Текст книги "Курс оверклокинга для операторов машинного доения."

Автор книги: Дмитрий Беразинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Чего?

– Мы не умеем переключаться мгновенно с индивидуальной игры на коллективную! – орал возбужденный Юрик, – теперь то ты понял?

– А-а! – протянул Артем, – ну, так это не только в футболе.

– Что, не только в футболе? – сбился с мысли приятель, – вечно ты перескакиваешь! Ладно. Бывай, будем матч смотреть.

Футбол в этот вечер выдался таким, как и прогнозировалось. Затяжная импотенция с мимолетными прояснениями. Одним словом, нулевая ничья.

Опасаясь юркиного повторного звонка, Артем подумал, что было бы невредно вновь отключиться от линии, но затем вспомнил наказ Анечки и передумал. Звонки могли быть и небесполезные. Не зная, придет ли Надежда, он оставил дверь открытой, а сам разделся и лег в кровать. Сон упрямо не шел, вместо этого на парня неожиданно нахлынули воспоминания. Вспомнилось собственное венчание в церкви – дань моде и поговорке, что браки заключаются на небесах. Заключаются они, может, и на небесах. Да только разваливаются вот здесь – на Земле. Как говорится, хорошее дело браком не назовут.

Настойчиво в воспоминания лезли моменты свадебного пиршества, вспомнился даже вкус выпитого тогда вина – оно было все одного сорта, вроде бы «Гратиешты», так как в те времена алкоголь выдавался по карточкам. На свадьбу отпускалось двадцать бутылок водки и сорок – вина. Выкручивайтесь, как хотите. А когда не хотите, то мы вам вместо приличного «Гратиешты» всучим неприличный портвейн «Три семерки». Пейте на здоровье! И пили все: интеллигенция, военные, рабочие и нетрудовой элемент. Другого попросту не было.

Вспомнились и свадебные, «парадные» туфли, купленные по справке из ЗАГСа в салоне для новобрачных за тридцать пять рублей. Были они в то время жутко модные и носились аж целых шесть лет, сохраняя при этом вполне приличный вид. После туфель в воспоминания вдруг прокралась брачная ночь, когда новобрачная осыпала его поцелуями и жарко шептала имя своего избранника.

– Тема, Темочка, милый! Как я тебя люблю, солнышко ты мое!

Внезапно Артем обнаружил, что последняя фраза не имеет ничего общего с воспоминаниями. Его целовали в живую и шептали нежные фразы, обильно подкрепляемые слезами.

– Надюш? – спросил он, окончательно проснувшись.

– А ты что, кого-то другого ждал? – спросила девушка, обнимая его.

– Сон приснился, – ответил парень, – римейк, черт его побери!

– Ничего, он уже закончился! – сказала Надя, – а я уж думала, что тебя дома нету – окна темные.

– Как ты? – спросил Артем, – твои тебя не сильно терроризировали?

Надежда приняла сидячее положение и пожала плечами. Родители как-то неоднозначно отреагировали на случившиеся. Ярость отца быстро угасла, а затем и вовсе сменилась отрешенностью. После участкового с ним говорила мама, причем «говорила» – это очень мягко сказано. Надежда никогда не слышала, чтобы ее утонченная мама издавала такие звуки и произносила такие слова. Свара длилась чуть ли не целый час, сорок пять минут из которого слышен был мамочкин обличительный речитатив. Пешеходов вяло отбрехивался, но все-таки совместные усилия мамы и брата-участкового вогнали его в предынфарктное состояние. В нем он сейчас и находился, профилактики ради принимая по стакану водки каждый час.

Затем мамочка посетила Надежду в ее комнате, и плакала еще полчаса у нее. Сказала, что все эти годы была слепой дурой и эгоисткой. Занятая поиском личного счастья, он не желала замечать мещанского отношения Геннадия к приемной дочери, для которого Надежда была лишь средством в достижении необходимого результата. Мама сказала, что предложила Пешеходову на выбор: либо развод, либо полная смена жизненного курса. Надя усомнилась, что взрослый мужик со сложившимися привычками и мировоззрением способен на подобный шаг, но мать сказала, что тем хуже для него.

