая, не без оснований, что Колониальная Служба не всегда замечает некоторые трудности местного характера. В долгосрочной перспективе курс развития планетных систем не может зависеть от личных эмоций дня, но, оказавшись на Шикаете, невольно подпадаешь под влияние потоков эмоций, в чем мы, два архивариуса, поместивших здесь эту заметку, убедились на собственном опыте. Уверены, что приведенные ниже материалы не окажутся лишними для интересующихся Шикастой. – Примечание архивариусов.)
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ РАЗЪЯСНЕНИЯ
1
Конфликт поколений.Это терминологическое словосочетание постоянно в ходу на Шикаете, употребляется в бытовых спорах и в дискуссиях ученых.
Явление это, широко известное в живой природе каждому имеющему детенышей животному, превратно понималось в Последние Дни Шикасты. Нет ничего необычного в неизбежном моменте, когда самка отталкивает детеныша-переростка от молочной железы, когда пернатые родители выпихивают из гнезда оперившегося птенца, которому пора надеяться на собственные крылья. В каждой культуре момент, в который ребенок признается взрослым, приобретает ритуальное звучание, является событием настолько же социального, как и психологического характера.
В истории Шикасты встречались цивилизации, стабильно существовавшие сотни и тысячи лет. Стабильные, разумеется, если отвлечься от войн, эпидемий, природных бедствий, без которых Шикаста немыслима. Большинство этих цивилизаций относятся ко времени, когда обитатели планеты жили намного дольше, чем сейчас, в десять, двадцать раз дольше, хотя срок жизни все время с разной скоростью уменьшался. Взрослеющему юнцу предстояла долгая жизнь, если сравнивать с последующими временами. Каждому (каждой) предстоял краткий период перестройки взаимоотношений с родителями, но его сменял долгий период сосуществования с ними во взрослом состоянии. Детство представляло собой краткий период подготовки к жизни. Родители давали жизнь одному, двум, трем – сколько запланировано – представителям вида, зная, что предстоит несколько сотен лет общения с ними.
Срок жизни драматически сократился, но обитатели планеты сохранили в «памяти вида» подсознательное ожидание того же древнего долгого периода взрослой жизни. В молодости каждый шикастянин ожидает невообразимо долгой жизни. Конец ее столь далек, что мало кто способен представить, что он смертен. Индивид, которому отведено, в лучшем случае, восемь десятков лет жизни, ощущает перед собой многие сотни и даже тысячи.
Этот факт, о котором они не подозревают, является причиной столь многих психологических сдвигов, аномалий. Но здесь рассматривается лишь один его аспект: влияние на взаимоотношение поколений.
Жители Шикасты сознают, что время «движется» по-разному с точки зрения разных возрастных групп. Для ребенка время тянется невыносимо медленно, конец дня утром едва представим. В детстве, таким образом, генная память о долгой жизни выражена сильнее.
Следовательно, единица времени весит по-разному на весах ребенка, молодого человека, человека средних лет и старика. Жизнь шикастянина можно представить в виде кривой с наивысшей точкой в середине, в области пятого десятка. До этого индивид подсознательно вообще конца жизни не ощущает, но после этого завеса упала, приходит понимание, что представления юных лет были иллюзией.
Индивид средних лет оглядывается на прожитую половину жизни и видит, что она – лишь короткий, сумбурный сон. И это после ожиданий бесконечной вереницы событий! И понимает, что оставшаяся половина не принесет ничего лучшего. И когда придет пора умирать – очень скоро! – оглянувшись, ты не увидишь большего, чем, просыпаясь утром, видишь вокруг: ну, погода хорошая… либо вовсе наоборот, дрянная… ну, муха по стене ползает, ползает… и все, конец. будущее – его потомство. Старики, оглядываясь, могут с полным правом заявить: «Нет, мы не жили». И это верно. Но и глядя вперед, они видят, что дети их тоже не будут жить.
Это сейчас одна из могучих сил на Шикаете. По странам и континентам, охватывая расы и народы, религии и политические течения, по всем широтам протянулась бездонная пропасть, разделяющая старых и молодых, отцов и детей.
Докладывает Джохор
Касательно списка индивидов, которых мне надлежало проверить, сообщаю, что тех, чье состояние и развитие не вызывают опасений, я опустил. Пришлось, однако, добавить по рекомендации наших агентов еще нескольких, о положении которых на Канопусе не было известно, то есть их имен нет в начальном перечне. Они перечислены отдельно от тех, кем я должен был заняться вследствие вывиха, допущенного Тофиком.
(Обитатели Шикасты значительную часть жизни тратят на то, чтобы удивляться поведению друг друга и комментировать его. Это является следствием слабого знания того, что они называют «психологией», и еще большего неумения применять свои скудные познания на практике.
По большей части приятное либо неприятное удивление, изумление, ошеломление вызывают конфликты, личностные стычки, идущие «из глубин» двух индивидуальностей. Народная мудрость всех рас и наций Шикасты в той или иной форме отмечает, что люди часто тянутся к тем, кто причиняет им боль. Верно также и то, что скрытая сила, толкающая Шикасту по ее торным дорогам, сила, воспринимаемая многими в качестве направляющей, ведущей, отнюдь не тождественна тяге к комфорту счастью, но скорее все же к самопознанию, к пониманию.
Чаще всего вовсе не обязательно подталкивать индивида к интересующей ситуации; компоненты его (ее) личности, о которых он может не иметь представления, приведут его, согласно законам взаимодействия, притяжения и отталкивания, в те места и к тем людям, в которых он нуждается. Очень часто происходят встречи, заставляющие сторонних наблюдателей восклицать, всплескивая руками: «Да это просто чудо! Воля Провидения!» Некая пара, группа людей ощущают притяжение иногда через океаны, преодолевают непреодолимые препятствия, ибо друг в друге нуждаются, чтобы взаимно чему-то научиться. Непроницательному наблюдателю, однако, такой процесс может показаться ничего не значащим, конфликтным, вредоносньш. И непроницательный наблюдатель чаще всего оказывается прав, ибо как может бьипь иначе на несчастной Шикаете, где все ведет к ухудшению, к усугублению, к катастрофе.
И все же бывают случаи, когда вовлеченные в процесс могут утверждать, что много узнали, многому научились, что много бы упустили, пойди они по иному пути. – Примечание архивариусов.)
№ 33. Единственная наследница, она решилась управлять огромным семейным состоянием. Богатство ее не соблазняло, к роскоши она оставалась равнодушной, но не могла устоять перед мужчинами, которых соблазняло ее богатство. Замуж выходила семь раз, безо всякого для себя толку. Один из ее партнеров, напротив, завершил с помощью брака с нею формирование одного из аспектов своей личности и смог перейти к работе над следующим. Она, однако, не сумела прервать порочный цикл влюбленностей и последующих разочарований. В результате беседы с агентом 15 было принято решение резко, до неправдоподобных размеров увеличить ее состояние, чтобы пробудить в ней чувство ответственности. Ответственный за операцию агент 15 устроит ей также встречу с пребывающим в унынии № 44, влияние которого на нее, как мы полагаем, окажется конструктивным.
