Текст книги "Дочь самурая"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

4

Ингрид Дизель и Лола Жост сидели друг против друга за своим обычным столиком. В их разговор с глазу на глаз то и дело встревал живот Хадиджи. Супруге Максима вздумалось совершить несколько рейдов, ее каблуки звонко стучали по плиточному полу. Она принесла графин с водой, потом домашнее фирменное вино, потом судки с солью, перцем и горчицей. Теперь возвращалась с хлебницей. Да, есть женщины, которых будущее материнство окрыляет. Или не дает усидеть на месте, это как посмотреть.

Еще одна новинка в «Красавицах» – телевизор. Хадиджа, на время лишившись кастингов, утешалась, одним глазом следя за реалити-шоу и эстрадными передачами, призванными открыть перед молодыми талантами дорогу к славе. Ингрид уже не пыталась понять, почему людей, мечтающих об известности, становится все больше. Сейчас за спиной у нее передавали новости, но мировые страсти не прерывали их беседу. Подруги с одинаковым увлечением приобщались к рагу из молодого барашка с репой и картофелем. На дворе только начало марта, но на кухне Максим Дюшан решил опередить весенний призыв, доверившись скорее пению неба и цветов, чем календарю.

– Рагу потрясающее, да, Лола?

– Твоя правда. Прямо тает во рту. Молодые репки – просто чудо. Знаешь, что сказал об этом Бодлер?

– Я и не знала, что он писал стихи об овощах.

– «Всякий человек в добром здравии два дня без пищи прожить может, а без поэзии – нет». Нам повезло. В «Красавицах» есть и то и другое. Да выпей ты хоть немного вина.

– Спасибо, я ограничусь водой.

– Ну и зря.

– Если я буду пить, то не смогу по-настоящему заниматься спортом.

– В том-то и беда, что ты слишком много занимаешься спортом.

– Спорт меня успокаивает.

– Здешнее вино стоит отведать: поту меньше, толку больше. И потом, пора сделать выбор. Бенжамен ушел со сцены. Точка. И страница перевернута. Алле-гоп!

– Легко тебе говорить.

– Ну так вернись к нему. Чего ты ждешь?

– Тоже легко сказать.

Лола возвела очи к небу, но, прекрасно справившись с законом тяготения, наполнила свой бокал. Графин опустел уже на три четверти, и Ингрид подумала, что, пожалуй, пришло время передать просьбу Мориса Бонена. В конце концов, кому, как не Лоле, его понять. Она сама переживала тяжелый удар: после долгих лет службы в Сингапуре ее сын, вместо того чтобы вернуться во Францию, только что был переведен в Токио.

– Морис хотел бы, чтобы ты ему подсобила, – прощупала почву Ингрид.

– В чем?

– Выяснить, что за игру затеял этот медбрат.

– Что значит «выяснить»? Нанести удар головой и набить морду? Вы с Морисом принимаете меня за десантника?

– Не упирайся. Я ему уже сказала, что ты согласна.

Лола поднесла бокал к губам и так и застыла. Ингрид отважно продолжала:

– Тебе и карты в руки. Ты из полиции – и в то же время нет. С тобой не поспоришь. Ты годишься этой девочке в бабуш… в матери. А главное – ты приятельница Мориса и имеешь право совать нос в его дела.

– Я с ним едва знакома.

– Лола, ты преувеличиваешь! В «Красавицах» вы вместе преломили хлеб… то есть цыпленка со сморчками. И запили вином, которое ты сама выбрала. Разве это не объединяет?

– Морис скорее твой друг, чем мой.

– Ты же знаешь, все мои друзья – твои друзья.

– Послушай-ка, Ингрид!

– Yes.

– Ты можешь мне льстить, если тебе так хочется. Многие уже пробовали, ты не первая и не последняя.

– Yes.

– Но брать от моего имени обязательства – это уж…

– Беспардонно?

– Это…

– Непростительно?

– Это низко.

– Низко?

– Да.

– Почему низко?

– Разве теперь я могу отказать Морису? Прибегнуть к какой-то дипломатической увертке? Ты загнала меня в угол, Ингрид. В тесный темный угол. А я этого терпеть не могу.

– Я знала, что ты запаникуешь, и все предусмотрела.

