Текст книги "Заключенный на воле (СИ)"

Автор книги: Дональд Маккуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Логика Джарки была неопровержимой. Но это не мешало Лэннету проклинать расчетливое коварство Бетака. И еще капитан никак не мог решить, как все это скажется на Нэн. Лэннет предполагал, что будет работать с небольшой, заслуживающей доверия командой людей, достаточно хорошо знающих Хайре, и что эти люди помогут ему выкрасть Нэн и переправить ее куда-нибудь в безопасное место. Увы, этой мечте не суждено было осуществиться. Идти в бой и надеяться выжить можно лишь тогда, когда ты безоговорочно уверен в каждом из своих товарищей. Доверие и уверенность важнее физической силы. Лэннет поймал себя на том, что старается припомнить все о культе Взыскующего. Наставники не раз ссылались на его последователей, как на пример хитрости. Рассеянные по галактике, жрицы этого культа ускользали от ареста, словно дым. А сопротивление на Хайре явно состояло из ревностных последователей Взыскующего.

Самоконтроль. Но он не может контролировать то, что находится вне его досягаемости. Организация сопротивления предлагала богатые возможности контролировать ее участников, – возможно, и самого Бетака. Рычаг и точка опоры, подумал Лэннет. Краем глаза капитан заметил, что Джарка ерзает в кресле, и внезапно ощутил прилив необъяснимого сочувствия к этому человеку. Лицо белокурого мужчины было сейчас напряженным и решительным. Несмотря на свою неприязнь к Джарке, Лэннет видел, что на лице этого человека явственно отражается его душа. Оно горело нестерпимым высокомерием искренне верующего и до боли уязвимым мужеством преданного человека. Лэннету захотелось сказать Джарке, чтобы тот убирался прочь отсюда, что вся эта игра лжива и не имеет ничего общего с тем, во что он верует. Интересно, Джарке приходилось хоть раз наблюдать, как умирает человек?

Поднявшись и воспользовавшись этим движением, чтобы избавиться от болезненного хода мыслей, Лэннет сказал Бетаку:

– Джарка прав. Наша ответственность перевешивает наши разногласия.

Бетак кивнул. Он больше не улыбался и не стал протягивать Лэннету руку.

– Зловещее начало для кампании, которая должна помочь нам избавиться от двух злых людей. Мы можем – нет, должны – подняться над нашими проблемами, и сейчас, и в будущем. От этого зависят сотни тысяч жизней.

Последовав за Джаркой к выходу из комнаты, Лэннет подумал: «Мы уже заполучили наше первое серьезнейшее разногласие, Бетак. Мне очень трудно беспокоиться о каких-либо жизнях, кроме двоих. Все, чего я хочу, – это убраться отсюда вместе с Нэн. А вам – тебе, Халибу, Этасалоу и этому вашему советнику – я желаю лишь одного: пропадите вы все пропадом!»

Глава 10
▼▼▼

Наблюдая за трапезой советника Улласа, командор Этасалоу развлекал себя тем, что представлял, какой смертью умрет в нужное время его гостеприимный хозяин.

Наедине с собой Этасалоу признавал, что у него имеется бессчетное множество оснований быть благодарным советнику за предоставленное убежище и поддержку. И при всех присущих Улласу мелких придурях и слабостях, делающих его общество неприятным, на самом деле никакой особой причины ненавидеть его не существовало. И тем не менее, Этасалоу ненавидел его с пылом, становившимся почти сексуальным в своей настойчивости.

На первый взгляд это казалось нелепостью. Ну какой разумный человек станет воображать, как он поднимется из-за стола, очаровательно улыбнется и погрузит столовый нож в этот трясущийся, подпрыгивающий, отвратительный кадык, находящийся в такой соблазнительной близости?

