Текст книги "Полицейские и воры. Авторский сборник"

Автор книги: Дональд Эдвин Уэстлейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Глава 8

В тот день у обоих друзей был выходной. Том подстригал траву на лужайке перед домом, на самом солнцепеке, и был в одних плавках. Джо прошел между домами и крикнул:

– Эй, Том, ты где?

На нем тоже были плавки, а в руках он держал две открытые банки с пивом. Том остановился, задыхаясь и обливаясь потом:

– Чего тебе?

– Иди сюда, сделай перерыв. Том указал на пиво:

– Это для меня?

– Я ее даже открыл, – сказал Джо и протянул приятелю одну банку. – Пойдем, ребята уже вылезли из бассейна.

Том жадно отхлебнул прохладного пива, и они пошли по дорожке между домами на задний двор Джо. Стояла настоящая июльская жара, и бассейн так и манил их. Прохладная, прозрачная голубоватая вода, что может быть лучше в такую погоду! Не говоря уж о пиве.

– Твой фильтр работает? – спросил Том. Джо приложил палец к губам:

– Тс–с! А то он услышит! Пойдем окунемся.

Сбоку у бассейна была короткая лесенка в форме буквы «А»; поднимаешься по трем ступенькам по одной стороне «А», а затем по ее другой стороне три ступеньки вели вниз, в воду. Оба спустились по лестнице, первым Джо. И пока он обходил бассейн глубиной в четыре фута, выбрасывая из воды на берег листья, веточки, клочки бумаги и дохлых жучков, Том уселся на нижнюю ступеньку, по горло погрузившись в воду. В правой руке он продолжал держать банку с пивом, высоко вытянув ее вверх.

Джо посмотрел на него и засмеялся:

– Ты похож на статую Свободы!

Том усмехнулся, отсалютовал ему банкой и отхлебнул пива. Не очень–то было удобно пить в таком положении, но Том с удовольствием смешил приятеля.

Затем он сказал:

– Знаешь, о чем я думал, когда потел с этой газонокосилкой?

– Ну?

– Помнишь, я тебе рассказывал, что по вечерам ходил в Сити–колледж?

Джо прошел по воде, разбрызгивая ее вокруг себя, и прислонился к борту бассейна слева от Тома:

– Да, ну и что?

Том поднялся на одну ступеньку, так что теперь вода доходила ему только до груди и пить стало проще.

– Так вот я все думал – если бы окончил его, то знаешь, где бы я был сегодня?

– Где же?

– Да все равно здесь. Я бы не стал адвокатом, даже если бы проучился там еще два года.

– Конечно, – кивнул Джо. – Можешь каждый день откладывать по пенни, и все равно к концу года останешься бедняком. Принцип тот же.

Том уставился на него:

– Правда?

Они недоуменно смотрели друг на друга, пока Том не утратил интереса к этому предмету и не переменил тему:

– Слушай, а как быть с нашими женами?

– А что такое? – озадаченно спросил Джо.

– Ну, мы скажем им об этом?

– А–а, – протянул Джо. – Ты имеешь в виду – об ограблении?

– Конечно.

Джо не видел в этом проблемы и спокойно повел плечами:

– Мы им ничего не скажем.

– Ничего? Ну, не знаю, как у тебя с Грейс, – сказал Том, – но, если я собираюсь отвезти Мэри на Тринидад, она должна об этом знать.

– Что ж, – пожал плечами Джо, – скажем им, когда будем готовы ехать. Когда все закончится.

На этот счет Том все–таки еще не составил четкого мнения. Иногда ночью ему нестерпимо хотелось рассказать обо всем Мэри, обсудить с ней их затею и узнать, что она об этом думает. Нахмурившись, он спросил:

– Значит, сейчас ничего не говорить?

– Во–первых, – рассудительно сказал Джо, – они начнут волноваться. А во–вторых, они будут против, и ты это знаешь.

Том кивнул, именно последнее соображение и удерживало его до сих пор от откровенности с женой.

– Это точно. Узнай она заранее, Мэри не одобрила бы нашу идею.

– Они станут разубеждать нас и испортят все дело. Если скажем им, мы этого никогда не сделаем.