– Запаникую?!

– Не желая выйти из спячки, ты демонстрируешь неприятие внешнего мира.

– Как ты добра! А психоаналитический словарь лучше оставь Антуану Леже и Зигмунду. Даром слова эта собака не обладает, зато научными категориями владеет лучше тебя. Объясни-ка мне, что ты подразумеваешь под словами «я все предусмотрела»? Чтобы уж я укрывалась от мира вполне сознательно.

– Ты улаживаешь дело Папаши Динамита. И мы обе летим в Японию любоваться сакурой.

– Что ты городишь?

– Я говорю о цветущих вишнях.

– Я знаю, что такое сакура, Ингрид. И что дальше?

– В Токио и Киото вишни полностью расцветают в конце марта. Навестим твоего сына и внучек, а чтобы им не надоедать, будем сидеть под сакурой, объедаться суши и попивать саке, как японцы. У меня кое-что отложено на черный день, у тебя тоже. Так чего мы ждем? Но мы должны все рассчитать, ведь цветение мимолетно. После цветов не будет ничего. Лепестки неумолимо опадают, и вот уже пришла унылая пора весеннего снега. Сакура не приносит плодов. Эта поездка послужит тебе морковкой за то, что поможешь Морису.

– Бедняжка! Ты должна немедленно прекратить занятия в «Супра Джим». Это просто опасно. Посмотри, до какого состояния ты себя довела. Толкуешь о вишнях и моркови, хотя даже в топинамбуре здравого смысла больше, чем в тебе.

– А ты хоть иногда старайся быть «дзен», Лола, please! Попробуй понять других. Общественное согласие тоже существует.

– Поправляюсь: в свекольной ботве. Топинамбур в сравнении с тобой слишком основательный. Или в ботве репы. Увы, иногда старческое слабоумие наступает рано. Подвинься-ка. Ты мне телевизор загораживаешь.

– С каких это пор ты смотришь телевизор?

– С тех пор как вижу по нему своих знакомых. Вон смотри, бородатый коротышка, с виду довольно противный.

– Holy shit! Это же Садовый Гном! Я его и не узнала.

– Мало было встречать его в кошмарных снах. Теперь его еще и на камеру снимают.

И Лола встала, чтобы подойти поближе к телевизору. На полпути она вдруг остановилась. На экране с головокружительной высоты падала какая-то блондинка. Падение завершилось на крыше автомобиля. Лола напрягла глаза и уши. Раздались чьи-то недовольные высказывания, затем выступила Элен Плесси-Понто. Министр внутренних дел, со своим гладким лицом и уверенным голосом, сразу же сумела всех успокоить и с хорошо поставленной простотой, составлявшей ее главное очарование, предложила «предоставить полиции заниматься своим делом». Лола вернулась за стол. Повисло тяжелое молчание, нарушить которое Ингрид не решилась. Лицо ее подруги ясно свидетельствовало, что о репках, морковке и сакуре речь уже не идет.

– Так ты говоришь, дочь Папаши Динамита, уязвленную равнодушием медбрата-испанца, зовут Алис?

– Да.

– Не похоже, чтобы мне довелось ради нее открыть свои карты, разве что валет пик.

– О чем ты?

– О том, что некая Алис Бонен, двадцати четырех лет, танцовщица, вчера выбросилась с 34-го этажа «Астор Майо».

– Fuck!

– Ты от меня ничего не скрыла, Ингрид?

– Не понимаю! Я же видела Мориса сегодня утром.

На плечи Ингрид навалилась свинцовая тяжесть. Морис души не чаял в своей дочери. В своей красавице Алис, которая любила какого-то парня так, что выбросилась из окна, хотя перед ней была целая жизнь. Эта смерть казалась столь же странной, сколь и ужасной, а ведь только что они вспоминали сакуру. Бедный, бедный Морис.

– Она покончила с собой? – спросила Ингрид бесцветным голосом.

– Неизвестно, но похоже на то.

– Зачем комиссар Груссе выступал по телевидению?

– Чтобы промямлить парочку нелепиц, а еще потому, что ему поручили расследование. Видишь ли, Алис Бонен жила в нашем округе. Если бы ты соизволила подойти к волшебному экрану, то узнала бы мнение человека с улицы. Он особо не распространялся об общественном согласии, зато не стал скрывать, что он думает о телеканалах, привлекающих зрителей, заигрывая со смертью. Ведь кровь только придаст остроту выступлению прекрасной Плесси-Понто.