Это не было спокойным жеванием; челюсти советника каким-то особенно раздражающим образом прогрызали себе путь через один иссиня-зеленый назуль за другим. Хотя нет, размеренное ныряние костлявых пальцев в изукрашенную драгоценностями чашу раздражало сильнее. Но совершенно нестерпимой особенностью поведения советника Улласа за столом являлась его самозабвенная сосредоточенность на текущей задаче. Советник не разговаривал. Советник не изменял выражения лица. Его взгляд ни на миг не отрывался от пищи, как будто ее уничтожение являлось священным долгом Улласа.

Расправившись с чашей назулей, советник отодвинул ее мановением указательного пальца. Тут же подскочил трепещущий слуга и подхватил отвергнутую посуду.

Обычно Этасалоу положительно относился к назулям. Они отличались неповторимым сладковато-пряным запахом, но небольшие круглые плоды не выдерживали пути от Хайре до Атика. Никакая технология консервирования не позволяла сохранить этот аромат.

Но одного взгляда на жующего Улласа хватало, чтобы смотрящему кусок в горло не полез. Даже кусок назуля.

Этасалоу вздохнул. Уллас был бременем, которое следовало терпеть. А между тем надлежит постоянно заботиться о собственной элегантности. Этасалоу изящно откинулся на спинку стула, чтобы лучше подчеркнуть разницу между собственным худощавым гибким телом и тощей угловатой фигурой Улласа. Пожалуй, он долговяз, решил Этасалоу. Но его внешность обманчива. О поразительной физической силе Улласа ходило множество историй. Впрочем, изящества он все равно лишен. Этасалоу подумал о походке Улласа: колени задираются высоко кверху, здоровенные ступни шлепают по полу, а на неуклюжей шее торчит белобрысая голова.

Не самое прекрасное зрелище.

По-своему впечатляющее грубой силой, но не больше, чем удачно запущенный камень. Да. Советник Уллас, единственное примитивное оружие галактики, наделенное даром речи.

Почувствовав себя несколько лучше, Этасалоу опустил глаза и оглядел себя. Из уважения к набожности Улласа он продолжал носить огненные цвета государственной религии. Впрочем, командор руководствовался при этом лишь собственным чувством стиля. Поверх желтой рубашки был надет красный облегающий китель с короткими рукавами. Брюки более яркого желтого оттенка, зауженные на щиколотках, удачно гармонировали с красной перевязью, усеянной золотыми круглыми бляшками. Ножны меча были украшены эмалью, сверкающим узором из виноградных лоз и роз, священного цветка легенд и Дома. Этасалоу признавал, что его любовь к ярким краскам обусловлена тщеславием. Но они так чудно сочетались с его блестящей темно-коричневой кожей! Эта мысль напомнила Этасалоу о еще одной особенности Улласа. О белой, почти прозрачной коже, пронизанной повсюду синими змеящимися венами. Иногда Этасалоу казалось, что он чувствует жар, исходящий от этих тягучих кровеносных сосудов, исполняющих свою работу.

Командор украдкой взглянул на Улласа. Если бы загар всех оттенков вдруг перестал существовать, Уллас мог бы считаться эталоном бледнокожести. Интересно, Улласу никто еще не говорил, что его мертвенно-бледная шкура в сочетании с его вкрадчивостью придает ему вид растоптанного сорняка? Несомненно, нет. Кому же захочется нарочно злить советника? Внешне Уллас выглядел вялым и туповатым. Но под этой невыразительной внешностью скрывался ум, жестокость которого превосходила всяческое воображение.

Лоб Этасалоу прорезала едва заметная морщинка. Мысли о жестокости Улласа повлекли за собой воспоминание о приемоответчике, спрятанном в изукрашенной серебряной насечкой рукояти меча, который касался сейчас его бедра. Командора очень раздражало, что его же собственный меч извещает этих улласовских проныр, Помощников, о всех его передвижениях каждый раз, когда он им препоясывается. Этасалоу усилием воли согнал с лица хмурое выражение и заставил себя улыбнуться, хотя губы командора так и остались плотно сжатыми. Ничего, когда придет время пустить меч в ход, ему уже не придется беспокоиться о мнении советника Улласа.

Большое красное пятно очень оживит эти надоевшие одеяния.