– Да, ты прав, – вздохнул Том. Несмотря на некоторое разочарование, он испытывал облегчение, решив для себя эту проблему. – Будем молчать, пока все не закончим, а потом все и расскажем.

– Только когда будем готовы уехать отсюда, – предупредил Джо.

– Правильно, – согласился Том. – Ты же знаешь, что мы не можем уехать сразу же после этого дела.

– Да уж, понимаю, – сказал Джо. – Иначе через пять минут нас схватят за задницу.

– Так что условимся, – предложил Том, – спрячем деньги – и чтобы ни ты, ни я и близко к ним не подошли, пока не приготовимся к отъезду.

– Меня это устраивает.

– У нас с тобой есть большое преимущество: ведь мы знаем, какие ошибки чаще всего совершаются преступниками в таких делах.

– Верно. И знаем, как их избежать. Том глубоко вздохнул.

– Подумать только, целых два года, – сказал он. Джо озадаченно моргнул:

– Два года?!

– Да, придется подождать, пока эта история не уляжется. Джо сморщился, как от боли. Он хотел что–то возразить, но решил все же согласиться с этим предложением и, нехотя сдаваясь, проворчал:

– Да, наверное. Ну ладно, два года – так два года!

ТОМ

Спустя неделю после моего визита к Вигано я уже много чего знал насчет акций и облигаций, насчет финансовых контор и Уолл–стрит. Волей–неволей мне пришлось этим заниматься, раз уж мы собирались стянуть там десять миллионов долларов.

Район Уолл–стрит занимает только пять кварталов, но разные финансовые конторы разбросаны по всей территории ниже Сити–Холл, на Пайн–стрит, на Иксчендж–Плейс, на Уильям–стрит, Нассо–стрит и Майден–Лейн.

Я слышал, что про Уолл–стрит говорят, будто это единственный район Нью–Йорка, который очень похож на Лондон. Ничего не могу сказать по такому поводу, поскольку в Лондоне никогда не был, только знаю, что здесь очень узкие и извилистые улочки с тесными тротуарами и теснящимися друг к другу зданиями крупных банков. Писатели всегда сравнивают этот деловой район с каньоном, и я могу понять почему. В районе Уолл–стрит такие узкие улицы и такие высокие здания, словно налезающие друг на друга, что солнечные лучи проникают сюда только в самый полдень.

Впервые за всю мою жизнь до меня стало доходить, что нарушить закон почти так же трудно, как и защищать его. Я всегда считал, что гораздо тяжелее быть полицейским, чем жуликом, но, вероятно, я ошибался; только оказавшись в шкуре другого, можно полностью понять его.

В нашем деле было о чем подумать, особенно обо всех деталях. Например, днем или ночью лучше совершить ограбление, стоит ли проводить отвлекающий маневр, как мы предполагали. Затем – как точно узнать, что мы берем именно те бумаги, которые нам нужны, ведь до сих пор мы с Джо и понятия не имели обо всяких там акциях и бонах. И как нам смыться после ограбления по этим тесным улочкам, где всегда полно народу. Как прятать добычу до того, как продадим ее Вигано, хотя мы всегда говорили друг другу, что должны украсть то, что нам не придется хранить.

Но так уж оно получалось. И финансовые конторы не упрощали нашу задачу. Они охранялись, как и банки, впрочем, нет – даже еще строже.

Сейчас я объясню, в каком трудном положении мы оказались. Во–первых, на Уолл–стрит имелось специальное отделение полиции, которое занималось исключительно преступлениями, связанными с кражей, подделкой и прочими махинациями с ценными бумагами. В этом отделении работали копы, знающие о финансовом мире больше, чем издатели «Уолл–стрит джорнал», и они постоянно дежурили в конторах, беседовали с начальниками персонала, охраны, проверяя, как они ведут дело и защищают себя. Так что для того, чтобы поставить их всех на ноги по тревоге, требовался лишь один телефонный звонок.

Кроме того, в каждой крупной финансовой конторе были отделы внутренней охраны, то есть частные охранники в форме, специальные досье, телекамеры, и обычно всем этим заведовал бывший полицейский или агент ФБР. А это парни, которые относятся к охране своих контор как к сверхсекретным атомным исследовательским лабораториям, и вся их работа заключается только в том, чтобы следить в оба, как бы ни одна из тысяч бумаг, которые ежедневно проходят через Уолл–стрит, не дай Бог, не пропала и не была украдена.