Пешеходов взял несколько дней сроку на раздумье и лег спать отдельно – в зале. Мамочка же, вопреки обыкновению, долго возилась в спальне, бесчисленное количество раз совершила путешествие в ванную, и раза три заглянула к Надежде – пожелать спокойной ночи. Поэтому девушке пришлось выжидать почти до двенадцати часов, а затем тихонько выскользнуть через широкую фрамугу. О муляже в кровати она, естественно, не забыла.

– А если мать обнаружит, что там не ты? – забеспокоился Артем.

– Обещаю твердо, – хихикнула девушка, – за растление малолетних тебя точно не посадят! Ой… извини, Тема, что-то я не то ляпнула…

– Да ничего, – произнес парень, зарываясь лицом в водопад ее волос, – обидно просто будет, если… вообщем, если нам все счастье испортят.

Надя вздрогнула.

– Скажи, а ты давно знал, что я… что я… я…

– Да что ты! – дунул ей в лицо парень, – я до сих пор не в курсе. И запомни, для меня изумруд души гораздо дороже бриллианта девственности.

– Чего? – раскрыла рот девушка, но он быстро был закрыт поцелуем.

– Ясно? – спросил он после?

– Понятно, – рассмеялась она, – а я так боялась, что…

– Ну все, все! – поцеловал он ее еще раз, – теперь моя очередь бояться.

И они принялись бояться. Боялись до тех пор, пока ночь за окном не принялась уступать место предрассветной мгле. Надя грустно посмотрела на розовую полоску восхода и сказала:

– Ну все! Еще полчасика – и я пошла!

Но не успели пролететь эти полчасика, как затрезвонил телефон. Недоумевая, кому могло понадобиться тревожить его в такую рань, Артем снял трубку. Сюрприз! Это оказалась Галина Петровна – мать Надежды.

– Артем, Надя у тебя? – спросила она.

– Надя? – решил потянуть время парень, – у меня?

– Артем! – зашептала Галина Петровна, – я ругаться не буду, только скажи мне, у тебя моя дочь или нет?

Рядом сидящая девушка выхватила у него трубку.

– Мама? В чем дело?

– Слава Богу! – расслышал Орлов, – будь там, я сейчас приеду! Никуда не ходи!

Надя положила трубку и изумленно посмотрела на парня.

– Ничего не понимаю! Что-то случилось, наверное… ой, нужно одеться!

Глядя, как девушка натягивает разбросанную по ковру одежду, Артем принялся одеваться и сам. Заправив постель, он глянул на часы: «Половина шестого утра. Что же хочет сказать им будущая теща? Тьфу, какая теща! Мать Нади!» – Подивившись своим мыслям, он пошел ставить чайник. Надя в это время тренировалась в отработке стыда и раскаяния. Глядя в трюмо, она конфузливо оттопыривала нижнюю губу и нервно хихикала.

Галина Петровна явилась буквально через пятнадцать минут. Надев на себя первое, что подвернулось под руку, она села в свой «гольф» и помчалась к дочери.

– Мама! – всплеснула руками Надежда, – ты ведь даже не причесалась!

Мамочка скорее бы вышла из дому голой, чем непричесанной и ненакрашенной. Ведь в душе она считала себя истинной леди – матерью «Принцессы на горошине». Теперь же она только отмахнулась и бросилась обнимать дочку.

– Слава Богу! – шептала она, – ты цела! Хорошо, что ты меня ослушалась, просто здорово! Наденька моя, дорогая, единственная, ты жива!

– Да в чем дело, мама? – топнула ногой Надя. Артем даже поразился, насколько у нее отработан этот жест. Галина Петровна всхлипнула.

– Да ведь ты ничего не знаешь! Твою куклу кто-то пропорол ножом!

Вздыхая и сморкаясь в любезно предоставленный Артемом носовой платок, мать рассказала, что плохо спала в эту ночь, ворочалась и ходила принимать капли валокордина. Сначала думала просто почитать, но глаза слипались, а строчки расплывались перед глазами. Поэтому она просто лежала с закрытыми глазами, временами проваливаясь в дрему. И вот, в один из таких моментов, ей показалось, что в коридоре скрипнул пол. Сначала она решила, что ослышалась, а затем все-таки встала и вышла из спальни. Часы на АОНе показывали без пяти минут пять, и вокруг царила тишина.