Этасалоу переключил свое внимание на комнату. Что за вопиющая несправедливость судьбы – правящая династия за восемь поколений не произвела ни одного представителя, наделенного хорошим вкусом и смыслящего в оформлении. Возможно, кого-то даже восхищал нарочитый размах, сочетание геометрически безукоризненных линий и широких дуг. Но неужели непременно нужно, чтобы все вокруг так сверкало? Правда, нельзя не признать, что сияние это тщательно отрегулировано. Только чересчур уж примитивно; внимание привлекал сам стиль. На что же он больше похож: на операционную или на лабораторию?

– Что там с вашими экспериментами? Каковы успехи?

Отрывистая реплика Улласа, произнесенная его пронзительным голосом, резанула слух Этасалоу. Командор вздрогнул и сбросил на пол вилку. Он оказался не в состоянии и далее скрывать свой гнев.

– Очевидно, раз я не упоминаю о своей работе, значит, успехов, о которых стоило бы докладывать, нет.

Во взгляде Улласа не отразилось ничего, так же, как в обычном для него быстром ответе.

– Мне хотелось бы слышать о достигнутых вами успехах. Когда же их нет, мне хочется слышать и об этом. На самом деле, отсутствие успехов наиболее меня интересует. Я рискую, что мои слова прозвучат грубо, командор, но вы – зияющая рана в теле моих финансов. И с каждым днем из нее утекает все больше средств – моих средств. Так что на повестке дня стоит успех. И чем быстрее, тем лучше.

– Это наука, советник. Я понимаю: вас интересует, насколько высоко я ценю вашу поддержку. Но в таком деле следует тщательно соразмерять каждый шаг.

– Мне бы хотелось, чтобы вы с не меньшей тщательностью соразмеряли ваши расходы с моими средствами. Вы обещали кое-что посерьезнее докладов. Вы говорили, что пленники, которыми я вас снабдил, станут острием копья, способного уничтожить мятеж.

Притворившись, будто он пьет вино – местное пойло, да еще и не из лучших, – Этасалоу беззвучно проклял Улласа и попытался придумать ответ. Опустив кубок с точно отмеренным сочетанием довольства и непринужденности, командор старательно улыбнулся.

– Мы близки к тому, чтобы предоставить вам именно тех людей, в которых вы нуждаетесь. Не окажете ли вы нам честь и не посетите ли мою лабораторию, чтобы я мог продемонстрировать вам наши достижения?

Уллас явно оказался захваченным врасплох.

– И когда же?

– Разумеется, когда вам будет удобно, советник. Ну, хотя бы завтра, после обеда. Вас устраивает?

Еще один серьезный удар. Этасалоу внутренне ликовал. На этот раз Уллас, прежде чем ответить, всерьез и надолго задумался.

– Я отменю назначенные встречи. Возможно, к этому времени у меня появится кое-что интересное для вас, своего рода выражение союза. Теперь же я хочу обсудить другие темы. Вы, конечно, знаете, что императору Халибу доложили о вашем пребывании на Хайре?

– Он получает подобные сообщения с каждой планеты империи. Император не опасен.

– Я не настолько в этом уверен, как вы. Я рискую большим.

Этасалоу кивнул. Это было справедливое замечание – с точки зрения Улласа.

– Я знаю образ мыслей императора. Более того, я знаю его слабости. Как я вам уже говорил, советник, трон лишь ждет, чтобы его заняли.

– А как я вам уже говорил, мне нужно лишь господство над Хайре, Героном и Пилосом и космический корабль, чтобы держать их под контролем. А Халиб – или любой другой – может забирать остальное.

«Какая щедрость!..» – подумал Этасалоу и сказал:

– До тех пор, пока мы не убьем Халиба, вы не сможете править ничем, кроме Хайре, да и то исключительно с его соизволения. Поверьте мне…

Взмахнув рукой, Уллас перебил командора.

– Я верю в то, что вижу. Покажите мне, как вы собираетесь отомстить за себя Халибу и открыть путь исполнению моей мечты.