Иногда такое все–таки случалось. Но обычно вор, который крадет ценные бумаги, как раз там и работает, и для этого имеются веские причины. Все акции, облигации, так же как и долларовые банкноты, имеют серийные номера. Самый доступный способ украсть ценные бумаги и доставить руководству конторы и полиции головную боль – это устроиться на работу в такую контору и подделать записи, чтобы начальство не узнало о краже. Что касается бумаг на предъявителя, то для жуликов типа Энтони Вигано, видимо, не представляет трудностей с помощью своих экспертов и каналов изменить номера и реализовать облигации законным образом, но, чтобы украсть их, опять–таки нужно было работать на Уолл–стрит в одной из финансовых контор.

Но даже если бы нам удалось со стороны проникнуть в контору и очистить ее хранилище, мы рискуем нарваться на охрану, и тогда черта с два выскочишь оттуда с добычей. Несколько лет назад в здешних местах закрылся один из банков, и на освобожденную площадь должен был въехать какой–то ресторан. Однако сначала пришлось вывозить сейфы из хранилища, и все чертовски намучились с этим делом. Мало того, что в нем оказалось полно проводов от сигнализации, мало того, что там были бетонные стены толщиной шестнадцать дюймов, вдобавок усиленные металлическими прутьями, так еще во всю длину хранилища тянулись две стены, а пространство между ними, как оказалось, заполнял ядовитый газ. Рабочие, разбиравшие эти перегородки, вынуждены были работать в противогазах.

По–моему, стремление хозяев конторы обеспечить сохранность своих богатств на этот раз уже выходило за рамки здравого смысла.

Тем не менее мы с Джо имели некоторое преимущество по сравнению с обыкновенными взломщиками сейфов или нечестными служащими. У нас была возможность доступа к материалам полицейского управления, к закрытой информации, в частности о системе сигнализации и других мерах охраны, организованных в конкретной финансовой конторе, на которой мы решили остановиться.

Одна из этих контор, показавшаяся нам многообещающей, называлась «Паркер, Тобин, Итспул и К°”. Помещалась она в многоэтажном офисном здании на углу Джон–стрит и Перл–стрит, и в один прекрасный день я двинулся туда осмотреться.

В здании оказался типичный для этого района небольшой вестибюль – не любят финансовые воротилы понапрасну разбрасываться дорогостоящей площадью, – и в нем три лифта. Облюбованная нами контора, «Паркер и пр., и пр.», занимала шестой, седьмой и восьмой этажи, но я уже знал, что мне нужен седьмой этаж, так как к тому времени нарыл в управлении полиции схему системы сигнализации.

В лифте было битком народу, и на седьмом этаже нас вышло трое. Это меня устраивало, потому что давало мне возможность поболтаться там и все разнюхать, пока остальные двое, сразу направившись к стойке, будут заниматься своими делами.

Двери лифта выходили в довольно просторный, широкий зал, во всю длину разделенный стойкой, доходящей до уровня груди. Организация охраны казалась типичной для крупной конторы. За стойкой находились два вооруженных частных охранника в форме. За ними на стене красовалась доска с крючками, на которых висело штук двадцать пластиковых идентификационных пластинок служащих, да еще оставались свободные крючки, числом приблизительно до сотни. На каждой пластинке имелась фотография служащего, которому она принадлежала, с его подписью под ней. Вверху справа, на более короткой стене находились шесть видеомониторов, каждый из которых показывал разные помещения конторы: на одном из них можно было видеть этот зал для посетителей и мою персону, торчащую посередине». Над шестью мониторами расположилась видеокамера, медленно вращающаяся то в одну, то в другую сторону, наподобие вентилятора. На противоположной стене, слева от меня, висела еще одна доска с крючками, меньше первой, и на ней штук двадцать пластинок с крупной надписью «Посетитель». Двери в обоих концах зала вели в служебные помещения.