Сперва Галина Петровна заглянула в зал – к супругу. Геннадий Николаевич негромко сопел, распространяя вокруг себя аромат дорогого перегара, что едва ли было приятнее дешевого, после обычной паленой водки. На ночном столике стояла недопитая бутылка «Абсолюта» на три четверти литра, в которой оставалось едва ли более ста грамм, и пустой стакан из набора «For scotch and whisky». Поняв, что после выпитого Пешеходову на цыпочках точно не прокрасться, женщина пошла в спальню к дочери. Она решила, что Надя все-таки решила нарушить родительский наказ. Но ее опасения не были подтверждены – девушка спала, отвернувшись лицом к стене. Растрогавшись и устыдившись своих помыслов, Галина Петровна наклонилась над дочкой и поцеловала ее в макушку. Тут то она и заподозрила неладное – слишком жесткие были волосы. Приоткрыв одеяло, мать увидела, что вместо дочери в постели лежит кукла. Охваченная негодованием, Галина Петровна сделала попытку полностью откинуть одеяло, но оно словно за что-то зацепилось и не откидывалось.

Включив бра, она увидала, что одеяло пробито ножом, а длинное лезвие на три четверти ушло в пластиковое тело куклы. Сперва она ничего не поняла. Затем испугалась. Так испугалась, что даже не стала будить Пешеходова – подумала, что это он хотел убить свою приемную дочь. Немного подождав и успокоившись, она решила, что это Надя захотела напугать родителей. Немного поразвивав эту мысль, женщина поняла, что совершенно запуталась, и вновь зашла в зал. Там она вылила остатки водки в стакан и решительно проглотила ее. Как ни странно, очутившееся в крови спиртное помогло ей найти выход. Как ни обижена была дочь на семью, но такого розыгрыша бы она себене позволила. Галина Петровна решила позвонить Артему. Остальное уже им известно.

– Так папаня еще спит? – хмыкнула Надя, – что-то он разоспался!

Затем до девушки наконец-то дошел смысл рассказанного матерью, и она побелела от ужаса.

– Меня что, хотели убить? – стуча зубами, едва выговорила она.

– Получается, что так, – сказал Артем.

– Что за чепуха! – воскликнула мать, – ну кому могла понадобиться смерть Нади?

– Не знаю, – ответил парень, но я знаю, что нужно делать.

Взяв телефон, он принялся набирать номер участкового.

– Авраменко слушает, – раздался в трубке сонный голос Олега.

– Извини, господин капитан, что так рано разбудили, – сказал парень, – но у нас приключения продолжаются. Надю хотели убить.

– Что? – в одно мгновение сон выветрился из участкового, – где вы сейчас?

– У меня!

– Сидеть там! Слышали! – капитан присовокупил к этим двум коротким предложениям длинную непечатную фразу, – я выезжаю!

– А ты где? – спросил Артем, – долго тебя ждать, в смысле?

– В Перегудах! У приятеля ночую, – все, отбой!

– Он в Перегудах, – объяснил женщинам Орлов, – заночевал у приятеля.

Галина Петровна громко хмыкнула.

– Еще один у приятеля заночевал. Но это как раз кстати. Есть у тебя валерьянка или что-то вроде? Видишь, Надежду всю колотит.

Надю и правда бил озноб. Она села на кресло и укуталась пледом, который подала ей мать. Та же с любопытством оглядела комнату и заявила:

– Жилище современного холостяка! Минимум цветов, максимум железа. Это на этой штуке он деньги печатает?

– Нет, мама, это – компьютер! – пробормотала Надя, – Тема на ней деньги зарабатывает! В отличие от папочки, честным путем!

– Угу! – кивнула мать, – я читала, что в Интернете можно даже кого-нибудь шлепнуть – никто и не заметит. Скажет он тебе правду: честно али нечестно. Может, он банки грабит?

– Граблю, – признался Артем, входя в комнату с подносом, – но очень редко. А деньги бедным ламерам раздаю. Не разбираетесь в предмете, Галина Петровна, нечего наезжать!

– Как он меня! – покачала головой мать Надежды, – в принципе, правильно. Но все равно, обидно. Что ты там принес… сынок!