Ингрид призадумалась. Лола играла вилкой, чертя линии на бумажной скатерти. Рагу между тем неумолимо стыло.

– Телевизионный канал передает интервью с человеком, который говорит, что ему не нравится подход телевизионщиков. Что-то тут не так, Лола.

– Телеоператор продал отснятую пленку небольшому агрессивно настроенному каналу, который показал ее без изменений. А на крупном канале извратились по-крупному. Они тоже передали репортаж, но добавили высказывания гражданина, без утайки выложившего свое мнение о кровавых подробностях.

– Таким образом, они дважды снимают сливки.

– Вот-вот. Показывают пленку, но при этом выставляют себя оскорбленными святошами. И подавляют конкурентов.

– Вы становитесь настоящими американцами, даже больше, чем мы сами.

– Сначала мы были греками, потому что оттуда все началось. Во всяком случае, это относится к старой Европе. Потом римлянами, галло-романами, франками, не говоря уже о родственных связях с ордами варваров, которые пришли издалека, так что теперь нам не страшно почувствовать себя немного американцами. Конечно, на пять минут, не больше. Ладно, после всех этих важных геополитических соображений мне пора вернуться к своему пазлу. Сын прислал мне гору Фудзи из семи тысяч кусочков. Недолговечные вишни в цвету на первом плане и вечные снега на втором. Одним словом, белое на белом. И крошечное пятнышко розового.

Все это было произнесено на одном дыхании. Лола всегда переживала жизненные драмы по-своему. Ингрид порывалась ее остановить, но лишь недовольно поморщилась. Уйти, уйти… Можно подумать, Лола только и умеет, что уходить. Беда в том, что она никогда не уходит далеко. Так, короткие отлучки. Которые ничего не решают.

Перемещая свою внушительную массу со спокойной свирепостью гризли, бывший комиссар заглянула на кухню, чтобы попрощаться с Максимом, и, не оборачиваясь, вышла из «Красавиц». У Ингрид защемило сердце. Вскоре к ней за столик подсел Максим. Похоже, Хадиджа сказала ему, что рагу не имело заслуженного успеха. Ингрид успокоила его, сообщив, что только что произошло. В беспощадной мельнице, перемалывающей драмы, о падении Алис Бонен больше не упоминалось. Политолог вещал о непрекращающемся спаде промышленного производства во Франции, о росте безработицы и ручался, что позиции крайне правых будут укрепляться.

Ингрид хитросплетения французской политики казались еще непостижимее, чем пазлы из семи тысяч частей. Но она читала, что у Элен Плесси-Понто наилучшие шансы на президентских выборах 2007 года. Ее популярность возросла после ее откровенного выступления перед телезрителями. Подавляя слухи в зародыше, она рассказала о зависимости своего сына от наркотиков и о своих отчаянных усилиях ему помочь.

– Вряд ли Лола рассердилась, – сказал Максим.

– Дело не в этом. Молодая женщина бросилась из окна «Астор Майо» из-за парня, который ее разлюбил. Она дочь моего приятеля Мориса.

– Ах ты черт! Я с ним знаком?

– Едва не познакомился, когда он здесь ужинал. Но ты каждый раз пропадал на кухне.

Максим потрепал ее по руке. За аперитивом она рассказала ему о своих сердечных неурядицах и знала, о чем он сейчас думает. Ингрид ничего не имела против его сочувствия, но забота не должна была обернуться жалостью. После отказа Лолы ей оставалось только самой взяться за дело. Да и думать о том, что следствие доверено Жан-Паскалю Груссе, было почти невыносимо.

– Ладно, постараюсь во всем разобраться на месте. Сколько ты дал бы портье, чтобы его разговорить?

– Даже не знаю. Пятьдесят евро?

– Попробуем.

– Не уходи, пока не выпьешь кофе, я сейчас тебе принесу. С домашним кальвадосом на дорожку. От сильных переживаний нет ничего лучше.

– Каве – yes, а кальве – по. Или выпивка, или расследование, приходится выбирать.