За стойкой шла кипучая деятельность. Входящие сотрудники снимали с доски свои таблички, выходящие возвращали их на место, то и дело появлялись посыльные с толстыми пакетами из плотной бумаги. Чтобы рассмотреть это все, у меня ушло минуты две.

Во–первых, я обратил внимание на то, что за людьми, подходившими к стойке, присматривал только один охранник. Второй, прислонившись к стене, внимательно следил за залом; наблюдал за посетителями, поглядывал на мониторы и все время был настороже, тогда как его напарник занимался более конкретной работой.

Во–вторых, эти мониторы. Изображение на них было черно–белым, но картинки получались очень четкими и ясными. Хорошо просматривалось, как люди ходят из одного помещения в другое, и даже можно разглядеть их лица. И я знал, что такое же изображение на шести мониторах дублируется, вероятно, в трех–четырех помещениях на этом этаже: в кабинете босса, у начальника охраны, в каморке перед хранилищем, может, где–то еще.

И скорее всего, все происходящее в конторе записывалось на видеопленку. Теперь многие перешли на видеопленку, с которой можно стереть ненужную запись и снова пустить ее в дело, как обычную магнитофонную ленту. Хозяева конторы могут хранить запись неделю, месяц или еще дольше, так что если позднее выяснится, что кто–то провернул грязное дело, они могут прокрутить пленку и определить, в какое время где кто находился.

– Я могу вам помочь?

Это спросил у меня тот охранник, который работал с посетителями, сейчас он смотрел прямо на меня из–за стойки. Голос у него был резким и нетерпеливым, но в нем не ощущалось подозрительности. Стараясь по возможности выглядеть невинно и туповато улыбаясь, я показал на монитор:

– Неужели это я там?

Бросив на экран раздраженный взгляд, он сказал:

– Да, это вы. Чем вам помочь?

– Я еще никогда не видел себя на экране, – простодушно ответил я.

Я смотрел на экран как завороженный, и, по правде говоря, так оно и было. Для этого случая я снова нацепил фальшивые усы и теперь поражался своему виду. Я стал совершенно другим человеком, едва себя узнавал.

Охранник начинал терять терпение. Он смотрел на меня через кипу толстых пакетов и снова спросил:

– Вы посыльный?

Я не хотел слишком долго болтаться здесь и надоедать ему, опасаясь, что меня могут запомнить. Кроме того, я уже видел все, что нужно, и не собирался проникать сегодня в служебные помещения.

– Нет, – сказал я. – Я ищу кабинет начальника кадров. Мне предлагают здесь работать.

– Это на восьмом этаже, – сказал охранник и ткнул пальцем, указывая на потолок.

– О! Значит, я не там вышел из лифта.

– Да, вы ошиблись.

– Спасибо, – сказал я, вернулся к лифту и нажал кнопку. В ожидании лифта я еще немного огляделся. Да, охраной можно было только восхищаться. И все–таки эта контора подавала нам самые большие надежды.

ТОМ

Не очень–то мне хотелось навещать Пола в больнице. Я вообще терпеть не могу больницы и госпитали, а особенно когда там лежит наш брат офицер полиции. Не нравится мне этот намек, что такое может случиться с каждым из нас.

Вы наверняка видели трансляцию футбольного матча по телевизору, а случалось вам обращать внимание на то, что происходит на поле, когда кто–нибудь из игроков получает травму? Он катается по земле, схватившись за коленку, и, может, один–два игрока подойдут посмотреть, что с ним, а остальные расходятся и делают вид, что у них какие–то проблемы с бутсами. Я–то точно знаю, что они испытывают. Их поведение вовсе не значит, что все они равнодушные и бесчувственные люди, просто это напоминает им, как легко они могут оказаться на месте травмированного игрока.

То же самое происходит и со мной. У меня было полно возможностей навестить Пола, но, пока я не успокоюсь и не перестану чувствовать себя виноватым перед ним, я не пойду к нему, хоть убей. Но вот я наконец тащусь в больницу, а говорить нечего, и мы все, друзья раненого, сидим у его постели и смотрим какую–нибудь мыльную оперу по телику. Удивительно, что в машине во время дежурства у нас всегда найдется о чем поболтать, но только не в госпитале. Госпиталь – совершенно безнадежное место для разговора.