Артем, бывший всего лет на десять моложе Галины Петровны, хихикнул.

– Всего понемногу. Вот пустырник, а вот – валерьянка.

– А это что? – спросила Надя, указывая на элегантную бутылку из темного стекла.

– А это – коньяк! – ответила за парня ее мать, – «Метакса». Греческий. Когда не было еще ни валерьянки, ни «корвалола», дамы избавлялись от стрессов коньяком, разбавляя его водой.

– В современном обществе коньяк разбавлять водой не принято, – подсказал сведущий Артем.

– И это правильно, – кивнула мадам Пешеходова, – зачем поганить вкусную вещь.

Так за беседой о вкусовых и лечебных свойствах греческого бренди, неправильно называемого коньяком, прошло полчаса. Во дворе уже совсем рассвело: там орали куры, выпущенные заботливой соседкой, ворчал недовольный боров, чувствующий приближение Судного дня, лаял проголодавшийся Майор. Собеседники успели принять по два раза антишоковое, когда появился вырванный из постели Авраменко.

– Доброе утро! – буркнул он, садясь за стол (тот самый, старинный).

– Чай, кофе? – поинтересовался хозяин.

– А вы что глотаете? – осведомился гигант, вытягивая шею по направлению к подносу.

– «Метаксу», – скромно сказала Галина Петровна.

– Тогда мне того же, что и всем! И побольше! Менты из наперстков не пьют.

Он взял бутылку и налил себе в чайную чашку чуть больше половины. Проглотив единым глотком содержимое, он заметил осуждающий взгляд Надиной мамаши.

– Мне смаковать некогда – служба! Ну, расскажите, в какое такое Чикаго меня участковым вперли! Сестренка, что ты все неприятности к себе притягиваешь, словно в пятницу тринадцатого числа родилась?

Надежда лишь всхлипнула из своего кресла. Артем вкратце пересказал события вчерашнего вечера, а Галина Петровна – сегодняшней ночи. Авраменко долго жевал свои толстые губы, а затем спросил:

– Ну, а нож, он где?

Мать Надежды раскрыла рот. Орудие преступления то она подобрать и не догадалась.

– Едем! – решительно произнес участковый, – нет, стоп! Надя остается здесь и не выходит из дома. Артем! Остаешься с ней.

– Тоже не выходить из дома?

– Тебе можно. На работу я сообщу сам. А мы с Галей поедем за ножом. Надя, тебе лучше сейчас поспать. Трудно, понимаю, но нужно. Ладно, мы поехали. Галя, пойдем!

Участковый с матерью уехали. Надя спросила у Артема:

– Тема, ты мне накапай еще один наперсток, а? Может я и вправду усну. А ты меня сторожи, хорошо?

Надежда уснула и без дополнительной порции, а наш герой включил телевизор и устроился в кресле, предварительно закрыв входную дверь на замок и сообщив тетке Мане, что обед сегодня приготовит сам. Тревожить его не нужно – хочет выспаться, так как выдалась на редкость бессонная ночь. Тетка посмотрела на него с сочувствием и пожелала сна без кошмаров. Сидя в кресле он клевал носом под передачи Первого канала, пока в полдень не позвонил Авраменко.

– Ну что, нашли нож? – спросил парень.

– Нашли, – как-то без особой охоты отозвался капитан.

– А где?

– В брюхе у Мусы – младшего брата Мустафы, – выругался участковый, – я вызвал опергруппу из Петровска. Ты никуда не выходил?

– Это не я! – на всякий случай воскликнул Орлов, – я дрых в кресле у телевизора.

– А я и сам знаю, что не ты! – сказал капитан, – его «Век воли не видать!» замочил. Воодушевленный твои вчерашним подвигом. Только вот национальных распрей нам и не хватало!

Артем откинулся в кресле и понял, что ему нужно выпить. Иначе он попросту сойдет с ума от всех этих обстоятельств. Девушка все еще спала сном младенца, не представляющего, что из-за нее вот-вот разразится Третья Мировая война. Кто-то когда-то говорил, что на любую глупость Человечество толкает смазливое женское личико. Очень тонко подмечено. И своевременно вспомнилось. Но только ценность этого знания совершенно нулевая, впрочем, так и должно быть.