– Вот как?

5

Максим Дюшан не ошибся. Портье в «Астор Майо» в обмен на предложенную купюру охотно поделился воспоминаниями и некоторыми предположениями. Некий Жюль с телекамерой снимал здесь репортаж о работе портье в крупных отелях. Это был тот самый бородатый парень с неизвестной ему фамилией и в слишком свободном спортивном костюме, похожий на рэппера, который сообразил заснять падение клиентки и предложить пленку телевидению. Может, он и правда принял ее за Бритни Спирс.

– Она здорово была на нее похожа. Очень светлые волосы, глаза цвета горького шоколада, капризная гримаска, ноги танцовщицы. И не прочь полминутки побыть знаменитостью.

– Знаменитостью для кого?

– Для меня. Мне показалось, это и правда она. Очень странная история. Молодая женщина, настолько довольная собой, вдруг передумала и выбросилась из окна.

– Вы считаете, это самоубийство?

– Здесь все так считают. Да и в номере она была одна. Есть свидетель.

– Свидетель?

– Подросток-американец, который шел в бассейн. Отец велел ему дать показания. Парнишка встретился с ней в лифте. Она оставила дверь приоткрытой, он заглянул туда. Никого. Но она все проверила, открыла стенные шкафы, заглянула под кровать, за портьеры, прежде чем закрыть дверь на цепочку.

– Что вы об этом думаете?

– Наверно, она была под кайфом, всюду ей мерещились чудовища, вот она и прыгнула.

– Наркотики нашли?

– Нет, только початую бутылку шампанского. Но она могла принять наркотики заранее. А может, она лечилась у психиатра, но забыла принять лекарство? Когда она выглянула в окно, ее потянуло в пустоту. Такое бывает.

– Но вы же говорили, когда она пришла, вид у нее был довольный?

– Как знать.

– То есть?

– Я служу портье более семнадцати лет, мадемуазель. Я распахивал двери престижных отелей тысячам людей. Так вот, если кто и счастлив остановиться в таком месте, как «Астор Майо», это счастье может оказаться недолгим. Номера, конечно, шикарные, но в них веет холодом. Там можно вдруг почувствовать себя одиноким.

Ингрид попыталась представить себе, как все произошло. Дочь Мориса приезжает одна в четырехзвездочный отель с костюмом Бритни в качестве багажа. Она элегантно одета, но встревожена и, войдя в свой номер, хочет убедиться, что он пустой и безопасный.

– Кто-то мог войти, – предположила она.

– Возможно, но это должен быть кто-то, кого она знала, учитывая принятые ею предосторожности. Бассейн и тренажерный зал тоже на 34-м. Поверьте, народу там полно. Так вот, никто же не видел, чтобы кто-то входил в 3406 номер.

– Ей подали шампанское.

– Ошибаетесь, она ничего не заказывала. Должно быть, принесла бутылку с собой.

В логике этому портье не откажешь. И кстати, он, как бы невзначай, назвал ей номер комнаты. Тут он отвлекся: к отелю на такси подъехала супружеская пара. Ингрид проскользнула в отель и села в лифт. Поднималась она вместе с группой японцев. Ингрид представила, как сидит под сакурой, поедая суши с земляными грушами, в обществе ворчуньи Лолы, и невольно улыбнулась. Лола не скупилась на язвительные замечания, но без нее осмотр места происшествия терял всякую остроту. Нужно было раздобыть действительно ценную информацию, чтобы убедить ее без разведки проникнуть на территорию Садового Гнома.

Номер 3406 была совсем рядом с фитнес-залом. Ингрид попались на глаза две женщины в халатах, затем потный мужчина в шортах, который отпер номер 3410 с помощью магнитного ключа. На двери номера 3406 не было печати. Ингрид предполагала, что увидит поперек двери желтую ленту криминалистов. Вероятно, специалисты спешили изо всех сил под нажимом дирекции, желавшей, чтобы отель поскорее вернулся к нормальной работе. Ей встретилось много спортсменов. Портье был прав: здесь без конца кто-нибудь ходит. Она дождалась горничной, толкавшей перед собой тележку для уборки.

– Я подруга близкого родственника Алис Бонен. – Ингрид улыбнулась широкой наивной улыбкой, как умела она одна.