– Я сделаю это завтра, советник. Я не удовлетворен нашими успехами, но я покажу вам все, чего мы достигли. Еще немного времени. Вот все, что мне нужно.

– Время работает на мятежников. До меня доходят тревожащие слухи.

Этасалоу не сдержался.

– Очень плохо, что мы не имеем надежного информатора среди мятежников.

Уллас не удостоил его даже взглядом: советник погрузился в созерцание кусочка назульей кожуры, обосновавшегося у него на ногте.

– «Мы»? Кто это «мы», командор? Здесь нет никаких «мы». Мои информаторы – это моя забота. Так же, как мои мятежники. Именно для этого я и держу вас. Поэтому примите меры для того, чтобы ваш приют убедил меня в том, что он – та самая сила, которая сможет сокрушить сопротивление. Если же вам это не удастся, ваше пребывание на Хайре станет невыносимым.

Эскадрилья из одиннадцати электромобилей Советников поднялась в полном составе с летного поля, расположенного рядом с Двором, выстроилась клином и, завывая двигателями, понеслась в сторону лаборатории Этасалоу.

Этасалоу и Уллас летели в третьей от начала машине правого крыла. На этой мере безопасности настоял Этасалоу. Уллас отпустил по этому поводу какое-то замечание. Этасалоу откликнулся:

– Я не верю в слепую удачу. Лучшая удача – трезвый расчет. Нет расчета – нет и удачи.

– Не слишком-то благочестивое высказывание для того, кто был первоучителем Люмина, – заметил Уллас.

– Ключевое слово «был», советник. Но весь мой опыт убедил меня в том, что в человеке есть все то же самое, что и в боге. Или должно быть. Прочая мистика меня не волнует. Я все держу под контролем. Вы сами это увидите.

В электромобиле было слишком тесно, чтобы Уллас мог достаточно далеко отодвинуться от Этасалоу. Но он приложил к этому все старания, и теперь предпочитал даже не глядеть на командора.

Путешествие на север, до холмов Фолз, заняло всего несколько минут. Этасалоу проворно и нетерпеливо выскочил из машины и потер руки. Охранники у отполированных бронзовых ворот встали по стойке «смирно». Сверкающие створки приглашающе разошлись, явив взору возможных наблюдателей еще два непрерывных ряда стражников, выстроившихся вдоль дорожки, что вела к главному входу бывшего завода. Этасалоу просиял.

– В прежние времена здесь такого не бывало, а? Это все – в вашу честь, советник. Моя лаборатория – к вашей славе. Вы сами все увидите.

Командор оборвал речь. Внешне недовольство Улласа проявилось лишь в выпяченной челюсти, но Этасалоу был уверен, что советник сейчас подсчитывает стоимость уборки, покраски и нового оборудования. Внезапно в сознании Этасалоу возникла эксцентричная картинка – образ советника Улласа, сгорбившегося над плохо освещенной бухгалтерской книгой – и наотрез отказалась уходить. Чтобы вытеснить ее, Этасалоу пришлось сделать вид, будто его разобрал кашель.

Стражники, стоящие с интервалом в десять футов, салютовали проходящим мимо Улласу и Этасалоу – резким движением прикладывали руку к сердцу. Все шло своим чередом до тех пор, пока они не проделали половину пути до двери. Краем глаза командор заметил взгляды, бросаемые Улласом на стражников, и написанные на лице советника колебания. Когда же Уллас обернулся и сделал шаг назад, переводя взгляд с одного напоминающего изваяние стражника на другого, для Этасалоу это оказалось уже чересчур. Не в силах больше сдерживаться, командор расхохотался.

Уллас повернулся к нему. Худое лицо советника залила бледность. Наполовину вынув меч из ножен, советник склонился, к микрофону, закрепленному на лацкане, и произнес:

– Код А. Код А.

Электромобили бешено взвыли и вихрем перемахнули через ограду. Искусно сработанный шит из проводов, накрывающий территорию завода, замерцал под внезапным порывом ветра.

Теперь настала очередь Этасалоу бледнеть.