Глава 13.
Крестоносцы против воинов Аллаха.
или.
Девятый Крестовый поход

Муса Гаджиев был двоюродным братом Мустафы. Но в паспорте этого, естественно, мы бы не увидели. А сбрехать можно что угодно, ведь правоверному обмануть христианина – это как маленький подвиг. Неправа была Надежда, утверждавшая, что Муса – тряпка, раз согласился бы на использование братом своей законной супруги. Мусе попросту было начхать – он любил мальчиков. Причем, молоденьких. Если уж совсем подкатит сперма к мозгам, то не брезговал и девушками, но крайне неохотно. А кровь у него была горячая – едва ли не горячее, чем у Мустафы. Но голова – гораздо слабее. Поэтому приказал Мустафа Мусе, как старший брат: не показывать свой южный норов, а вести себя чинно-благородно.

В то утро он первым из дагестанцев узнал, что Мустафу увезли в больницу. Участковый решил не портить себе воскресный день общением с горцами, и подъехал к ним утром в понедельник. Предупреждение Авраменко относительно беспорядков он пропустил мимо ушей. Это к ним не относилось – спускать на тормозах покушение на жизнь одного из них дагестанцы не собирались. Впрочем, называть их дагестанцами было бы неправильно. Мустафа был родом вовсе из Ливии, а Муса – из Герата, что аж в Афганистане. Остальные члены их маленького общества тоже не лыком шиты: все, как один, прошли и Ливан, и Афганистан, и Чечню. А что братья, так братья по вере, по оружию. Из тех, кто гордо несет зеленое знамя Аллаха по землям неверных, щедро сея на них смуту и несчастья. Ясир Палестинец (в миру Руслан Каюмов – совхозный кладовщик) воевал вместе с Ширвани Басаевым, занимавшего пост начальника штаба вооруженных сил Чечни. Затем, после его смерти, Шамиль приказал Ясиру охранять своего младшего брата – Хамида, начальника диверсионно-террористического подразделения. Хамиду было всего двадцать семь лет, когда Аллах забрал его к себе.

Однако Шамиль отчего-то осерчал не на Аллаха, а на Ясира, и тому пришлось временно покинуть театр боевых действий вместе с такими же неудачниками, попавшими в опалу, либо накуролесившими сверх всякой меры, даже с точки зрения моджахеда. Несколько тысяч километров, отделявших березовскую глухомань от всяческого рода горячих точек, показались им достаточной гарантией. Захваченные с собой семьи высоко оценили мирную окружающую обстановку, в которой можно жить, не опасаясь бомбежек, артобстрелов и прочих «радостей» военного времени. Ведь, по большому счету, женщина – это созидающее начало. Мамочки Баркер не так часто попадаются в реальном мире, чтобы на их примере выстраивать закономерности.

За годы, проведенные в Березовке, воины Аллаха обросли дурным мясом и некоторыми цивилизованными привычками, поэтому тот же Муса сразу не полез в подвал за оружием, а собрал всех своих родичей и объявил трагическую новость. Ясир предложил, не дожидаясь конца расследования, драпать отсюдова на другое место жительства. Муса же хитро прищуривался и говорил, что на этом месте еще есть парочка неоплаченных долгов, которые мужчина и воин просто обязан оплатить. Остальные двое боевиков согласились с обоими. Разговор велся на русском языке, так как все четверо представляли разные регионы и даже страны. Даже семьи у них были разные: у кого походные, а кто привез и свои настоящие, справедливо полагая, что здесь опасности для них никакой нет. Один Муса ходил неприкаянный, потому что с его характером и наклонностями семью содержать было прямо-таки немыслимо. И вообще, понять стороннему наблюдатель, кто из мусульманок является определенной женой определенного мусульманина… странное общество и странные люди. Так думали о приезжих «дагестанцах» жители Березовки и чесали языками по этому поводу лишь за стаканчиком вина. А там чеши не чеши, все равно, много не вычешешь.