– Извините, мадемуазель, но я не понимаю, о ком вы говорите.

– О молодой женщине, выпавшей из окна номера 3406.

– Администрация запретила нам разговаривать с журналистами.

– Я не из газеты. Меня зовут Ингрид Дизель. Я массажистка в Десятом округе.

Горничная смерила ее недоверчивым взглядом.

– Честное слово, – поклялась Ингрид, подняв правую руку. – Я делаю любой массаж: «шиацу», тайский, балинезийский, калифорнийский…

– И то сказать, с таким акцентом вы не можете быть французской журналисткой. Вы родственница того парнишки, который был свидетелем?

– Вовсе нет. Я вам сказала правду. Я здесь из-за отца Алис.

– Меня расстроила эта история. Такая молоденькая девушка.

– Вы убирались в номере?

– Да, но… администрация не хочет…

– А вы быстро покажите мне комнату. Ваши хозяева и знать ничего не узнают.

– Ну хорошо. Но не больше пяти минут.

Она открыла дверь, пропустила Ингрид вперед. Портье и на этот раз оказался прав: тут было шикарно, но холодно. Бежевые тона, абстрактные гравюры, в которых преобладал синий цвет. И окно с двойными бледно-желтыми портьерами.

– Нужна решимость, чтобы броситься отсюда.

– Думаю, она была очень несчастна, – сказала горничная.

Ингрид и бровью не повела – так легче всего побудить свидетеля говорить. Лола постоянно напоминала ей об этом. Горничная вошла в ванную. Она помедлила, потом, видя невозмутимое лицо Ингрид, указала на ванну.

– Когда я начала убираться, ванна была полна. Клиентка добавила в воду много пены. Рядом стоял почти пустой флакон.

– Принадлежащий отелю?

– Нет. Продукт высшего качества. Но…

– Но?

– Банными полотенцами так и не пользовались. И вот что еще странно – цветы.

– Цветы?

– Да, красивые цветы, они плавали в пене.

– Что бы это значило? – вслух размышляла Ингрид.

– Я подумала, что их подарил ей возлюбленный. Для него она прихорашивалась. Приняла душистую ванну, надела платье с блестками, принесла шампанское. Она предстала перед ним во всей красе, но он пришел только, чтобы сказать ей, что между ними все кончено. После его ухода она пила и плакала. И бросила букет в ванну. А после припадка ярости ее охватило…

– Отчаяние.

– Да, желание умереть. Она любила мужчину, который разбил ей сердце.

– Кто-нибудь видел этого человека?

– Нет, но иначе зачем было принимать ванну и наводить красоту – чтобы выброситься из окна? Между ванной и прыжком с высоты должно быть что-то… или кто-то.

– Телефонный звонок? – предположила Ингрид. – Попрощаться можно и по телефону. Такое случается. И нередко. В наши дни расстаются друг с другом даже par texto.[2]2
  Насильственно (лат.).


[Закрыть]

– Не знаю. Меня так никто не бросал.

Выйдя на площадь Женераль-Кёниг, Ингрид некоторое время, задрав голову, разглядывала импозантный фасад отеля. Что предпринять дальше? Пойти выразить соболезнования Морису или подождать? Поделиться с Лолой выведанными в «Астор Майо» сведениями? А собственно, ради чего? Казалось, все указывало на самоубийство. Тем не менее Ингрид не могла заглушить слабый голосок, нашептывавший ей, что дело не чисто.

Алис Бонен играла роль двойника Бритни Спирс, рассчитывая получить серьезную роль. Зачем же тогда ей понадобилось кончать с собой, да еще подчеркнуто эффектно? И зачем запираться в номере, явно чего-то опасаясь, чтобы потом без колебаний прыгнуть с высоты? Дорогая пена для ванны, сценический костюм, шампанское. Горничная решила, что все это ради мужчины. Незнакомца, которого никто не видел, хотя в коридоре было полно спортсменов.

Приходится признать: в этом деле концы с концами не сходятся. Между упорством Алис, описанным ее отцом, и ее предполагаемым самоубийством; между романтическим исступлением, с которым она швырнула цветы в ванну, и эффектным появлением в «Астор Майо» было непреодолимое противоречие. У Ингрид от всего этого уже раскалывалась голова. Без Лолы ей трудно рассуждать логически. Но как привлечь Лолу к расследованию, когда так мало данных? Проще всего, наверное, будет встретиться с медбратом. Надо разобраться, не водит ли этот подонок мою дочь за нос. Ты прав, Морис. Попробуем.