И вот я снова в больнице и хожу туда–сюда около кровати. Пол лежал в палате на двоих, но сейчас вторая койка пустовала. Из окон открывался роскошный вид на глухую кирпичную стену. Если подойти ближе, к самому окну, внизу можно увидеть зеленый газон. Но если бы Пол мог стоять у окна, то не лежал бы сейчас на койке, а так он только и мог видеть эту мрачную кирпичную стену.

Укрепленный на стене телевизор работал, но звук был выключен. Пол сидел на кровати, окруженный газетами и журналами, и украдкой посматривал в сторону телевизора.

Я силился придумать тему для разговора. Просто не выношу неловкого молчания.

– Слушай, Джо, – сказал Пол, – если хочешь идти, не стесняйся, все в порядке.

Я перестал расхаживать и притворился заинтересованным:

– Нет, нет, все нормально. Какого черта! Пусть Лу покатается один.

Лу был новичком, которого мне дали в напарники вместо Пола.

– Ну как он? – спросил Пол.

– Нормально, – сказал я и пожал плечами. Лу меня мало интересовал. Затем, чтобы оживить разговор, я добавил:

– Только он слишком серьезно относится к работе. Хорошо бы ты поскорее вернулся.

– Мне бы этого тоже хотелось. – Пол усмехнулся:

– Ты не поверишь, но мне хочется на работу!

– Я бы поменялся с тобой местами пару раз.

Он вдруг начал скрести больную ногу через простыню:

– А говорили, что больше она не будет зудеть.

– Я еще не видел доктора, – сказал я, – который что–нибудь понимал бы в своем деле. – Кивком я указал на пустую кровать. – Хорошо еще, что этот старый зануда больше не скрипит здесь. Его выписали?

– Нет, – ответил Пол. – Он умер.

Пол продолжал с ожесточением чесать ногу.

– Интересно, наверно, было.

– Среди ночи. – Пол перестал скрестись и зевнул. – Взял и упал с кровати. Разбудил меня и до черта напугал.

– Веселый у тебя получается отдых, – сказал я и подумал:

«А у нас получается веселенький разговор».

– И не говори!

Больше мне нечего было сказать о старике, замертво упавшем с больничной кровати, поэтому в комнате опять повисла давящая тишина. Я поднял голову посмотреть на экран, там показывали парня, который плавал в цистерне с фекалиями. По телевизору часто показывают невероятную гадость.

Пол ерзал на постели, не зная, куда приткнуть больную ногу, и несколько журналов соскользнули и с шумом шлепнулись на пол. «Как этот старик», – подумал я.

– Ну, парень, у меня совершенно затекла задница, – сказал Пол. Он никак не мог устроиться поудобнее. – Прямо всю колет, представляешь?

– Представляю, – сказал я, поднял журналы и сунул ему на одеяло. – Попробуй перевернуться на другой бок. Еще здорово помогает, когда лежишь на медсестре.

– Ты хоть заметил, какие они здесь все страшные?

– Да видел уже.

Вот и весь разговор. Я снова посмотрел на экран, реклама уже закончилась – я надеялся, что кадры с тем парнем были рекламным роликом, – что там еще показывают? Больничная палата, один парень лежит в постели, а другой ходит, разговаривая с ним.

– Смотри, мы с тобой на экране, – сказал я.

– И у парня, что в кровати, амнезия. Я воззрился на него:

– Откуда ты это взял? Он усмехнулся:

– Я забыл.

Больше просто не о чем было говорить. Господи, я же знал, что разговаривать в больнице просто невозможно. Пол задумчиво смотрел на пустую кровать.

– Знаешь, что мне приходит в голову, когда я думаю о нем? – спросил он.

– Что, старина?

– Он всегда говорил, что еще ничего не успел сделать. – Пол взглянул на меня с кривой улыбкой. – Он считал, что попусту прожил свою жизнь. Вообще–то он был очень старым, но мечтал только о том, чтобы поскорее выздороветь и выписаться отсюда, чтобы начать что–нибудь делать.

– Что именно?

– Он не знал, старый бедолага. – Пол пожал плечами. – Думаю, просто что–нибудь другое, не то, чем он раньше занимался.