«Успокоив» родственников таким заявлением, Муса пошел на «центр» – к магазину, чтобы уловить, что носится в воздухе. Было приблизительно десять часов утра. Возле магазина ошивалась уже разномастная компания подростков вместе со своим бессменным ведущим – уголовником по кличке «Век воли не видать». Опохмеленный вином, он был настроен благодушно, поэтому встретил появление Мусы ворчанием:

– Ну что, друг, поредели ваши ряды?

Муса едва не взвился, но усилием воли удержал свой порыв. Лишь блеснувшее пламя в глазах выдало его.

– Ага, не нравится! – заявил Антон, – век воли не видать! Небось, вы у себя в Дагестане всех русских вырезали, если бы кто-то из нас девку вашу пекануть вздумал?

– Шутник! – выдохнул Муса, – русские у нас на цыпочках ходят. Никому из них даже в голову не пришло бы посмотреть на мусульманскую женщину.

Ярошевич угрюмо посмотрел на молодежь.

– Видите, пацаны, он прав. Русские – говенная нация, их всегда бьют поодиночке. Ну. А если случится так, Муса, что придется и тебе на цырлах походить?

Мусульманин рассмеялся.

– Русских всегда резали, как баранов, и резать будут. Они трусы, жалкое подобие мужчин…

В это время кулак Антона впечатался ему в челюсть. Уголовный элемент очень болезненно реагирует на проблемы истинности и мужества. Теряя зубы, Муса встал и опрометчиво вытащил нож – длинный узкий стилет с трехгранным лезвием.

– И я вас всегда резал! – зашипел он, плюясь кровью, – и резать буду! Неверные свиньи!

Стремительным движением ноги «Век воли не видать» выбил нож из руки моджахеда. Он пролетел в сантиметрах мимо уха одного из пареньков и вторкнулся в землю. Увидав, что противник безоружный, Антон заорал:

– Пацаны! Бей черножопую падлу!

Малолетки только и ждали возможности безнаказанно поизгаляться. Муса мычал и уворачивался, чувствуя, как под ударами неопытных ног трещат его ребра и едва не лопается печень. Пару раз ему попало ботинком по голове; казалось, в ней вспыхнула радуга. Несколько раз и он попал по мальчишечьей физиономии, но это только распаляло дерущихся.

–Хватит! – приказал Ярошевич, – я сказал, хватит с него!

Пацаны неохотно отступили. Избитый моджахед поднялся на ноги и принялся блевать на примятую траву. Что-то он сделал не так, чувствовал, но не было рядом Мустафы, чтобы удержать не в меру горячего братца. Уголовник же подобрал оброненный нож и подошел к нему.

– Небось, о мести думаешь, – спокойно произнес он, – так вот, о мести забудь.

И отточенным движением вогнал нож в брюхо Мусы. Посадил, так сказать, «на пику».

– Все, пацаны, по домам! – скомандовал он детворе, – я один здесь останусь – с меня и спрос. И позвоните кто-нибудь ментам – а то я заколебусь их ждать.

Ментов ждать долго не пришлось. Авраменко, обнаружив в кукле и одеяле Надежды лишь порез и дыру, возвращался с Галиной Петровной к Артему, чтобы уточнить у Надежды некоторые детали. Тут то он и обнаружил свежего покойника, и сидящего рядом с ним «известного рецидивиста» Ярошевича.

– Твою мать, Антоша! – вылез из машины капитан, – что тут происходит?

– Мой жмурик, гражданин начальник! – показал гнилые зубы «Век воли не видать», – вяжи!

– Подожди! – отмахнулся Авраменко, – ты ведь у нас вроде специалист в другой области. А именно – нажраться нахаляву и уснуть на месте преступления. Что случилось?

– Этот пидер хвастал, что резал русских, как баранов. Ну, я его и сделал – как свинью.

Галина Петровна вышла из «бобика» и, преодолевая отвращение, подошла к телу Мусы.

– Вот он! – произнесла она, держа руку у рта, – тот самый нож.

– Ты уверена? – спросил Авраменко. Женщина кивнула, – может, он живой еще?

– Не-а! – протянул «Век воли не видать», – качественно насел.

– Я его по рукоятке узнала. Филигранное исполнение – я ведь когда-то холодным оружием увлекалась. Это – весьма хорошая подделка под Италию, восемнадцатый век.

– Твой ножик? – спросил у Антона участковый.