6

Оказавшись на улице Клод-Вельфо, Ингрид пожалела, что отказалась от кальвадоса хозяина «Красавиц». В суматохе последних событий у нее вылетело из головы, что она ненавидит больницы. Размеры здания удивили ее не меньше, чем его ветхость. Больница Святого Фелиция была построена никак не позже эпохи Средневековья, уму непостижимо, зачем сохранять такую развалину в XXI веке.

Она не успела войти, как специфический запах ударил ей в нос. Вообще-то это были «чистые» запахи, но они невольно наводили на мысль о разложении. Американке казалось, что больница принадлежит перу Иеронимуса Босха. На поверхности здесь все в порядке, но внешность обманчива. В забытом закоулке трепещет жадный вихрь, готовый засосать вас и утащить в пятый круг ада. Ах, бедный, ни в чем не повинный посетитель! Он-то думает, что перед ним бело-зеленая реальность, но на самом деле где-то рядом пульсирует, просачиваясь в нее, красно-коричневый параллельный мир.

Отделение неотложной помощи кишмя кишело народом. Две регистраторши старались как могли сократить очередь поистине вселенских масштабов. Неужто приход весны способствует несчастным случаям? Весеннее тепло действует на людей возбуждающе, и они забывают об осторожности?

Она пошла наугад по коридору, обходя санитарок, толкающих перед собой нагруженные тележки, медбратьев, которых было немало, но ни один из них не походил на испанца. Вооружившись шваброй и тряпкой, какой-то коротышка неопределенного возраста, явно никуда не торопившийся, без особого рвения мыл небольшой кусочек коридора. Это спокойствие потрепанного жизнью философа подействовало на нее умиротворяюще. Ингрид спросила, не знает ли он Диего Карли. Тот поинтересовался, не журналистка ли она. Он расспрашивал ее любезно, но настойчиво. Ингрид представилась подругой отца Алис Бонен, невесты медбрата Карли. Человек утверждал, что хорошо знал «эту девушку, которая вместе с отцом самоотверженно старалась развлечь больных». Потом он показал палату, в которой оказывали помощь пациентке с ожогами. При этом он так опечалился, словно несчастный случай произошел с ним самим. Ингрид подумала, что если он пытается на своих хрупких плечах вынести все горести мира, его существование в больнице должно напоминать бег по доске факира, утыканной гвоздями, или спуск в долину слез. Тут она положила конец лавине метафор. Как ужасен этот неуютный приют больных! Стоит на секунду забыться, и тебя захлестнут эмоции. Она тепло поблагодарила коротышку.

Интерн измерял пожилой женщине давление, а медбрат, вооружившись пинцетом, накладывал ей на икры компрессы, пропитанные беловатой мазью. Ингрид одновременно захотелось бежать куда глаза глядят и провалиться сквозь пол. Она закусила губу, представляя себе, какую боль должна испытывать пострадавшая. Хотя сейчас она выглядела одурманенной обезболивающими.

– А, вы внучка мадам Моде! – сказал интерн. – С вашей бабушкой все обойдется. Сердце у нее крепкое, но она здорово испугалась. Несла кастрюлю с супом и выпустила ее из рук. В придачу к ожогам, она очень неудачно упала…

Ингрид ответила, что он ошибается и ей хотелось бы поговорить с Диего Карли.

– Это я. – Медбрат поднял голову. Глаза темные, как и волосы, акцент, несомненно, испанский. Так это из-за него, такого сосредоточенного и спокойного, Алис выбросилась из окна?

– Меня зовут Ингрид Дизель и… я пришла по поводу Алис Бонен, – продолжала она, ожидая, что ее вот-вот выпроводят.