– Нет, советник! Нет! Никакой опасности! Это устроено, чтобы продемонстрировать вам наши результаты, а не чтобы грозить вам! Поверьте, здесь вам ничего не угрожает!

В словах командора прозвучал искренний страх, и Уллас слегка расслабился. Но все-таки успокоился он не до конца и потому произнес в микрофон:

– Оставайтесь на местах. Не выпускайте меня из виду. Если сочтете нужным – атакуйте.

Затем он обратился к Этасалоу:

– Эти люди – хайренцы. Вы что же думали, я их не узнаю? Объяснитесь, и быстро.

Его рука по-прежнему оставалась на рукояти меча.

Ни один из стражников даже не шелохнулся. Они стояли по стойке «смирно», полностью игнорируя разыгравшуюся сцену, и смотрели прямо перед собой.

– Я хотел подождать, пока у нас не наберется побольше подобных экземпляров, а потом уже продемонстрировать их вам, советник, – сказал Этасалоу, – но я не выдержал. Мне не терпелось показать, чего мы достигли и как мы этого добились.

– Так что, это правда? Вы действительно изменяете людям сознание?

– Перестраиваем, советник. Перестраиваем. Эти люди по-прежнему мыслят самостоятельно. Отличие заключается в том, что теперь каждый их поступок оценивается в соответствии с новой системой стандартов. Что бы они ни делали, предварительно они подумают: а будет ли это выгодно советнику Улласу? Вам нужны были солдаты? Эти люди живут, чтобы вести завоевания в ваше имя и защищать ваши владения. Они боятся смерти – иначе от них не было бы особого проку, – но любовь к вам в них сильнее страха. Нет такого самопожертвования, на которое они не пошли бы без колебаний.

– Эти люди ненавидят меня. Меня ненавидели еще их отцы. Я не верю, что они просто-напросто не дожидаются удобного случая нанести удар.

– Испытайте их. Прикажите – и они вступят в бой друг с другом, в бой насмерть. Конечно, плоды моих усилий погибнут зря, но если это поможет убедить вас, я первым буду настаивать на таком испытании.

Уллас убрал руку с рукояти меча и принялся поглаживать одну из золотых пуговиц своей куртки свободного покроя.

– Они нападут друг на друга? Чтобы убить?

– Я вам это гарантирую.

По губам Улласа скользнуло некое подобие улыбки. Этасалоу поспешил отвести взгляд, но его внимание привлекли изменившиеся глаза Улласа. Если от жуткой улыбки советника сердце Этасалоу заледенело, то от его глаз оно бешено забилось. Глаза Улласа расширились и засверкали. Они лихорадочно метались из стороны в сторону. Их взгляд был сосредоточен на всем сразу и ни на чем – настолько быстро он перемещался. Этасалоу даже усомнился: а способен ли сейчас Уллас хоть что-нибудь разглядеть нормально? Влажный язык Улласа то и дело словно очерчивал границу улыбки. Советник указал:

– Вот этот. Он публично проклинал мою династию. Поносил меня и мою семью. И вот этот. Он убил Помощника. Прикажите им – пусть дерутся. Заставьте их убить друг друга.

Этасалоу был потрясен. Этот человек плевался ядом не хуже сиракской травяной змеи. Не повышая при этом голоса и даже не меняя выражения лица. Командор горько пожалел, что инструментам его лаборатории не суждено когда-либо добраться до мозга советника Улласа. Он сказал Улласу:

– Они созданы мной, советник, но подчиняются они вам.

– Вы, четверо, – Уллас ткнул пальцем в стражников, находящихся чуть дальше, – встаньте сюда, между мной и этими двумя.

Оказавшись под защитой этой живой стены, он велел первой паре:

– Вы, двое, – доставайте мечи и деритесь. Насмерть.

Стражники вскинули руки в салюте, потом обнажили мечи.

Этасалоу был взбешен. Ведь перестройку сознания можно продемонстрировать куда проще и куда эффективнее! Натравливание стражников друг на друга – идиотизм и напрасный расход материала! Настоящий лидер должен понимать, что мертвые враги – это потерянные рабы. А Уллас не в состоянии усвоить даже этот основополагающий принцип!