– Откуда, гражданин начальник? – хрипло рассмеялся тот, – я бы давно пропил. Его штучка.

Кивком головы Антон указал на мертвеца.

Капитан с сожалением посмотрел на Галину Петровну, но все-таки смачно выругался. Вполголоса. Достал из машины рацию и соединился с отделом. Выслушал поздравления по поводу превращения его участка в зону боевых действий и сожаления по поводу урезанных премиальных. Смачно сплюнул.

– Галя, давай я тебя пока домой отвезу! – сказал тетке, – тут сейчас такое начнется! Эй, Ярошевич, подежуришь возле трупа?

– А то! – с готовностью отозвался Антон, – это ж мой первый «жмурик». Ты только долго не пропадай, вот-вот ваши налетят.

– Эт точно! – глянул на часы капитан.

Затем он повез Галину Петровну до дома, где они совместными усилиями вправили мозги уже пришедшему в себя Пешеходову. Тот испытывал жесточайшее похмелье пополам с запоздалым раскаянием, поэтому готов был провалиться сквозь землю. Услыхав, что на его дочку ночью было совершено покушение, Геннадий Николаевич взвыл.

– Удавиться, что ли? – тоскливо спросил он у супруги, – все против меня».

– Только попробуй мне! – показал ему Авраменко свой жилистый кулак, – я тебя и на том свете найду. И хватит с меня жмуриков – мысли глобальнее, зри в корень. Ладно, родственнички, я отчаливаю. Скоро опергруппа прибудет, нужно будет полдеревни опросить и три пачки бумаги исписать.

– На обед придешь? – спросила его Галина Петровна.

– На обед приду, – кивнул он, – а на ужин – к Артему обещался.

– Много чести этому лохматому! – буркнул из зала Пешеходов.

Авраменко повысил голос.

– Орлов – нормальный мужик. В хищениях государственного имущества замечен не был, с «черными» дел никаких не имеет, баб на стороне тоже. Все, чао!

После того, как племяш в ментовской форме ушел, мадам Пешеходова заглянула в зал. Ее супруг возлежал на диване с мокрым полотенцем на голове и тупо пялился в телевизор.

– Рассолу томатного принести? – спросила она.

– Принеси, – слабым голосом произнес он.

Через две минуты он вскочил с дивана, спасаясь от томатного душа.

– Ты чег-го, Галка, с-сдурела? – от волнения Геннадий Николаевич даже стал заикаться.

– И много у тебя баб на стороне? – невинно осведомилась супруга.

Пешеходов сел на облитый диван и обхватил голову руками. Хозяйка, уперев руки в бока, смотрела на него.

– Бля, я твоего братца отравлю! – простонал он, – пусть только заявится на обед! Однозначно, отравлю!

– Пестицидами крадеными? – угрожающе спросила жена, – ах ты, козел северный! Ах ты, блядун паршивый! Ах ты!!!

– На Севере нет козлов – там олени! – завопил Пешеходов, скрываясь в ванной, – и было то всего пару раз!

– Открывай, козёл!!! – заорала Галина Петровна, колотя снятой тапочкой в дверь ванной, – открывай, свинья! Открывай, сукин кот!!!

– Так что, не простишь? – упавшим голосом спросил он из-за двери.

– Почему, не прощу? – удивилась супруга, – вот только морду твою кошачью разукрашу, и сразу прощу.

Вернувшись на главную площадь деревни, участковый застал там все в почти таком же состоянии, как и до отъезда. Единственное, что изменилось – значительно выросло количество зевак. Человек пятьдесят народу всех мастей: школьники, пенсионеры, небритые личности с помятыми мордами – все удобно устроились и наблюдали за разворачивающимся действом. Кое-кто подкалывал сидящего рядом с трупом Ярошевича.

– Антон, ну хоть раз нормально на «дачу» съездишь!

– Пора звездочки рисовать за убитых басурман!

– Они их накалывают, – разъяснял кто-то авторитетным голосом.

– Где? – недоумевала старушка.

– А на заднице!

– Да будет вам! – ворчливо отозвался «Век воли не видать», – лучше бы сто грамм кто налил – весь кайф прошел, скоро ломать начнет.