Но он лишь пристально посмотрел на нее, затем выражение его смягчилось, и он попросил ее обождать в коридоре. Она торопливо вышла. От вида мадам Моде, запахов, неонового освещения ее затошнило. Ингрид заставила себя сделать несколько дыхательных упражнений. Но всеобщая беготня, как на пожаре, не дала ей сосредоточиться. Мимо торопливо пронесли окровавленного человека, Ингрид вытаращила глаза и тут же зажмурилась. Когда она снова открыла глаза, апокалипсическое видение исчезло. А на нее с легкой улыбкой на губах смотрел Диего Карли.

– Ты не журналистка и не полицейская, Ингрид Дизель, иначе ты бы так не бледнела. Ты была ее подругой? Странно, она мне никогда о тебе не говорила.

Ингрид, уже привыкшую к европейским обычаям и даже к тому, что манера общаться становится все более свободной, тем не менее удивило обращение на «ты». И взгляд тоже – чуть более пристальный, чем следует.

– Я подруга ее отца.

– Он, должно быть, ненавидит меня, это естественно. Мне нечем гордиться. Я собирался навестить его. Что ты посоветуешь?

От манер медбрата ей было почти так же не по себе, как от окружающей обстановки.

– Прежде чем давать советы, мне хотелось бы разобраться самой.

– Я тогда только-только пережил любовную драму и чувствовал себя одиноким. Алис бросилась мне на шею. Если бы я мог все исправить… Но жизнь не повернешь назад.

– Может, продолжим этот разговор где-нибудь еще?

– Не стоит беспокоиться. Вся больница Святого Фелиция в курсе.

– Уже?

– Приходил комиссар. Дерганый коротышка, обросший бородой.

Ингрид не стала распространяться о немыслимом Жан-Паскале Груссе. Теперь Садовый Гном занял место Лолы во главе комиссариата на улице Луи-Блан, а широта его ума равнялась двум с половиной микронам.

– Но каким образом он так быстро мог узнать о твоих отношениях с Алис?

– У нее в квартире нашли мои снимки. Снятые телекамерой возле больницы. Лейтенант Бартельми, на мой взгляд, более проницательный, чем его начальник, сразу установил связь. Тогда я ему рассказал.

– Рассказал о чем?

– О своих неприятностях.

– Каких неприятностях?

– Отец Алис, видно, не знал о домогательствах, к которым прибегала его дочь.

– Домогательствах?

– Да, как у вас в Америке. Ты ведь оттуда, не так ли?

– Yeah, но продолжай.

– Сначала были звонки посреди ночи, номер моего мобильника и электронный адрес оказались на порносайтах геев, дверную скважину залили клеем. Потом весь дом был завален огромными воздушными шарами с надписью «Диего, ты меня не стоишь». К счастью, соседи только посмеялись. После ко мне в квартиру вломились и наклеили новые обои с ангелочками и сердцами, пронзенными стрелами. А мою «веспу» перекрасили в розовый цвет.

– Ты не шутишь?

– В Алис было много хорошего, ее смерть меня очень огорчила, но она была loca,[3]3
  Чокнутая (исп.).


[Закрыть] что правда, то правда.

– Ты пытался ее урезонить?

– Конечно. Она изображала святую невинность. Жизнь и так у всех у нас не сахар, но она решила, что этого мало и стоит добавить. Чем больше, тем лучше. Я даже подумывал переехать. Но квартира на набережной Жемап для медбрата отделения скорой помощи в больнице Святого Фелиция – предел мечтаний.

Папаша Динамит признавал, что у них с дочерью кабаний норов. И что после разрыва с Диего Алис налегала на спиртное и эксцентричные выходки. Да и идальго, похоже, говорил искренне.

– Теперь меня домогаются полицейские, – продолжил он философски. – Я старался помочь следствию, но нервный коротышка комиссар засыпал меня вопросами и угрожал задержанием.

– Груссе думает, что это не самоубийство?

– Ты обратила внимание, что она была переодета в Бритни Спирс?

– Конечно, обратила. Равно как и несколько миллионов телезрителей.

– Дело в том, что в тот день никакого приема в «Астор Майо» не предполагалось. Никто из постояльцев не обращался в «Праздник, который всегда с тобой». Вот комиссар и подозревает, будто я помог Алисе выпрыгнуть. К тому же у меня был выходной, и я сидел дома один.