И вот теперь месяцы работы, вложенные в каждого из двух стражников, кружили вокруг друг друга, выискивая уязвимое место. И потребуется еще несколько месяцев, чтобы залечить их раны – если, конечно, они вообще выживут. Ну что ж, по крайней мере, эта стычка предоставит доказательства, которые убедят Улласа, что лаборатория и его дорогой друг, командор Этасалоу, – совершенно необходимы. Если посмотреть на дело с этой точки зрения, то две жизни – не такая уж большая цена.

Глава 11
▼▼▼

Этасалоу был приятно удивлен уровнем мастерства сражающихся. Он решил, что следует вынести благодарность майору Изначальной гвардии, отвечающему за тренировки.

И тем не менее, командор нахмурился, когда один из стражников применил совершенно нестандартный защитный прием и тут же перешел в атаку, едва не убив противника. Второй боец вскрикнул от боли – острие меча располосовало ему шею. Но неудовольствие Этасалоу было вызвано не рискованным приемом и даже не тем, что один из стражников получил ранение. Его обеспокоило то неприятное открытие, что двое хайренцев, до недавнего времени не знавших, с какой стороны берутся за меч, оказались теперь превосходными бойцами. А не окажется ли в таком случае, что оптимистически поименованная Свободная Хайренская Армия тоже куда более искусна, чем предполагалось?

Тут внимание командора привлек еще один ловкий прием. Стражник, уступавший противнику в росте, – тот самый, который только что был ранен в шею, – нырнул под удар и неуклюже, но быстро ринулся вперед. Оказавшись под мечом противника, он рванулся вверх, используя свою голову как таран. Высокий стражник отклонился, согнув руку, и тем отчасти смягчил удар. Но все же удар этот оказался достаточно сильным, чтобы стражник потерял равновесие. Падая, он попытался на возвратном движении нанести рубящий удар. Второй стражник вынужден был его парировать, но, поскольку удар получился слабым, он не помешал ему продолжать атаку. Стражник взмахнул мечом, добавляя скорости, и обрушил его на руку врага.

Раздавшийся при этом звук мог обмануть неопытного наблюдателя. Хруст нескольких костей прозвучал приглушенно и совершенно не впечатляюще. Точно так же был едва слышен и свист отточенного лезвия, рассекающего мышцы. Меч высокого стражника описал в воздухе дугу, сверкая и вращаясь на лету. Мгновением раньше на землю шлепнулась кисть и предплечье. Все еще оглушенный предыдущим ударом, высокий стражник запутался в собственных ногах. Он упал навзничь, потом с трудом сел. Еще не в силах поверить в случившееся, он схватился за руку чуть ниже локтя – там, где она теперь заканчивалась. Лицо его исказилось, и он попытался зажать рану, из которой хлестала кровь.

Остальные стражники оставались недвижны. Когда Уллас, самозабвенно следивший за поединком, на мгновение отвлекся, он заметил их несокрушимое спокойствие. И тут его радостное возбуждение омрачил укол страха. До советника дошло то, чего он до этого момента не осознавал: звуки боя были неправильными. Если не считать единственного вскрика боли и изредка раздающихся хрипов и стонов сражающихся, все вокруг окутывала неестественная тишина.

Что-то зашевелилось в подсознании Улласа – панический ужас, не поддающийся определению. Внезапно советник испугался этих существ – людей и в то же время нелюдей – и тайны, которая преобразила их.

Но он жаждал власти. «Разум. Контроль надо всеми разумами».

Так почему же он дрожит от страха?

Беспокойные размышления Улласа нарушил неожиданный поступок Этасалоу. Совершенно игнорируя пожелание советника – чтобы бой закончился смертью одного из участников, – Этасалоу приказал победителю отойти от побежденного. Но на этом он не остановился, а продолжал выкрикивать приказы: послал гонца за медиками и велел прихватить лед, пластиковый пакет и все необходимые инструменты. Гонец только-только понесся исполнять поручение, а Этасалоу уже вытащил из брюк раненого ремень, чтобы наложить жгут. Начал он его накладывать сам, а закончить велел тому стражнику, который и нанес рану.