Я смотрел на пустующую кровать и ясно представлял себе, как старик падает с нее на пол. Интересно, кем он работал.

Глава 9

В субботу друзья не работали и на двух машинах отправились со своими семьями на Джонс–Бич. Здесь было жарко и, как всегда, многолюдно, но дети радовались случаю искупаться в настоящем океане, вместо домашнего бассейна, и вдоволь повозиться в песке, а жены тем более с удовольствием воспользовались предлогом вылезти из дома. Том и Джо тоже ничего не прогадали от семейного выезда, так как вовсю наслаждались лицезрением множества полуобнаженных стройных женщин в купальниках.

Через какое–то время приятели оказались в одиночестве, лежа на одеялах, расстеленных подальше от берега. Мэри и Грейс возились с малышами у самой воды, а остальная ребятня возбужденно носилась по пляжу, самозабвенным визгом внося свою долю в шумную многоголосицу. Том лежал на животе, опершись подбородком на сложенные руки, и глазел на девушек в соблазнительных бикини, а Джо сидел рядом, скрестив ноги и читая газету.

Обсуждение предстоящего ограбления превратилось для них в своего рода развлечение, вроде того, как иногда два взрослых человека с увлечением играют в детскую железную дорогу. Том продолжал заниматься финансовой конторой и вообще Уолл–стрит, изыскивая подходящий способ проникновения в вожделенное хранилище и путь к безопасному отступлению, собирал карты делового района, записывал подробные описания системы охраны в различных конторах. Джо наведывался в досье департамента полиции в поисках информации о взломщиках сигнальных систем и других специфических сведений, собранных полицией в связи с преступлениями в этом районе. У обоих набрались целые кипы бумаг – карт, схем, записей и списков, – под которыми можно было похоронить целого кита и которые они прятали в подвале Тома, заперев их в чулане для вина. После долгих размышлений они нашли, что это самое надежное место, потому что туда никто не ходил, а единственный ключ от винного погребка всегда находился у Тома. У Мэри тоже был когда–то ключ, но несколько лет назад она его потеряла и не стала заказывать другой просто потому, что не нуждалась в нем.

Постепенно планирование ограбления подходило к концу. Когда они впервые заговорили о нем, у них не было никаких конкретных идей, оно являлось всего лишь интересной и даже забавной темой для разговоров по дороге на работу и обратно. Но теперь дело приобретало осязаемые очертания, и друзья конкретно занимались его подготовкой. Они уже провели разговор с мафией, изучали подходы к различным финансовым конторам, составляли их списки и хранили различные сведения о них, обсуждали возможные способы операции.

Все эти дни мысль об ограблении не оставляла приятелей, она придавала интерес жизни. Они продолжали размышлять об операции и сейчас, на пляже.

– Ого, смотри, что я вычитал, – сказал Джо, щелкнув по газете пальцем. – Мы не должны совершать это семнадцатого.

,Разомлевший на солнышке Том не отрывал взгляда от молодых кобылок в разноцветных купальниках, но он сразу понял, о чем идет речь, и спросил:

– Почему ты так решил?

– А потому что в этот день будет парад в честь астронавтов. Том сразу представил себе узкие улочки, запруженные толпами народа:

– М–да, денек неподходящий!

Джо сложил газету и раздраженно отбросил ее в сторону:

– Черт возьми, когда же мы все–таки займемся самим делом?

Том безразлично дернул плечом, продолжая баловать себя лицезрением прелестных фигурок загорелых купальщиц:

– Ну, когда придумаем, как это сделать. Ты только посмотри на эту козочку с волейбольным мячом.

Но Джо просто не мог болтать на посторонние темы.

– Пошла она к черту со своим мячом! – резко рявкнул он.

– Я бы с удовольствием пошел вместе с ней хоть к черту, – мечтательно протянул Том.

– Слушай, Том, – понизив голос, напряженно сказал Джо и с силой скомкал газету.

Том перевернулся на бок и взглянул на друга. Его состояние удивило Тома, который еще не сбросил с себя блаженную лень, ощущая полную гармонию с окружающим миром.

– Что это вдруг с тобой? – спросил он.