Ингрид приподняла одну бровь и крепко задумалась. «Senor Карли меня дурачит, – подумала она. – Как ему удалось так много узнать за короткое время?» А подозрение уже дало ростки. Садовый Гном позволяет ловкачу-идальго водить себя за нос? Догадка тут же подтвердилась.

– По его мнению, Алис сообщила мне, что будет в «Астор Майо». С утра мне действительно дважды звонили из отеля, но не назвались и молчали в трубку. Звонивший молчал, но как мне это доказать? По крайней мере, от комиссара я узнал, что она сама забронировала номер. За наличные.

Ингрид подняла другую бровь. Для типа cool и слащавого Диего не пожалел времени, подстегивая свои нейроны. И его решительность, пожалуй, больше подходит конкистадору, чем идальго.

– Она приходила в «Астор Майо» дважды?

– С утра, чтобы заплатить и забрать два своих магнитных ключа у консьержа. И, к несчастью, в то же утро, только позже, чтобы там умереть.

– А два ключа зачем?

– Потому что номер был двойной или потому что она сама попросила, не знаю. Оба ключа были обнаружены в комнате.

– В номере убирались?

– Да, как раз между двумя приходами Алис.

– Значит, в комнату до ее возвращения никто не входил. Это подтверждает и молодой свидетель.

– Комиссар говорит, что она открыла кому-то из знакомых. Мне, например. Знаешь, что я думаю?

– Я не гадалка.

– Возможно, Алис все подстроила нарочно, чтобы меня приговорили за убийство.

– Come on![4]4
  Давай! (англ.)


[Закрыть]

– Это звучит дико, понимаю, но я практиковался в психиатрии в Мадриде, так что всего насмотрелся. То, что смерть двойника звезды сняли на пленку, само по себе настоящий бред. Как ты думаешь?

– Будь мы в Лос-Анджелесе, может, и нет, но здесь пожалуй…

– Тут что-то кроется. Думаешь, телевизионщики купили бы фильм, если бы Алис не была похожа на Бритни?

– Потому что несколько секунд телезрители содрогались от ужаса?

– На телевидении даже одна секунда ужаса дорогого стоит. Если так пойдет и дальше, мы еще не то увидим. И полиция обеспокоена. Еще бы! Их министр говорил об этом деле по всем каналам. Все это не к добру.

Прав идальго-конкистадор или не прав, а дело быстро усложнялось. Попытка посягнуть на сферу интересов Груссе, и без того взвинченного вмешательством своего министра, может выйти им боком. Дуэт Ингрид-Лола уже имел случай попрактиковаться в этом виде спорта, и даже если хороших воспоминаний осталось больше, чем плохих, стоит ли приниматься за старое? Пора вернуться домой и спокойно все обдумать. Тут она заметила, что уборщик с глазами кокер-спаниеля не упустил ни слова из их беседы.

– А, Адам! Как дела, старина? – приветливо обратился к нему медбрат Карли.

Однако человечек скорчил мину грустного домового и исчез в глубине коридора.

– Он тоже немного loco, но я его люблю. Воплощенная доброжелательность.

– Ну, мне пора.

– Минутку, Ингрид Дизель. Чем ты занимаешься, когда не помогаешь друзьям?

– Помогаю друзьям.

– А если серьезно?

– Серьезно. Я массажистка.

«А еще стриптизерша на улице Пигаль. Но этого, голубчик, ты никогда не узнаешь. Ни за что». И упрекнула себя за то, что думает о пустяках в такую минуту. Эта мрачная больница определенно сводит ее с ума. Пора уже посмеяться над злым гением, как можно скорее убравшись из этой пагубной среды.

– Забавно, но я скорее представляю тебя на сцене. Танцовщицей, воздушной гимнасткой, или…

– Я только массажистка, с меня и этого хватает.

Он помолчал, обжигая ее взглядом, подобным лазеру.

– В конечном счете ты свалилась с небес очень кстати для меня, прямо как ангел.

– О чем ты?

– Нелегко явиться с соболезнованиями к Морису Бонену одному. Ты меня поддержишь?

Ингрид все сильнее охватывало желание спастись бегством, однако предложение показалось ей заманчивым. К тому же, сопоставив точку зрения Папаши Динамита и медбрата, она получит более ясное представление о подлинной Алис Бонен. «Методы Лолы здорово на меня повлияли», – подумалось ей.