Какая-то бабулька развязала торбу и протянула рецидивисту бутылку водки.

– Держи, касатик, – жалеючи, сказала она, – только вот закусить нечем.

Еще кто-то отломил половину кольца колбасы. Протянули кусок батона, пару помидорин, плавленый сырок. Так что к приезду участкового бутылка опустела наполовину, а вздувшийся живот Ярошевича указывал на то, что ему такой ход развития событий начинает нравиться.

– Начальник, а можно я еще одного «чеха» замочу? – спросил он, когда Авраменко вышел из машины, – впервые себя человеком чувствую.

– Ты мне это прекрати, Ярошевич! – строго сказал участковый, – граждане, ну кто просил поить подозреваемого? Он же сейчас при составлении протокола такого наговорит – бумаге мало не покажется!

Народ ответил нестройным гулом, в котором преобладало старушечье мнение, что «касатика» расстреляют за убийство. Капитан едва не расхохотался.

– Смотрите, если покойничек окажется в списке международных преступников, то как бы нашему самураю орден не повесили. Граждане, кто свидетель происшествия, подходите – записывайтесь!

Прием старый, от Остапа Бендера, но в сельской местности работающий безотказно. Как представили бабульки да прочие, сколько раз им придется мотнуться за сотню километров до райцентра, так толпа стала понемногу рассасываться. В итоге, к прибытию опергруппы, на месте осталась лишь Алена – продавец из местного «супермаркета».

– Ты свидетельница? – спросил участковый у девушки.

– Ага! – кивнула она, – а меня по телевизору показывать будут?

– Смотря от того, что ты видела, – пожал плечами капитан, – если назовешь мне еще парочку свидетелей, то я сам тебе из Теплоград съемочную группу привезу. На своем «бобике». И корреспондента из областной газеты.

– Ага! – еще раз кивнула продавец и стала морщить лобик, – так а что тут вспоминать: метелили его младший Лещинский, Мишка Веремейчик, Ваня Жлобович и еще пара пацанов. Не рассмотрела точно – жопами стояли. Ой!

– Ничего! – фыркнул участковый, – жопами, так жопами. Не мордами же…

Из дальнейших показаний девушки выяснилось, что самое ценное в ее показаниях – это первое предложение. Ни причины ссоры, ни момент убийства Мусы она не видела, но зато смогла без запинки назвать нескольких людей, действительно все видевших и слышавших, и изволивших лично принимать участие в заварушке.

Тем временем прибыла долгожданная опергруппа из Петровска в составе двух дознавателей и судебного врача. Дознавателями были двое молодых сотрудников – старший лейтенант Пирогов и лейтенант Васильева. В качестве судмедэксперта выступал старый циник из обоймы эскулапов, рожденных в послевоенное время и проходивших интернатуру в конце шестидесятых. Он был универсальным специалистом: патологоанатом, медэксперт и монстр в дактилоскопии. Звали судмедэксперта Федор Михайлович, а фамилию его мало кто уже помнил, так как обращались к нему уже не менее двадцати лет по кличке «Дядя Федор». Чтобы закончить пространственное описание опергруппы, добавим следующее: бравый верзила-капитан тайно мечтал о лейтенанте Васильевой. Поэтому он в ее присутствии тушевался и немного путался в мыслях.

– Здорово, Олег! – протянул участковому руку Дядя Федор, – неужто наши встрепенулись и стали «черных» теснить? Или это месть за Чечню?

– Как ни странно, но все началось с женщины! – вздохнул Авраменко.

После этих слов почему-то покраснела Танечка Васильева. Николай Пирогов, будучи старшим в группе, обнаружил известную деловитость.

– Имеем кого допрашивать? – спросил он мужественным голосом.

– Одного свидетеля, вернее, одну свидетельницу я уже допросил, – ответил капитан Авраменко, – она назвала фамилии тех, кто находился рядом в момент убийства.

– Ну вот! – обреченно выдохнул Пирогов, – Авраменко, как обычно, самую приятную часть работы выполнил. Бьюсь об заклад, что все остальные свидетели – мужики.

– Какие там мужики! – махнул рукой Авраменко, – пацаны от шестнадцати до восемнадцати лет. Нигде не работающие.