А с Джо происходило то, что он не мог избавиться от назойливого видения того старика, который умер в больнице, скатившись с кровати. Когда он об этом думал, ему казалось, что бедный старик сделал отчаянный рывок к жизни и – упал замертво. Он опоздал – для него жизнь кончилась. Вообще Джо тоже любил поглазеть на девочек, но последние несколько дней его одолевали думы о быстротечности времени.

Но он не смог бы вразумительно рассказать о своем состоянии, в результате его объяснений Том, скорее всего, решил бы, что приятель сходит с ума или ни с того ни с сего превратился в наивного идиота. Поэтому Джо, раздраженный и сердитый сам на себя, просто пожал плечами:

– Ничего со мной не случилось. Только мне не нравится, что мы все ходим вокруг да около, а дело не двигается с места.

Сердитый тон друга озадачил Тома – казалось, Джо готов воспользоваться любым предлогом и поссориться.

– А что ты хочешь делать? – спросил Том, желая прояснить ситуацию.

– Я говорю про ограбление, – упрямо сказал Джо. – Хоть бы на шаг приблизиться к нему.

Он яростно стукнул кулаком по одеялу.

– Понятно. – Том старался не выдать закипавшего в нем ответного раздражения. – И каким же образом?

– Ты занимался конторами, так что расскажи, что ты там выяснил.

Том принял сидячее положение, неохотно расставаясь с воскресной расслабленностью:

– Выяснил, что там очень серьезная обстановка.

– Поподробнее, давай о деталях.

Джо изнемогал от бездействия, ему необходимо было сознавать, что дело движется вперед.

– Ну, – сказал Том, – во–первых, половина контор нам не подходит.

– Почему?

– Среди них есть две конторы, которые имеют охрану, то есть кроме той, что дежурит у входа. А в двух других есть клетки и хранилища.

– Какая еще клетка?

– Так называется место, где работают с бумагами, где принимают и отправляют все эти акции и облигации. А хранилище – подвал, где их хранят.

– Тогда он–то нам и нужен, – сказал Джо. Он жаждал ясности: простых вопросов и ясных и четких ответов на них.

– Правильно, нам нужен подвал, но в половине этих контор подвал связан с клеткой, которая находится на одном из верхних этажей, телекамерами.

– Ого! – разочарованно воскликнул Джо.

– Видишь ли, в чем тут проблема, – сказал Том. – Когда мы займемся с тобой охраной в подвале, какой–нибудь тип на седьмом этаже нас увидит. И еще получит картинку.

– Картинку?

– У них все записывается на видеоленту, которую продемонстрируют жюри, когда нас будут судить, – кисло улыбнулся Том и вздохнул.

– Ладно. Тогда те конторы, где есть эти клетки и подвалы на разных этажах, просто вычеркиваем, и дело с концом.

– Не так–то это просто, потому что в других, где и клетка и хранилище на одном этаже, все равно везде маячат охранники и все равно все просматривается на мониторах.

Джо озабоченно нахмурился: ему не понравился ни один из двух вариантов.

– А что, у них у всех теперь завелись эти телекамеры? Том уныло кивнул:

– Каждая лавочка, достаточно крупная, чтобы представлять для нас интерес, оборудована ими. Так что какая нам радость оттого, что их нет в маленьких конторах, если там нет и десяти миллионов?

– Значит, тогда мы вообще ничего не сделаем, и можно поставить на всем деле крест.

Джо сказал это мрачно, но глубоко внутри испытывал смутное чувство радости освобождения от ставшей навязчивой идеи – причем по не зависящим от них причинам: просто нет никакой надежды осуществить эту идею.

Вдруг сзади раздался детский голосок:

– Дяденьки, вы воры?

Вздрогнув, они резко обернулись. Рядом стоял мальчуган лет пяти, весь перепачканный влажным песком и с лопаткой в руках, и глядел на них яркими, любопытными, как у попугая, глазенками. Том не находил слов от испуга и замешательства, а Джо быстро сказал:

– Нет, мы – полицейские. А вором будешь ты, хорошо?

– Ладно, – согласился сговорчивый мальчишка.

– А теперь лучше смывайся отсюда, пока тебя не арестовали копы, – продолжал Джо.