Уллас не обратил внимания на это мгновенное превращение безжалостного убийцы в заботливого целителя. Когда к советнику вернулась способность нормально мыслить, он набросился на Этасалоу:

– Вы остановили их! Вы говорили мне, что они будут драться насмерть! Эти преступники… эти подонки…

Короткая тирада завершилась энергичным взмахом руки. А потом советник потянулся к микрофону.

– Советник, я говорил о смерти… ну, чисто формально, – примирительно сказал Этасалоу. – А этого человека я сохранил, чтобы показать вам, насколько эффективно действует наш медперсонал. Вы уже увидели, что эти люди полностью готовы умереть ради вас – даже ради того, чтобы позабавить вас, в буквальном смысле слова. И тем не менее, они остаются людьми и потому действуют лучше, когда внедренным установкам не приходится преодолевать инстинкт выживания. Это превосходная возможность продемонстрировать вам, как мы усиливаем их стремление служить вам.

Часто моргая и пошевеливая пальцами, Уллас обдумывал слова командора. Постепенно его рука отодвинулась от микрофона. Советник взглянул через плечо на парящие в воздухе электромобили, потом смерил Этасалоу взглядом водянистых глаз. Этасалоу подумал про себя, что лицо советника вообще лишено какого бы то ни было выражения. И все же он чувствовал, что Уллас сожалеет о том, что не может сейчас спустить с привязи своих Помощников. Уллас обратился к Этасалоу:

– Посмотрим, командор. Я не забуду этого инцидента. Слово, данное мне, – это вам не пустой звук. А теперь показывайте, ради чего вы решились оскорбить меня.

Этасалоу повел советника прямиком в лабораторию.

Как только они вступили в сверкающий белый мир, Этасалоу ощутил подъем духа. Он наслаждался вниманием своих техников и совершенной красотой своей империи.

Да. Это – корни империи. Более того. Это то, что сделает его равным богам.

Нетерпеливое бормотание Улласа заставило командора вернуться к настоящему. Он подвел своего гостя к черной колонне высотой чуть больше четырех футов и с основанием в два квадратных фута. Легкий щелчок выключателя привел в действие головидеоэкран. Внутри колонны обнаружился человеческий мозг, словно висящий в воздухе.

Подав знак техникам, Этасалоу принялся объяснять:

– Объем человеческого мозга приблизительно равен одной кварте, советник. Вот из этого-то небольшого, но важного комка плоти и исходит все, что нам известно о красоте, низости, мудрости, глупости и прочих общих понятиях. Позвольте мне теперь намекнуть о значительности того, что я вкладываю в наш союз. Под моим руководством эти ученые установили, что сто биллионов нейронов мозга взаимодействуют друг с другом через сто триллионов синаптических связей. Умножьте теперь это на возможность существования сильных и слабых синапсов, равно как и на другие проявления силы и слабости. Представляете себе это безграничное количество?

– Вы заявляли, что способны контролировать человеческое сознание, – бесстрастно откликнулся Уллас. – Арифметика меня не интересует.

– Это поможет оценить достижения, если…

Этасалоу не договорил. Уллас весьма рассеянно разглядывал размещенный в колонне пульсирующий мозг. Подавив приступ раздражения, Этасалоу предпринял еще одну попытку.

– Мы пока что не можем создавать мысли. Пока что. Но зато нам под силу проследить некоторые – не все – синаптические связи.

Командор прикоснулся к другому выключателю. Десятки головидеоэкранов, укрепленных на стене, разом вспыхнули, и на них появился ряд последовательных изображений: результатов послойного электронного сканирования мозга.

– Мы помещаем перестраиваемых кандидатов в определенные стимулирующие ситуации. Мы используем для этого наркотики, гипноз, фильмы и подлинные события, порождающие мысленный отклик. Мозг вполне можно обмануть при помощи произвольно вызванных образов.