– Хорошо, – сказал малыш и потрусил прочь. Приятели ошеломленно смотрели ему вслед, чувствуя, как отчаянно колотятся сердца.

– Ну и ну! – простонал обескураженный Джо.

– Теперь будем обсуждать это дело только в машине.

– Что обсуждать–то? – не скрывая горечи, сказал Джо. – Ты уже достаточно ясно обрисовал ситуацию, так что дело не выгорит.

– Кто знает, – задумчиво произнес Том. – Если клетка и хранилище находятся на одном этаже, есть шанс, что все у нас получится.

– Ты так думаешь? – напряженно спросил Джо, изучая сосредоточенное лицо друга.

– Ну.., если вдуматься, каждый день совершаются разные кражи и ограбления, и совершают их люди. Думаю, мы тоже в состоянии это совершить.

– Ой, не знаю.

– Но меня больше волнует другая проблема, – сказал Том, – как мы будем хранить бумаги, когда их достанем. Помнишь, мы же договорились, что не будем брать ничего, что потом придется прятать?

– Ничего не поделаешь, – сказал Джо, – мы можем продать Вигано только то, что он хочет купить. А кроме того, можем позвонить ему сразу же после этого, так что нам вообще не придется долго их прятать.

– Пожалуй, да.

– Лично меня больше всего волнует время. – Джо мрачно уставился вдаль, на океан. – Эти самые два года. Том предостерегающе посмотрел на него:

– Джо, мы же договорились.

– Да я все понимаю. Но видишь, что вдруг случилось с Полом. Получил пулю в ногу. Чуть повыше, и ему отстрелили бы мошонку. А еще выше – и пуля попала бы в сердце, и конец.

– Пол уже идет на поправку, ты сам говорил.

– Да не в этом дело, – тяжело вздохнул Джо. – Мне не нужен миллион долларов, зарытый в землю, даже если меня зароют прямо рядом с ним.

– Но мы не можем убежать сразу после дела, мы же это обсуждали.

– Да, да, я помню. И я согласен, что это правильно. Но только не два года. Это слишком долго.

– Тогда сколько?

– Год, один год!

– Что?! Так мало?

– Ох, Том, год – это тоже очень долгий срок. Неужели ты готов продолжать такую жизнь, когда уже будет другой выход?

Том перевел хмурый, невидящий взгляд на длинноногую красотку в бикини.

– Ты хоть помнишь, с чего мы все начали? Наша идея заключалась в том, чтобы выбраться отсюда, помнишь? – настаивал Джо.

Чувствуя, что не устоит перед искушением, Том только покачал головой и вздохнул:

– Ах, Боже мой!

– Один год, – сказал Джо.

Том помедлил еще немного, затем встряхнулся и решительно произнес:

– Ладно, пусть будет год.

– Отлично.

Джо повеселел и усмехнулся, и Том невольно улыбнулся ему в ответ.

ТОМ

Это был один из тех дней, когда наши смены не совпадали. Джо уехал на работу в город, а у меня был выходной. Конечно, пошел дождь, и я уныло слонялся по дому, читал газеты и смотрел бесконечные шоу по телевизору. В середине дня Мэри уехала в Гранд–Юнион, поэтому, когда закончилось очередное шоу, я побрел в спальню посмотреть на свою старую форму. Если мы когда–нибудь решимся пойти на ограбление, я надену ее для маскировки.

Я не носил эту форму года четыре, и она так и висела в спальне в стенном шкафу, съехав на одно плечико вешалки, прикрытая подстежкой от плаща, который я оставил в каком–то ресторане пару лет назад. Разложив форму на кровати, я внимательно осмотрел ее: дырок нет, все пуговицы на месте, так что все в порядке. Я надел ее и посмотрелся в зеркало на дверце стенного шкафа. Да, таким я был – я вспомнил парня, отражающегося в зеркале. Вспомнил те годы, когда и в дождь, и в снег, и в жару, и в холод я, не снимая, таскал эту синюю форму. Почему–то мне стало грустно и мрачно, как будто я о чем–то скорбел. Как будто я по дороге что–то потерял, и хотя не знал, что именно, но чувствовал отсутствие этого. Не знаю, как лучше объяснить, – словом, у меня возникло ощущение утраты.