Еще один щелчок выключателя, и картинки на экранах внезапно ожили. На некоторых из них возникло и заметалось некое подобие искр. Другие же остались неподвижными. Этасалоу продолжал:

– Этот мозг был изучен в тот момент, когда его загипнотизированный владелец был уверен, что видит смерть своего друга. А теперь, взгляните вот на это.

Еще один щелчок. Экраны по-прежнему изображали те же самые части мозга. Этасалоу быстро указал на другие области.

– Вот это – реакция того же самого человека, все еще находящегося под гипнозом, на ту же самую сцену. Однако реакция изменилась – здесь, здесь и вот здесь, – и мы получили сильный отклик вот в этой секции, которая прежде вообще не была задействована. Различие очень простое: в первом случае смерть не была ничем приукрашена, а во втором субъекту сказали, что его друг умирает с честью и славой, за дело, которому он предан всем сердцем.

Прервавшись на миг, командор оценивающе взглянул на Улласа, ожидая увидеть на его лице благоговейный страх и восхищение. Вместо этого оказалось, что Уллас вообще отвернулся от экранов. Советник озирал лабораторию с видом человека, терзаемого скукой.

Этасалоу заставил себя вернуться к объяснениям. На лице его при этом невольно возникло выражение, какое бывает у мелкого торговца, предпринимающего последнюю попытку все-таки всучить покупателю товар.

– А вот абсолютное доказательство достижений нашей команды, советник. Если вы на минутку взглянете на этот экран… Пожалуйста.

Уллас неспешно соизволил выполнить просьбу командора. Этасалоу едва сдержался, чтобы не заскрежетать зубами.

– Вот это – гипокамп. На этой картинке красная область указывает на усиление кровотока. Это говорит нам, что субъект о чем-то вспоминает. В данном конкретном случае он вспоминает искусственно вызванное событие, созданное нами. Теперь – это важно, – обратите, пожалуйста, внимание на височные доли, которые также задействованы. Видите? Вот здесь и здесь. Отлично.

Этасалоу еще раз прикоснулся к переключателю экранов. Появившаяся картинка на первый взгляд казалась точно такой же.

– Вот это – мозг того же самого субъекта, исследованный после сеанса обычного гипноза. Мои техники создали у субъекта то же самое «воспоминание». Но видите, что произошло? В данный момент субъект отчетливо «помнит» о событии, о котором его расспрашивают. Но он лжет. Не намеренно, конечно. Он говорит именно то, что ему задано «помнить». Его мозг знает, что это не является правдой. Посмотрите: гипокамп так же активен, как прежде. А теперь посмотрите на височные доли. Они полностью бездействуют.

Захваченный волшебством этого достижения, Этасалоу раскинул руки, словно желая заключить экран в объятия.

– Мы создаем безукоризненные воспоминания. Даже мозг субъекта не в силах распознать отличия.

Уллас подергал себя за ухо.

– Любопытно. А для чего это нужно?

– Затем, советник, чтобы ввести эти сведения в компьютерный банк данных. Мы фиксируем все результаты. И сегодня мы можем с достаточной точностью воспроизвести любую выбранную нами схему. Мы создаем расу людей, которые будут стремиться жить в полном соответствии с любыми обстоятельствами, предписанными их лидерами. Перестроенные люди, готовые сражаться друг с другом по вашему приказу, были преобразованы таким образом, что теперь высшая радость для них – это повиновение вам.

Повернувшись спиной к стене с экранами, Уллас заявил:

– Это долг каждого жителя Хайре: верить, что его величайшая радость заключается в повиновении мне, командор. Судя по данному вами описанию конечного результата, полученного с такими затратами, ваша технология – не более чем вспомогательное средство для корректирования поведения и обеспечения должной дисциплины. Эти люди дрались друг с другом потому, что знали, что в противном случае я велел бы их казнить. При всем своем почтении к Люмину и к знаниям, которыми снабжает нас религия, я вижу, что это – всего лишь научная технология для выработки правильного поведения. Можно назвать его верностью.